Для организации на новом пространстве принципиально новых способов коммуникации, равно приложимых в бизнесе, политике, науке, повседневном общении и развлечении

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Программа учебной дисциплины «Деловые коммуникации» для направления 080504. 65 «Государственное, 170kb.
• Примерная программа дисциплины «Сравнительные психологические исследования в бизнесе, 210.18kb.
• К программам дисциплин (модулей), 4983.54kb.
• Аннотации к программам дисциплин (модулей), 3272.62kb.
• Аннотации к программам дисциплин (модулей), 2524.73kb.
• Аннотации к программам дисциплин (модулей), 2092.08kb.
• Модулей гуманитарный, социальный и экономический цикл, 1414.05kb.
• Специализация аналитическая химия аннотации к программам дисциплин (модулей), 4104.53kb.
• Отношения сквозь века, 263.95kb.
• Программа дисциплин (модулей) Аннотация к рабочей программе дисциплины «Иностранный, 8614.97kb.

Дмитрий Песков


Интернет-пространство - состояние пост премодерна.


Распространение интернета во второй половине 1990-ых годов в большинстве стран мира создало условия для организации на новом пространстве принципиально новых способов коммуникации, равно приложимых в бизнесе, политике, науке, повседневном общении и развлечении. Интернет стал сильнейшим раздражителем для традиционных структур, обеспечивающих воспроизводство вышеперечисленных сфер. Начав с микроуровней политического, интернет очень быстро стал важным фактором мировой политики, средством создания глобального общества, раздражителем и объектом мировой политики.

В многообразии форм, связывающих интернет и мировую политику, принципиальную роль играют характеристики контекста, в котором проходит эволюция последних. Очевидно, что сегодня мы наблюдаем лишь первые проявления будущего общества с характеристиками современности, совершенно отличными от сегодняшних.

В начале своего существования интернет был прежде всего технологией, способом и типом коммуникации. Исторический опыт человечества показывает тесную зависимость между появлением новых способов и типов коммуникации и политической \ социальной организацией общества. Появление письма, колеса, телеграфа, железной дороги, телефона, радио, телевидения каждый раз меняло политическую организацию общества. При одновременном воздействии нескольких новшеств изменения происходили еще быстрее. Признавая интернет как изобретение, как минимум равнозначное телефону или радио, а как максимум признавая появление Природы-2,¹ или, вслед за некоторыми лингвистами, начало третьего этапа после появлении речи и письма, мы должны ожидать не менее масштабных изменений в устройстве общества ХХI века.² Со времени внедрения интернета в повседневную жизнь прошло менее десяти лет, а принципиальные изменения в его структуре, продолжающие повышать эффективность и скорость коммуникации в любом масштабе измерения продолжают происходить быстрее, чем это отслеживают аналитики. Скорее всего, система интернет-общество изменится еще не один и не два раза. Мы исходим из того, что в рамках интернет-дискурса невозможен теоретический анализ в принципе. Интернет «революционирует» быстрее, чем становится возможным любой теоретический анализ, так как меняется суть самого понятийного аппарата.

К счастью, инертность политических изменений в традиционных структурах значительно выше, чем аналогичные изменения в интернет-пространстве. Поэтому, признавая невозможность теоретического анализа интернет-процессов в реальном масштабе времени, мы вполне способны отслеживать изменения в «обществе офлайна», в зоне взаимной адаптации интернета и общества.³ Для анализа интернета, как представляется, невозможно использовать традиционные средства подачи и обработки материала, даже если они мультимедийные и дистанционные. Феномен требует адекватных методов и методик, своего особого дискурса. Так, в нем невозможно понятие «слушателя», это все равно, что рассказывать слепому о феномене радуги. Специфика интернета требует абсолютной включенности исследователя в процесс познания новой формы реальности. Восприятие возможно лишь при получении «непосредственного» опыта, опыта общения «один-один».⁴

Интернет является сложным феноменом, несводимым к любому одному определению. У него множество граней, включающих в себя технические, социальные и политические характеристики явления. Здесь и далее под термином «интернет-пространство», «интернет» мы будем понимать совокупность сетевых отношений, модифицированных социальных институтов, технологий и технических средств, связанных внутри себя и друг с другом посредством компьютерно-опосредованных линий, и характеризуемая единым временем и пространством с особыми характеристиками.

