ru/2007/11/19/370
| Вид материала | Документы |
- Electronic Data Interchange edi) Ресурсы www mcDonald's Corporation (http: //www mcdonalds, 563.02kb.
- ourism, 15.36kb.
- ru, 1763.12kb.
- rinitymission org/index php, 2637.73kb.
- a ru/stixiya/authors/griboedov, 1535.91kb.
- Информационный бюллетень московского онкологического общества. Издается с 1994 г общество, 184.55kb.
- Информационный бюллетень московского онкологического общества. Издается с 1994 г общество, 284.71kb.
- ru, 3503.92kb.
- ru, 5637.7kb.
- ru, 8160.14kb.
.ru/2007/11/19/370
Альманах 75. Иван Суриков
Дорогие Страницы -Продолжение
В номере:
И. Суриков
Н. Соловьёв-Несмелов
Т. Буевич
«Как простор степной
Широко-велик;
Как в степи глухой
Умирал ямщик…»
Иван Захарович Суриков родился 25 марта 1841 года в деревне Новосёлово, Ярославской губернии, в крестьянской семье графа Шереметьева. В восьмилетнем возрасте он вместе с матерью переезжает в Москву, где его отец открыл небольшую овощную лавку.
Жизненный путь Ивана Сурикова был нелёгким, лишения и постоянная борьба с бедностью не способствовали развитию его любви к поэзии и творческих способностей. Однако с детства он полюбил книги и стремился к знаниям, несмотря на то, что отец его считал, что «купцу лишняя книжность дохода не даст, а в мотовство, того и гляди, введёт».
С ранней юности Суриков сочинял стихи. Несмотря на то, что отец открыл вторую лавку, в которой приходилось торговать уже сыну, молодой купец не преставал сочинять.
Вы, конечно, помните, дорогой мой читатель, строки: «Вот моя деревня, вот мой дом родной». Да-да, конечно, это одно из первых стихотворений, которое учили мы в школе.
ДЕТСТВО.
Вот моря деревня;
Вот мой дом родной;
Вот качусь я в санках
По горе крутой;
Вот свернулись санки,
И я на бок – хлоп!
Кубарем качуся
Под гору, в сугроб.
И друзья-мальчишки,
Стоя надо мной,
Весело хохочут
Над моей бедой.
Всё лицо и руки
Залепил мне снег…
Мне в сугробе горе,
А ребятам смех!
Но меж тем уж село
Солнышко давно;
Поднялася вьюга,
НА небе темно.
Весь ты перезябнешь,
Руки не согнёшь,
И домой тихонько,
Нехотя бредёшь.
Ветхую шубёнку
Скинешь с плеч долой;
Заберёшься нА печь
К бабушке седой.
И сидишь, ни слова…
Тихо всё кругом;
Только слышишь - воет
Вьюга за окном.
В уголке согнувшись,
Лапти дед плетёт;
Матушка за прялкой
Молча лён прядёт.
Избу освещает
Огонёк светца;
Зимний вечер длится,
Длится без конца…
И начну у бабки
Сказки я просить;
И начнёт мне бабка
Сказку говорить:
Как Иван-царевич
Птицу-жар поймал,
Как ему невесту
Серый волк достал.
Слушаю я сказку –
Сердце так и мрёт;
А в трубе сердито
Ветер злой поёт.
………………..
……………….
1866
Торговля не принесла прибыли. Семья Суриковых разорилась, и отцу снова пришлось вернуться в деревню. Молодой поэт остался служить в лавке своего дяди. В грубой обстановке на положении бедного родственника он постоянно выслушивал насмешки над тем, что было ему так дорого.
Он женился на сироте, когда ему исполнилось 29 лет. Брак был счастливым, они были преданы друг другу.
А жизнь становилась всё тяжелее: постоянных заработков не было, приходилось и голодать. Поэт иногда впадал в отчаяние, запивал, пытался покончить собой; но всегда спасала любовь и поддержка жены.
В 1863 г. Суриков впервые выступил в печати. С ним познакомился А.Н. Плещеев и помог опубликовать его стихи в одном из журналов. Яркая поэтическая индивидуальность поэта стала привлекать к нему внимание читателей.
Но жизнь оставалась всё такой же нищенской, небольшие и редкие гонорары не могли исправить положение.
В тридцать два года Суриков заболел чахоткой. Писать он продолжал всегда. Вышли два его сборника. В предисловии к одному из них поэт Н.А. Соловьёв-Несмелов писал: «В одном из дальних концов Москвы, в закоулке, близ заставы, вы увидите маленькую лавочку железного старья. На прилавке, рядом со старыми гвоздями и замками, нередко лежит последний номер журнала или только что вышедшая книга. Из-за прилавка входящего покупателя спрашивает мужчина лет за тридцать, просто одетый, по-мещански, - это поэт Суриков. Тут он проводит целые дни, с раннего утра до позднего вечера: тут и его мастерская для исправления и подновления попорченных железных вещей, и его рабочий кабинет; тут он работает попеременно то молотком, то пером; отсюда вышли его лучшие произведения». Этот сборник быстро раскупили. В том же году Суриков был избран членом Общества любителей российской словесности.
***
Как в сумерки легко дышать на берегу!
Померкли краски дня, картины изменились;
Ряды больших стогов, стоящих на лугу,
Туманом голубым, как дымкою покрылись.
На пристани давно замолкли шум и стук;
Всё реже голоса доносятся до слуха;
Как будто стихло всё, - но всюду слышен звук,
И тихий плеск воды так сладко нежит ухо.
