Мистификация чуда

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Архитектура Московского метро, 570.67kb.
• «Одарённый учитель одарённому ребёнку», 35.73kb.
• Эволюция Социально-экономической системы Китая во второй половине XX века, 111.03kb.
• Николай Бурбаки – математический феномен XX века, 84.53kb.
• Максимилиану Александровичу Волошину, довелось позже записать всю эту историю… она., 342.44kb.
• Когда прошла первая волна ажиотажа, начали обнаруживаться странные вещи, 614.46kb.
• Киноторговая компания «вольга» представляет шпионский экшн джо райта ханна. Совершенное, 1702.63kb.
• Тема Германия в эпоху «экономического чуда», 23.32kb.
• Объединенные Арабские Эмираты (оаэ) это воплощение того чуда, которое не встретить, 311.81kb.
• Реформы Людовика Эрхарда, 47.92kb.

И.А. МОРОЗОВ

(Москва)


МИСТИФИКАЦИЯ ЧУДА


(о способах поддержании веры в чудесное в традиционной культуре)


Любому исследователю традиционной духовной культуры хорошо известен тот факт, что верования, связанные с персонажами низшей демонологии, будь то русалки, леший, кикимора или любой другой представитель «нечисти», чаще всего передаются в форме устных рассказов, называемых «быличками» или «бывальщинами». Одна из примечательных черт этих рассказов — установка на достоверность, то есть облачение фактов традиционной мифологии в одежды истинно бывшего события с самим рассказчиком или хорошо знакомыми ему лицами. Это необъяснимое упорство в стремлении выдать невероятное за истинное и еще менее понятная готовность слушателей принять излагаемое за чистую правду, вызывает в конце концов подозрение: а может и впрямь речь идет о каких-то событиях, имевших место в действительности, и мы просто имеем дело с их мифологизацией с использованием символики, стиля и языка традиционных верований о «нечистой силе»? Этот вопрос тем более правомерен, если учесть, что традиционная календарная обрядность действительно дает массу примеров преднамеренной инсценировки, разыгрывания сюжетов, связанных с контактами человека с «нечистиками». В первую очередь это касается ряжения и святочных гаданий. Попробуем проанализировать некоторые общие места несказочной прозы, описывающие поведение участников этих обычаев.

С местами проведения девичьих гаданий был связан ряд запретов или ограничений. Скажем, в д. Чистяково, Борисовская Харовского р-на Вологодской обл. считалось, что нельзя ворожить, когда в избе находится сырое мясо, так как гадающему тут может «поблбзнить», т. е. ему что-то померещится — нечистая сила будет его морочить, пугать, насылать видения. Смысл этого запрета проясняет быличка, записанная в д. Антушево Велико-Устюгского р-на. Однажды, когда девушки ворожили, опуская гребень через левое плечо на веревочке в голбец («какой мужик будет — дак таково волоссе-то начешет суседко» — д. Першинская Тарногского р-на), одна из них вытащила на гребне сырое мясо. «Мясо и поскакало по полу. Все надели горшки на голову, и быстрей отговаривать. Могут за косы в говбец стащить, если вовремя не отговоришь»¹. По существу такой же смысл имеет и поверье, распространенное в Кумзерском с/с Харовского р-на, о том, что ворожить надо в избе, где лежит сырое мясо, так как там «блазнит» больше¹. Любопытно, что «сырым мясом» или «тушей» могли называть также покойника².

Этот запрет имеет прямое отношение к старинному святочному гаданию у свиной туши (у туши так называемого «кесарейского» поросенка), широко распространенному некогда в средней и северной России. О гадании у туши в Мишутинской волости Белозерского уезда писали, например, Б.М. и Ю.М. Соколовы: «Берут конец полотна, "зачертятся", встают (на него) и спрашивают: "Скажи-ка туша, сущу правду, что я думаю?" Свинья отвечает, например: "Угадай, сколько у меня суставов, тогда я тебе всю правду скажу". Если девица бойкая, [то она ей в ответ]: "А ты угадай, сколько у меня поперек утоцин и сколько вдоль основы?" Если туша отгадает, то девица и спрашивает: "Кто суженый?"» [1, с. 519].