В таком расширенном толковании интернет включает в себя социальную действительность, претендуя не только на виртуальность, но и на часть традиционно понимаемом «реальности». Как только тот или иной социальный или политический институт, или технология, задействуют внутри себя сетевой принцип коммуникации на основе технологий, которые включают ее, эту организацию, в общемировое пространство с едиными законами времени и пространства, и сетевое существование становится основой деятельности организации, она включается в интернет-пространство, или интернет. Понимание интернета исключительно как технического средства коммуникации или совокупности компьютеров и проводов представляется нам устаревшим, и мешающим обществу в осознании и использовании возможностей интернет-пространства. Возможно и понимание интернета как прообраза новой действительности, некой пренатальной эманации общества будущего. Существует несколько гипотез развития интернет-пространства. Одна из них предполагает конвергенцию и итоговое схлопывание пространств виртуальности и реальности. Схлопывание, или предельное усложнение, подразумевает состояние мира, когда одна непроизвольное либо произвольное действие может привести к уничтожению мира. Такое состояние (человечество уже подходило к нему во время ядерного противостояния, которое можно считать концом эпохи модерна, когда за словом вполне могло последовать дело) будет следствием процесса увеличения, усложнения и подконтрольности связей всех уровней. В пользу понимания интернета как прообраза будущей действительности, свидетельствует тот факт, что все возникающие организации так или иначе заимствуют его сетевые принципы работы, которые только и позволяют добиться успеха и устойчивости в мире. Устойчивость в новом обществе подразумевает способность к постоянной модернизации, в каком-то смысле мутагенности.⁵


Одним из вопросов, на которые нам необходимо дать ответ прежде всего, является вопрос о телеологии интернета. Другими словами, исследуя процессы внутри, вне и по поводу интернета, мы должны знать, существует ли направленность развития такой открытой сверхсложной системы, как интернет. Определение вектора развития сложной системы создает сферу вероятностного прогнозирования, то есть, по сути, делает возможным появление науки об интернете.

На сегодняшний день, в том числе и в силу феномена «антитеоретичности», такая наука находится, с позволения сказать, в пренатальном состоянии. Другими объяснениями такого состояния является инерция восприятия феномена в гуманитарных науках. При изучении интернет-процессов исследователи чаще всего пользуются методами аналогий и метафор, хотя совершенно очевидно, что сравнение интернета с радио, железными дорогами или метафоричное его описание как постоянного фронтира или афинской агоры совершенно неправомочно в научном смысле, и возможно только как художественное развлечение. Констатируем также тотальное отсутствие адекватного смыслового запаса для описания новых процессов и необходимость конструирования принципиально иного терминологического строя, и, в более широком смысле, научного языка интернета.⁶ В гуманитарных науках ситуация отличается по мере увеличения удельного веса естественнонаучных парадигм. Здесь прослеживается тесная и очень важная связь с позитивистским пониманием науки как обобщения опыта, вытекающего из непосредственного познания мира. В гуманитарные науки возвращается понятие эксперимента и социального конструирования, которым, в частности, можно проверить ту или иную гипотезу. Образование будущего становится невозможным без немедленного практического применения теоретического знания, а изучение политической философии становится частью воспитания социальных конструкторов – демиургов. Социология, например, вполне успешно описывает динамику роста пользователей интернета и их политические предпочтения. Появляется специфический жанр исследований истории интернета. Другое дело, насколько все это является предметом науки об интернете. Так, ни одна из гуманитарных наук не в состоянии предсказать и описать, например, появление и развитие аморфных сетевых сообществ. Какие термины могут использоваться для описания и анализа, например, политического в среде интернета? Возможен ли «эффект толпы» в интернете? И что такое толпа? Можно ли описывать политические процессы в интернете, опираясь на модель политической системы Алмонда? Существует ли в интернете политическая культура по Вербе? Что от понимания гражданственности присутствует в понятии «netizen»? Как изменяются в интернете понятия власти и знания? Действительно ли интернет является началом второго процесса модернизации? Где нам взять для интернета концептуальные формулировки, или идеальные типы Вебера? И, наконец, что такое интернет? Где проходят границы этого понятия? Фактически гуманитарная наука сама закрывает себе глаза на проблему, или выбирает адаптивные аналоговые пути псевдопознания нового явления.

Очерчивая границы, пределы и ограничения науки об интернете, необходимо обратить внимание на ключевое, на наш взгляд, противоречие между текущими приемами и методологией политической науки, описывающей изменения, связанные с появлением новых технологий и их социальными следствиями, и дискурсом интернет-науки.