Вот чёрный жук гудит… вот свистнул коростель…
Вот где-то вдалеке плеснулось уток стадо…
Пора бы мне домой – за ужин и в постель;
Но этой тишине душа моя так рада.
…………………………………………..
На ширь глухих полей, под тень лесов густых
Душа моя рвалась, измучена тревогой, -
И, может быть, вдали от горьких слёз людских
Я создал бы в тиши здесь светлых песен много.
…………………………………………………..
1877
Материальное положение его не изменяется. В одном из своих писем приятелю Суриков пишет: «Торговые дела заели меня совсем, нужда, заботы о семье отнимают всё время, мучат и нравственно, и физически. Остаётся одно – покончить свои литературные занятия, махнуть на них рукой». Однако бросить их он не может, слишком велика его потребность писать.
В 1877 г. выходит его третий сборник, после чего появляются какие-то деньги, и больной поэт едет в самарские степи лечиться кумысом.
Через два года болезнь обостряется, литературный фонд оказывает Сурикову материальную поддержку, и жена увозит его в Ялту. Но поздно… поздно. В Москву он возвращается постаревшим, исхудавшим и подавленным. В одном из своих писем он пишет: «Я всё, душа моя, лежал. Здоровье моё день ото дня становится хуже… Надежды на выздоровление никакой нет… Видно, песенка моя спета, и с весенней водой, пожалуй, уплыву и я».
Он умер 24 апреля 1880 года.
***
Эх ты доля, эх ты доля,
… Доля бедняка!
Тяжела ты, безотрадна,
… Тяжела, горька!
Не твою ли это хату
… Ветер пошатнул,
С крыши ветхую солому
… Разметал, раздул?
И не твой ли под горою
… Сгнил дотла овин,
В запустелом огороде
… Повалился тын?
Не твоей ли прокатили
… Полосой пустой
Мужики дорогу в город
… Летнею порой?
Не твоя ль жена в лохмотьях
… Ходит босиком?
Не твои ли это детки
… Просят под окном?
Не тебя ль в пиру обносят
… Чаркою с вином,
И не ты ль сидишь последним
… Гостем за столом?
Не твои ли это слёзы
… На пиру текут?
Не твои ли это песни
… Грустью сердце жгут?
Не твоя ль это могила
… Смотрит сиротой?
Крест свалился, вся размыта
… Дождевой водой.
По краям её крапива
… Жгучая растёт,
А зимой над нею вьюга
… Плачет и поёт.
И звучит в тех песнях горе,
… Горе да тоска…
Эх ты доля, эх ты доля
… Доля бедняка!
1866
Я часто думаю об умерших поэтах, и мне не хочется верить, что их нет среди живых! Ведь любят же и читают их стихи! Ведь поют же их песни!
Иван Захарович Суриков не смог разбогатеть и шумно прославиться как поэт; но, несмотря на свою бедность, болезнь, обременённость недостойной его работой, он организовал кружок писателей-самоучек. Москвичи встречались с ним, а с провинциалами он переписывался, он старался продвинуть их произведения в печать. В 1972 г. он выпустил сборник «Рассвет», в который вошли произведения свыше десяти талантливых литераторов, писавших, не имея образования. Да, вот для них он смог это сделать, а для себя – нет.
И пусть имя его многими забыто сегодня, народ продолжает петь песни на его слова, считая их своими, народными: «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина» и «Снег да снег кругом»…
Известный и неизвестный Суриков: страницы жизни поэта и литературно-музыкальная композиция
Новикова Ирина Алексеевна, учитель русского языка и литературы
Статья отнесена к разделу: Внеклассная работа
Ярославская земля богата литературными дарованиями. С этим краем тесно связано имя Николая Алексеевича Некрасова. Но даже рядом с ним остается значительным и особенным явлением творчество его младшего современника Ивана Захаровича Сурикова, родившегося в небольшой деревушке Новоселово нынешнего Большесельского района Ярославской области. Стихи его печатались в хрестоматийных сборниках, звучали в церковноприходских школах, на гимназических вечерах и благородных собраниях. А песни на его слова были достоянием ярмарочных слепцов, рыбаков и мастеровых. Неповторимую его «Рябину» пела то истомленная долгим ожиданием солдатка, то профессиональный артист столичного театра. Члены студенческого кружка, откинув со лба волосы, начинали дружно:
Точно море в час прибоя,
Площадь Красная гудит…
И где-то в придорожном трактире подгулявшие мужики грозно продолжали быль о Степане Разине:
Что за говор?
Кто там против
Места лобного стоит?
Стихи Сурикова проникали во все слои общества и пробуждали самые сокровенные струны в людских сердцах. Извилистый след песенных суриковских строк бежит от поколения к поколению. И если не от старой бабушки, то уже со страниц многих книжек слетают родные фольклорные образы:
Слушаю я сказку –
Сердце так и мрет,
А в трубе сердито
Ветер злой поет.
