Geum.ru

Stanislaw Lem. Astronauci (1951)

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   27

легким, как дымка, туманом. Со всех сторон спускались осыпи, окружая озеро

огромной крутой воронкой. Среди каменных глыб и изломов группами торчали

зубчатые скалистые шпили. Справа на темном фоне склонов выделялся белый

кружок. Кто-то подошел так близко, что задел меня за плечо, но я не

обратил внимания. Это оказался Арсеньев, и мы почти одновременно с ним

поднесли к глазам бинокли.

Я несколько раз зажмурился, так как мне показалось, что я ошибся. Но

нет, резкость была прекрасная, и бинокль в порядке...

Среди крутых обрывов стоял Белый Шар. Точнее, это был гладкий свод,

возвышавшийся среди каменных глыб математически точной линией, сплошной и

четкой, без всякого следа неровностей. Он очень резко выделялся в этом

хаосе каменных обломков.

- Удастся вам посадить там машину? - спросил Арсеньев.

Я ответил не сразу, определяя расстояние в бинокль. Повсюду утес на

утесе, торчащие острые края, повсюду тянутся нескончаемые ряды глыб,

входящие темными осыпями в ущелье. Кое-где одни обломки торчали на других

в таком необычном положении, что стоило отвести от них глаза, как начинало

казаться, что они теряют равновесие и падают.

- Приземляться здесь опасно, - сказал я. - Если глыбы поползут, машина

перевернется. Ротор может погнуться. А если пойти туда пешком? Это

недалеко, - не больше трех километров.

- Не знаю, не лучше ли вернуться на ракету, - медленно проговорил

Арсеньев. - Жаль, что у нас нет гидропланного шасси... Можно было бы сесть

на озеро.

Он думал о надувных резиновых шарах, на которых вертолет может

опускаться на воду. Мы оставили их в ракете, чтобы не брать лишней

тяжести.

- Возвращаться сейчас на ракету? - воскликнул я. - Сейчас, когда мы так

близки к решению загадки?

- Решение загадки вовсе не кажется мне таким близким...

Остальные собрались вокруг нас и оглядывали в бинокли огромную каменную

пустыню. Арсеньев опустил индукционный аппарат к земле и водил вокруг себя

его устьем.

- Труба, кажется, действительно опускается туда, к этому шару, - сказал

он. - Но слышимость очень плохая, мешает магнетит...

Высокие осыпи железной руды, начинаясь от ущелья, покрывали склон

суживающимся книзу клином. Далее камни становились светлее, как и по всей

долине. Арсеньев вскинул аппарат на спину и прикрепил его к широкому

плечевому ремню.

- Ну что ж, пойдемте... Ведите, пилот!.

Чем ниже мы спускались, тем хаотичнее становилось окружение. Камни,

выскальзывая из-под ног, увлекали с собою другие. Оглянувшись, я уже не

увидел вертолета: он скрылся в глубине ущелья.

Склон становился круче, и идти было все труднее. Камни летели вниз от

одного прикосновения. Один раз большая груда их стремительно рухнула

вместе со мной, но я успел отскочить в сторону, на плиту, опирающуюся о

ребро склона. Утомительный спуск затягивался. Мы уже миновали нижнюю

границу магнетитов, и вся поверхность осыпей мерцала теперь мелкими

кварцевыми искорками, словно шевелилась.

- Постойте-ка, - сказал Арсеньев и снова взялся за аппарат, направляя

его вертикально к земле.

- Труба недалеко, но... - Не договорив, он подошел и подал мне кабель.

Я включил его - и вздрогнул: таким близким и сильным было это равномерное

гуденье. Арсеньев взглянул вверх, словно определяя расстояние, отделяющее

нас от ущелья, и двинулся вперед. Белый Шар постепенно приближался. Трудно

было определить его высоту: слева торчали четыре скалистых шпиля, справа

сгрудились остроконечные обелиски, окруженные выветрившимися обломками.

Между нами и шаром темнел узкий залив. Воды озера вдавались тут в сушу

черным языком, вонзавшимся в крутые осыпи. Противоположный берег был

покрыт растрескавшимися каменными глыбами и мрачно сверкавшими, вставшими

почти дыбом плитами. Вдруг астроном остановился.