Невербализованная посылка современной политической науки заключается в признании любого изменения, во-первых, действительным, во-вторых, значимым для анализа политической действительности, и, в-третьих, могущего быть экстраполированным и использованным для прогноза, или распространенного на гомогенные процессы. В ситуации с интернетом политическая наука признает существования феномена, воспринимает его как некое новое телевидение, дополнительный фактор коммуникации в обществе как системы институтов. При этом такая ситуация характерна не только для российской науки, но и для мировой науки в целом. Обозначенный подход позволяет, например, анализировать роль веб-сайтов в предвыборном процессе или феномена анонимности в грязной политической борьбе, и, самое важное, строить модели информационного общества на основе анализа роли веб-сайтов, скажем, в кампании по выборам в Государственную Думу в 1999 году или президентских выборов в США в 2000 году. Анализ скажем, бюрократии будущего сетевого общества в проекте J.F. School of Government J. Nye «Visions» строится на изменениях концепции бюрократии Вебера в ситуации двустороннего контроля общество - государство и возросшей скорости коммуникации. Все это имеет крайне отдаленное отношение к теоретическим возможностям общества на основе интернета и общественных экспертных сетей: 80% бюрократии среднего и низшего звена в таком обществе заменяются компьютерными агентами, в том числе в сфере социального управления. В мире существует достаточно состоявшихся примеров работы таких агентов, втом числе при создания т.н. e-governments, электронных правительств. Для политической науки, привыкшей иметь дело с «фактами» состоявшихся изменений и «интернетом сегодня», он, интернет, уже состоялся. Значит, его можно анализировать, теоретизировать и использовать. Между тем интернет по своей сути является средой, в которой единственным постоянным фактором является изменение, в том числе технологическое и политическое. Анализ развития технологий в конце прошлого века показывает достаточно большое количество удачных, но не состоявшихся технологий, каждое из которых могло повлечь изменения в социальной структуре не меньшие, чем повлекло, например, появление телевидения. В такой ситуации предметом анализа интернет-науки, или политической науки с интернет-качеством является не анализ состоявшихся изменений, но прогноз и предложение вариантов развития при использовании либо неиспользовании тех или иных технологий: информационных, биологических, социальных. До сих пор такую функцию выполнял рынок и соотношения спроса-предложения. Мир, тем временем, подошел к черте, когда общество вынуждено принимать такие решения: речь идет, например, о проблемах идентификации личности (социальные технологии + информационные технологии), клонировании и генетически измененных продуктах (социальные и биологические технологии). При этом политическая наука оказывается обезоруженной на этом поле: у нее нет пригодной методологии, и нет внутренних механизмов выработки такой методологии, что приводит, особенно в России, к ее самоустранению. Гипотетическая наука об интернете механизмы выработки решений и методологии решений социальных проблем в своем арсенале уже имеет: она знает, что технология и есть общество, и оно не равно системе институтов.⁷

Одной из причин такого положения, как нам представляется, стала пролонгация актуальности научной традиции изучения так называемого информационного (постиндустриального) общества. Здесь необходимо сделать некоторое отступление.

Конец 1960-ых годов XX века, 1968-1969 гг. ознаменованы тремя событиями, которые во многом предопределили дальнейшее развитие общества. События касались социальной, технологической и научной сфер человеческой жизни. Студенческие революции 1968 года, «красный май» в Париже ознаменовали наступление эпохи социального постмодерна. Скандальные лозунги парижских улиц буквально через 10-15 лет стали лозунгами западного общества с его характеристиками толерантности, иронии, сексуальности, цинизма, всеобщего смешения жанров и симуляции действительности. Не менее значимыми, хотя и менее заметными были изменения в науке и технологии. В 1969 году в США появляется прообраз современного интернета – военная сеть ARPANET, призванная сохранить информационную инфраструктуру США в случае нанесения Советским Союзом ядерного удара и облегчить взаимодействие ученых из географически удаленных центров.⁸ Третьим событием, которое оказывается объектом нашего внимания, становится введение профессором Токийского технологического института Хаяши в научный оборот понятия «информационное общество». В 1969 году Агентство экономического планирования EPA (Economic Planning Agency) представляет доклад "Японское информационное общество: темы и подходы" ("Japan's Information Society: Themes and Visions". Два первых события порождают тенденции, которые приводят к торжеству идеалов постмодернизма в современном мире, в том числе в мировой политике и международных отношениях, и созданию глобальной информационной системы интернета. Научная тенденция изучения проблематики «информационного общества» с каждым годом все более отклоняется от первых двух тенденций.