Поэт самозабвенно сочиняет стихи, их у него становилось с каждым разом все больше и больше. А вот известность приходит к нему уже после смерти. А при жизни многие не понимали сути его творчества и упрекали в «болезненности и однообразии». Счастливым исключением стал для Сурикова А. Н. Плещеев. Он сразу понял и оценил молодого поэта. Даже когда Иван Захарович уже утвердился в литературе, на него продолжали смотреть как на «второстепенного поэта», идущего по стопам своих предшественников. Но многим было невдомек, что творчество этого человека не укладывалось в заранее ими заготовленные рамки. Ведь истинно русские стихи Суриковым просто выпевались из глубины души, шли из сердца. Мы знаем, что он много и плодотворно работал в области литературного перевода. Особенно его привлекала в те годы поэзия другого певца доли народной – Тараса Григорьевича Шевченко. В свое время поэт скромно заметил, что ему удаются былинные и исторические произведения. К сожалению, в этом жанре талант поэта так и успел раскрыться. Но те баллады и былины, которые появились на основе фольклорного материала, дышат удалью и эпической широтой. Свободно льется повествование, и рокочут, рокочут древнерусские гусли:
Точно кто-то, рыдая, глубоко скорбит
О потерянном счастье когда-то,
Точно тихая речь чья-то грустно звучит
О погибшей любви без возврата.
Основным житейским правилом Ивана Захаровича Сурикова было полное неприятие лжи, всякой надуманности, пустых фраз. Крестьянская честность оборачивалась в его творчестве прямотой, трезвостью суждений, точностью поэтического рисунка. «Я честно мыслил, и песни мои были искренни», - скажет потом поэт, подводя итоги своей литературной деятельности. Читаешь полную лишений биографию Сурикова и невольно преклоняешься перед мощью человеческого духа, который поднимал его из недр угольно- скобяной лавчонки к вершинам философской мысли:
Что будет там, в неведомом мне мире,
За этой тайной страшною чертой?
Прольется ль жизнь спокойнее и шире
В пространстве светлом вечности немой?
И вдруг голос поэта, такой возвышенно-отрешенный, спадает до прочувствованного ярославского говорка:
Помолились за чужих мы,
Помолились за родных.
За людей, почивших в мире,
За трудящихся живых.
Иван Захарович Суриков словно напоминает нам, что главные наши заботы не только о небе и космосе, но и о земле, где столько физически и духовно страждущих ждут помощи и утешения. Именно в этом целительном утешении не последнюю роль играет светлое поэтическое слово Сурикова.
Теперь несколько слов о дате рождения поэта. Историк-архивист Татьяна Третьякова из города Углича отыскала документы, которые могут внести поправки даже в энциклопедии. Мнение о дате рождения и детских годах И. З. Сурикова, существующее в историографии и литературоведении, было неоспоримо и не подвергалось исследовательскому анализу. Оно утвердилось со времени посмертного издания его произведений с приложением биографии, подготовленной другом поэта Н. А. Соловьевым-Несмеловым в 1884 году. Эти факты были во всех справочных изданиях. Точно так же, как стихи Сурикова нередко значатся как народные. Исследования последнего времени, проведенные на базе документов Угличского филиала государственного архива Ярославской области, позволяют утверждать, что часть фактов, указанных Соловьевым-Несмеловым, ошибочна. Особенно это касается сведений о рождении поэта и его детских годах в кругу семьи.
Общепринятой датой рождения Ивана Захаровича Сурикова считается 6 апреля 1841 года. На самом деле, как оказалось, поэт родился 24 марта (ст. ст.) 1837 года, то есть по новому стилю – 5 апреля 1837 года. Родился в деревне Новоселово Никольской волости Угличского уезда Ярославской губернии в старых вотчинных владениях графов Шереметевых. На момент рождения будущего поэта деревня Новоселово была записана за графом Дмитрием Николаевичем Шереметевым и являлась частью его родового имения. Ивана Захаровича крестили в день его рождения, того же 24 марта, в церкви погоста Васильевского, что в Юхоти, в приход которой входила деревня Новоселово.
Родителями Ивана Захаровича Сурикова были крепостные крестьяне графа Шереметева – Захар Андреянович и Фекла Григорьевна, венчанные в церкви погоста Васильевского в Юхоти 23 апреля (ст. ст.) 1833 года. Феклу Григорьевну Захар Андреянович взял из соседней округи – из деревни Инархово Никольской волости, из многодетной семьи опять же крепостного крестьянина. Из документов следует, что будущий поэт появился на свет после брака родителей почти четыре года спустя и был у них единственным ребенком.
Впоследствии в книге приходской церкви за первые месяцы 1837 года в семействе Суриковых, живших одним домом, будут записаны вдова Дарья Васильевна (бабушка поэта), при ней сыновья – Иван Андреянович с супругой и Захар Андреянович с супругой. Кроме того, деверь Дарьи Васильевны со своей большой семьей – супругой, двумя женатыми сыновьями, незамужней дочерью и снохой. Отдельными хозяйствами жили семейства других детей – Якова Андреяновича и Ксении Андреяновны. За годы многое поменялось, что и отражалось в документах: кто-то умер, кто-то женился, кто-то отделился в самостоятельное хозяйство, кто-то вернулся под родной кров. Жизнь шла своим чередом. Бабушка поэта Дарья Васильевна Сурикова скончалась 29 марта (ст. ст.) 1857 года. В метрической записи о смерти указано, что умерла «от старости» и погребена при той же Васильевской церкви. К тому времени Иван Захарович Суриков твердо обосновался в Москве, а муза его уже рисовала поэтические образы… Печально закончились дни тетки поэта Ксении Андреяновны. Рано овдовевшая, вырастившая двух дочерей, она для матери оставалась главной помощницей. После смерти Дарьи Васильевны все домашние хлопоты ложились на Ксению Андреяновну. Однажды она пошла за водой и утонула в колодце. В церковных записях указано, что было ей тогда 60 лет, что погребли ее при том же храме. Таковы известные и новые данные о семье Сурикова и о нем самом.