В других вариантах подобных быличек, если девушки не сумеют ответить на вопрос борова, он оживает и гонится за ними, и девушек спасает лишь старушка, надеваюшая им на головы горшки, которые нечистая сила с хохотом разбивает, приняв их за головы [2, с. 7]. В Павинском р-не такую же историю рассказывали про гадание у туши теленка: «Я слыхала от бабушки как ворожили. Вобщом, собралисе в одну ъзбу девки все, собралъсь девки. И, говорят, резаный теленок быв. Дак одна девка сходила, говорит: "Быций зад, воротись назад!" Он и пришов бык-от то. Хозейка-то догадаласе, кринки накинула нб головы, ак все кринки посшибало у её! Ладно хозейка-то накинула кринки, а то бы все головы посшибало. Правда ли не правда ли. А оказалось правда»³. Мотив горшков, разбиваемых дьяволом, который преследует не успевших «отговориться» гадальщиц, встречается и при описании других аналогичных гаданий (в бане, в овине, на перекрестке)⁴.

Любопытно, что в некоторых вариантах роль «туши» могла исполнять одна из гадающих. Об этом свидетельствует, например, рассказ одного из очевидцев, записанный Ю.М. и Б.М. Соколовыми. В нем некий «Василий-печник, родом из-под г. Кириллова», рассказывает о том, что он как-то попросился на ночевку в деревне Путъна и ночью оказался невольным свидетелем гадания, которое устроила дочь хозяина, вернувшаяся вместе с подругами с беседы. «Ну, потом дочка эта пришла и с ней две товарки-девицы. "Ой, — говорят, — сестрица, давай в тушицы поиграем!" А я на печке лежал... Потом одну повесили за ноги к воронцю печи-то. Её закрутят, она завьётся, а они её похлопывают: "Твоя тушица, а моя душица?" А мне и захотелось посмотреть, что это за тушица. Я потянулся с печи. Кирпич полетел, и я с печи упал. Они как бросятся из избы и убежали...» [1, с. 167].

Гадание у туши представляет для нас особый интерес, так как его мотивы получили отражение в святочном ряжении [3, с. 276]. Анализ его вариантов выводит нас на затронутую в начале тему общения участников молодежной святочной игры с потусторонними силами, миром мертвых, «душами предков» или их символическими игровыми воплощениями.

В этом смысле чрезвычайно важный материал представляют из себя описания девичьих гаданий на перекрестке («на крестах» или «на росстанях»), где в старину совершались различные церемонии, связанные с похоронами и поминовением усопших родственников («проводы дущек») [4, с. 356, 357; 5, с. 94]. «На святках (лучше против Нового году и Крещения) три-четыре девушки выйдут на кресты, очертяцца: слухали, где колокольчик зазвенит, собака залает, туда замуж выйдут»¹. В д. Макино гадающие накидывали на себя скатерть. «Где дорога вот так и так [=крестом], вот это ходили гадали. Зачерчивались скоорудником. Станешь — я и сама девушкой была — дак станешь там двое или трое и зачертиссе скоородником, што блины-то пекём, што-от: "Судьба, — значит, — покажисе в которой стороне". Да...». После этого прислушивались к доносящимся со стороны окрестных деревень звукам². «Слушать ходили, понимаэшь, всё. Там я не знаю, я не бывав, но слушать ходили, вот. Наа итти на кресты на дорогу, во! Чертяццэ, видишь ты, этим, крюком. Или там берут ухват, понимаашь сё, во: "Чертись, — гыт, — черта железная от земли до неба, от востоку до западу!" — во. Значит, вот загадывают там, чёо: кто замуж выйдет, кто, видишь ли, помрёт. Это загадывали. И, говорят, правда было вот чёо задумав, дак: или, можот, какая замуж выйдет ли, што вот, где собака залает, значит, в той стороне будет эйной — знашь што? — ухажор будет в ту сторону!»³. Приговоры при «слушаньи на крестах» могли быть разными. Скажем, три раза очерчивались сковородником, каждый раз приговаривая: «Черти-бъси с нами вмисти!» (д. Сальниково). Или говорили: «Черти чертитесь, беси беситесь, сама сотона иди сюда!» (д. Мякишево). «Черти чертитесь, беси беситесь, сам сотона подымайся со дна!» (д. Макино)⁴.