Понятия «информационного общества» и общества на основе интернета парадоксально оказываются противоречащими друг друга. Подробный анализ противоречия дан в работах Д. В. Иванова «Идея информационного общества и internet», мы можем отметить основные моменты такой критики. Действительно, у большинства теоретиков этого ряда (Д. Белл, А. Турен, Э. Тоффлер, Махлуп, Масуда, П. Дракер, М. Маклюэн, З. Бжезинский) в качестве характеристики трудов заявлено социальное прогнозирование. Увы, современное общество в минимальной степени соответствует видению теоретиков информационного общества. Если отвлечься от поисков мелких совпадений и удачных фактологических предсказаний, и перейти на уровень концепций, то они не выдерживают никакой критики с точки зрения современности, причем как современности онлайна (т.е. интернета), так и современности офлайна: политической, социальной, экономической. Основные идеи теоретиков информационного общества: научное знание как определяющий фактор развития; программируемость социальных процессов и институтов; вытеснение промышленных корпораций и увеличение роли университетов как центров создания, переработки и накопления знания. Современный мир, несмотря на совпадение ряда фоновых признаков (преобладание услуг, компьютеризация), основывается не на знании, но на коммуникации и интерпретации. Информация, как подчеркивает Д. Иванов, не всегда знание, но всегда коммуникация, media, которая часто подразумевается под тем, что мы называем информацией. Корпорации в современном мире только усилили свое влияние, их замены на университеты не произошло. Одновременно общество не равно системе институтов. В мире как онлайна, так и офлайна появились гигантские зоны свободные от контроля институтов, а интернет вообще до сих пор (хотя и не навсегда) представляет собой пространство внеинституциональных коммуникаций.

В западной научной мысли проблематика информационного общества постепенно забывается и уходит в архив научного сообщества, ее сменяет парадигма «сетевого общества», то есть акцент переносится с содержания, знания, на коммуникацию, и способы коммуникации. В России исследователи проблем, связанных с интернетом, просто включают исследования принципов и способов самоорганизации в сетевом обществе в традицию «информационного общества», забывая или не отдавая себе отчет в том, что это по сути противостоящие друг другу концепции. Из западных апологетов концепции «сетевого общества» в России наиболее известен М. Кастельс, провозглашающий в своей последней работе «Internet Galaxy», что сеть и есть послание, «Net is the message». В России тенденция применения термина и научная традиция в целом становятся самодостаточными и саморазвивающимися. Причины понятны: готовая научная традиция, по которой можно защищать диссертации, где нужна глава по историографии вопроса, проводить компаративный анализ и т.д. Здесь есть наработанные схемы, определенная, хотя и довольно расплывчатая терминология, и т.д. При этом прямой связи между научной традицией и изучаемым предметом не наблюдается. Подавляющее большинство российских политологических работ, посвященных интернету и информационным технологиям, сводится к реферативному обзору западных работ доинтернетовской эпохи или общим словам о возрастании роли информационно-коммуникативных технологий в политике (экономике, культуре, управлении…). Современность (межвременность) требует других механизмов изучения.

Такие механизмы не может дать научная традиция изучения информационного общества, не может дать и западная политическая наука изучения институтов, но парадоксальным образом дает традиция постмодернизма.

Идеалы свободы и прогресса, универсальности и линейности, чести и знания сменяются в эпоху постмодерна характеристиками плюрализма и толерантности, изменчивости и контекстуальности, иронии и цинизма, симуляции и смешения.⁹ Однако все эти понятия применяются для описания скорее социокультурных процессов, разграничивая «постиндустриальное» и «постмодерное», относя последнее к феномену культуры, а первое – к обществу. Разведение отчасти связано с тем, что информационные технологии «постиндустриального» завязаны на посредничество науки и техники, то есть воплощения рацио, а постмодерн завязан на господство, в том числе, иррационального, в крайне случае, на ограничение основ рационального человеческого выбора. Как пишет российский исследователь постмодерна и информационных технологий Вадим Емелин: «Но существуют ли реальные основания для того, чтобы считать постмодернизм антисциентизмом? Если постмодернизм отвергает глобальные проекты переустройства мира средствами разума или метарассказы тотализирующие социальную реальность, то это еще не значит, что он выступает вообще против развития научных технологий. Да и возможно ли говорить о современном обществе, рассматривая его вне технологического контекста: уже сам факт, что данный текст, набран на клавиатуре персонального компьютера и опубликован в Интернете, а не напечатан на пишущей машинке и издан в бумажном журнале, говорит сам за себя. Влияние новейших электронных технологий на жизнь общества и отдельного человека столь велико, что попытка абстрагироваться от них при рассмотрении любой области реальности конца ХХ века, едва ли выглядит разумной. Постмодернизм признает технологический характер современности и стремится осмыслить и воплотить его в своих категориях. Если обратиться к классической работе Ж..Ф. Лиотара "Состояние постмодерна", то в ней вхождение в общества в постсовременный период французский философ связывает с процессами всеохватывающей информатизации, которые стали одной из причин изменения статуса знания и возникновения специфического постмодернистского видения мира».