- Белый Шар говорит... - глухо произнес он.

Индукционный аппарат больше был не нужен: радиоприемник в шлеме гудел

низким нарастающим звуком. Я поспешил вслед за Арсеньевым. Он, карабкаясь

по глыбам, первый достиг залива и, не колеблясь, вошел в воду. Он шел все

дальше, но вода доходила только до груди. Достигнув противоположного

берега, покрытого покатыми плитами, мы помогли друг другу выйти.

Поднявшись на возвышенность, мы снова увидели Белый Шар; его

куполообразные сводчатые стены отбрасывали на поверхность осыпей легкую

тень. Склон привел нас к полуразрушенным каменным шпилям. За последним из

них было ровное, усыпанное мелким щебнем пространство. Белый Шар уже

нельзя было охватить взглядом: он стоял над нами, как выпуклая гладкая

стена. Мы подошли вплотную, и я прикоснулся к белой поверхности. Сердце у

меня сильно билось. Поднял голову: шар высился, как безмолвная,

неподвижная масса. Я прислонился к нему спиной. Вертолета не было видно:

далеко, над осыпью, по которой мы спускались, темнело среди скал устье

ущелья.

- Гуденье все усиливается, - заметил Райнер. - Не лучше ли отойти?

Арсеньев взглянул на указатель радиоактивности.

- Излучений нет, но думаю, что...

Он не договорил. Черное устье ущелья, на которое я как раз смотрел,

вдруг ярко вспыхнуло. Оттуда донесся протяжный грохот. Снова блеснуло и

загремело, потом из ущелья густыми клубами повалил дым. Он медленно поплыл

над склоном.

Никто из нас не сказал ни слова. С минуту мы стояли, вглядываясь в

дымящее устье ущелья. Наконец астроном перебросил аппарат через плечо и

оглядел всех нас поочередно.

- Кажется... мы будем ночевать не в ракете... - произнес он и

направился к заливу.

Обратный путь занял почти два часа. С колотящимися сердцами, задыхаясь,

обливаясь потом, мы почти бегом кинулись в ущелье, встретившее нас глухим

молчанием. Здесь было гораздо прохладнее, чем в долине. Один за другим мы

карабкались на глыбы, пробегали по зыбким пластам, перескакивали с камня

на камень, пока не вышли к месту своей посадки. Стены ущелья были

закопчены, еще тлели обугленные куски, обломки конструкций, капли

расплавленного необыкновенным жаром металла. У самой моей ноги блеснуло

что-то серебристое: опора шасси вместе со своим болтом, разорванная на

клочки, как бумажка...

Арсеньев окинул быстрым взглядом эту картину уничтожения, потом опустил

индукционный аппарат и долгое время вслушивался.

- Вот как приходится расплачиваться за глупость, - сказал он, закинул

аппарат на спину, отвернулся и начал спускаться вниз. Мы шли по крутым

камням, не обменявшись ни словом. Шаги гулко отдавались в тишине,

нарушаемой только шорохом осыпающегося щебня.

Невдалеке за устьем ущелья Арсеньев остановился у большой ровной плиты,

подпертой несколькими острыми глыбами. Получался как бы созданный самой

природой стол.

- Пятнадцатиминутная остановка и совещание, - объявил он. - Отдаете ли

вы себе отчет в том, что произошло?

С этими словами он достал карту из внутреннего кармана скафандра и

разложил ее на камне. Что касается меня, то я не понимал ничего. В голове

был полнейший хаос. Я знал одно: произошла катастрофа, последствий которой

нельзя себе даже представить. Мы потеряли вертолет, аппараты, провизию. У

нас остался только скудный рацион консервов на каждого, небольшой запас

воды и столько кислорода, сколько помешается в баллонах скафандров. Кроме

того, у Солтыка был ручной излучатель, а у меня моток веревки. Вот и все.

- Не допускаете ли вы, профессор, что это было... нападение? - медленно

спросил Солтык.

- Нет. Думаю, что в значительной мере виноваты мы сами.

- Но как, почему? - вскричал я.

Арсеньев не ответил.