Деревня Новоселово, к сожалению не сохранилась. А раньше? Воспоминания Елизаветы Сергеевны Гороховой от 1982 года (она из рода Суриковых) рисуют яркую картину того времени: «Деревня была хорошая, сухая, стояла на пригорке. А самым крепким домом считался дом Суриковых. Между их домом и Ушановых росла рябина. Кто знает, может это и есть та самая рябина, которая так хотела «к дубу перебраться», о которой до сих пор поет народ. А домов в деревне было девять. Я жила в доме, который принадлежал двум хозяевам: Сурикову Сергею Ивановичу (моему отцу) и Сурикову Василию Кирилловичу».
Сейчас на месте деревни раскинулось большое поле, которое зимой покрывает снег, осенью колосится рожь, весной шелестят кроной рябинки, дубки, березки и клены, посаженные заботливыми руками детей под руководством местного библиотекаря. Есть еще огромный камень, который лежит у дороги, ведущей к месту расположения деревни Новоселово. Возможно, он помнит былые времена – деревянные дома на пригорке, столетние липы, а может, Ивана Захаровича Сурикова, когда тот, побродив по окрестностям, присаживался на нем отдохнуть.
Перечитаем вновь строки: «Вот моя деревня, вот мой дом родной…» И станет на душе чуточку теплее и надежнее. И поверится, что еще не забыты прекрасные стихи поэта, что их будут петь на семейных торжествах, что они будут переходить из поколения в поколение. Конечно, кто-то скажет, что сейчас не та эпоха, чтобы как великий Суворов воскликнуть: «Мы русские! Помилуй Бог, какой восторг!» Но действительно русские. И среди тех, кто поможет нам не забыть это, - Иван Захарович Суриков.
Литературно-музыкальная композиция, посвященная И.З.Сурикову, – стала традиционной в нашей школе.
Эпиграф:
Я честно мыслил, и песни мои были искренни…
И.З.Суриков
1-й ведущий: Начнем нашу литературно-музыкальную композицию с песен Ивана Захаровича Сурикова «Степь да степь кругом», «Тонкая рябина» в инструментальном, сольном и хоровом исполнении (Звучат песни). Знакомы ли вам эти мелодии? Да, это хорошо известные русские народные песни. Они исполняются на концертах, по радио, телевидению. И мало кто знает, что у слов этих песен есть автор. Это русский поэт Иван Захарович Суриков. Ему и посвящаем нашу встречу. Вглядимся в портрет поэта. Спокойное, красивое лицо: высокий лоб, окладистая волнистая борода, серьезные глаза, взгляд печально задумчивый. Большие трудовые руки. Одет просто, как мастеровой. Как он жил? О чем писал?
2-й ведущий: Иван Захарович Суриков родился в деревне Новоселово Никольской волости Угличского уезда Ярославской губернии. Там прошло его детство. Отец, крепостной крестьянин, был отпущен помещиком в Москву, за что должен был заплатить барину оброк – значительную часть своих доходов. Став со временем владельцем небольшой овощной лавки, отец Ивана Захаровича выписал семью в Москву. Пришлось восьмилетнему мальчику расстаться со своими друзьями, тихой речкой, просторами полей, шумом лесов. Впоследствии Суриков часто будет вспоминать то беззаботное время:
Вот моя деревня;
Вот мой дом родной;
Вот качусь я в санках
По горе крутой;
Вот свернули санки,
И я на бок – хлоп!
Кубарем качуся
Под гору, в сугроб.
И друзья мальчишки,
Стоя надо мной,
Весело хохочут над
Моей бедой.
Все лицо и руки
Залепил мне снег…
Мне в сугробе горе,
А ребятам смех!.. («Деревня»)
3-й ведущий: Ваня Суриков в Москве. Жизнь была очень трудной. Он совсем не учился в школе. Должен был целыми днями прислуживать в лавке отца. Одинокий, мечтательный мальчик пристрастился к чтению, узнал стихи Пушкина, Лермонтова, Кольцова. Заучивал их наизусть и сам потихоньку сочинял.
1-й ведущий: Вы думаете, отец радовался, что у него, полуграмотного, такой талантливый сын? Гордился им? Напротив, он всячески препятствовал учению сына, сердился, если видел его за книгой. А однажды, обнаружив у него тетрадь со стихами, бросил ее в печку и сказал:
– Мне помощник нужен, а не сочинитель. Запомни это навсегда и дурь из головы своей выбрось!
2-й ведущий: Отец открыл вторую овощную лавку и посадил в нее юного Ивана Сурикова. Писать стихи мальчик все же не перестал. Только тетради с ними прятал подальше. Так продолжалось долгие годы. Ваня вырос, женился и писал, писал. Неизвестно, как сложилась бы его дальнейшая судьба, если бы случай не свел его с поэтом А. Плещеевым, который сказал Сурикову:
– Талант есть, голубчик. По местам, верно, встречаются шероховатости, неточности… Невелика беда… Талант ваш окрепнет…Работайте без смущения.
Плещеев открыл поэтическую дорогу перед Суриковым. С 1864 года стихи молодого провинциала стали регулярно публиковаться в изданиях «Развлечение» и «Воскресный досуг».
3-й ведущий: Начинающему поэту к тому времени было всего 22 года. При содействии Плещеева некоторые стихотворения Сурикова были опубликованы в журналах. Это окрылило его, вдохнуло в него сильное желание писать. Но грустью навеяны эти стихотворения:
Песнь моя тосклива…
Виноват в том я ли,
Что мне жизнь ссудила
Горе да печали?