Постмодернизм является единственным из политико-философских течений, которое вполне адекватно описывает как современную политическую реальность, так и современную политическую виртуальность интернета. Принимая взгляд на интернет как модель завтрашнего общественного устройства, мы вынуждены констатировать актуальность разработок постмодернизма для анализа процессов внутри интернета. Речь идет о работающих в интернете концептах ризомы Гваттари, смешения и симулякра Бодрийяра, спектакля Барта, паратемы Фуко, интертекстуальности Юлии Кристевой.¹⁰

В интернете находит свое воплощение парадоксальная для реальности ситуация, которую Ж. Бодрийяр назвал «прецессией симулякров»: «территория больше не предшествует карте и не переживает ее. Отныне сама карта предшествует территории – прецессия симулякров, - именно она порождает территорию». Интернет предполагает, что если тот или иной участок сети не описан, то его не существует. Картографирование интернета, между тем, не осуществляется с использованием географических приемов, подразумевающих понятия «длины», «высоты» и т.д. В интернете существует расстояние между «идеями», «понятиями», и их симулякрами. Для пользователя интернета не важно, где физически расположена та или иная информация, или область интеракции – важно, сколько «кликов» нужно сделать внутри семантической иерархии доступа к цели. Условно говоря, в цепочке «сосиска – свинья – щетина – кисть – маньеризм – идея – Платон» 6 «кликов», и они не являются единственном возможным маршрутом. Однажды выложенная в интернет, запись такого маршрута вызывается единичным запросом в поисковой системе: «от сосиски до Платона». Путь проложен, тропинка протоптана. Работает очередной концепт Делеза и Гваттари – номадология «Тысячи поверхностей». Наиболее популярные запросы легче всего найти – эти тропинки превращаются в своеобразные тракты, которыми пользуются миллионы пользователей – путников. «Платонова метрика», живо обсуждавшаяся французскими постмодернистами, обретает свое виртуальное воплощение. С использованием специальных программ визуализации поиска Google Labs можно проследить появление любой идеи, ее генезис, развитие, присоединение сторонников, действия противников, связь с другими идеями, идеологиями, концептами и воплощениями. Вся семантика такого процесса может быть просчитана количественна и оценена качественно. В современной американской политической науке встречаются утверждения, что интернет – поле возрождения политической философии как точной науки.

Виртуальность интернета описывают также концепции ризомы – заимствованного из ботаники «понятия корневой системы, характеризующейся отсутствием центрального стержневого корня и состоящей из множества хаотически переплетающихся, периодически отмирающих и регенерирующих, непредсказуемых в своем развитии побегов» и интертекстуальности – «размывания границ текста, в результате которого он лишается законченности и закрытости, становится внутренне неоднородным и множественным». Интернет может быть назван великим интертекстом эпохи постмодерна, постмодернизм – идейным предшественником эпохи интернета. Какие бы мы не взяли признаки интертекстуальности – цитатность, децентрированность, безграничность, деперсонализация автора – все они являются неотъемлемыми характеристиками текстовых нарративов сети. Очевидно, что цитатный подход заложен в саму основу языка html – ссылки есть не что иное как указатели на смежные тексты, высказывания, источники и т.п., одним словом – цитаты в той или иной ипостаси.» В интернете следующего поколения, т.н. «умном» интернете на основе языка xml с встроенными в него семантическими связями, законы постмодерна станут еще более действенными, так как разработка новых языков интернета де-факто находится под прямым культурным влиянием деконструкции языка и исследования языковых политических игр, произведенного Фуко.

Еще раз подчеркнем, что фактически постмодернизм дает нам в руки работающие механизмы анализа новой действительности. Остается вопрос ее, действительности, определения.

Итак, постмодернизм предсказал, и, возможно, повлиял на появление новой реальности интернета, и, в более широком смысле, новых организаций человеческой деятельности, задействующих внутри себя сетевой принцип.

Развитие интернет-технологий в современном мире совпадает с распространением других сетевых форм организации человеческой жизнедеятельности. Такое «ползучее разрастание» сетевых форм представляет собой безусловную угрозу традиционному пониманию политики как совокупности отношений по поводу власти. Власть вписывается в культурные коды, с помощью которых люди определяют свои отношения на новом информационном поле. Решения на уровне институтов также принимаются посредством кодов, что в свою очередь приводит к разрыву с политической логикой традиционных институтов. Интенция парадоксальна – чтобы обеспечить свое существование, институты должны перестать быть собой, утратить свою статусную природу.

