Козырева Г. Б

Вид материала

Документы

Содержание Оценка социальной устойчивости лесных поселков Оценка социальной политики лесного бизнеса

Подобный материал:

• Козырева Ольга Анатольевна библиографический указатель, 746.74kb.
• Н. А. Козырева как механика физического вакуума. Жвирблис В. Е. 1994, 245.74kb.
• Козырева Татьяна Владимировна Ручко Лариса Сергеевна Профилактика семейного неблагополучия, 454.69kb.
• П. М. Козырева : Сегодня на повестке дня доклад, 1684.54kb.
• Козырева Татьяна Серафимовна Кризис наступает тогда, когда человек перестает видеть, 23.04kb.
• Предвидение козырева истина приходит в этот мир как ересь, 629.53kb.
• Н. А. Козырева II. Авсе-таки она вертится… Зныкин П. А. Рукопись, 22 января 2009, 719.07kb.
• Излучение козырева-дирака и его взаимодействие с алкогольными и безалкогольными напитками, 56.37kb.
• И. К. Разумов, e-mail: iraz [@] k66. ru Канун великого солнцестояния в «Пророчествах», 1035.21kb.
• Колпаков Н. Д. Доктор техн наук, проф, 142.23kb.

Козырева Г.Б.,

Институт экономики Карельского научного центра РАН,

Петрозаводск

Инновационные институты устойчивого развития лесосырьевых

регионов России

Республика Карелия, являясь регионом лесосырьевой ориентации (образно выражаясь, сидит на лесосырьевой игле), находится в состоянии выбора (бифуркации) - продолжить путь сырьевого региона, в результате потеряв не только природные ресурсы, но и человеческий капитал или выйти на инновационные модели развития, ориентированные на поддержание устойчивости социума. В формате происходящих институциональных процессов существенно трансформируется качественная модель региона как социально-экономической системы.

В настоящее время назрела необходимость переосмысления процессов, связанных с изучением социально-экономических последствий лесной политики, эффективность которой отражается через состояние и перспективы устойчивого развития приграничных лесосырьевых регионов России. В развитых странах (таких, как Финляндии, Швеции, США, где леса находятся в частной собственности) институты, регулирующие сферу лесного хозяйства, формируют условия для того, чтобы население, проживающее на лесосырьевых территориях, имело не только достойный уровень жизни, но и возможность участвовать в принятии решений, связанных с развитием лесопользования в местах своего жизнеобитания. Россия таких институтов пока не имеет.

В советский период леспромхозы отвечали за состояние лесных поселков через систему сложившихся формальных и неформальных институтов. Разрушение институциональной системы с началом рыночных реформ лишило поселки основ жизнеобеспечения – жители потеряли гарантии на труд, тепло и водоснабжение. В настоящее время вопрос лесных поселков ушел из риторики региональной власти. Сама власть объясняет это структурными институциональными изменениями, разрушившими территориально-производственные комплексы (лесопункты), которые и включали в себя пресловутые лесные поселки. Как таковых лесных поселков не стало, так как не стало леспромхозов, которые трансформировались в акционерные и частные компании. Вместе с тем остались населенные пункты, которые раньше были лесными поселками. На сегодня они стали анклавами социального неблагополучия. При этом нельзя возлагать всю ответственность за сложившуюся ситуацию только на лесной бизнес. Нужно учитывать переплетение множества факторов, связанных и с неадекватностью государственной политики, и с общим «обвалом» экономики, и с неготовностью общества к столь радикальным институциональным переменам.

При слабости миграционной и промышленной политики государства нельзя в обозримом будущем ожидать позитивных сдвигов в решении проблем «брошенных» поселков. Вместе с тем лесные поселки – это особый образ жизни, особая нравственность, особое отношение к природе. Нужно учитывать и исторические предпосылки, которые определили сложившуюся ситуацию. Неблагоприятные климатические условия, тяжелый физический труд и недоступность качественных медицинских, образовательных и культурных услуг стали факторами истощения человеческого капитала периферийных лесосырьевых территорий и его деградации. Отсутствие качественных инвестиций препятствовали его воспроизводству. В таких условиях экономическая машина требует «нового топлива» в виде свежих трудовых ресурсов, которые также сжигаются в этой «топке». И так до полного уничтожения. Эта ситуация соответствует модели сверх эксплуатации человеческого капитала. То же самое происходило и с природным капиталом.

Таким образом, лесная политика России на протяжении 70 лет способствовала потере практически всего человеческого капитала лесосырьевых регионов и существенному истощению природного. Сегодня ситуация еще более усложнилась. Вместе с тем еще не полностью истощенные лесные ресурсы кому-то приносят солидную социальную ренту на фоне полной нищеты и деградации оставшегося населения бывших лесных поселков.

В данном контексте есть особый смысл в термине «местное население». Это та идеология, которая заложена в модели лесоуправления, ориентированные на преимущественное право именно местного населения иметь свою обоснованную долю лесной ренты. В настоящее время лесной бизнес может компенсировать часть этой ренты через свою социальную и экологическую политику в местах своего присутствия. Анализ реальных последствий лесной политики через состояние бизнеса и лесных поселков может дать возможность обосновывать формирование и использование инновационных социальных институтов, адекватных принципам устойчивости.

История вопроса формирования инновационных институтов при использовании природных ресурсов восходит к работам Давида Риккардо, который много и небезуспешно занималась рентой (сначала земельной, потом в более общей постановке - природной), а именно, вопросами ее образования, распределения и перераспределения. В экономической науке это направление было продолжено.