Такого же рода гадание могли устраивать и около проруби, сидя на коровьей шкуре. Оно считалось особенно опасным, так как вызываемая со дна нечистая сила могла утащить шкуру вместе с гадающими под лед, если по ошибке коровий хвост оказывался за пределами очерченного круга⁵. В д. Першинская «на кожу садились — под угол дома сядут, захватяцце пальцями мизимянными. Дак как седишь на кожу да не оцертишь хвоста, дак, говорит, (г)де корова бувала, везьде те(б)я черт-от проволуцит...»¹. В рассказах об этом гадании вновь возникает мотив «сырого мяса»: опасность грозила в первую очередь тем, кто использовал для гадания невыделанную шкуру. «Мама рассказывала: одна пошла гадать и села на невыделанную коровью кожу, дак потом нашли мертвой»².

Завершал «слушанье» особый приговор: «На кресты ходили чертились — обводились угольком. И обратно чертились — делают в воздухе рукой или ножом косой крест: "Чёрту полно! Чёрту полно!"» (д. Липник). Или «Чур-то полно, чур-то полно» (д. Макино)³. Тем, кто забыл или не успел «отговориться», угрожала смертельная опасность. Поэтому рассказы о гадании на перекрестке («на крестах») всегда наполнены различными деталями и эпизодами, призванными хотя бы отчасти передать слушателю характерную для них атмосферу напряжения и страха: «Говорили, што ходили слушать — на кресты надо. Знаэшь, кресты были. И ушли — далёко эти кресты были. Пошли на кресты, там очертились. Наа вот сковородник взять и очертить. Мы трое сошли — наа три круга очертить. Вот и говоришь, што: "Черти чертитесь, бъси беситесь, а нам гость!" Вот когда эдак три раза скажошь, и ставаэшь в круг. В кругу стоишь, очерчивашася и про себя злак говоришь. Ну вот, мы однажды сошли — такой случай быв — сошли, а: "Давайте, девки, откуда колокольчик, дак, значит, в ту сторону жоних приедет!" Ну вот, только мы успели очертиться, а идёт — колокольцик зазвенев! Звенит близко и близко, близко и близко, а мы — бёжать. Бёжали-бёжали, бёжали-бёжали— далекунько бежать-то! Прибёжали. А колокольцик мимо деревни прозвенев, да. Там оказываацца в самом деле лошадь ехала, ехали сваты, а мы вот: "Откуда колокольцик позвенит да, откуда жоних приедет да. Всяко делали...» (д. Погорелка)⁴.

Еще в 20-e годы было широко распространено «полание», то есть подбрасывание гадающими снега или каких-либо предметов («снег полоть», «полоть колечко»). «Вот все идём артълью, дак. На полутнишшо накладут там снегу, вот и тресём: "Злай, злай, собачка, у сэженоо на крылечке!" Ну, там собачка и (в)злает. Дак у коо на крыльце злает, туда и замуж выходъ. Да» (д. Мыс)⁵. В местности Роксома Вашкинского района еще в середине 60-х годов девушки иногда гадали, тряся снег в подоле юбки. «Захватишь в подол [=юбки], штобы кругум снег был, вокруг себя, и вот пулешь: што в какую сторону трясёшь подол. Юбки-то большиэ оденим, старинныэ, из холста, дак юбки большие. Вот стоим и полем: у коо куда снег летит — туда замуж» (д. Ивановская Вашк.)¹. В д. Мотовилово девушки «пололи колечко» у себя дома на святки, тряся его в руках (ср. подобные гадания) и крича в трубу (устье печи):


Полю, полю колечушко,

Полю, полю серебряно.

