Geum.ru

Прудон, пьер жозеф

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4
§ 2. Революция 1848 года и разочарование в социализме

Революция 1848 г. доставила социалистам всех оттенков, пропове-довавшим с 1830 по 1848 г. радикальные реформы, единственный случай соединить практическую деятельность с теорией. В течение четырех месяцев (с февраля по июнь), предшествовавших крова-вому подавлению социальной республики буржуазной, возможные проекты, годами дискутировавшиеся в книгах и газетах, казалось, были близки к осуществлению. В течение нескольких недель в этом, по-видимому, не было ничего невозможного. "Право на труд", "организация труда", "ассоциация" - все эти формулы, казалось, по мановению жезла превратятся в действительность.

Несколько энтузиастов приложили все свои силы к проведению их в жизнь, но - увы - только для того, чтобы немедленно прийти к самым горьким разочарованиям. Подвергнутые испытанию, все формулы оказываются пустыми. Недоброжелательство одних, не-терпение других, неумение и поспешность самих инициаторов ма-ло-помалу выставляют все эти эксперименты на посмешище или презрение общества. Усталое общественное мнение в конце концов кладет на имена всех реформаторов одну лишь печать осуждения.

Для истории социальных идей 1848 год является памятной да-той. Идеалистический социализм Сен-Симона, Фурье, Луи Блана дискредитируется, по-видимому, окончательно. В глазах буржуаз-ных писателей он раздавлен навсегда. Рейбо, редактировавший в 1852 г. для "Dictionnaire d'Economie politique" ("Словарь политиче-ской экономии") Коклена и Гийомена статью "Социализм", писал:

"Говорить о нем - почти что произносить надгробную речь... Силы исчерпаны, вдохновение истощилось. Если дух заблуждения вновь еще одержит верх, то это будет в иной форме и с иными иллюзия-ми".

В глазах последующих социалистов он не найдет лучшей оцен-ки. После Маркса всех его предшественников свалят в одну кучу под немного презрительным титулом "утопистов" и в противовес их фантазиям выдвинут "научный социализм" "Капитала". Между обоими этими учениями есть некоторая трещина, и эта трещина - 1848 год. Посмотрим, как это произошло, и с этой целью кратко проанализируем важнейшие из этих поспешных экспериментов.

Прежде всего право на труд. Эта формула Фурье, развитая Кон-сидераном, воспринятая Луи Бланом и многими демократами, ста-новится в царствование Луи-Филиппа крайне популярной. Прудон назвал ее "истинной и единственной формулой февральской рево-люции". Он говорил: "Дайте мне право на труд, и я оставлю вам собственность".

По мнению рабочих, первой обязанностью временного прави-тельства является осуществление этой формулы. 25 февраля под давлением незначительной группы парижских рабочих, пришед-ших в городскую думу, правительство поспешило признать ее. Ре-дактированный Луи Бланом декрет начинался так: "Временное правительство Французской республики ставит себе в обязанность обеспечить существование рабочего трудом. Оно ставит себе в обя-занность гарантировать труд всем гражданам". На следующий день для освящения нового принципа декрет возвещал о немедленном устройстве национальных мастерских. Чтобы быть допущенным в них, достаточно было записаться в одной из мэрий Парижа.

Луи Блан в своей книге от 1841 г. требовал создания социальных мастерских. Общественное мнение, обманутое аналогией названий и поддерживаемое противниками социализма, думало увидеть в национальных мастерских дело его рук. Нет ничего более непра-вильного. Социальные мастерские были, как известно, производи-тельными кооперативами, а национальные мастерские были про-сто мастерскими для занятия безработных. Такие мастерские мно-го раз основывали в эпохи кризиса (в 1790 и в 1830 гг.) под названи-ем благотворительных мастерских. Не Луи Блан, впрочем, а Мари, министр общественных работ, организовал их. Далекое от того, чтобы сделать социалистическое дело, временное правительство, наоборот, очень быстро сообразило превратить их в средство рекрутировки рабочих с целью нанести удар социалистическим тенден-циям комиссии Люксембургского дворца, председателем которой, как мы увидим, был Луи Блан. Во главе мастерских поставили од-ного из отъявленных противников их, инженера Эмиля Тома, ко-торый сам рассказывал в 1849 г. в своей "Histoire des ateliers nationaux" ("Истории национальных мастерских"), в каком направлении он вел руководство над ними и что он был солидарен в этом отноше-нии с антисоциалистическим большинством временного прави-тельства.