Среди современных российских исследователей известны имена В. Данилова-Данильяна [1], Н. Большакова[2], Н. Моисеева [3], и др. Основная цель их исследований состоит не в том, чтобы обосновать полное изъятие природной ренты у природоэксплуатирующих предприятий, а в том, чтобы контролировать процесс ее распределения и перераспределения, при необходимости внося в него коррективы. Этот процесс осуществляется финансовым механизмом в целом и его важнейшей частью - налоговой системой (включая не только налоги в узком смысле термина, но и фиксированные платежи в бюджет).

Технически изъятие лесной ренты во многих странах решается через механизм, контролирующий финансовые потоки в лесном секторе, объединяющем всех партнеров по сквозной технологической цепочке. Для реализации такого механизма создается соответствующая структура. В Канаде, например, созданные организационные звенья объединяют представителей государственных органов управления лесами, самих лесопользователей, а также финансовые и налоговые службы.

Проблема природно-ресурсной ренты, как показано в трудах академика Д.С.Львова, является одной из ключевых сфер общероссийских народнохозяйственных проблем. Именно она более всего отражает специфику лесосырьевых регионов. На правильном решении этой проблемы может базироваться концепция ресурсной трансформации, то есть целенаправленного и эффективного «превращения» природных ресурсов в ресурсы производственные, финансовые и социальные [4] .

Отечественные ученые-экономисты нашего времени (Л.И.Абалкин, А.Г.Аганбегян, С.Ю.Глазьев, А.Г.Гранберг,  В.М.Макаров, Д.С.Львов, А.Д.Некипелов, Н.Я.Петраков, А.И.Татаркин, Н.Б.Федоренко и многие другие), проводя эту линию в современных условиях реформирования политической и экономической систем, особенно подчеркивают роль государства в соблюдении именно общественных интересов. Защищая позиции «человеческой экономики», они ставят вопрос – можно ли проводить реформы во вред большинству граждан нашей страны? И этот вопрос звучит вовсе не риторически. Для сырьевых, особенно северных территорий весьма важное значение имеет правильное, честное, оформление отношений между государством и предприятиями, между центром и регионами. Эти два направления отношений взаимосвязаны. Их развитие во многом зависит от научного объяснения экономических категорий. Соединение экономического и нравственного подходов к общественному развитию особенно ярко проявляется в рассмотрении проблемы создания на базе природно-ресурсной ренты особого рода траст-фондов — фондов будущих поколений. Ученые ИСЭПС Коми НЦ УрО РАН активно участвую в этом процессе [5].

Наряду с этим уже более 30 лет назад в мировой практике начала свое активное развитие новая гуманистическая идеология, имеющая под собой реальную основу стать инновационным институтом природопользования. Это концепция устойчивого развития [6]. С точки зрения экономической теории идеи устойчивости, или как они более точно звучат в английской версии - сбалансированности, уравновешенности - имеют общие корни с принципами оптимизации или «парето-улучшения», которые были предложены в начале прошлого века итальянским экономистом В.Ф. Парето. Они включают индивидуальную оптимизацию, рыночную эффективность и социальный оптимум. Здесь не хватает только экологической составляющей. В.Ф. Парето развивал идеи «существования и стабильности равновесия», принадлежащие основоположнику классической школы экономики Л. Вальрасу [7].

В дальнейшем эти идеи продолжили развитие в неоклассическом научном направлении и были положены в основу единой теории общего равновесия. Согласно В.Ф. Парето, изменения в распределении факторов производства могут считаться оптимальными, если выбранная альтернатива оценивается как наилучшая из всех всеми участниками. Вместе с тем «парето-оптимизация» предполагает незыблемость исходного распределения ресурсов и экономических возможностей.

Принцип «парето-оптимизации» дополняется принципом обязательной компенсации Калдора-Хикса (сформулирован в 1938-1939 гг.), согласно которому индивидуум, понесший ущерб при перераспределении, должен получить адекватную компенсацию: «Переход от одного состояния экономики к другому представляет собой улучшение общества, если те индивиды, которые получили повышение благосостояния, компенсируют потери, понесенные другими; при этом должен сохраниться общий уровень благосостояния, по крайней мере, равный исходному»[8].

Данные положения имеют общие смысловые позиции с принципами концепции устойчивого развития. В представлениях об устойчивом развитии это означает, что последующее поколение, получившее в наследство истощенные природные ресурсы (леса, недра, почвы, др.), должно получить в порядке компенсации и некую накопленную ренту. Концепция УР нацелена на сохранение и развитие человеческого и социального капитала. Именно осознание первостепенной важности решения социальных проблем явилось толчком к созданию Римского клуба и, в конечном счете, к возникновению самой концепции устойчивого развития. «Без справедливого распределения ресурсов и возможностей между всеми членами человеческого общества устойчивое развитие невозможно» [6].

С точки зрения компенсационной идеологии целью устойчивого развития является разрешение конфликта между эффективным и справедливым распределением ограниченных ресурсов. Принцип удовлетворения потребностей или справедливого распределения отводится государству, а принцип максимизации доходов или эффективного распределения ресурсов - прерогатива рынка.

Сегодня идеи устойчивости получили прикладное развитие. Попытка найти связующее звено между рыночными требованиями и государственной ролью в вопросах распределения ресурсов лежит в плоскости института социальной ответственности, который позволяет совместить принципы устойчивого развития и институциональные групповые интересы.

«Социальная ответственность» – это концепция, которая обосновывает, что бизнес не только несет ответственность за соблюдение законов и производства качественного продукта или услуги, но и добровольно берет на себя обязательства перед обществом, работает на улучшение качества жизни людей. Принимая данную стратегию, бизнес объявляет о том, что он достиг в своем развитии определенного уровня зрелости.