Полай, полай, собачушка,

У свекра во дворе,

У свекрови на крыльце!


«А потом слушали: где лает собака, туда и замуж идти»².

В такого рода гаданиях игровые элементы отодвинуты на второй план, а результат ворожбы фактически не зависит от воли гадающего — игроком является слепая случайность, божественное провидение или мифологические персонажи.

Впрочем, многие девичьи гадания подразумевали присутствие (как правило, неявное, тайное) тех, кто был призван исполнять роль «нечистиков»: овинника, банника, «святья». О том, кто играл эти, некогда несомненно сакральные, определяемые традиционными ритуалами и обрядами роли, можно судить по многочисленным быличкам и меморатам, посвященным гаданиям. Особенно хорошо это видно по рассказам о старинных формах святочных гаданий в овине, амбаре, бане или в нежилом доме. На территории Вологодского края широко распространены былички об отце (матери, брате), который, разузнав, что девушки решили погадать в овине (бане, нежилой избе), тайком пробрался на место ворожбы и всех гадальщиц погладил меховой рукавицей («к богатому жениху»), а свою дочь или сестру высек розгой. Скажем, в д. Маркуши девушки гадали «в нежилой избе, недостроенной: где расколотка не сделана (не вставлена половица), вставляли задницу. Дак отец влез в подпол, чужим девкам провёл тулупом, а своей — палкой! Они бежать!..»³. В д. Березник «девки в амбаре, к дыре, где кошки бегают, прислонялись жопой голой, а отец их подслушал да чужой-то девке рукавицей шубной погладил, а свою-то витнем!»⁴. По словам участницы гадания из д. Першинская, девушки «гребешок опускали в подпульно: какой мужик будет, дак таково волоссе-то начёшот суседко... У нас дак раз вецёровали да стали опусцят. А мама покуенка узнала, у ково каким [=шнурком] завязали гребешок, так она — у ёй всяко волоссе-то было: седбто было, да чёрно и рыжо было — дак она влъпит, шчё сходит»¹, то есть мать опустилась тайком в подполье и воткнула каждой гадающей в гребень волосы того цвета, который был ближе всего к шевелюре ее возлюбленного.

В Вашкинском районе, по рассказам, девушки в прежние времена гадали в бане: «Двери отворят — поодиначке — в байну, да задницу туда, ву двери-то и впихнут. Двери-то отвурят, жопу высунут голуу туда, дак за чоо хватят, за коо замуж: ак мохнатая рука, дак за богатово выйдешь, а голаа — за бедново... А как узнают робята, што там собираюцца от, подснарядяцца, суйдут, да всякие там и хватают, и хватают!»². «Мы не ходили. До нас ходили, говорят, и в овин, и в баню. Дак що вы думаете? Придут в овин, дак там оне завораживаюцца, там смех, да ребята услышат, дак вперед забежат, в этот овин-то залезут. А там жо полочка есть такая, по лис(т)нице туды влезаешь и, значить, задницу выставляй. Если мохнатой рукой схватят за задницу, значить жоних бу(д)ёт богатой, а голой — значить бедный жаних будёт. Это ешчо вот я не лазила, а были до нас ешшо девчонки: вот сестричка моя (е)ще годов девя[тсот] одиннаццатово, десятово они году. "Мы вот, — гыт, — собралися завораживацца, идти на овин. Ребята услыхали и убежали на овин, и залезли туды. Взяли деревяннуу лопату. Токо, — гвыт, — одна залезла, выпятила: "Суженой, наряженой, скажи, ты богатый или бедный буэшь?" Ка-ак, — гов(о)рит, — лопатой деревянной брякнули по заднице! А ведь забирают подол, стоят вот так [=согнувшись]. "Ой, девки!" Оне там захохотали, ребята! Ну шшо — целой там их неберёцца овин". Ето ведь не то, шлю где вот сушат, а там, где снопы клали, кверьху надо подымацца. Да, где снопы, надо по лес(т)нице влезать туды. Лезьти по лис(т)нице, площадка, а там окошечко есте такое, в то окошко. Там есть колосники ешшо. Ребята вверьху сидят. Вот оне заберутся, ребята, туды, а девка-то должна залезти да загнуцца, да подол забрать да вот: ну, чем схватят тебя там? Если мохнатой рукой, значить богатой жоних бу(д)ет.. .»³.