В 1990-ые годы большинство государств считало, что международные сетевые организации в конфликтных ситуациях представляют собой прямую угрозу национальной безопасности и пыталось в ряде случаев действовать прямыми силовыми средствами. Все такие попытки оказались безуспешными. Начиная с середины 1990-ых годов все возникшие сколько-нибудь крупные социальные организации представляют собой сети, построенные на основе интернета. М. Кастельс выделяет три основные характеристики сетевых социальных движений: во-первых, все они структурированы вокруг разделяемых культурных ценностей, которые становятся основой для формирования организационной идентичности; во-вторых, они заполняют собой нишу потерявших доверие граждан традиционных политических институтов, таких как политические партии, профсоюзы и формальные организации гражданского общества; в-третьих, они стремятся к глобальности своего действия, так как именно глобальность распространения позволяет им эффективно действовать на локальном уровне.¹¹

Интернет оказывает прямо противоположное влияние на различные политические процессы. В зависимости от вектора применения, его возможности могут использоваться для повышения уровня участия граждан в политическом процессе, или для тотального контроля государством над своими гражданами. Интересно, что три основные тенденции, характеризующие развитие интернета в начале XXI века: удешевление доступа к интернету, что делает его потенциально доступным абсолютному большинству жителей индустриальных стран; решения в области коммуникации, создающие действительно глобальную информационную среду; и решения в области безопасности, которые позволяют контролировать все действия в сети, делают возможным любое социальное конструирование на основе интернет-технологий: от абсолютно анархического общества до тоталитарного государства, описанного Дж. Оруэллом в романе «1984».

В пространстве интернета появляются и принципиально новые факторы, влияющие на мировую политику и положение государств в мире. Их роль сегодня скорее минимальна, но она постоянно возрастает, и мы можем прогнозировать совершенно новые области политических отношений в интернете. Речь идет о хакерских сообществах, виртуальных общественных и квазигосударственных образованиях, компьютерных агентах, вирусах и игровых вселенных. Хакерские сообщества уже сегодня играют заметную роль в отдельных событиях мировой политики – от участия в информационных войнах во время отдельных конфликтов (США – Китай, Палестина – Израиль, США – Ирак, и т.д.), до антиглобалистских акций (кража и распространение секретной информации во время Давосского форума) и разработки специальных программных продуктов, позволяющих пользователю интернета обходить любой государственный контроль (пиринговый клиент Peek-A-Booty). В интернете сегодня существует множество виртуальных образований - от интернет-партий (www.internetparty.org) до псевдогосударств (- sealandgov.com) и своеобразных отражений реальных государств (www.respublika.ru В. Третьякова). Компьютерные агенты получат в интернете широкое распространение с эволюцией интернета в сторону Semantic Web, интернета с элементами искусственного интеллекта. Типичный пример такого агента – компьютерный бот (робот), созданный для выполнения определенного набора задач (например, создания сообщества, распространения (дез) информации, блокирования сайтов, и т.д.). С эволюцией компьютерных агентов тесно связана эволюция вирусов. По прогнозам, к 2012 году каждое второе электронное сообщение будет заражено вирусом. Вирусы также получают элементы искусственного элемента, способность к неконтролируемому размножению путем клонирования, спаривания, следовательно - к мутированию и эволюции, вплоть до выстраивания отношений подчинения и образования сообществ. Вирусы в определенный момент могут привести к отказу от развития интернета в его сегодняшнем виде и переходу к иной архитектуре сети с преимущественно вертикальной иерархией. Еще одной областью политического в интернете могут стать онлайновые игровые миры, где стирается грань между реальностью и виртуальностью. Игровые предметы в таких мирах покупаются и продаются за реальные деньги, игровые действия могут служить реальным заработком, преступления в виртуальном мире начинаются преследоваться по реальным законам, действия проходят частично в реальном мире. Уже сегодня экономика онлайновых миров оценивается в десятки миллиардов долларов – сегодня это самая быстрорастущая экономика в мире – три года назад ее просто не существовало. Игровые миры, между тем, являются мощным средством социального конструирования, в том числе средством конструирования реальной идентичности нетизена – гражданина интернета. По силе своего воздействия такие миры превосходят книги, радио и телевидение. Прообразы таких миров созданы корпорацией Sony (www.everquest.com), и уже используются, например, для продвижения бренда внутри сообщества. Игры следующего поколения используют в качестве своей территории точные географические карты всего земного шара, позволяя смоделировать глобальные политические ситуации и, в более широком смысле, глобальную эволюцию виртуальных политических структур, создаваемых игроками. В подобного рода экспериментах уже нет ограничения на количество игроков, теоретически в них может принять участие каждый житель земли, создав, таким образом, глобальную альтернативную действительность.

С начала 1990-ых годов в общественном развитии появляется новый вектор, общий для большей части земного шара – интернет-гонка. В большинстве стран приняты и исполняются программы перехода к некоему обществу-штрих, опять же по традиции называемому чаще всего информационным.¹² Агрегированным результатом информационного развития становится создание систем т.н. «электронных правительств», «e-governments».¹³ Движущими силами процесса перехода к обществу – штрих являются сегодня не только государства, но и сами интернет-пользователи, «нетизены». Отдельные государства, как США в середине 1990-ых годов, могут выступать естественными союзниками класса нетизенов, служить авангардом преобразований.