Идеология социальной ответственности, уходя корнями в концепцию устойчивого развития, позволяет выстраивать такие отношения между бизнесом и обществом, которые основаны на возвращении бизнесом доли ренты от использования природных ресурсов обществу. Для системы лесного хозяйства, например, это означает, что предприятия компенсируют местным сообществам использование лесных ресурсов, которые принадлежат всему обществу, через свою социальную и экологическую политику. Этот компенсационный механизм может лечь в основу формирования стратегий лесосырьевых территорий России, и его можно рассматривать как адаптацию принципа обязательной компенсации Калдора-Хикса к системе лесопользования [9].

На самом деле этот принцип уже заложен в концепцию устойчивого лесоуправления и ее механизм – лесную сертификацию, но в него не вкладывают смысл отдачи лесной ренты через социальную политику. Благодаря лесной сертификации западные страны добиваются успехов в установлении баланса между целями государства, бизнеса и социума. Смысл сертификации как инструмента торговой политики состоит в изменении экологических и социальных аспектов ведения лесного хозяйства. Лесной сертификат свидетельствует о том, что продукция заготовлена без ущерба природе и социуму. Такая система заложена в основу лесного хозяйства скандинавских стран и позволяет кардинально увеличить конкурентоспособность лесопродукции, на что работает открытость информации об условиях выращивания и заготовки древесины для покупателя лесопродукции. Местные сообщества и местный бизнес при этом получают дополнительные эффекты от перераспределения социально-экономических благ в их пользу. Независимая лесная сертификация предоставляет существенные преимущества, которые являются гарантией устойчивого развития лесного бизнеса, гарантией долгосрочных контрактов с солидными партнерами, а также гарантией для местного населения соблюдения его прав на труд, достойную зарплату и социальную поддержку.

Попытка адаптировать механизм лесной сертификации для устойчивого развития лесосырьевых регионов осуществляется в проектах так называемых «Модельных лесов». В качестве наиболее удачных образцов можно назвать Псковский модельный лес и Модельный лес «Серебряная тайга». Модельный лес как инновационная форма лесопользования аккумулирует в себе лучшие образцы ведения лесного хозяйства и поэтому априори должен на своей территории реализовывать наиболее эффективные механизмы лесоуправления. В контексте поставленных целей Модельный лес охватывает все сферы развития жизнедеятельности лесных поселков: развитие использования продуктов леса, туризма, образования, здравоохранения, традиций и ремесел, обеспечение занятости местного населения и т.д. То есть проект несет активную социальную миссию [10].

В последние годы в Республике Карелия была осуществлена попытка реализовать пилотный проект «Модельный лес Сегозерье», инициированный крупным лесным бизнесом и основанный на формировании инновационных стратегий лесоуправления, связанных с лучшими образцами рационального неистощительного лесопользования, включая лесную сертификацию. Сам проект пока заморожен (Модельный лес не создан), так как не получил поддержки у региональной власти, но инициатор (а это крупнейшая лесная компания России - Инвестлеспром) получил лесной сертификат.

В последнее время в мировой практике наметился процесс включения международных компаний в распространение и адаптацию идей устойчивости в систему российского лесоуправления. В этой связи показательны результаты Тихвинского проекта «Из России с прозрачностью: устойчивость в цепи поставок леса», инициированный финским концерном Stora Enso (Стора-Энсо) и реализованный на территории северо-запада России в 2005-2006 гг. Три центральных аспекта социальной ответственности, такие как условия труда, практика ведения бизнеса и общественная вовлеченность, а также дополнительно экологическая ответственность, были выбраны в качестве примера. Проект является первой попыткой на уровне России проследить этапы заготовки и реализации лесопродукции и оценить соответствие реальных лесохозяйственных практик сформированным международным требованиям устойчивого лесоуправления [11].

Возможности приграничных лесосырьевых регионов простраивать качественно новые модели устойчивого развития исследовались в рамках ряда научных проектов РФФИ, РГНФ и ФЦП Интеграция, реализованных на территории Республики Карелия в 1997-2008 гг. [12,13].

В этих исследованиях ставилось две цели:

1. Оценка состояния лесных поселков через показатели социальной устойчивости.
   
2. Оценка социальной политики лесного бизнеса
   

Оценка социальной устойчивости лесных поселков [12,13]

Мы предполагаем, что состояние лесных поселков можно считать индикатором эффективности региональной лесной политики. Кроме того, на состояние лесных поселков оказывает влияние через свою деятельность лесной бизнес. Такая оценка осуществлялась по целому ряду социально-демографических, экономических и социологических характеристик населения, проживающего на территории лесных поселков и работающего на лесных предприятиях [12]¹. На основании полученных результатов показано, что лесные поселки находятся на грани деградации. Данный вывод подтверждается следующими положениями.

Продолжительность жизни применительно к лесным поселкам Карелии не отвечает требованиям устойчивости. Об этом свидетельствует количественная оценка самого показателя, которая крайне низка и отстает от средне российского уровня: в 2009 г. ожидаемая продолжительность жизни в сельский местности Карелии составляла в среднем 60 лет, для мужчин - 52,1, для женщин - 66,5 лет.

В исследовании рассматривались статистические и социологические показатели, которые влияют на продолжительность жизни - комфортность жизни и труда, наличие факторов риска для здоровья. По все этим параметрам лесные поселки являются зоной не комфортности и риска. По оценкам респондентов, до 48% жилого фонда требует капитального ремонта, а около 20% относится к ветхому, не подлежащему капитальному ремонту.