Но эти расчеты быстро потерпели крушение. Тот, кто рассчи-тывал использовать национальные мастерские в интересах своей политики, был опережен событиями. Революция чрезмерно увеличивала число безработных, и без того уже огромное вследст-вие экономического кризиса 1847 г. Кроме того, открытие мастер-ских привлекло в Париж безработных из провинций. Вместо ожидавшихся 10 000 в конце марта записалась 21000, а в конце ап-реля - 99 400 рабочих. Им платили по 2 франка в день, когда они работали, и по одному франку, когда не было работы. Немного времени спустя уже не знали, куда их деть. Большинство из них, к ка-кой бы профессии они не относились, были заняты бесполезными земляными работами, которых тоже скоро стало не хватать. Недо-вольство проскользнуло в эту армию несчастных, унижаемых вздорным трудом и неудовлетворенных скромной заработной пла-той, которая, однако, была выше ценности затраченного ими тру-да. Мастерские сделались очагом политической агитации. Само правительство, испуганное и понуждаемое национальным собра-нием, носилось с одной только мыслью - как бы их распустить.

Вдруг 21 июня издается приказ всем молодым людям в возрасте от 17 до 25 лет, записавшимся в мастерские, или поступить в ар-мию, или отправиться в провинцию, где их ждали новые земля-ные работы. Раздраженные до крайности рабочие заволновались. 23 июня вспыхнуло восстание. Подавленное в три дня с тысячами жертв, оно повергло всю страну в бездну террора и реакции.

Простоватая логика политических партий сделала ответствен-ным за этот несчастный опыт принцип права на труд. Он оказался благодаря этому окончательно дискредитированным. К нему воз-вратились, когда в национальном собрании начались дебаты о кон-ституции. За несколько дней до восстания проект конституции, предложенный 19 июня Арманом Марра, признавал еще право на труд: "Конституция, - говорит вторая статья, - гарантирует всем гражданам свободу, равенство, безопасность, образование, труд, соб-ственность, призрение". Но в новом проекте, предложенном 29 ав-густа, статья эта исчезла. Только право на призрение было призна-но. Во время обсуждения этой статьи Матвеем Деладромом была внесена поправка, восстанавливающая право на труд. Открылись шумные дебаты, в которых Тьер Ламартин, Токвиль отвергали по-правку, а республиканцы-радикалы Ледрю-Роллен, Кремье, Мат-вей Деладром защищали ее. Социалисты молчали: Луи Блан был в изгнании, Консидеран болен, Прудон боялся встревожить своих противников и скомпрометировать своих друзей. Мнение собра-ния, впрочем, уже заранее составилось: поправка была отвергнута, и статья восьмая общих положений конституции 1848 г. имеет та-кой вид: "Республика должна братским призрением обеспечить су-ществование нуждающихся граждан, либо доставляя в пределах своих ресурсов, либо оказывая за отсутствием семьи помощь тем, которые не в состоянии работать".

Во время июльской революции организация труда была не ме-нее популярной формулой, чем право на труд. Когда разразилась революция, рабочие требовали реализации ее с одинаково грозной настойчивостью. По счастливой случайности творец формулы был членом временного правительства. Поэтому, когда 28 февраля, три дня спустя после признания права на труд, рабочие массами при-шли требовать "создания министерского прогресса, организации труда, уничтожения эксплуатации человека человеком", Луи Блан немедленно воспользовался случаем и умолял своих коллег усту-пить, несмотря на их несогласие, желаниям рабочих. Разве он сам не требовал для власти инициативы в социальных реформах? Как же мог он, вознесенный революцией к власти, уклониться от этой ответственности? С большим трудом коллеги убедили его ограни-читься простой "правительственной комиссией для рабочих", кото-рая под его председательством будет готовить проекты реформ, идущие впоследствии на усмотрение национального собрания. Чтобы лучше отметить контраст между старым и новым режи-мом, комиссию поместили в Люксембургском дворце, где до того времени заседала палата пэров.

Люксембургская комиссия составлялась из представителей ра-бочих и хозяев, избираемых в числе трех от каждого ремесла. Эти представители, которых было очень много, собирались на общие собрания для обсуждения докладов, подготовленных постоянным комитетом из 10 рабочих и 10 хозяев, к которым Луи Блан присое-динил либеральных экономистов и социалистических писателей:

Ле Плея, Дюпона-Уайта, Ведовского, Консидерана, Пекера, Видаля. Прудон отказался принять участие. Фактически в собраниях за-седали почти исключительно рабочие.