- Взорвалось горючее в баках, - размышлял вслух Райнер. - Но это было

только началом. Если связать катастрофу с этим гуденьем, которое было

слышно возле шара... Да, да, труба!

- Значит, магнитное поле? - спросил Солтык.

- Да, и огромной силы... За доли секунды должны были развиться миллионы

гауссов!

Что-то начало для меня проясняться, но я еще не мог объединить эти

обрывки высказанных мыслей.

- Эти камни... магнетит... Профессор, не связано ли это с тем местом,

на котором мы приземлились?

- Вот именно! - ответил Арсеньев, и, несмотря на трагизм положения, в

его голосе прозвучало торжество ученого, нашедшего разгадку проблемы. -

Пустое пространство!

Придерживая края бумаги, трепетавшие на ветру, он показал нам путь,

проделанный до места катастрофы.

- Вопрос ясен, так ясен, что его понял бы и ребенок, а мы вели себя как

глупцы! Труба, лежащая везде на глубине более десяти метров, здесь

поднимается и проходит под самой поверхностью скалы. По одну ее сторону -

свободное пространство, по другую - груда камней. Это не простые камни, а

магнетит, железная руда! Когда в трубе идет ток, вокруг нее образуется

магнитное поле. Пока напряжение тока не изменяется, оно остается

неподвижным. Когда ток усиливается, поле начинает вращаться по закону

Эрстеда...

- Черт возьми! - вскричал я. - Правило штопора!

- Да. Оно гласит, что если ток идет в направлении, указываемом острием,

то поле вращается параллельно виткам штопора. В лабораторных опытах

проводником служит медная проволока, а телами, которые поле перемещает, -

железные опилки. Здесь же - это подземный проводник и магнетитовые камни.

Когда ток достигает большого напряжения, магнитное поле перебрасывает

камни с одной стороны трубы на другую. Так и получилось: с запада - пустое

пространство, а с востока - груда камней.

- Но труба прерывается выше этого места, - заметил я.

- Это ничего не значит. Она просто заземлена, и ток идет в скалу. Вы

должны помнить, что там есть "железный грунт", который не оказывает почти

никакого сопротивления.

- А, верно! Значит, вертолет тоже был переброшен на эти камни?

- Да.

- И горючее взорвалось? Но ведь я выключил зажигание...

- Вследствие индукции в металле должны были возникнуть вихревые токи,

настолько мощные, что металл тотчас же начал плавиться, - пояснил инженер.

Я опустил голову.

- Это пустое, ровное место было ловушкой... - прошептал я подавленно. -

А я там приземлился. Хорошо приземлился... Но как можно было это

предположить?

- Можно было! - резко ответил Арсеньев. - У нас были все данные: мы

видели, что эта часть трубы находится под током... правда, слабым в то

время, когда мы там были, но ток этот мог каждую минуту усилиться. Кроме

того, мы выяснили, что эти камни - железная руда. Мы видели, что пустое

пространство окружено грудой нагроможденных камней... Почему? Кто их туда

сдвинул и зачем? Для нашего удобства? Нужно было думать! Думать!..

- Правильно, - подтвердил Солтык. - Но довольно об этом. Нужно решить,

что делать сейчас.

Четыре шлема склонились над картой.

- По прямой линии от ракеты нас отделяет девяносто-сто километров очень

пересеченной местности. Думаю, что я не преувеличиваю. Воды у нас мало,

припасов тоже, а кислорода... - Арсеньев взглянул на манометр кислородного

аппарата.

- Хватит часов на сорок, - сказал я.

- Даже меньше, так как потребуется большое напряжение сил. Вы знаете,

как мы условились с товарищами. Если мы не вернемся до восьми вечера,

Осватич полетит на самолете по акустическому следу. Будем надеяться, что

он не потеряет его и долетит до кратера... где след обрывается.

Астроном взглянул на меня.

- Можно ли ввести самолет в ущелье?

Я закрыл глаза. Передо мною всплыли черные, раздробленные скалистые

стены.

- Ввести можно, - сказал я, - но...

- Но что?

- Но повернуть нельзя. Самолет не может повиснуть неподвижно, как

вертолет.

- Значит, любая такая попытка должна кончиться катастрофой?