Социальная структура лесных поселков Карелии крайне неблагополучна, ее возрастная составляющая смещена в сторону пожилого населения. В настоящее время каждый четвертый сельский житель региона находится в пенсионном возрасте. По результатам исследования, социальная нагрузка на работающее население лесных поселков достаточно высока – в общей структуре доля пенсионеров, инвалидов и иждивенцев составляет от 45 до 60%.

Социальные настроения жителей лесных поселков исследовались через такой параметр, как устроенность жизни, включающий три составляющих: материальное положение, работа, жилье. Данный показатель в целом характеризует жизнь населения как неустроенную – на каждый ответ «жизнь вполне устроена», приходится три ответа – «жизнь совсем не устроена». Доминирующим фактором является плохое материальное положение – такие проблемы испытывали в 1997-2008 гг. от 30 до 70% респондентов, причем современем материальные проблемы обостряются. Проблемы с работой (30-45%%) и жильем (20-40%%) в неустроенности в жизни занимают менее значимую позицию, но работа почти во всех случаях является более важной.

Неблагоприятные процессы на рынке труда середины 90-х годов, сопровождающие реформирование лесной экономики, явились основной причиной ухудшения социальной структуры домохозяйств лесных поселков, давшей толчок процессу маргинализации местного населения и распространению бедности. В частности, формируются отдельные социальные группы населения, необратимо попавшие в состояние социальной депривации и эксклюзии. Это, прежде всего безработные, лишившиеся места работы в связи с ликвидацией, реорганизацией предприятий, так и молодежный контингент, еще не получивший опыта трудовой реализации. Практически в составе каждого пятого обследованного домохозяйства зафиксирован, по крайней мере, один безработный. Наблюдаются случаи, когда в одном домохозяйстве несколько безработных, имеют место домохозяйства – «династии» безработных.

Занятость в лесных поселках определяется в основном политикой градообразующего предприятия, которое формирует определенный заказ на рабочую силу. Сегодня, когда уровень машинизации начал стремительно расти, для работы на современном производстве требуются высококвалифицированные рабочие и инженеры. Руководитель предприятия заинтересован именно в таких кадрах.

В настоящее время в силу объективных и субъективных причин те специалисты (как рабочие, так и инженеры), которые работают на лесных предприятиях, не всегда и даже достаточно часто не соответствуют требуемому уровню. Об этом говорят многие директора и менеджеры предприятий. Ситуация имеет разрешение, если специалист мотивирован на свой профессиональный рост.

К сожалению, как это не парадоксально, среди потенциальных работников, которые бы могли после соответствующего обучения или переобучения успешно работать, слишком мала доля тех, кто на это идет. Следует сказать, что среди молодежи сложилась особенно критическая ситуация. С одной стороны молодые жалуются на отсутствие достойной работы, достойной зарплаты, а с другой – отказываются от получения новой специальности даже при имеющейся возможности. Достаточно широко распространена практика, когда специалисты из «местных», кто уже имеет соответствующую подготовку, отказываются от работы, ссылаясь на ее высокую интенсивность.

В таких условиях руководитель предприятия вынужден заявлять о рабочих вакансиях на региональный рынок труда или вообще приглашать работников из других регионов. Остается не ясным, является ли эта проблема чисто внутренней, то есть причина исходит только от нежелания или страха местного населения, сознательно идущего на депривацию. Или дело все-таки в нежелании руководства предприятия, которое не хочет связывать себя обязательствами перед тем, кто не внушает ему доверия. В любом случае, такие примеры, получившие распространение в практике, свидетельствуют о низких параметрах жизнеспособности социальной среды лесных поселков.

Как молодежь, так и зрелое население, характеризуются слабо выраженной трудовой мобильностью. С проблемами заниженной трудовой мобильности населения лесных поселков коррелируют проблемы его образовательного уровня. Результаты обследований показали, что в общей структуре удельный вес населения, имеющего высшее и неполное высшее образование, не превышает 10%. Данная тенденция вообще свойственна для сельской местности. Для лесных поселков Карелии более характерна сниженная доля населения, имеющего среднее специальное образование. В ряде случаев в образовательной структуре она уступает доле тех, кто имеет общее среднее образование.

Локальные рынки труда с доминированием мужской занятости характеризуются в основном более низким уровнем образования и специальностями, не требующими высшего образования и часто не требующие даже среднего специального образования. Данные процессы свидетельствуют о том, что в периферийных регионах квалификационная структура труда экономической системы развивается по складывающимся еще в дореформенный период тенденциям. Высокий удельный вес неквалифицированного труда мало изменился за годы реформ. И здесь нужно учитывать исторически сложившуюся ситуацию: складывающаяся структура экономики лесосырьевых регионов России, особенно послевоенных лет, ориентировалась в большей степени на интенсивную лесозаготовительную деятельность, не требующую высококвалифицированной рабочей силы. Данные тенденции закрепились в последующие годы. Вместе с тем не следует забывать, что в лесной промышленности работает почти половина занятого населения Республики Карелия, что накладывает на лесной бизнес высокую социальную ответственность.

Продолжая анализировать состояние устойчивости лесных поселков Карелии, обратимся к такому индикатору, как расходы бюджета домохозяйств, которые косвенным образом отражают не просто уровень доходов, а уровень зависимости потребительского поведения от этих доходов.