У В. Александрова по этому поводу приведено такое рассуждение: «Послушать (вид гаданий на перекрестке, у кладбища, церкви или в бане) девушкам редко удается хорошо, потому что пучеглазые ребята как-нибудь да пронюхают, что девки пошли слушать — возьмут колокольчик и начнут звонить, а то возьмут по топору и рубят углы, или же похватают девушек в поле и давай набивать снегу за пазуху и везде» [6, с. 519]. В д. Задняя Слободка парни шутили «Узнают, што девки слушают, зачнут в колокольчики, доскбм забрякают. Шалили, штоб почудилось»⁴. «Я помню, мы маленькиэ слушали [на крестах]: вот которуу переведут ли [=в другой класс]? — училисе в школе-то. Проживём ли нет ли, ли котору замуж это? Ак тятя ходив — взяв этот, знаэшь, от самовара-то — ак звонив, звонив нарошно»¹.

Гадания девушек вообще представляли немало возможностей для подшучивания над ними молодых людей. Можно утверждать, что значительная часть гаданий по своей сути мало отличалась от розыгрышей. Например, девушки уговаривались идти в хлев, чтобы, выдернув на ощупь клочок шерсти у первой попавшейся под руки скотинки, определить, какого цвета волосы будут у суженого-ряженого. Парни, разузнав об этом, опережали их и, напялив вывернутые наизнанку тулупы и став на четвереньки, прикидывались «овечками», чтобы в самый ответственный момент вдруг стать «на дыбы», заговорить человеческим голосом или схватить одну из гадающих за подол: «Девки ходили в хлев, ловили овец, дак мужики накинут шубу кверху шерстью и девок имают, а они ифкают!» (д. Берёзник)². Именно парни, накинув на себя белый балахон, нередко изображали «дьявола», гнавшегося за девушками-гадальщицами. В д. Новец, по рассказам, девушки однажды были напуганы до полусмерти «ожившим снопом», который направился к ним, когда они пришли на поле за соломой для гадания.

Иногда участие парней в девичьей ворожбе вносило в это действо элемент эротики, сближая некоторые типы гаданий со сценками ряженых типа «Мельница» или «Шкуру продавать». В д. Панове «девки в овин ходили гадать — спускались по лисенке. Молодяшки подслушали, снизу их за жопу-то захватали: хто голой рукой, то голой [=жених] достанецце, хто шубной — богатой»³ В д. Суходворская (ныне с. Чушевицы) «ходили, слушали везьде! В банях слушали!.. [Ребята] прятались в банях всё. Што деушки пойдут сёдни в баню гадать, дак. Ой, паря! В баню-то двери отвурят, дак жопу эту подставят в двери-ти, ак если мохнатой рукой за жопу, дак богатой возьмёт, а если голая, дак: "Ох, худо: бедный возьмет замуж!" Ну, вот. А собираюцця робята (и)ть, а другой захватит за хохол, тык ой! Было и смехэ-то ведь!..»⁴. «Вот девки гадали. Они пошли — наа тут смелую тожо! — пошли в баню, в нетопленую баню пошли. Ну вот собралисе, што: "Какой жених?" Вот наа голой задницей туда высунуцца, во двери в баню. Вот одна высунулася. А там наа шаршавой рукой — эта за богатова, значит, выйдет. А у другой — голой, эта — за бедново. А третья подошла, а дурацёк какой-то взяў лопату да хлесь ей по заднице-то! Она знай куда и вылетела! Да ладно, што ищё покойника не случилось! Вот как глядить-то!»⁵.