1-й ведущий: Смерть матери, отчуждение отца – все это угнетает поэта. Торговые дела семьи приходят в упадок. Отец разоряется, занимается скупкой и продажей железного лома, угля и тряпья. Обозленный неудачами, срывает зло на сыне и после одной из многочисленных ссор выгоняет его из дому. Иван Захарович остается на улице без всяких средств к существованию. Он берется за любую работу, но неудачи преследуют его. Об этом тяжелом времени Суриков пишет в стихотворениях «Сердце грустно, сердце ноет», «У могилы друга», «У могилы матери».
Спишь ты, спишь, моя родная,
Спишь в земле сырой.
Я пришел к твоей могиле
С горем и тоской.
Я пришел к тебе, родная,
Чтоб тебе сказать,
Что теперь уже другая
У меня есть мать;
Что твой муж, тобой любимый,
Мой отец родной.
Твоему бедняге – сыну
Стал совсем чужой.
Никогда твоих, родная,
Слов мне не забыть:
«Без меня тебе, сыночек,
Горько будет жить.
Много, много встретишь горя,
Мой родимый, ты;
Много вынесешь несчастья,
Бед и нищеты»… («У могилы матери»)
2-й ведущий: В конце-концов Сурикову пришлось вернуться к отцу и заняться в его лавке ненавистной торговлей. Она угнетала его физически и духовно, отнимала время и силы. Вот несколько строк из письма к другу, полные горечи: «Когда я получил твое письмо, в это время сваливал уголья – я торгую ими… Вообрази себе трубочиста – это буду я…»
3-й ведущий: Но поэт все же стоит выше страданий. Ему, выходцу из гущи народной, была близка и понятна жизнь бедноты, которая мыкала горе в деревне и городе, как и он, боролась с нуждой. О них, обездоленных и бесправных, стихотворения «Доля бедняка», «Горе», «Бедность», «Беззаботный», «Головушка», «Сиротой я росла» и др.
Бедность, ты бедность,
Нуждою убитая, –
Радости счастья
Ты дочь позабытая!
Век свой живешь ты –
Тоской надрываешься,
Точно под ветром
Былинка шатаешься.
Мерзнешь зимой ты
В морозы трескучие,
Жаришься в лето
Горячее – жгучее,
Ох! Не легко-то
Твой хлеб добывается!
Где ж твоя радость, –
Куда подевалася?
Где ж твое счастье, –
Другим, знать, досталося! («Бедность»)
(Звучит песня «Голова ль моя, головушка»)
В 1871 году выходит первый сборник стихов Сурикова, одобрительно встреченный современниками. Автору – 30 лет.
1-й ведущий: В газетах появляются восторженные отклики на стихи Сурикова. Плещеев скажет, что в стихах его постоянно звучит торжественная нота. Но гнетущая нищета все же ненадолго отступает, жить становиться легче. За стихи платят очень мало, прокормить себя и семью литературным трудом он все же не может и продолжает разрываться между лавкой и творчеством, с трудом выбирая время для стихотворений.
2-й ведущий: «В одном из дальних концов Москвы, в закоулке, близ заставы, вы увидите маленькую лавочку железного старья. На прилавке рядом со старыми гвоздями и замками нередко лежит последний номер журнала или только что вышедшая книга. Из–за прилавка входящего покупателя спрашивает мужчина лет за тридцать, просто одетый, - это поэт Суриков. Тут он проводит целый день с раннего утра до позднего вечера; тут и его мастерская… и его рабочий кабинет; тут он работает попеременно то молотком, то пером; отсюда вышли его лучшие произведения». Так рассказывает о посещении лавки Сурикова его современник.
3-й ведущий: А вот отрывок из письма самого поэта (1873 г.): «Писать что – либо не выберешь времени, чернила в лавке у меня замерзли (ибо контора моя находится там), а на квартире писать тоже негде, днем нельзя уйти из лавки, потому что я там нахожусь один… Вечером придешь измученный, как собака, бегавшая весь день, ища какой – нибудь пищи, до письма ли тут. Да если б и вздумалось писать, придя вечером домой, где же? Если я примусь писать, так как помещение мое, где я живу, заключается в одной комнате».
1-й ведущий: Иван Захарович Суриков умел преодолеть многое, умел тонко чувствовать русскую природу. Его стихи подкупают своей простотой, задушевностью, лиризмом. Это «Зима», «Весна», «Осенью», «Летом», «Занялася заря», «Утро в деревне», «Береза» «В поле».
За окном скрипит береза,
В комнате темно;
От трескучего мороза
В инее окно.
За окном…чу!.. песню кто – то
Весело поет, –
Знать ему нужда, забота
Душу не гнетет.
Пой же, друг, пока поется,
Жизнь пока светла;
А как горе к ней привьется, –
Все оденет мгла.
Заскрипишь ты, как береза,
Под окном зимой;
Закипят на сердце слезы,
Смолкнет голос твой. («Береза»)
(На фоне музыки «Времена года» П. И. Чайковского исполняется 2 – 3 стихотворения из пейзажной лирики, а также романс П. И. Чайковского «Рассвет» на стихи «Занялася заря, скоро солнце взойдет»).
2-й ведущий: В эти годы Суриков часто вспоминал свое детство:
Детства прошлого картины!