На этих данных отчетливо просматриваются несколько типов потребительского поведения. Во-первых, нужно сказать, что среди опрошенных домохозяйств совершенно не представлены типы, которые не отказывают себе ни в чем. Во-вторых, более или менее сносное существование ведет достаточно ограниченный круг домохозяйств лесных поселков. Наше обследование показало, что количественно данный тип занимает примерно от 10 до 25% в общей структуре домохозяйств, при этом имеет отчетливую тенденцию к снижению во времени. Причем в границах этой группы размещены как домохозяйства, позволяющие себе все текущие расходы и товары длительного пользования, так и те, чей бюджет выдерживает только текущие расходы без излишеств. То есть в условиях экономической нестабильности устойчивость в потребительском поведении потеряли до 15% домохозяйств лесных поселков. Нужно учесть, что точкой отсчета в нашем исследовании является 1997 год, к моменту которого уже более половины домохозяйств лесных поселков значительно снизили свои материальные характеристики.

В-третьих, в лесных поселках достаточно распространен и имеет тенденцию к существенному росту (от 16,2% в 1997 г. до 45,8% в 2008 г.) тип потребителя, ориентирующийся на суженный спектр потребления, который способен сегодня расходовать свой бюджет только на еду, оплату жилья и товары первой необходимости. Эти данные свидетельствуют о том, что процессы депривации населения в лесных поселках Карелии начали приобретать массовый характер.

Справедливость этого вывода подтверждается четвертой тенденцией, выявленной в процессе исследования. Самым представленным среди домохозяйств лесных поселков (от 30 до 50%) является потребительский тип домохозяйств, вынужденных сегодня отказывать себе практически во всем. Набор их потребительских ориентаций включает только самую простую еду и оплату жилья.

Следующая группа домохозяйств, которая была зафиксирована в нашем исследовании, относится к самой низшему по потребительскому поведению рангу – необратимой депривации, когда средств семейного бюджета не хватает даже на самую простую еду. Нужно сказать, что представленность этой группы в общем распределении имеет достаточно позитивную тенденцию - доля таких домохозяйств в динамике существенно снижается - от 20% в 1998 г. до 2,6% в 2008 г., что говорит о повышении ранга потребительского поведения 1/5 домохозяйств лесных поселков.

Тем не менее, данная позитивная тенденция не сглаживает остроту проблемы. Общий вывод состоит в том, что в настоящее время половина домохозяйств лесных поселков Карелии находится в состоянии депривации, для некоторых групп это состояние уже не обратимо.

На основании данных выводов и в контексте поставленных в исследовании задач зададимся вопросом, в какую сторону отклонен «маятник» социальных систем под названием лесные поселки? Можно ли считать движением в сторону жизнеспособности переход некоторой части эксклюзивных групп в группу временных и необратимых депривантов? Является ли свидетельством этому также процесс формирования устойчивого «ядра» из потребительских групп, которые сегодня хоть и не допотребляют, но все-таки также стремятся к улучшению ситуации? Важно то, что доминирующая группа потребителей, которая в количественном измерении достигает 50%, демонстрируют свою способность выживать в условиях глубоких социальных и экономических кризисов. А это уже движение в сторону жизнеспособности социальной системы.

Оценка социальной политики лесного бизнеса

Наличие социальной составляющей в бизнес-стратегиях региона исследовалось через анализ практик ведения лесного бизнеса на локальных территориях, куда включены вопросы занятости, техники безопасности, социальных услуг, социальной роли в местном сообществе.

В ходе исследований лесных поселков Карелии были сопоставлены социальные позиции лесного бизнеса при соблюдении критериев лесной сертификации и оценены шансы прохождения на мировые рынки лесопродукции в условиях ужесточения требований. В качестве образца использован FSC стандарт, как наиболее популярный и распространенный на территории России.

Одним из ключевых критериев социальной ответственности является занятость местного населения, что нашло отражение в четвертом принципе FSC стандарта, который устанавливает: местному населению, живущему в пределах или вблизи территорий, включенных в лесохозяйственную деятельность, должна быть предоставлена возможность получения работы, обучения и других услуг. В стандарте предлагаются следующие индикаторы, свидетельствующие о выполнении данного критерия: 1. Предприятие проводит активную политику по найму работников из местного населения. 2. Предприятие проводит политику профессиональной подготовки новых кадров из местного населения [14].

Что касается активной политики найма работников из местного населения, то результаты исследования показывают следующее распределение обследованных лесных компаний:

• 7% - нанимают работников только по профессиональным качествам (как правило, местное население не отвечает этим требованиям);
  
• 58% принципиально не нанимают местное население;
  
• 26% - предлагают местным жесткие условия (справка от нарколога, подписка об увольнении при нарушении дисциплины и т.п.)
  
• и только 9% - или сохранили прежний кадровый состав, или стараются отдавать при найме предпочтение местным кадрам.
  

Ситуация с профессиональной подготовкой новых и переподготовкой имеющихся кадров из местного населения обстоит следующим образом. Инженерно-технический персонал высшего звена, как правило, нанимается уже подготовленным (или из местных, или из приезжих – выписываются специалисты из Петрозаводска или других городов). Среднее звено проходит повышение квалификации в рамках непосредственной работы. Есть примеры найма стажеров из молодых специалистов. Так, руководитель одной из карельских компаний отбирает дипломников из Петрозаводского университета, присутствуя на защите дипломов по лесной специальности. По рабочим специальностям отбираются, во-первых, непьющие, во-вторых, молодые (от 25 до 40 лет), в-третьих, имеющие удостоверения тракториста или бульдозериста. С учетом распространения новых скандинавских технологий этот контингент обязательно проходит обучение для работы на новой технике. Если предприятие работает по старой технологии (а таких компаний в Карелии около 30%), нанимаются также не пожилые, имеющие квалификацию вальщика или тракториста.