В XXI веке уже подавляющее большинство стран воспринимают и реагируют на вызов интернета на государственном уровне. Основной задачей, стоящей перед развитыми национальными государствами, которые активно участвуют в мировой политической системе, и делают ставку на развитие интернета, является адекватный переход на интернет-качество государственных и общественных структур, конвергенция государства и общества на основе информационных технологий.

Государства, выигравшие информационную гонку, получают три типа бонусов:

• непосредственные за счет порядкового увеличения эффективности существующих функций;
  
• тактические за счет получения новых функциональных возможностей, таких, как диаспоральное управление на глобальном уровне;
  
• стратегические за счет возможности устанавливать свои правила игры на новой, возникающей территории – информационном поле. Ситуацию усложняет появление новых типов игроков – транснациональных корпораций и социальных сетевых организаций, также претендующих на свою долю суверенитета и господства в информационном мире.
  

Объектом воздействия государственных политик в информационной гонке становится класс нетизенов. Народившийся класс, не будучи до сих пор четко политически ангажированным, оставаясь аморфным по принципам своей организации, требует нововведений, требует приближения стандартов офлайна к возможностям онлайна. Этот класс становится основной движущей силой нового революционного процесса, а так как его представители априори являются богаче, мобильнее и влиятельнее представителей онлайна, то они с большим успехом влияют на процессы принятия решений, касающиеся процессов создания интернет - государств и т.д. Чем больше влияние, тем больше людей включаются в их класс, и становятся носителем его идеологии, часто того не подозревая – но это уже скромное обаяние постмодернизма, тем больше их совокупное влияние на мир. Вектор однозначен, он вербализуется интеллектуалами, продвигается бизнесом и верифицирован правительствами. Вектор подразумевает замену идеологии, повышение эффективности социально-политических процессов и приближение мира к «идеалу современности» – интернету с его характеристиками.ⁱ

Такой процесс по сути является Проектом Второго Модерна. Он не осознан полностью – так и должно быть, его идеология появилась раньше его появления – это тоже знакомо исследователям модерна. История совершает очередной оборот, трагедия модерна становится описанным Р. Бартом фарсом, а. постмодерн становится премодерном. Постмодернизм – предвидением, пониманием и идеологией нового мира.

Предваряя возможную дискуссию по поводу термина премодерн, необходимо отметить, что, на наш взгляд, суть проблемы заключается не в том, какой термин возможен и следует обозначением текущей действительности, но в понимании исторического процесса. Для теоретиков постмодернизма выбор приставки пост- предопределялся подсознательным пониманием линеарности исторического процесса и внутренним стрежнем человеческого сознания, описанного еще римлянами: «post hock ergo proper hock». Отрицая и деконструируя современное им состояние гуманитарного знания, они оставались под его влиянием, будучи вынуждены использовать современный, (но уже устаревший) им язык и терминологию. Отсюда такое большое количество новых терминов и заимствований, отсюда и сложность ткани повествования постмодернизма. Проблема языка и терминологии описания современности не просто остается актуальной сегодня, она и не может быть решена по совершенно банальной причине ненаступления той действительности, которую можно было бы описать хоть сколько-нибудь стабильными терминами. В этом смысле гуманитарная наука обречена на вечное отставание от предмета своего анализа.

Состояние премодерна означает превосходство настоящего над прошлым и будущего над настоящим – то есть, в каком-то смысле, отрицание истории или обратную стрелу времени. В обществе модерна XXI века, основной и постоянной характеристикой которого, константой, является изменение, задачу изучения прошлого (то есть, по сути, основную задачу политической науки, истории, филологии, и исследований международных отношений) заменяет анализ будущего в его проявлениях настоящего, (то есть, по сути, одной из задач экономики, социологии, генетики, демографии). На первый взгляд основное различие между этими науками заключается во внимании и концентрации на количественных методах, использовании математического аппарата, проверяемости гипотез и, в этом смысле, приближении к естественным наукам, что следует и из включения генетики в список дисциплин второго рода, а также многочисленности междисциплинарных методик последнего поколения, к которым можно отнести, в частности, синергетику и нейронные сети, а также моделирование эволюционных практик. Другой особенностью является изменение задачи науки, в которой функция анализа замещается функциями прогноза, и, что еще более важно, функциями формирования векторов развития общества, то есть формирования будущего. Ключом к такой возможности стала технология как социальной фактор, позволяющий конструировать технологическую, следовательно, социальную реальность в почти любом направлении. В этом смысле междисциплинарные методики, перечисленные выше, в максимальной степени удовлетворяют требованиям к науке будущего с ее функцией прогностики и непосредственного формирования будущего. В такой ситуации социальные науки обречены на сближение с естественными дисциплинами и технологиями и принятия на себя ответственности за социальные и политические последствия применения тех или иных технологий.

