Geum.ru

Российская интеллектуальная элита в поисках «нового пути» (Последняя треть XIX первая треть XX века)

Вид материалаАвтореферат
Пятая глава – «Культурная революция» –
Глава шестая – «Путь изгнания и эмиграции», –
Подобный материал:
1   2   3   4   5
Глава четвертая – «Вопросы брака и любви в интеллектуальном сообществе России» – раскрывается в двух параграфах: «Семейный кризис» и «Женщина в русской культуре последней трети XIX – начала XX века». «Новый путь», на который пытались встать представители творческого сообщества России, включал в себя также поиск новых форм межличностных – семейных и любовных отношений, ставших предметом широкого обсуждения и едва ли не главной темой многих произведений литературы и искусства. В сущности, это был разговор о морали, о новой этике поведения, основанной на свободе чувств и на уважении этой свободы, как со стороны мужчины, так и со стороны женщины. Семья как малая домашняя церковь переживала глубокий кризис. Семейный кодекс «Домостроя» как закон рабства решительно отвергался большинством деятелей культуры России (И.С. Аксаковым, Н.Г. Чернышевским, А.П. Чеховым, Н.А. Бердяевым и другие), отстаивавших самоценность чувства свободной любви, которая на рубеже XIX-XX веков превратилась в «русский догмат, догмат русской интеллигенции» и вошла в русскую идею34. Церковный брак, построенный, как правило, на расчете, был признан безнравственным и заменен гражданским союзом, основанным на любви и ставшим своеобразной формой протеста против какого-либо социального насилия над человеком, как в обществе, так и в семье.

Новые веяния самым непосредственным образом повлияли на положение женщины, эмансипация которой шла по двум направлениям: а) избавление от религиозно-моральных принципов, подвергавших ее дискриминации, и б) изменение социальных норм и экономических условий в сторону роста ее социального статуса. Основной акцент в женском вопросе рубежа XIX–XX веков делался на том, что, во-первых, утверждение прав человека подразумевает не только права мужчины, но и права женщины, во-вторых, в стране сложилось определенное противоречие между требованиями, предъявляемыми современными женщинами к обществу и тем положением, которое оно им отводит, и, в-третьих, признание того, что только от самих женщин зависит их судьба. В последней трети XIX – начале XX века интеллектуально активная женщина становится полноправным субъектом культуры, а ее творчество, вольно или невольно подрывавшее основы патриархальной культуры, изменявшее веками сложившиеся гендерные стереотипы, начинает занимать важное место в культурном пространстве России.


Пятая глава – «Культурная революция» – посвящена проблеме самоопределения интеллектуальной элиты в процессе создания советской России и построения новой социалистической культуры. В первом параграфе – «Диктатура пролетариата в искусстве» – отмечается, что сложившаяся в начале XX века оппозиция традиции и новаторства, реализма и модернизма, сопровождавшаяся всеобщей переоценкой ценностей, привела к торжеству авангарда, представлявшего собой не столько одно из направлений культуры, сколько определенный способ жизни и творчества, новую форму мышления с совершенно иной «мерой мира», согласно которой не только литература, живопись, театр моделируют реальность, но и саму эту реальность можно моделировать по законам искусства. Вырвавшись за пределы сугубо творческой сферы в открытую жизнь, деятели русского авангарда активно поддержали социальный переворот 1917 года и связанную с ним культурную революцию, направленную на утверждение совершенно новой модели культуры, подчиненной социальному заказу революционной массы и ее вождей, то есть диктатуры пролетариата. Начался период «искусства коммуны», «пролетарской культуры» и «героического реализма», в котором старой творческой элите места уже не было. В ходе дискуссии о диктатуре пролетариата в искусстве, проводившейся Наркомпросом Украины в апреле 1919 года, открыто заявлялось: «пусть лучше исчезнет один утонченный эстет, чем тысячи людей пойдут в рабство»; «необходимо совершенно уничтожить религиозность и создавать коллектив, психология коллектива должна вытеснить психологию личности»; «мы ведем борьбу, в результате которой одна сторона восторжествует, а вторая окажется уничтоженной»35. Диктатура пролетариата подвела окончательную черту под периодом поиска новых форм в искусстве, новых культурных смыслов и ценностей, которые вела интеллектуальная элита России. Вектор культурного развития был решительно развернут в сторону авторитарно–государственного начала как главного и единственного условия строительства новой культуры, ее коренного преобразования, ярким показателем чего стало повсеместное введение революционных трибуналов печати, за которым последовало создание Главлита в качестве верховного цензора и непререкаемого арбитра духовной жизни страны. Поэтому культурная революция стала неотъемлемой частью общего плана построения социализма, в котором старой интеллектуальной элите места не было, и она стала подвергаться арестам «по общей подозрительности».