В целом можно сказать, что политика найма работников из местного населения на лесных предприятиях не может быть оценена как активная. Спрос на специалистов лесных специальностей высокой квалификации не удовлетворяется имеющимся предложением по качественной составляющей – костяк местных кадров не вписывается в новые технологии, а у молодых не достает мобильности для повышения своей квалификации. Работодатели предпочитают подготовленных неместных специалистов без затрат средств на подготовку и переподготовку. Наблюдающийся высокий спрос на неквалифицированный труд также явно превышает предложение, что связано как с сезонным характером самого труда, так и деградацией потенциальных работников. Таким образом, при существующих институциональных и социально-экономических условиях лесной бизнес Республики Карелия практически не выполняет требований социальной составляющей стандарта FSC лесной сертификации по критерию 4, индикатору 1 и 2 [12].

Кроме того, сегодня актуализируется вопрос внедрения новых скандинавских технологий в практику лесозаготовок. На западе этот процесс происходил в течение нескольких десятилетий. Высвобождение рабочих мест контролировалось и компенсировалось государством. Российская власть не включилась в снятие негативных социальных последствий от внедрения новых технологий, и поэтому в ближайшие 5-10 лет лесную отрасль ждет очередное массовое высвобождение работающих. Данные проблемы ставят лесной бизнес в позицию выбора:

1. внедрять новые технологии и взять на себя социальную ответственность в убыток;
   
2. внедрять новые технологии без всякой социальной ответственности;
   
3. сохранить на неопределенное время старые технологии и медленно «умирать», не имея при этом возможности быть социально ответственным.
   

Как показывает практика, сегодня бизнес, как правило, идет по второму варианту, практически отказываясь от активной социальной политики.

Рыночные реформы определили новый формат функционирования предприятий, в который уже не вписывалась их бывшая патерналистская роль. Во-первых, все объекты социальной сферы были переданы в ведение местных властей. Во-вторых, предприятия были освобождены от формальных обязательств по обеспечению занятости местного населения. Ситуация с занятостью, особенно в лесных поселках, где градообразующие предприятия были зачастую единственным местом работы для местных жителей, имела драматичные последствия.

На первоначальном «приватизационном» этапе традиционные леспромхозы, превратившиеся в акционерные общества, стали своего рода буфером от массового высвобождения работающих, которое должно было неотвратимо наступить по рыночной логике. Данное обстоятельство было связано, во-первых, с тем, что большинство работающих стали собственниками своих предприятий, во-вторых, политика массовых увольнений даже в условиях спада производства противоречит идеологии «коллективных фирм» [15].

Дальнейшее постепенное перераспределение акционерной собственности в пользу менеджмента и инсайдеров обусловило существенную смену не только организационно-правовой формы, но и социальной политики лесных предприятий Республики Карелия. Новый порядок в лесном законодательстве обусловил формирование новых бизнес-контуров на территории Карелии. Получила распространение так называемая сетевая структура организации бизнеса, связанная с переходом арендатора на контрактную основу с мобильными подрядчиками-лесозаготовителями, внедрение аутсорсинга по транспорту, ремонту техники и другим видам деятельности. Вместе с тем монополист арендатор на территории ставит малый и средний бизнес по лесозаготовке в прямую зависимость от своих интересов, создаёт предпосылки для кабальных условий деятельности местных компаний. В результате в настоящее время почти 90% лесозаготовительных предприятий убыточны и находятся на грани банкротства. Аналогичным образом в ресурсную зависимость попадают предприятия лесоперерабатывающей отрасли. Сложившаяся практика не способствует формированию «прозрачных» схем между заказчиками и подрядчиками.

Попав в зависимость к арендатору, лесные предприятия не только снизили свои экономические параметры, но и практически потеряли возможность осуществлять активную социальную политику на территории своего присутствия. Вместе с тем, несмотря на эти трансформации, сами предприятия, остаются важнейшим социальным звеном местных сообществ.

Условия и безопасность труда встают сегодня в ряд важнейших социальных вопросов, контролируемых на уровне мирового бизнес-сообщества. Эта одна из составляющих имиджа компаний. Поэтому очень важно, что карельские бизнесмены отмечают высокую степень социальной значимости этих вопросов. Вместе с тем для Карелии проблема безопасности труда сохраняет свою остроту. Наиболее высоким травматизмом в России отличаются лесодобывающие области Европейского Севера, даже, несмотря на переход на скандинавские технологии. Низким технологическим уровнем определяется сохранение в настоящее время большого числа вредных производств. В кризисный период в связи с высоким износом оборудования, применением некондиционного сырья и т.п. вредность этих производств еще более возросла.

Несмотря на внедрение новых технологий, доля занятых тяжелым физическим трудом в Карелии (24,5%) и в условиях, не отвечающих санитарно-гигиеническим требованиям (23,9%), достаточно высока и практически не имеет тенденции к снижению. Для Карелии – это деревообрабатывающее и целлюлозно-бумажное производство. То есть работники продолжают трудиться во вредных условиях. Здесь целый веер «вредностей» - загазованность, шум, вибрация. Однако, руководители компаний уделяют довольно большое внимание профилактике травм на рабочих местах, ведущих к длительной или даже полной потери трудоспособности своих работников. В таких случаях приходится нанимать новый персонал, что связано с временными и денежными потерями: затраты на поиск работников, иногда их переобучение под специфику предприятия и т.д.

Лесозаготовительные компании, которые перешли на скандинавские технологии, значительно больше отвечают требованиям устойчивости по технике безопасности. Но здесь имеется другая проблема – к сожалению, покупать новую технику в состоянии только единицы. Поэтому большинство предприятий работает на старой импортной технике, которая сама по себе уже не совсем безопасна.