Судя по воспоминаниям очевидцев, девушки часто вполне осознавали, что реально с ними шутит не «нечистая сила», а их ухажоры, то есть гадание превращалось в увлекательную игру с хорошо известными всем правилами (в ней, скажем, так же как и во многих детских играх, нельзя было трогать «зачуравшихся»). «Мы от ворожили в погребе: яма вырыта, а тут навес небольшой, а в яме там лёд, к лету лёд. А в этот погреб носили и шкуру (не сразу сдадут, вишь ли, от скотины от какой-нибудь)... Мне век не забыть, значит, тоже гадали у этоо погреба однажды, и там чё-то зашуботълося: может за погребом парни же и были — зашуботилось там чё-то, вот все-то испугались! Одна говорит: "Чур, полно, чур, перестань!" Все тут побежали, а одна (постарше видно нас была), она закричала: "Бычий зад, воротись назад! Бычий зад, воротись назад!" Ну, нечистая сила вроде быка у нас всех тут...»¹.

Скрытая для постороннего взгляда подоплека подобного рода святочных развлечений обнаруживается при знакомстве с целым пластом традиционных быличек, посвященных женитьбе парня или девушки на «проклятых детях», обитающих в обычных для гаданий местах (в бане, овине, пустом доме, на перекрестке), то есть на девушках или юношах, которых прокляли родители и которых приютил либо похитил банник, овинник, домовой или леший [7, с. 98-104, 118-125; 8]. Б.. и Ю.М. Соколовы приводят, к примеру, такую «былъцьку» из Мишутинской волости [1, c. 19, 20]: «Три парня собралисе и пошли слушать о святки к пустому дому. Никто в ём нй жил, потому что чэдилось. Они и подошли под окошко. И очертили (три черты) и в серёдках стоят. Вот ёдин и говорит: "Ты задумай!" Первый и задумал: "Что со мной будет: али я женюся, али в солдаты отдадут?" Не успел только задумать, вдруг в этом пустом доме человеческим голосом говорит: "Тебя в солдаты отдадут!" — "Ну, думай!" — говорят другому. Вот он и думает: "Али я женюся, али в солдаты отдадут?" (молодые люди — чево больше надо?). А тому говорят: "Тебя в Сибирь сошлют!" А третей-от парень хорошей, расхорошей, красавец, да только бйнный: ни отца, ни матери, округ сирота. "Я не буду, — говорит, — и слушать!" Товаришши ево и принуждают: "Задумай, задумай, чево-нибудь и тебе скажут!" Ну вот он тоже задумал: "Как я этот год проживу: женюсь я или меня в солдаты отдадут?" Там говорит: "Ты, — говорит, — женишши!" Тому, значит, радость. И от окошка прочь ушли. Вот, которому сказано, что: "Ты женишши!" — этот думает: "Пойду я на другой вечер один, задумаю: когда же я женюсь, какая у меня будет невеста — молодая или старая, бедная или богатая". Вот и пошел один, стал, очертилсы. Подошел под окно и слушает. Там, в пустом доме, ему и отвечает: "Я тебе невеста!" Он испугалсы да от окошка прочь...» Концовка этой «былицьки» вполне традиционна: парень, испугавшись, обращается к местному священнику и, следуя его наставлениям, идет к дому в третий раз, узнать, как ему взять невесту. «Вот што, батюшко, мне сказано: "Приезжай со всем поездом и со свяшшенником: што увидишь, то и бери!" — "Ну, — говорит свяшшенник, — дитя, теперь никому ничево не говори! После Крешшения пойдем — я с тобой пойду!"» На Крещение парень женится. Сбываются и предсказания, услышанные его друзьями.