Существует множество сценариев развития общества в этом столетии. Гораздо меньше существует узловых точек, точек выбора такого развития, в политологической литературе часто называемых бифуркационными. Вряд ли правильно называть их точками бифуркации, так как последние в синергетике характеризуют состояния перелома в уже напряженном пространстве. Действительно, может случиться и так, что решения по узловым точкам современности Второго Модерна будут приняты, как уже писалось выше, в бессознательном состоянии до появления реальной общественной напряженности.¹⁴ Это может сыграть любую роль, от сугубо положительной, до сугубо отрицательной. Интересующие нас проблемы (вопросы, точки, ключи) могут быть поделены на две группы, в соответствии со своими временными атрибутами. Проблемы культурно-национальной идентичности и глобального управления (со следствиями от терроризма до климатических изменений) могут считаться доставшимися от прошлого века. Модерн не смог ни решить этих проблем, ни создать хотя бы минимальные предпосылки для их решения.¹⁵ Проблемы Второго модерна связан с решением как этих, так и новых проблем, возникших уже в состоянии премодерна и связанных с неспособностью современности контролировать самое себя. В таком мире постмодернизм выступает и как идеология общества интернета, и как прививка от болезней модерна (тоталитаризма в первую очередь). Естественно, это не «идеология», в привычном понимании этого слова, но «идеология-штрих», характерная для рассматриваемого нами периода второго модерна, и заключающаяся в невозможности возникновения новых идеологий.

Принципиальными вопросами Второго модерна становятся регулирование интернета («сетевой проект»), идентификация личности и генетические изменения. Множественные лояльности и идентичности (shifting, multiply, splitting etc.)¹⁶ интернет-пространства формируют новые грани политического, и новые вопросы о власти.

На первый взгляд, формула Власти по Далю звучит в премодерне следующим образом: «А заставляет X поверить в то, что X и есть В из формулы Даля, а В подчиняется (привык подчиняться) A». Но здесь появляется противоречие. В реальности интернета действия в информационном пространстве осуществляются не человеком, но его «аватарой» в интернете. В ситуации подчинения мы должны проводить различие между подчинением «аватары» и подчинением личности, особенно при сохранении анонимности действий последней. Иногда для личности оказывается достаточным решением отказаться от «аватары» и «истории аватары» в интернете и создать нового аватару, либо сразу завести одного или нескольких клонов. При развитии политических виртуальных структур мы даже можем прогнозировать (например, на анализе материала виртуальной «respublika.ru» В.Т. Третьякова) законодательный запрет на использование виртуальных «клонов». Если воздействие направляется на «аватару», то можно ли говорить о «власти» в интернете? Или это все-таки «власть-штрих»? В последнем случае приведенная выше формула адекватна для «виртуального общества» по Д. Иванову, но не может быть применена для анализа интернет-процессов. Еще один вариант ответа на вопрос о власти, и эта позиция наиболее близка автору, заключается в параллельном сосуществовании в интернете внеинституционального безвластного пространства (в случае сохранения анонимности нетизена) и пространств «огороженной территории», где власть сохраняет свое традиционное значение.

Для эволюции политической науки ключевым вопросом дальнейшего развития станет выяснение соотношения между старыми и новыми типами и отношениями идентичности. Под типами идентичности здесь и далее будут пониматься скорее изменения в сознании личности эпохи премодерна, изменения психологического восприятия окружающего. Отношения идентичности означают соотношения между лояльностями отдельного человека и общества по отношению к акторам современности XXI века.¹⁷

Человек премодерна окутан аурой множественных лояльностей, проводящих время в переговорах по его поводу и заключающих свои договоренности. Индивид проживает в США (мотивация – комфортность), является гражданином Кубы (мотивация – регрессивная шкала налогообложения), работает по принципу удаленного доступа в одной из ТНК (мотивация – величина зарплаты), исповедует одну из сетевых религий (мотивация – снижение издержек на онлайн-исповедь), участвует в социальных и гуманитарных программах России (мотивация – ностальгия по родине), голосует на выборах в панамериканский парламент за левых (мотивация – принадлежность к интернет-партии), а на выборах в «ООН-штрих» против реализации Киотского протокола (мотивация – желание ТНК-работодателя), его дети учатся в гражданской школе хакеров в Японии (мотивация – обеспеченное будущее детей), наконец, мощности его домашнего компьютера используются для распределенного вычисления эффективности новых лекарств против СПИДа (вируса Эболы, атипичной пневмонии) (мотивация – благотворительность или желание выжить), а правительство при этом отслеживает абсолютно все передвижения индивида по интернету, в том числе и покупки, начинающиеся с суммы в 500 долларов США.