Хотя комиссия и была фактически бессильной, однако она мог-ла бы оказать некоторые услуги. Но Луи Блан видел в ней, как он говорил впоследствии, главным образом "удобный случай для со-циализма иметь в своем распоряжении трибуну для того, чтобы го-ворить с нее ко всей Европе". Продолжая свою роль оратора и писа-теля, он посвятил большую часть заседаний красноречивому изло-жению своих теорий, развитых уже в "Организации труда". Видаль и Пекер были обязаны выработать положительные проекты. В пространном "Expose" ("Изложение"), появившемся в "Moniteur'e" ("Монитор"), они предложили целый план государственного социа-лизма: мастерские или земледельческие колонии, государствен-ные склады, базары с магазинами для продажи, дающими благода-ря варрантам возможность получать ссуды под товар, централиза-ция страхований (кроме страхования жизни) в руках государства, наконец, превращение французского банка в государственный, ко-торый демократизировал бы кредит и свел бы норму дисконта до простой страховой премии за риск. Большая часть редакции до-клада принадлежит Видалю. В нем встречаются некоторые проек-ты, изложенные им ранее в его книге "De la repartition des richesses" ("О распределении богатств"). Ни один из этих проектов не подвер-гался даже обсуждению в национальном собрании. Единственное положительное дело комиссии и Луи Блана, сделанное ими под давлением рабочих, - известный декрет от 2 марта, уничтожаю-щий посредничество в форме подрядчиков и уменьшающий рабо-чий день до 10 часов в Париже и до 11 часов в провинции. Этот де-крет - один из первых зачатков французского рабочего законода-тельства, впрочем, никогда не применявшийся на практике; он был вырван у Луи Блана настойчивыми требованиями первых представителей от рабочих в комиссии, которые отказывались за-седать в ней до тех пор, пока не будет удовлетворено их требование. Нужно также вписать в ее актив несколько случаев удачного улажи-вания конфликтов между рабочими и хозяевами.

Комиссия не только не сделала ничего основательного, но и вскоре навела страх на общество, выродившись в политический клуб. Она занималась выборами, вмешивалась даже в уличные волнения и, наконец, участвовала в манифестации 15 мая, которая под предлогом вмешательства в пользу Польши привела к запол-нению национального собрания толпами народа. Луи Блан рети-ровался, не дожидаясь этого события. Он не входил уже в состав правительства, которое после созыва национального собрания бы-ло заменено исполнительной комиссией, и 13 мая подал в отставку как председатель комиссии. С того времени на Люксембургскую комиссию смотрели как на распущенную. Таким образом, подобно национальным мастерским, она исчезла, изнемогая от собствен-ной беспомощности и не оставив иного следа, кроме компромети-рующей тени, брошенной на социалистические идеи.

Осталось еще рассмотреть рабочие ассоциации. Принцип ассо-циации был общим пунктом у всех социалистических теорий, за-родившихся в первой половине столетия. Все реформаторы, за ис-ключением Прудона, всегда стоящего особняком, ревностно про-поведовали его как специфическое орудие эмансипации трудя-щихся. Было естественно испробовать его на практике в широком масштабе.

В декларации от 26 февраля временное правительство наряду с правом на труд провозгласило, что "рабочие должны составлять со-юзы между собой, чтобы пользоваться выгодами от своего труда", и Луи Блан по вступлении во власть старался направить их усилия в этом направлении. Он представлял себе ассоциацию в форме про-изводительных кооперативных обществ при поддержке государст-ва. Мы уже видели, что под влиянием Бюшеза, бывшего сенсимо-ниста, республиканца и католика, основателя газеты "Atelier" ("Мастерская"), была создана в 1834 г. "ассоциация золотых дел мас-теров". Но эта попытка осталась одинокой. Луи Блан был более счастлив. Он последовательно основал ассоциацию портных, затем седельников, прядильщиков и позументщиков, для которых полу-чил от правительства заказы на туники, на седла, на эполеты. За ними возникли другие ассоциации, и 5 июля национальное собра-ние настолько заинтересовалось этими опытами, что по собствен-ной инициативе вотировало кредит в 3 миллиона. Из этой суммы добрая доля пошла простым смешанным ассоциациям из хозяев и рабочих, основанным с целью спекуляции на щедрости прави-тельства. Все-таки чисто рабочие ассоциации получили более од-ного миллиона, и в 1848 г. существовало около 100 таких ассоциа-ций.

Но это первое кооперативное движение, вдохновленное идеями Луи Блана, продолжалось недолго. Национальное собрание озабо-тилось подчинением новых обществ министерскому контролю, обязав особую комиссию содействия, назначенную министром, оп-ределить условия ссуд; эта комиссия поспешила опубликовать об-разцовый устав, который оставлял ассоциациям мало свободы в их внутренней организационной деятельности. Многие быстро оказа-лись на краю гибели за недостатком заказов. После государственно-го переворота должны были распустить себя все те ассоциации, ко-торые не приняли одной из трех предусмотренных статьей 19-й торгового кодекса форм (товарищества, коммандитного общества или анонимного). Таким образом, к 1855 г., по словам Рейбо, оста-валось не больше 9 ассоциаций, получивших пособия в 1848 г. Не-которые потребительские кооперативы, или, как тогда говорили, "ассоциации для удешевления жизни", которые были в Париже, в Лилле, в Нанте, Гренобле, тоже были распущены.

Таким образом, и эти попытки (единственные, которые не ком-прометировали непосредственно дела реформ) потерпели неудачу. Они исчезли отчасти благодаря политическим обстоятельствам, отчасти благодаря ошибкам самих основателей, еще плохо подго-товленных к трудному делу организации ассоциаций. Они остави-ли в рабочем классе воспоминание о крупных неудачах и вселили в него глубокое отчаяние.