Характерно, что в баню или овин часто шли не для того, чтобы поворожить, а на спор или чтобы выполнить игровое наказание: взять из печки-каменки камень, золу или пепел, иногда для использования их в других гаданиях. С. В. Максимов, например, приводит такой пример разыгрывания фантов в посиделочных играх. «Игра "в молчанку"— пишет он, — состоит в том, что по команде: "Раз, два, три!" — все парни и девушки должны хранить самое серьезное молчание. Эта игра напоминает "фанты", потому что не выдержавшие молчания подвергаются какой-нибудь условленной каре, например: съесть пригоршню угля, поцеловать какую-нибудь старуху, позволить облить себя водой с ног до головы, бросить в рот горсть пепла, сходить на гумно и принести сноп соломы. Последнее наказание считается одним из тягчайших, так как ночью на гумно не ходят из опасения попасть в лапы "огуменника"... (курсив наш.— И.М.).

Исполнение штрафов за нарушенное молчание, — пишет в заключение собиратель, — производится по всей строгости уговора, а если кто-нибудь откажется съесть, например, уголь, то его начинают "катать на палках". Для этого толпа бойких ребятишек находит где-нибудь три-четыре круглых и гладких полена, раскладывает их на пол и всей артелью валит на эти поленья виновного, после чего парни подхватывают несчастного за ноги и за руки и начинают катать по поленьям. Операции этой часто подвергаются и девушки, хотя и кричат при этом от боли» [9, с. 306, 307].

Именно с такого рода игровыми наказаниями, а также со святочными гаданиями чаще всего связано посещение бани, гумна, овина в былинках. «Надо будет ночью в двенадцать часов взять в бане пепел и этим пеплом гадать: на пепел ставят стакан с водой, опускают кольцо и туда смотрят, и кажется там суженый-ряженый в этом стакане. Вот один парень решил: "Я возьму ночью пеплу в бане". Он пошел, зашел в баню, руку пихнул пепел брать, а оттуда его рука схватала в печке-то: "Стой, куда это ты? Вот я ведь тебя не отпущу. Я тебя задушу здеся"... Вышла девушка оттуда: "Распишешься кровью на моей руке, тогда я тебя отпущу"... А через десять суток опять пошел в ту баню. Пришел, вышла эта девушка из печки и говорит: "Ну вот, ты меня все же искупил своей кровью. Я здесь, в этой печке страдаю восемнадцать лет. Меня мама понесла в баню и наругала проклятым словом... А теперя мы с тобой поедем к моим родителям...» [10, с. 42].

Н. А. Криничная считает, что мотив похищения и изоляции в подобного рода быличках является реминисценцией древних посвятительных обрядов (обрядов инициации), непосредственно предшествовавших браку. К этому можно добавить, что в русской традиции такие рассказы не только описывают определенные способы определения судьбы («суженого-ряженого»), входившие в комплекс святочной «женитьбы», но и, самое главное, задают определенные стереотипы поведения неженатой молодежи во время ворожбы. Это помогает участникам осознать гадание как разновидность заигрывания, один из видов «переженивания» в составе святочной молодежной игры. Отметим, что все сказанное относится и к другим святочным обычаям и обрядам, имевшим непосредственное отношение к «женитьбе», например, к ряжению (подробно об этом см. в нашей книге — 12).