- Да.

- Будем надеяться, что Осватич окажется... более рассудительным, - сухо

произнес астроном. - Хорошо. В лучшем случае он сможет сбросить нам

баллоны с провизией над краем обрыва.

То, о чем говорил астроном, было частью спасательного плана,

разработанного перед нашим вылетом. Если Осватич не сможет нас найти, он

сбросит на парашюте баллоны с провизией и кислородом, снабженные

специальными, радиоаппаратами, автоматически подающими сигналы, так что

разыскать их нам будет нетрудно.

- Ущелье мы прошли бы часа за два, - продолжал Арсеньев, - но стены

кратера непроходимы. Независимо от выбранного маршрута мы не сможем

добраться до ракеты раньше наступления сумерек, а до них осталось

каких-нибудь двадцать шесть - двадцать восемь часов. Вы помните все эти

ущелья и пропасти, над которыми мы летели? Я обозначил их лишь

схематически, по фотографиям, которых больше нет. Итак, что вы

предлагаете?

Наступило молчание; только свистел ветер, проносившийся над краями

каменных глыб, и беспокойно трепетали углы карты, придерживаемые рукой

астронома.

- Делая в час по четыре-пять километров и не останавливаясь, то есть

теоретически, мы могли бы дойти до "Космократора" за сутки, - заговорил

Солтык. - Но этот расчет нельзя принимать во внимание, ибо неизвестно, на

сколько нас задержат все эти ущелья... и удастся ли вообще перейти или

обойти их. Поэтому я предлагаю идти не на юго-запад, по направлению к

ракете, а на восток, перпендикулярно тому пути, по которому прилетели...

Я с изумлением взглянул на инженера, а он спокойно продолжал:

- Радиус действия у наших передатчиков большой, но излучаемая волна

идет только прямолинейно. Мы можем связаться с товарищами, только

поднявшись на такую большую возвышенность, чтобы на местности не было

никаких преград между нами и ракетой. Идти на плоскогорье в ту сторону,

откуда мы прилетели, незачем, так как там находится Мертвый Лес со своим

слоем ионизированного воздуха, отражающим радиоволны, как зеркало. Зато

если мы дойдем вот сюда, - он повел по карте пальцем к восточному берегу

долины, - и поднимемся на одну из этих вершин, быть может, нам удастся

наладить связь...

- Быть может, - подчеркнуто повторил Райнер.

- Другого выхода я не вижу.

- Уверенности у нас, конечно, нет.

- Определить расстояние трудно, но нас от этих скал отделяет, пожалуй,

не более чем пять-шесть километров. Прибавим к этому еще восемь... пусть

девять, даже десять часов на подъем, и мы окажемся в точке, возвышающейся

над всей местностью.

- Но озеро, на котором лежит ракета, окружено скалами, - напомнил я. -

Вы учли это?

- Да. Перевал идет к северо-востоку, то есть прямо к этой группе

вершин.

- Этот план кажется мне подходящим, - сказал я. - Если удастся наладить

связь... то ракета прилетит к нам, и нам не придется ночевать...

- Мысль хорошая, - подтвердил Арсеньев, - хотя выполнить ее нелегко. Вы

все согласны с планом?

Мы ответили утвердительно.

- Только теперь, когда у нас нет средств технической помощи, какими

вооружила нас Земля, станет ясно, чего стоим мы сами, - произнес Арсеньев

и, встав, обратился ко мне: - Вы самый опытный в альпинизме. Мы

рассчитываем на вас.

- Выходим немедленно? - спросил я.

- Я хотел еще исследовать воду в озере, - может быть, она годится для

питья.

- Ну что ж, идите туда, - сказал я, - а я пока осмотрюсь и поищу

дорогу. Дайте мне свой бинокль, - попросил я Арсеньева, - он сильнее

моего.

Товарищи начали спускаться, а я направился к группе стройных каменных

башенок. Еще во время совещания я заметил, что две из них стоят очень

близко друг к другу, напоминая раздвоенный каменный обелиск. Я втиснулся в

щель между ними и, работая то ногами, то спиной, отталкиваясь руками,

быстро выбрался наверх. Вначале мне еще были слышны обрывки разговора

между Солтыком и Арсеньевым, потом, когда они исчезли за скалами, голоса в

наушниках утихли.