Социалистические эксперименты 1848 г. померкли один за дру-гим, унося с собой при своем крушении теории их вдохновителей. Оставалось сделать еще одну попытку, а именно ту, с которой свя-зал свое имя Прудон, - мы говорим о даровом кредите. Ему выпа-дет на долю не большая, чем другим, удача.

§ 3. Теория банка обмена

Революция 1848 г. не застала Прудона врасплох. Но она пришла, по его мнению, слишком рано. Он очень хорошо отдавал себе отчет, что основная проблема, которую ей предстояло разрешить, была скорее экономического характера, чем политического. Но он не скрывал от себя, что массы народа еще недостаточно воспитаны, чтобы допустить мирное разрешение ее. Ведь Прудон, уподобля-ясь в этом отношении всем французским социалистам своего вре-мени, грезил о мирном разрешении социального вопроса. Он на-зывает февральскую революцию "недоношенным ребенком". И в одном блестящем месте в газете "Le Peuple" ("Народ") Прудон изло-жил свои сетования, когда, предчувствуя приближение революции, он отдавал себе отчет в том, что ни у кого нет "ни ключа, ни зда-ния".

"Я плакал над бедным трудящимся, которого я заранее видел обреченным на безработицу, на нищету в течение многих лет, над трудящимся, защите которого я посвятил себя и которому я был бессилен помочь. Я плакал над буржуазией, которую я видел гиб-нущей, гонимой к банкротству, возбуждаемой против пролета-риата и против которой антагонизмы идей и фатальное стече-ние обстоятельств заставят меня бороться, тогда как я больше, чем кто-либо, расположен жалеть ее. До рождения республики я носил траур по ней, и я совершал искупление республики... Эта разразившаяся в общественном строе революция была исходной датой для социальной революции, о которой никто ничего не го-ворил".

Но раз революция началась, Прудон не чувствовал за собой пра-ва отставать. Он критиковал резко, как никто, существующий строй. Он почитал своим долгом помочь практическому разреше-нию вопросов, неожиданно поставленных перед обществом. В ка-честве журналиста он бросается в гущу борьбы. До тех пор он огра-ничивался указанием в неопределенных выражениях, в каком на-правлении он видит выход из создавшегося положения. Теперь же дело шло о том, чтобы указать осуществимую реформу и начер-тать обязательные контуры ее. Он изобрел банк обмена.

Прудон дал многочисленные описания банка обмена в брошю-рах, газетах, книгах, но не всегда согласные между собой. Не очень легко определить его подлинную мысль, и этим объясняется, что его так часто плохо понимали. Попытаемся все-таки резюмировать ее. К критике ее мы обратимся впоследствии. Сравнив проект Прудона с аналогичными, сформулированными дои после него проек-тами, мы лучше выясним оригинальный характер его.

Основной принцип, на котором покоится весь проект, следую-щий.

Из всех капиталов, позволяющих их владельцам взимать с про-дукта трудящегося премию под названием процента, ренты, дис-конта, самым важным является денежный капитал, потому что все капиталы в конце концов предлагаются на рынке в форме денег. Если бы, следовательно, нам удалось уничтожить право добычи у этой всеобщей формы капитала, если бы, другими словами, деньги ссужались даром, то право добычи тотчас исчезло бы для всех дру-гих капиталов.

Действительно, предположите, что с помощью какой-нибудь организации я могу достать себе, не уплачивая процента, деньги, необходимые на покупку земли, машин и построек, существенных для моего производства, и я поспешу приобрести эти деньги, вме-сто того чтобы занимать их за известный процент или арендную плату, как я вынужден это делать теперь. Таким образом, уничто-жение процента, позволяя трудящемуся занимать деньги даром, непосредственно приобретать все полезные капиталы, вместо того чтобы занимать их, тем самым помешает всем держателям капи-талов получать нетрудовой доход. Собственность таким образом была бы сведена ко владению. Обмен был бы отмечен характером взаимности, потому что трудящийся получал бы весь продукт своего труда, не делясь им ни с кем. Экономическая справедливость была бы наконец осуществлена.

Но, конечно, спросят: как же достать необходимые деньги без процента? В этом вся суть.

Поразмыслите, отвечает Прудон, над тем, что такое деньги. Что такое деньги, как не боны обмена,' предназначенные иск-лючительно для облегчения товарообмена. Дав раньше понятие денег как капитала по преимуществу, Прудон здесь вдруг начи-нает смотреть на них лишь как на орудие обмена. "Деньги сами по себе для меня бесполезны. Я их беру только для того, чтобы расходовать, я не потребляю и не развожу их". Это агент обмена, и процент, который я уплачиваю за них, оплачивает именно эту их функцию. Но ведь бумага могла бы выполнить эту функцию столь же хорошо и дешевле. Ныне банк выдает векселедержателям ме-таллические деньги, в которых они нуждаются, или билеты, обмениваемые на такие деньги. В обмен за эту услугу он получает определенный дисконт для вознаграждения акционеров, кото-рые дали ему капитал. Организуем банк без капитала, который по-добно французскому банку будет дисконтировать векселя с по-мощью билетов, бон обращения или бон обмена, но билеты эти не будут обмениваться на металлические деньги, и, следовательно;

деньги почти ничего не будут стоить банку, коль скоро у него не бу-дет основного капитала, за который нужно было бы уплачивать процент.