Укрепление здоровья сотрудников – одно из важнейших направлений социальной ответственности бизнеса. Результаты исследования показывают, что руководители лесных компаний, как правило, не придают этим проблемам приоритетного значения. Об этом свидетельствует распределение их ответов на вопрос о компенсации затрат работников на медицинское и санаторно-курортное обслуживание. Всего 8,4% опрошенных ответили, что на предприятии существует практика полной компенсации затрат на данный вид социальных нужд работников. Довольно распространённое объяснение хозяйственных агентов неготовности нести дополнительные издержки связаны с отсутствием средств. С другой стороны, 49,5% опрошенных частично всё же компенсируют затраты своих работников, но все зависит от стоимости этих услуг. Очевидно, бизнесмены все же стремятся к более зрелой социальной ответственности, но пока это не сочетается с их возможностями. Часть из них хочет поднять уровень своего внутрикорпоративного имиджа.

Важнейшим критерием лесной сертификации является участие лесных компаний в жизни местных сообществ. На сегодня лесные компании, несмотря на существенную трансформацию организационно-правовых форм, остаются важнейшим социальным звеном местных сообществ.

О продвижении в сторону социальной ответственности со стороны лесного бизнеса может свидетельствовать смена политики некоторых предприятий и принятие новых концептуальных позиций по социальным вопросам. Их социальная ответственность гармонизирует с растущими возможностями муниципалитетов решать социальные задачи. В настоящее время осуществляется переход от устаревшей практики, когда лесные компании несли полную ответственность за инфраструктуру и социальную сферу местных сообществ, к рыночной экономике, которая предполагает, что местные органы власти и общество берут на себя все больше социальных обязательств, как это и установлено законодательством.

Так, одна из эффективно работающих лесных компаний Карелии следующим образом объявило о своей социальной ориентированности:

• Компания приняла социальную политику в 2006 году
  
• Вклад в жизнь сообщества становится добровольным
  
• Компания оказывает положительное влияние на инфраструктуру и занятость населения
  
• Соглашение о коллективном ведении переговоров между компанией и работниками
  
• Зарплаты и условия труда в соответствии с законодательством [11].
  

Вместе с тем основные тенденции связаны со снижением социальных функций лесного бизнеса. Среди социальных моделей поведения можно выделить несколько наиболее распространенных типов.

Самый представленный тип включает в прошлом (в 90-е гг.) высокоэффективные акционерные предприятия. Сегодня это некрупные (до 100 чел.) предприятия, где руководят бывшие еще с дореформенных времен директора («лесные генералы») или главные специалисты, которым удалось сконцентрировать собственность в своих руках путем скупки, обмена акций и т.п. Причем, эти процессы, как правило, носили антисоциальный характер – происходил откровенный шантаж и увольнение работников. В настоящее время распространена авторитарная практика принятия управленческих решений. В целом социальная ответственность таких предприятий сводится в основном к налоговым отчислениям [16]. Некоторая социальная помощь поселкам на возмездной основе принимается ими как вынужденная необходимость. С учетом перспектив на приватизацию лесов эти предприятия будут ориентироваться на получение лесов в полную собственность. В этой связи такой тип можно рассматривать в будущем как один из реальных акторов, влияющих на социальное состояние местных сообществ.

Второй тип представляют новые успешные предприятия, сформированные на базе обанкротившихся хозяйств, в которые вложил финансовые средства частный инвестор. Такие предприятия внешне выдерживают статус социально ответственного, но не исключаются трудовые практики, противоречащие трудовому кодексу (сверхэксплуатация, отсутствие социального пакета и т.п.). Вместе с тем руководители таких предприятий легче идут на контакт с местной властью. Среди них встречаются зрелые менеджеры, стоящие на позициях социальной ответственности, связанной с долгосрочной социальной инициативой.

К третьему типу относятся предприятия, которым не удалось не только выйти на стратегии развития, но и удержаться «на плаву». На таких предприятиях наблюдаются многомесячные задержки заработной платы работникам, налоговые неплатежи. Численность предприятий сохраняется благодаря низкой заработной плате. Их руководители сохраняют старые кадры, не пытаются делать резких кадровых перестановок. Как правило, такие руководители работают по сложившимся традиционным схемам, включены в социальные сети лесных поселков. В связи с экономической неустойчивостью их вклад в местное сообщество может быть представлен в виде некоторых услуг, например, таких, как обеспечение транспортом, чистка дорог и т.п. [16].

Анализ представленной типологии позволил увидеть несколько тенденций. Во-первых, лесной бизнес Карелии пока очень слабо принимает идеологию социальной ответственности. Во-вторых, новые успешные собственники или их менеджеры намного легче включаются в социальные программы, чем «лесные генералы». В-третьих, выявленная со стороны лесного бизнеса индифферентность по отношению к проблемам местного сообщества свидетельствует скорее не о наличии у руководителей жестких рыночных позиций, а об инфантильности или недоразвитости их деловой этики. В данном случае речь идет только об успешных предприятиях [16].