Необходимо отметить, что в старину гаданиям очень верили: «Суженого-ряженого пешим ходом не обойдёшь, соколом не облетишь и конём не объедешь» [11]. Считалось, что «если выходишь замуж не за того, кто показался (при гадании с зеркалом, кольцом или с дугой), то скоро умрешь». Одна из наших собеседниц из д. Сергеево Тотемского р-на Вологодской обл. утверждала, что ее мать вышла замуж не за того парня, с которым дружила, так как, гадая на зеркале, увидела одного вдовца со всей его семьей, после, чего сомнений в выборе суженого у нее уже не было¹. Вера в истинность предвещения о суженом-ряженом в рассказах очевидцев чаще всего мотивируется ссылкой на реальные факты: вот, дескать, такой-то девушке послышалось, что едет свадебный поезд, она в этом году замуж и вышла. «Четыре челоэка, пятый сковородник и скатерётка. Четыре челоэка вставают спина в спину [=накидывают на головы скатерть]. Одна чертит: "Черти чертитесь, биси биситесь, сотона сотонися!" Три раз скажешь... Вот стояли, стояли, да про Палашу задумали (она уж дева старая была), што если в сё год приедут сватать (раньше сватали веть), ну дак уш почудися, или лошадь едет, или чё-нибудь. Только-только стали спиной (двое крест-перекрест, на крестах) — йидет! Как мороз-то дикой в Новой год, дак сани-то скрипят да скрипом-то да, дак близко-то! Мы толкаэм, што гледи уш, гледи уш! Наэрно черти. Все толкаэм. Потом Палаша схватила да: "Черти, полно, черти полно!" — скатерть схватишь и убежишь домой. Эть иё просватали тот год!»².

Итак, подводя итог, можно заключить, что, судя по приведенным выше материалам, в традиционной культуре существовал целый ряд способов поддержания веры в то, что называют «персонажами низшей демонологии». В исследованных нами ситуациях это органично включалось в ритуальную практику, связанную с заключением брака и пережиточными формами инициационных обрядов, а также с мотивом ритуального брака с предком [3; 12]. Гадание и ряжение представляли собой разновидность ролевых игр, своеобразным «сценарием» которых были широко распространенные тексты несказочной прозы о «низших демонах», а роли «нечистиков» (бисей, банника, овинника) исполняли парни или родители.


Литература


1. Соколов Б.М., Соколов Ю.М. Сказки и песни Белозерского края. М., 1915.

2. Зеленин Д.К. Из быта и поэзии крестьян Новгородской губернии// ЖС. 1905. №1-2.

3. Морозов И.А., Слепцова И.С. Свидание с предком (пережиточные формы ритуального брака в святочных забавах ряженых)//Секс и эротика в традиционное русской культуре. М.,1996.

4. Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. М. 1991.

5. Носова Г. Традиционные обряды русских: крестины, похороны, поминки//Российский этнограф. Этнологический альманах. Вып. 6. М., 1993.

6. Александров В. Деревенское веселье в Вологодском уезде. Этнографические материалы // Современник. 1864. № 7.

7. Мифологические рассказы русского населения Восточной Сибири/Сост. В.П. Зиновьев. Новосибирск, 1987.

8. Криничная Н.А. Домашний дух и святочные гадания (по материалам севернорусских обрядов и мифологических рассказов). Петрозаводск, 1993; Криничная Н.А. Лесные наваждения (мифологические рассказы и поверья о духе-"хозяине" леса). Петрозаводск, 1993; Криничная Н.А. «Сынове бани» (Мифологические рассказы и поверья о баеннике)// Этнографическое обозрение. 1993. № 4. С. 66-78.

9. Максимов С.В. Нечистая, неведомая и крестная сила. Т. 2. М., 1993.

10. Кулагина А.В., Ковпи В.А., Кирюшина Т.В. Святочные игры, гадания и подблюдные песни Поволжья // ЖС. 1997. № 1.

11. Савваитов П.И. Этнографические материалы по Вологодской губернии. Рукопись. XIX в.//РНБ. Отдел старинной Русской книги. F. ХVIII. № 69. Л. 39об.

12. Морозов И.А. Женитьба добра молодца: Происхождение и типология традиционных молодежных развлечений с символикой «свадьбы»/«женитьбы». М., 1998.