Чтобы эти билеты циркулировали, достаточно всем членам но-вого банка согласиться принимать их в платеж за свои товары. Бла-годаря этому держатель их всегда будет уверен в том, что он смо-жет обменять их все равно как металлические деньги. С другой сто-роны, члены банка ничем не будут рисковать, принимая их, так как банк (это будет определено его уставом) будет дисконтировать лишь векселя, представляющие отпущенные товары или такие, ко-торые будут поставлены. Таким образом, боны обращения никогда не будут выходить за пределы потребностей торговли; они будут представлять всегда не только произведенные товары, но уже и проданные (хотя еще и не оплаченные). Банк подобно всякому ди-сконтному банку будет авансировать продавца товара суммой, кото-рая потом будет погашена покупателем. Впрочем, купцы и про-мышленники будут получать таким образом без процента не толь-ко оборотный капитал, но и средства, необходимые для основания новых предприятий, в форме авансов (без процентов, разумеется), которые позволят им покупать, вместо того чтобы нанимать, их орудия труда.

Последствия такой реформы будут неисчислимы. Благодаря капиталам, предоставляемым даром в распоряжение всех и каждо-го, не только осуществится "слияние классов", потому что останут-ся только трудящиеся, обменивающиеся продуктами по своей це-не, но и правительство станет бесполезным. Ибо правительство постольку необходимо, поскольку существуют притеснители и при-тесняемые, сильные и слабые. Ныне оно существует для того, что-бы "положить конец их взаимной борьбе ярмом общего угнетения". Но когда справедливость будет гарантирована при обмене, когда бу-дет достаточно свободного договора для обеспечения ее, тогда все будут равны, одинаково покровительствуемы и источники конф-ликтов исчезнут. "Раз капитал и труд будут отождествлены, обще-ство может существовать самостоятельно и не нуждаться в прави-тельстве". Правительственная система "сплавится, сольется" с эко-номической системой. Это будет анархия, отсутствие правительст-ва.

Таков проект Прудона с его последствиями. Чтобы понять, выясним два вопроса: 1) осуществима ли на практике замена банковских билетов бонами обмена; 2) предпола-гая, что она осуществима, получатся ли от бон результаты, кото-рых ожидает наш автор.

1. Прудон представляет свою систему просто как средство обращения векселя. Это верно. Банк обмена будет ставить свою подпись на векселе, который он учитывает. Но ведь и ныне тот, кто выдает банковский билет, ничего другого не делает. Вместо векселя, который он покупает и который имеет лишь ог-раниченное обращение, потому что векселедатель имеет ограни-ченный кредит, французский банк выдает билет за своей под-писью, всем известной, пользующейся почти неограниченным кредитом. Чем же боны обращения Прудона отличаются от бан-ковских билетов? Только тем, что банк к своей подписи прибавля-ет обещание возместить валюту в металлических деньгах, т.е. в то-варе, всеми принимаемом и спрашиваемом, между тем как к под-писи банка обмена Прудон не прибавляет никакого особого обяза-тельства банка - он только обещает, что его члены примут боны в уплату.

Теоретически разница может показаться незначительной, пото-му что в обоих случаях платежеспособность векселедателей есть истинная гарантия как банковского билета, так и бон обмена. Но практически она громадна. Уверенность обменять билет на звон-кую монету сообщает ему широкое распространение, делает воз-можным принятие его массой неизвестных лиц, которые прини-мают его из одного доверия к банку. Для них важно только знать о платежеспособности последнего. Но боны обращения помимо то-го, что они дают право только на определенные товары (товары членов банка), предполагают, что владелец их имеет доверие ко всем членам банка, доверие, основательность которого ему трудно доказать. Поэтому такие боны будут обращаться только между чле-нами банка, но не будут захватывать всей публики, как это делает настоящий банковский билет. Но сами члены банка будут выполнять свои обязательства только при условии, если банку обмена, дисконтирующему всегда лишь солидные векселя, не придется отказывать платить в срок. Иначе боны обмена будут оставаться в об-ращении, вместо того чтобы правильно поступать в банк. Но чуть разразится кризис, многие члены станут неплатежеспособными, а номинальная ценность всех бон обмена очень быстро превзойдет ценность представляемых ими товаров. Товары тотчас упадут в це-не, и сами члены банка будут отказываться принимать их. Таким образом, можно себе представить осуществимость обращения бон обмена, но это обращение никогда не выйдет из очень узкого круга людей и необходимым условием предполагает почти полную пла-тежеспособность членов банка.

2. Предположим, однако, что такие условия практически суще-ствуют и что боны обмена пущены в обращение. Исчезнет ли от этого процент? Ни в малейшей степени, и в этом существенный порок всей концепции.