Только вы светлы:
Выступаете вы ярко
Из сердечной мглы.
Детство, нет тебе возврата!
Пронеслось, прошло;
Только в памяти живешь ты
Ярко и светло.
С большой любовью пишет он о детях и для детей, и стихи эти во многом напоминают его самого. Походы на пчельник к доброму пасечнику («Дед Клим»), ночная ловля рыбы с лодки («На реке») – все это предстает в стихах поэта доброй сказкой:
Летний вечер. За лесами
Солнышко уж село;
На краю далеком неба
Зорька заалела;
Но и та потухла. Топот
В поле раздается;
То табун коней в ночное
По лугам пасется.
Ухватя коней за гриву,
Скачут дети в поле.
То-то радость и веселье.
То-то детям воля!.. («В ночном»)
3-й ведущий: В 1875 году выходит второй сборник поэта. У Сурикова появляются друзья – ученики, такие же, как и он, поэты – самоучки, чьи стихи были опубликованы в литературном сборнике «Рассвет». Именно благодаря Сурикову стали известны имена поэтов из народа – А. Бакулина, С. Григорьева, С. Дерунова, Д. Жарова, М. Козырева, Е. Назарова, И. Родионова, И. Тарусина, А. Разоренова. Кстати, последнему принадлежит текст песни «Не брани меня, родная». Иван Захарович мечтает издавать журнал, открыть типографию, книжный магазин, библиотеку. Но планам этим не суждено было сбыться. Здоровье его подорвано постоянной нуждой, невыносимыми условиями работы. На лечение требовались деньги, а их у поэта не было. Лишь в 1877 году он получил хороший гонорар за третью книгу стихов. Суриков едет в Крым на лечение. К сожалению, это не спасло его. Ему становится все хуже. Незадолго до смерти он пишет другу: «Песня моя спета… я из комнаты никуда не выхожу и все кашляю, кашляю и кашляю. Дышу я трудно и тяжело – мое правое легкое уже тю-тю! Писать я, голубчик, ничего не пишу, ибо не могу – голова и душа не работают».
1-й ведущий: Иван Захарович не сдается. За щербатым кухонным столом, за сальным прилавком он создает свои прекрасные, искрящиеся солнцем и слезами стихи. Отклики на них все чаще появляются в столичных журналах. «Я честно мыслил, и песни мои были искренни», – скажет поэт, как бы подводя итоги своей литературной деятельности. Он знал, что век его недолог. Суриков умер от туберкулеза легких 24 апреля (7 мая) 1880 года. Иван Захарович был похоронен на Пятницком кладбище в Москве, в так называемом «ярославском углу», где хоронили по старому обычаю всех выходцев из Ярославской губернии. Одно из предсмертных стихотворений поэта называлось «Зима», очень светлое по своему содержанию. Трудно поверить, что написано оно умирающим человеком.
Белый снег пушистый
В воздухе кружится
И на землю тихо
Падает, ложится.
И под утро снегом
Поле забелело,
Точно пеленою
Все его одело.
Темный лес что шапкой
Принакрылся чудной
И заснул под нею
Крепко, непробудно…
Божьи дни коротки,
Солнце светит мало,
Вот пришли морозы –
И зима настала.
Труженик – крестьянин
Вытащил санишки,
Снеговые горы
Строят ребятишки.
Уж давно крестьянин
Ждал зимы и стужи,
И избу соломой
Он укрыл снаружи.
Чтобы в избу ветер
Не проник сквозь щели,
Не надули б снега
Вьюги и метели.
Он теперь покоен –
Все кругом укрыто,
И ему не страшен
Злой мороз, сердитый. («Зима»)
2-й ведущий: Пройдя суровую школу борьбы с нуждой, всей душой сочувствующий обездоленным и угнетенным, Суриков не был человеком революционных взглядов и настроений. Он просто всегда верил в преобразующую силу труда, в просвещение, рост культуры народа:
К тебе, трудящемуся брату,
Я обращаюся с мольбой:
Не покидай на полдороге
Работы, начатой тобой.
Не дай в бездействии мертвящем
Душе забыться и заснуть. –
Трудом тяжелым и упорным
Ты пролагай свой честный путь.
И чем бы в жизни не грозила
Тебе судьба, – ты твердо стой!
И будь высокому призванью
До гроба верен ты душой.
Пусть гром гремит над головою;
Но тучи черные пройдут…
Все одолеет сила духа,
Все победит упорный труд! («Трудящемуся брату»)
3-й ведущий: Задушевные и напевные стихотворения поэта привлекли внимание лучших русских композиторов. На стихи Сурикова писали музыку А. Гречанинов, Ц. Кюи, А. Бородин, Н. Римский – Корсаков, А. Даргомыжский, 5 романсов сочинил П. И. Чайковский.
(Слушается один из романсов).
В дореволюционных песенниках насчитывалось более 25 текстов, принадлежащих перу поэта. Сегодня лучшие творения Сурикова популярны.
(Звучат «Рябина» или «Степь да степь кругом»)
1-й ведущий: Перечитываем вновь и вновь стихотворения Сурикова. На душе становится чуточку теплее и надежнее. И верится, что не все еще потеряно. Поэт вошел с нами в XXI век. Его искусство, чистое по-народному, заслужило право на память. Доброе и благородное наследие поэта соизмеримо со всем ценнейшим в нашей жизни.