Верхушка шпиля была не очень острая: там свободно можно было усесться,

свесив ноги в пропасть. Я приложил бинокль к глазам: над обрывом, ясно

вырисовывавшимся в поле зрения, торчали две вершины. Редкий туман,

висевший в воздухе, придавал им свинцовый оттенок и стирал подробности

рельефа. Я обнаружил скалистый гребень, поднимавшийся от осыпей и

подходивший к главному массиву. Один раз мне показалось, что беловатое

облако, двигавшееся по одной из замеченных мною вершин, вдруг исчезло. Это

могло означать, что между нами и этой вершиной лежит еще одна долина. Я

всмотрелся внимательнее, но не увидел ничего, что могло бы возбудить

подозрения, и решил товарищам об этом не говорить. Вскоре их голоса снова

послышались в наушниках.

- Ну, как вода? - спросил я, пряча бинокль в сумку и обвивая сложенную

вдвое веревку вокруг выступа скалы.

- Не вода, а скорее раствор формалина, - ответил Арсеньев.

Его голос, доносившийся до меня через радиоприемник, звучал отчетливо,

и это странно не вязалось с видимостью: мои спутники еще только

приближались к подножью шпиля, на котором я сидел, и с высоты, равной

многоэтажному дому, были похожи на серых, большеголовых муравьев.

Сильно оттолкнувшись ногами, я помчался вниз, энергично натягивая

веревку, проходившую под левой рукой. Секунд через пятнадцать я был уже с

товарищами и потянул веревку за конец: она слетела сверху свободными

петлями.

- Надеюсь, дорога, которую вы для нас выбрали, не такая, как эта? -

заметил Райнер, несколько подозрительно глядя, как я свертываю веревку. Я

решил, что он, из всех нас наименее опытный в альпинизме, побаивается

восхождения.

- Дорога у нас отличная, - успокоил я его и предложил свой план: -

Сначала по склону вдоль границы пояса магнетитов, до самой стены, потом

немного левее, а дальше по гребню к горам. Кажется, в одном месте есть

обрыв... Нам или придется свернуть, или мы перейдем через него...

- Как это "или - или"? - спросил Райнер. - Может быть, подойдем ближе?

- Конечно, потому что другой дороги нет.

Мы двинулись по выбранному направлению. Над озером лежали глыбы камня,

такие крутые и растрескавшиеся, что по ним приходилось ползти на

четвереньках. Потом показались длинные шероховатые плиты, по которым идти

было совсем хорошо.

- Одного только не понимаю, - сказал я Арсеньеву, шедшему рядом со

мной, - почему ток в трубе появился именно тогда, когда мы приземлились?

Действительно ли это случайность, совершенно не связанная с нашим

присутствием?

- А почему бы и нет? Труба, по-видимому, - часть большой энергетической

сети, в которой периодически появляются мощные токи. Начинается это с

медленного роста напряжения... Вы помните звук, который мы называли "лампы

под током"? Потом появляются более мощные волны... как гуденье под

шаром... и наконец предельная мощность. Такое явление может повторяться

раз в несколько часов или раз в сутки.

- А камни были переброшены предыдущими импульсами тока, да?

- Очевидно.

Крутизна склона увеличилась, и мы умолкли. Под сапогами скрипел голый

камень. Мы приблизились к гребню отрога, опоясывавшего долину. Я

отвернулся, чтобы в последний раз поглядеть вниз.

Скалистая глубина, сбегающая к мрачным водам озера, лежала мертво и

пусто под тучами, лениво ползущими на восток. Белый Шар превратился в

маленькую точку, еле видимую на сером фоне камней.

Я вздрогнул: кто-то положил руку мне на плечо. Это был Арсеньев. Он,

как и я, хотел взглянуть на место нашего поражения. Мы молчали; кровь

сильно билась в висках, сверху доносился приглушенный шум ветра,

разбивающегося о края обрывов.

- Мы еще вернемся сюда! - глухо проговорил Арсеньев. Он постоял

немного, потом двинулся дальше. Его скафандр порой исчезал из глаз,