Почему французский банк получает дисконт? Потому ли только, как утверждает Прудон, что он доставляет звонкую мо-нету в обмен на вексель, так что это "господское право, называ-емое дисконтом" и являющееся лишь результатом пользования металлическими деньгами, должно будет исчезнуть вместе с этим пользованием? Неверно. Если банк требует дисконт, то это он делает потому, что сейчас же доставляет в форме непосредст-венно обменивающегося товара ценность векселя, который реали-зуется только через несколько месяцев; потому, что он дает не-что реальное в обмен на обещание, настоящее благо в обмен на благо будущее? Банк получает разницу между ценностью векселя в день, когда он его дисконтирует, и ценностью его в день его срока, и разница эта проистекает не из воли банка или употребления тех или иных денег, но из самой природы вещей. Чтобы ни делал Прудон, но продажа за наличные и в кредит составляет и будет со-ставлять две различные операции, и обладание благом в настоя-щем всегда будет считаться более выгодным, чем обладание им в будущем.

Такая разница очень быстро появится и при существовании банка обмена и вот каким образом. Все боны обращения будут представлять товары, проданные в кредит. То обстоятельство, что банк будет отказываться получать дисконт, не уничтожит выгоды, которую будут иметь купцы от наличного расчета. Чтобы сохра-нить эту выгоду, они будут соглашаться выдавать своим покупате-лям за наличный расчет, т.е. покупателям, которые будут платить непосредственно товарами или драгоценными металлами (которые тоже товар), небольшую надбавку на проставленные в бумаге цены, и таким образом очень скоро установятся два ряда цен: цены в бу-маге для продажи в кредит и цены в металле для продажи за на-личный расчет. Первые будут выше вторых, и разницу, которую меновый банк будет отказываться получать, получат сами продав-цы. Процент на деньги таким образом снова появится, но в новой форме.

На это Прудон, может быть, возразил бы, что члены банка обме-на самим фактом вступления в него обязываются не получать тако-го ажио. Но в таком случае, если они останутся верными своему обещанию, уничтожение дисконта или процента будет результа-том не организации менового банка, а свободной воли членов его. Это будет уничтожение процента просто вследствие взаимного со-глашения - чисто моральная реформа, для которой никакой бан-ковский механизм не нужен, но которая, может быть, будет мед-ленно осуществляться.

Таким образом, банк обмена не уничтожит дисконта, а следова-тельно, и права добычи вообще, и все другие выводы Прудона па-дают сами собой.

Его теоретическая ошибка состоит в том, что он рассматри-вает деньги то как по преимуществу капитал, то как простые боны обмена без своей ценности. Он забывает, что деньги же-лательны не только как посредник обмена, но и как орудие на-копления сокровищ и сбережения, как резерв ценности, и что если боны обмена могут заменить их в одной функции, то они не могут этого сделать относительно других функций. Можно сколько угодно умножать орудия обращения, но нельзя произ-вольно умножать капитал. Заменяя деньги бонами, Прудон не прибавляет ни одного франка к существующему в обществе ка-питалу, часть которого составляют деньги. Тем самым он ни-сколько не уменьшает превосходства ценности настоящих благ по отношению к будущим - превосходства, из которого вытекает нор-ма процента. Умножение бон обмена без соответствующего роста общественного капитала приведет лишь к повышению всех цен:

цен земель, домов, машин, равно как и предметов потребления. Капиталы не станут более многочисленными, чем прежде, и нани-мать или занимать их будут, как и прежде, но рента и арендная плата испытают на себе последствия общего повышения цен и то-же повысятся... Странный результат реформы, которая должна бы-ла их уничтожить! Преувеличив власть денег, Прудон принял по-том в слишком буквальном смысле формулу Ж.Б.Сэя "продукты покупаются на продукты". Интересно отметить, что банк обмена есть парадоксальное, но логическое заключение реакции, нача-той Смитом и физиократами против меркантилистских идей о деньгах.

Можно ли сказать, что в идее Прудона нет зерна истины? Мы этого не думаем. Из ложной идеи о даровом кредите можно выя-вить правильную идею о взаимном кредите. Французский банк есть общество капиталистов, которому публика, принимая его бан-ковские билеты, оказывает доверие и который потом кредитует эту же публику. Гарантия банковского билета (Прудон это очень хоро-шо знал) находится на самом деле в руках публики, ибо обеспече-ние ценности билета создается векселедателями, без платежеспособности которых банк не вернул бы своих выдач. Капитал акцио-неров есть лишь дополнительная гарантия, и эмиссионный банк, как уже говорил министр финансов Наполеона I, граф Мольян, те-оретически мог бы производить свои операции без капитала. Та-ким образом, при посредстве банка публика ссужает самое себя. Но почему не может это происходить без его посредничества? Почему не устранить предпринимателя в области финансов, как устраняет-ся промышленный предприниматель или торговец в производи-тельных или потребительских кооперативных обществах? Конеч-но, от этого не исчезнет дисконт, но по крайней мере бремя его для заемщиков уменьшится на ту сумму, какую они будут приобретать в качестве заимодавцев. Это принцип обществ взаимного кредита, в которых первоначальный капитал почти всецело заменен ответ-ственностью, иногда солидарной, кооперативов. Впоследствии сам Прудон, по-видимому, свел к этой идее свою первоначальную кон-цепцию.