© 2003—2010 Издательский дом «Первое сентября»
Адрес: 121165, ул. Киевская, 24, Москва, ИД «Первое сентября», Оргкомитет фестиваля «Открытый урок»
Телефон: (499) 249-52-53 Эл.почта: festival@1september.ru
ТРУД 7 № 148, 14 Августа 2003г.
Евтушенко Евгений
"В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО"
ИВАН СУРИКОВ
1841 - 1880
"Вообрази себе трубочиста, это буду я... Горькая жизнь" - так однажды исповедался в письме своему другу Иван Суриков. Родился он крепостным графа Шереметева. Свободу даровал ему не граф, а отец, оброчный крестьянин, выкупивший эту свободу деньгами, заработанными болью в хребте, потом и кровью.
Но Некрасов справедливо заметил: "Знаю: на место сетей крепостных Люди придумали много иных... ". Названная свободой, некрепостная несвобода иногда оказывалась покруче Салтычихи. Отец перевез семью в Москву и, кое-как перебиваясь, открыл-таки свое собственное дело: сначала овощную лавку, потом занялся продажей древесного угля, сбором железного лома - но все валилось из рук, в которых уже не было прежней силы, отравленной водкой и подорванной работой на износ. Сын, выручая отца, работал весь день, а по ночам писал стихи, к которым пристрастился, буквально упиваясь песнями на слова Ивана Дмитриева, Алексея Мерзлякова.
Он с рождения был словно запеленат в "Красный сарафан" Николая Цыганова. Иван прекрасно пел и, не зная правил стихосложения, сам начал сочинять, проверяя ритм дивным пением, иногда забывая о присутствии покупателей, которым, может быть, гораздо больше хотелось поторговаться, сбить цену, чем выслушивать пение этого весьма странного лавочника. Тогда он еще и вообразить не мог, что многие его стихи будут положены на музыку лучшими русскими композиторами.
Брак его материально был вовсе невыгоден - Иван женился на бесприданнице-сироте Маше Ермаковой, которой было суждено на четверть века пережить его и услышать из многих уст, как запелись по всей России песни ее неудачливого в денежных предприятиях, зато посмертно удачливого в песнях рано ушедшего мужа. Но Маша принесла ему лучшее приданое - свою безраздельную преданность и веру в его поэтический талант.
Алексей Плещеев был первым известным поэтом, обратившим внимание на стихи самоучки, помог подготовить к печати первую книгу, вышедшую в 1871 году. Однако жизнь не переменилась к лучшему, а даже ухудшилась. Умерла мать Ивана, отец поспешил жениться вторично, Иван и Маша ушли куда глаза глядят из отцовского дома - лишь бы подальше от недоброй мачехи. Удавалось найти лишь случайные приработки - и Иван порой запивал: это и было наследством, доставшимся ему от отца.
Единственный смысл жизни для Ивана Сурикова оставался в поэзии. В 1872 году он составил сборник "Рассвет" - антологию таких же, как сам, писателей-самоучек. Но развернуться в мощное литературное движение им не удалось, ибо их постигла кара однообразием, как и все замыкающиеся в себе литературные касты, начинающие самоутверждаться при помощи самоубийственной сплоченности, не желающей признавать "чужаков". А в такие чужаки поэтами-суриковцами был зачислен даже Некрасов, у коего они могли бы многому поучиться. Суриковцы просто-напросто перепевали своего лидера и друг друга, порой скатываясь до скучной нравоучительности, всегда убивающей поэзию: "Ой, вы жители кабацкие, Люди темные, безвестные, Бросьте помыслы дурацкие, За труды примитесь честные" (Дмитрий Жаров); "Бедность, бедность, нищета, Ты всему виною, Честь, рассудок, красота Губятся тобою" (Егор Назаров). Эта псевдонародная риторика не могла иметь отзвука ни внутри не любящего морализаторской долбежки "простого" народа, ни среди образованных, искушенных читателей.
Счастливым исключением был Алексей Разоренов, автор ставшей народной песни "Не брани меня, родная... ", а самым сильным среди участников этого движения - скорее социального, чем литературного - оставался сам Суриков. Хотя он то и дело допускал профессионально непозволительные сбои вроде: "Меня ж житейскою борьбой Давным-давно уже сломало", но вряд ли кто из его единомышленников, занятых не столько оттачиванием мастерства, сколько групповыми декларациями, мог написать так просто и так точно: "Видно, горя и печали Нет лишь там, где нет людей".
Лучшие стихи Сурикова поднимались высоко-высоко над головами его прилежных подражателей. Таковы были стихи "Рябина", "В степи". Но вот что интересно: народ, почувствовав, что они - настоящие, родные, по праву счел их своей собственностью и без всякого спросу гениально отредактировал оба этих стиха, ставших с той поры и навеки теми песнями, которые неотделимы от нашего национального самосознания. С какой поразительной точностью безвестные исполнители этих песен отшелушили неуклюжести стиля, убрали все, что их утяжеляло.
Авторский вариант песни Сурикова "В степи" неоправданно длинен. Посмотрите, как скучно и необязательно стихи начинаются: "Кони мчат-несут, Степь все вдаль бежит; Вьюга снежная На степи гудит. Снег да снег кругом; Сердце грусть берет; Про моздокскую Степь ямщик поет... " Довольно неловко звучит: "На степи гудит"; "Сердце грусть берет". То, что степь - моздокская, сразу географически суживает посыл песни. Там дальше будет еще: "Как в последний свой Передсмертный час Он товарищу Отдавал приказ... " "Передсмертный" - слишком неблагозвучно. "Приказ" - явно не то слово. В народном варианте - "Чуя смертный час" и вместо "приказа" - "наказ". В оригинале далее следуют еще одиннадцать четверостиший, а в народном варианте иногда лишь три, зато все по делу.