Итогом анализа социальной политики лесного бизнеса Карелии является полученная типология, отражающая следующую структуру социально ответственного поведения лесных предприятий Карелии:

Таблица 1

Типология социально ответственного поведения лесного бизнеса

Республики Карелия

	Занятость, %	Обучение и переобучение, %	Техника безопасности, %	Санаторно-оздоровительные услуги, %	Местное сообщество, %	Доля в общей структуре, %
Активная социальная политика	9	3	80	10	75	5
Посильное участие	33	-	25	-	20-50	70
Индифферентность	58	-	-	-		25

Институциональные условия сформированы таким образом, что лесной бизнес попадает в ножницы. С одной стороны, социальная ответственность – это стимул для выхода на рынки, что хорошо понимают менеджеры. С другой стороны - для того, чтобы соответствовать всем критериям социальной ответственности, бизнес должен взять на себя практически непосильную социальную нагрузку. Государство сегодня не разделяет эту нагрузку. Данные обстоятельства исключают возможность формирования благоприятной среды для зарождения у самого бизнеса гуманистических принципов, связанных с социальной ответственностью.

Сегодня социальная ответственность лесного бизнеса остается неформальным институтом, который формируется под воздействием силового давления со стороны мирового рынка. Но нужно учитывать, что современная рыночная система уже наработала достаточный арсенал средств государственного участия в поддержке эффективных социальных институтов. Россия пока не продемонстрировала готовности поддерживать и защищать свой бизнес и формировать вместе с ним политику социальной ответственности. Вместе с тем ее приграничные лесосырьевые регионы, включаясь в мировые инициативы за устойчивое развитие через лесное сертифицирование, имеют шанс оторваться от сырьевой зависимости и начать полноценное социально-экономическое развитие.

Лесная сертификация имеет двойной социальный эффект: с одной стороны она ориентирует бизнес на экономически, экологически и социально ответственное поведение. С другой – требует от региональной власти включения в лесную политику новых приоритетов, связанных с продвижением процесса лесного сертифицирования.

В данном контексте актуализируются новые государственные инициативы по выработке механизмов поддержки бизнеса в его активной социальной политике, что может включать не только налоговые льготы, но и преференции при получении лесов в аренду, субсидии и субвенции при проведении сертифицирования лесов, формирования механизмов для проведения групповых сертификаций, предоставление инвестиционных кредитов и т.п. Особой государственной задачей становится консолидация с бизнесом в вопросах формирования моделей лесного хозяйства, адекватных мировым стандартам и не противоречащих интересам ключевых игроков. Лесосырьевые территории могут приобрести устойчивость посредством социальной ответственности бизнеса и государства, включенных в систему лесной сертификации на правах стейкхолдеров. Такая консолидация позволит заложить основу для становления легитимной модели лесоуправления и получать высокие экономические и социальные эффекты в лесном хозяйстве страны.

В заключении можно сказать, что близость теоретических позиций социальной ответственности бизнеса и концепции устойчивого развития дают основания формировать и развивать практические механизмы их реализации на уровне государственной политики. Вместе с тем рассогласование между декларацией и реальной практикой в сфере социальной ответственности бизнеса, что и продемонстрировали результаты исследования бизнеса Карелии, свидетельствует не только о его социальной незрелости, но и об отсутствии благоприятной институциональной среды для ее появления. Пока на уровне государства не произойдет этого осознания, разговор о социальной ответственности бизнеса будет оставаться в плоскости теории.

Использованная литература

1. Данилов-Данильян В.И. Природная рента и управление использованием природных ресурсов //Экономика и математические методы ЦЭМИ РАН, 2004, № 3
   
2. Большаков Н.М. Методологические основы формирования рентных платежей в лесопользовании / Научно-технический прогресс в лесном комплексе: матер. междунар. конф., Сыктывкар, СЛИ, 2000. - с.7-10
   
3. Моисеев Н. Человек, Среда, Общество/Н.Н. Моисеев. - М., 1982
   
4. Россия в глобализирующемся мире: Политико-экономические очерки. Отв. ред. ак. Д.С. Львов. М.: Наука, 2004.
   
5. Лаженцев В.Н. Социально-экономические проблемы развития северных регионов ресурсного типа / мат. конф. Сыктывкар, 2006
   
6. Наше общее будущее: Доклад Международной комиссии по окружающей среде и развитию (МКОСР) /Пер. с англ. - М., 1989
   
7. Компендиум по общей социологии. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2007
   
8. Хикс Д. Р. Четыре излишка потребителя // Вехи экономической мысли / сост. и общ. ред. В.М. Гальперина. СПб., 1999 г., - С. 190 - 207.
   
9. Козырева Г.Б. Формирование социальных институтов устойчивого развития приграничных лесосырьевых регионов / X Международная конференция по проблемам развития экономики и общества. ВШЭ, г. Москва, 2010. – с.558-566
   
10. Паутов Ю. А., Засухин Д. П., Клочихин А. Н. FSC сертификация в России: практические решении / Сыктывкар: 2007. - 144 с.
    
11. Kozyreva G. Critica revie / From Russia with transparency. Sustainability and transparency of a wood supply chain / The Tikhvin-Chalna project report / Helsinky, 2006. 64 p.
    
12. Козырева Г.Б. Социально-экономические последствия лесной политики современной России / моногр. Москва: МОНФ, 2007. 248 с.
    
13. Морозова Т.В. Сельские сообщества России в период рыночной трансформации/ Петрозаводск: Из-во КарНЦ РАН, 2005. – 326 с.
    
14. Чучуров В. Различные системы сертификации: правильный выбор /эл. рес. /режим доступа: http:/drevesina/com//materials/htp/
    
15. Полтерович В.М. Элементы теории реформ. М.: Экономика, 2007. 447 с.
    
16. Козырева Г.Б., Пестряков В.В. Социальная ответственность бизнеса как механизм устойчивого развития / Россия: тенденции и перспективы развития / Ежегодник. Вып.4. Часть 2 – М.: ИНИОН РАН, 2009. – с. 98 -104