Таким образом, Прудон приближался к кредитной кооперации, как в других частях своего произведения он приближался к другим формам кооперации, не питая, впрочем, к ней очень большой сим-патии.

Наряду с верной концепцией взаимного кредита имеется в его системе одна основная идея, которая выгодно отличает ее от всех форм авторитарного социализма, возникших до и после Прудона, - это глубокое чувство безусловной необходимости для индустриальных обществ индивидуальной свободы как двигате-ля экономической деятельности. Лучше, чем кто-либо из его предшественников, он понял, что экономическая свобода есть окончательное завоевание современных обществ, что всякая глу-бокая реформа должна опираться на эту свободу; лучше, чем кто-либо, он понял могущество этих спонтанных "экономических сил", гибельные последствия которых он хорошо видел, но в ко-торых он подобно Адаму Смиту признавал в то же время сильнейший рычаг прогресса. Его страстная любовь к справед-ливости объясняет его ненависть к собственности, но его ре-вность к свободе вызвала враждебное отношение к социализму. Она вела еще больше к разрушению, чем к сооружению, вопреки его знаменитой формуле "Destmam et aedificabo" ("Разрушу и по-строю"). Но этот либерализм покоится на глубоком чувстве эконо-мической реальности, и ныне социальная проблема ставится в тех же рамках, в каких поставил ее Прудон: реализовать справедли-вость в свободе.

* * *

Проект банка обмена Прудона не следует смешивать с анало-гичными планами, возникшими до или после него. Во всех этих планах общее то, что средство избавления от социальных нера-венств полагается в реформе обмена, но, помимо этого, аналогия между ними весьма часто чисто внешняя, а экономические идеи, лежащие в основе их, как мы увидим, весьма различны.

1) Часто сравнивали проект Прудона с системой бон труда в том виде, в каком пытался установить ее Роберт Оуэн; с системой анг-личанина Брея, предложенной в 1839 г. в произведении под загла-вием "Labour's wrongs and labour's remedy"6 ("Несправедливости в от-ношении труда и средства к их устранению"); наконец, с системой Родбертуса, появившейся позже. Но боны обращения Прудона не имеют почти ничего общего с бонами труда, придуманными эти-ми различными авторами. Боны обращения представляют вексе-ля, выпущенные по поводу частных торговых сделок. Цена това-ров определяется совершенно свободно покупателем и продавцом и исчисляется не временем производства, как в системе бон труда. Несомненно, конечный результат получится почти тот же: Прудон надеется, что цена товаров, не отягощенная бременем процента, в конце концов спустится до своей цены в труде. Но, с одной сторо-ны, этот результат получится косвенным путем, а с другой - эко-номическая ошибка, лежащая в основе рассматриваемых нами концепций, не такая же, как ошибка Прудона. Ошибка Прудона со-стоит в том, что он видит в металлических деньгах лишь орудие обращения и забывает, что они тоже товар. Ошибка Оуэна, Брея, Родбертуса состоит в том, что в цене предметов они видят лишь ре-зультат содержащегося в них труда, - мысль, как мы знаем, чуж-дая Прудону.

2) Еще смешивали банк Прудона с другими весьма различны-ми банками обмена, идея которых всплыла незадолго до него и ко-торые были предметом многочисленных практических попыток. Эти банки не задавались целью уничтожить процент, их задачей было свести потребителей с производителями; они сами покупали и платили бонами обмена за все товары, которые им предлагались. Покупатели в свою очередь приходили в банк за необходимыми им предметами и платили за них тоже бонами. Опыт такого рода был проделан в 1829 г. неким Фюлькраном Мазелем7. Банк в дан-ном случае был лишь складом, облегчавшим производителям сбыт товаров. Эта система наталкивается на то возражение, что ценность выпущенных в уплату билетов необходимо будет изме-няться в зависимости от колебаний цены товаров в промежуток между оплатой их банком и предполагаемой покупкой их потреби-телем. Но Прудон хочет именно того, чтобы банк дисконтировал лишь векселя, представляющие уже купленные или доставленные товары. Его банк будет лишь выдавать аванс на уже обещанные це-ны, он не берет на себя обязанности размещать товары. Пониже-ние цен может, таким образом, возникнуть - мы уже видели это - лишь от последующей неплатежеспособности покупателя, и не бу-дет понижения цены, сопутствующей уменьшению спроса на про-дукты. Сам Прудон, впрочем, отвергал всякую солидарность с про-ектом Мазеля.