Кстати, я всегда поражался, как в этой песне естественны и звучны, казалось бы, совсем нерифмы: "лежит - ямщик", "зла - меня". Это лишний раз доказывает, что рифма важна не только как созвучие, но и как особый эмоциональный заряд.
Когда-то, в первые послесталинские годы, наш отечественный джаз всячески зажимали, говорили, что это - отрыжка капитализма, что джаз несовместим с советским патриотизмом, и даже противопоставляли любовь к джазу любви к русским народным песням. Тогда-то я написал такие стихи:
А что поют артисты джазовые
в интимном,
в собственном кругу,
тугие бабочки развязывая?
Я это рассказать могу.
Я был в компании джазистов,
лихих,
похожих на джигитов.
В тот бурный вечер первомайский
я пил с гитарою гавайской
и с черноусеньким,
удаленьким,
в брючишках узеньких
ударником...
Ребята были как ребята.
Одеты были небогато,
зато изысканно и стильно
и в общем выглядели сильно...
И вдруг,
и вдруг они запели,
как будто чем-то их задели, -
ямщицкую
тягучую,
текучую-текучую...
О чем они в тот вечер пели?
Что и могли,
да не сумели,
но что нисколько не забыли
того, что знали и любили.
"Ты, товарищ мой,
не попомни зла.
Здесь, в степи глухой,
схорони меня...
* * *
Что стоишь, качаясь1,
Горькая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына?
А через дорогу,
За рекой широкой,
Так же одиноко
Дуб стоит высокий.
"Как бы мне, рябине,
К дубу перебраться?
Я б тогда не стала
Гнуться и качаться.
Тонкими ветвями
Я б к нему прижалась
И с его листами
День и ночь шепталась...
Но нельзя рябине
К дубу перебраться, -
Знать, мне, сиротине,
Век одной качаться".
* * *
Степь да степь кругом 2.
Путь далек лежит.
В той степи большой
Замерзал ямщик.
И, набравшись сил,
Чуя смертный час,
Он товарищу
Отдавал наказ:
"Ты, товарищ мой,
Не попомни зла.
Здесь, в степи глухой,
Схорони меня.
А жене скажи
Слово прощальное.
Передай кольцо
Обручальное.
Про меня скажи,
Что в степи замерз,
А любовь ее
Я с собой унес".
Доля бедняка
Эх ты, доля, эх ты, доля,
ДОЛЯ БЕДНЯКА!
Тяжела ты, безотрадна,
Тяжела, горька!
Не твою ли это хату
Ветер пошатнул,
С крыши ветхую солому
Разметал, раздул?
И не твой ли под горою
Сгнил дотла овин,
В запустелом огороде
Повалился тын?
Не твоей ли прокатали
Полосой пустой
Мужики дорогу в город
Летнею порой?
Не твоя ль жена в лохмотьях
Ходит босиком?
Не твои ли это детки
Просят под окном?
Не тебя ль в пиру обносят
Чаркою с вином,
И не ты ль сидишь последним
Гостем за столом?
Не твои ли это слезы
На пиру текут?
Не твои ли это песни
Грустью сердце жгут?
Не твоя ль это могила
Смотрит сиротой?
Крест свалился, вся размыта
Дождевой водой.
По краям ее крапива
Жгучая растет,
А зимой над нею вьюга
Плачет и поет.
И звучит в тех песнях горе,
Горе да тоска...
Эх ты, доля, эх ты, доля,
Доля бедняка!
1865 или 1866
* * *
Что не реченька,
Что не быстрая
Под крутой берег
Подмывается.
Нет, то матушка
Погубить мою
Волю девичью
Собирается.
Погоди, постой,
Моя матушка,
Не губи мою
Волю девичью!
Погоди, постой, -
Будет времечко,
Когда досыта
Нагуляюсь я.
По зарям, весной,
Я нанежуся;
Красотой моей
Я натешуся.
Когда игры мне
Прииграются,
Думы-думушки
Нагуляются,
Погибай тогда
Моя волюшка!
Пропадай коса
Под повойником!
Буду жить тогда
Я в чужой семье,
По избе ходить
По одной доске.
Буду печь топить,
За скотом ходить,
От свекрови злой
Брань выслушивать;
Все сносить, терпеть,
Рот завязывать,
Ничего людям
Не рассказывать.
1871
1 Народный вариант песни "Рябина" (1864), записанный в годы Великой Отечественной войны.
2 Народный вариант песни "В степи" (1865), записанный составителем антологии.
* * *
Всё люди, люди!.. тьма людей!..
Но присмотрись, голубчик, строго,
Меж ними искренних друзей
Найдёшь, голубчик, ты не много!
Я не хочу тем оскорбить
Святое чувство человека,
Что не способен он любить...
Он просто нравственный калека!
Он любит, любит... но кого?
Ты приглядись к нему поближе, -
Себя он любит - одного...
И вразуми его поди же:
Что создан он не для себя -
Его другое назначенье:
Он должен, каждого любя,
Нести с ним скорбь и удрученье;
Но это, кажется, мечта, -
Души бесплодное стремленье...
Не воплотится никогда
В людях великое ученье:
«Что выше нет любви такой
И больше нет такой услуги,
Как в жизни жертвовать собой
За своя ближния и други»!
1878
Иван Захарович Суриков