3) Наконец, в наше время крупный бельгийский промышлен-ник Сольвей защищал план общественного контабилизма (comptabilisme social" - система общественных расчетов), предла-гая уничтожение металлических денег и введение усовершенство-ванной системы расплаты. Но здесь опять аналогия с системой Прудона скорее кажущаяся, чем действительная.

Сольвей предлагает замену металлических денег не банковски-ми билетами, а системой чеков и переводов. Проект его возник под влиянием современной практики Clearing-Houses, или расчетных палат. По его мнению, эта система может принять такие широкие размеры, что деньги станут совершенно бесполезными. Государст-во выдаст каждому контабилисту чековую книжку на сумму, соот-ветствующую его движимому или недвижимому имуществу. В книжке имеются два столбца: один для записывания получек, а другой для записывания выдач. "В случае продажи какого-нибудь предмета погашение долга будет производиться следующим обра-зом: покупатель поставит штемпель в чековой книжке продавца (столбец получек), а этот последний поставит штемпель в чеко-вой книжке покупателя (столбец выдач)". Когда книжка будет про-штемпелевана вплоть до начальной суммы, ее отправят в государ-ственную контору, где все записи из книжки будут занесены на личные счета, "так что всегда с достаточной точностью будет изве-стна совокупность получек и выдач каждого".

Польза от этой системы, во-первых, будет состоять в эконо-мии на металлических деньгах, а во-вторых, система даст госу-дарству практическое и верное средство (по мнению Сольвея) знать с достаточной точностью об имуществе каждого. Таким образом, в руках у государства будет средство установить налог на наследства, и притом такой, что он позволит постепенно унич-тожить право наследования в приобретенном имуществе. Это постепенно осуществляемое уничтожение позволит, наконец, из-бавиться от "основной несправедливости современных обществ - неравенства исходного пункта" и применить принцип распреде-лительной справедливости "каждому по его производительно-сти". Это скорее сенсимонистская, чем прудонистская, идея. Важ-ность предложенной реформы очевидна: Comptabilisme есть, по мнению Сольвея, элемент более общей концепции "продуктивизма", которая состоит в том, чтобы совокупностью самых разнооб разных средств довести общественную производительность до мак-симума.

Во всем этом невозможно найти какую-нибудь идею Прудона. Кроме уничтожения металлических денег, все остальное в обеих концепциях различно. Сольвей не стремится к уничто-жению процента и не думает, что деньги - причина этого про-цента. Система чеков и переводов у него вводится лишь для облегчения продажи за наличный расчет и не имеет ничего обще-го с системой Прудона, в которой боны обращения предназначены для идентификации продажи за наличный расчет с продажей в кредит.

Самое серьезное возражение, которое можно сделать системе Сольвея, заключается в том, что уничтожение денег как орудия об-ращения повлечет за собой также уничтожение их как мерила цен-ности. Кажется, трудно предупредить, чтобы чековая книжка, сде-лавшись общим явлением, без поддержки металлических денег быстро не привела к вздутию цен вследствие обилия на рынке бу-маг. Но хотя технический прием, предлагаемый Сольвеем, нам ка-жется не выдерживающим критики, однако мы ничего не можем возразить против идеи уменьшения количества металлических де-нег и устранения неравенства исходного пункта в индустриальном обществе.

Проект Прудона не увидел света. "Даровой кредит", равно как и "право на труд", "организация труда", "рабочая ассоциация", оставит по себе лишь горечь воспоминания о шумном их провале.

31 января 1849 г. Прудон учредил нотариальным актом под на-званием Банк народа общество, задававшееся целью доказать прак-тическую осуществимость дарового кредита. Уже в организации его можно было констатировать значительные расхождения с теорети-ческим планом банка обмена. Последний должен был возникнуть без капитала, а Банк народа был создан с капиталом в 5 000 000 фракциями по 5 франков. Банк обмена должен был уничтожить металлические деньги, а Банк народа должен был лишь выпускать боны в обмен на деньги и коммерческие векселя. Банк обмена должен был практически уничтожить процент, а Банк народа фиксировал 2 % в ожидании, пока он спустится до минимума в 1/4%.

Несмотря на эти важные изменения, Банк не функционировал. В течение трех месяцев капитала подписанного было не более 18 000 франков, хотя число членов достигало почти 12 000. Но в это время (28 марта 1849 г.) Прудон был предан суду присяжных за две статьи против Луи Бонапарта, появившиеся 16 и 27 января 1849 г., и приговорен к трем годам тюрьмы и к 3 000 франков штрафа. 11 ап-реля он объявил в своей газете, что приостанавливает свое пред-приятие, и даже прибавил, "что события уже опередили его", и та-ким образом, по-видимому, признал, что он перестал верить в ус-пех Банка.

С этого момента даровой кредит отступает у Прудона на задний план, и на первый план выдвигаются его политические и социаль-ные концепции, которые он и приводит в своих произведениях до конца дней своих (он умер в 1865 г.).