Второй параграф – «Советский взгляд на элиту: ”бывшие люди” и “попутчики революции”» – посвящен анализу последствий реализации почина Л.Д. Троцкого, в соответствии с которым всех тех, кто не имел пролетарского статуса, стали называть попутчиками советской власти, то есть временными союзниками, с которыми можно и нужно расстаться, если они перестанут отвечать интересам диктатуры пролетариата. К попутчикам революции были отнесены практически все представители творческой элиты царской России, называвшиеся также «бывшими людьми». Ценность знания, интеллекта перестала быть абсолютной и превратилась в коммунистическую целесообразность, использование которой жестко подчинялось государственным и идейно–политическим нуждам СССР. Социокультурное пространство страны было превращено в поле классовой борьбы, решительно расправлявшейся с теми попутчиками революции и «бывшими людьми», кто не вписывался в новый характер социальных отношений, противостоял им своей культурой, нравственной позицией и духовной стойкостью. Тем не менее, многие представители старой дореволюционной интеллигенции в начальный период советской власти пытались продолжить свою культурную миссию, искренне поверив в то, что революция принесла России свободу и что теперь, разорвав путы самодержавия, можно независимо и открыто развивать свои взгляды, способствовать сохранению и широкому использованию памятников истории и культуры. Появился лозунг «созвучия революции», который в творческой среде вызывал явное понимание. С различными учреждениями Наркомпроса активно сотрудничали А.А. Блок, В.Я. Брюсов, С.Т. Коненков, К.А. Тимирязев, П.С. Коган, П.Н. Сакулин, А.Ф. Кони, П.А. Флоренский и другие. Однако вскоре пришло осознание того, что придуманная ими идеальная революция совершенно не соответствует революции реальной, ее призыву «Диктатура, где твой хлыст?», вынесенному в заголовок одной из статей газеты «Правда» и открыто направленному против старой интеллигенции. В 1928 году В.В. Маяковский подвел окончательную черту под жизнью «попутчиков революции»: «Сейчас лозунг культурной революции становится одним из основных наших лозунгов. В слове “культура” и в слове “революция” имеется одно важное значение для вас: что революции нет без насилия, нет революции без насилия над старой системой понимания задач в области культуры, и вы, которые идете по проторенной дорожке старой культуры, … вы себе подписываете смертный приговор»36. В период социалистической модернизации народного хозяйства страны все «бывшие люди» стали активно заменяться советской интеллигенцией, создававшейся ВКП (б) особой прослойкой, призванной стоять на страже ее интересов, обеспечивать поддержку и культурное оправдание советскому строю.

В третьем параграфе – «Конец элиты и завершение поисков “нового пути”» – раскрывается сталинская политика по отношению к творческому сообществу СССР, сопровождавшаяся, с одной стороны, «красной атакой» на специалистов, «Шахтинским», «Философским», «Академическим» и тому подобными «делами о контрреволюционерах» и «вредителях», а с другой стороны, целенаправленным формированием советской интеллигенции и советской номенклатурной элиты. И.В. Сталин тонко использовал политику «кнута и пряника»: одних казнил, других миловал: вернул из эмиграции М. Горького, А.Н. Толстого, А.И Куприна, дал добро на избрание первого «буревестника революции» в мае 1929 года членом ЦИКа СССР, присудил литератору с дореволюционным стажем Н.Д Телешову звание народного деятеля искусств, а затем вручил ему орден Трудового Красного знамени, включил в число «заслуженных деятелей искусства Республики» художника И.Э. Грабаря, которому спустя 13 лет, в 1941 году, присудил еще и Государственную премию. Политика «кнута и пряника» нередко применялась и по отношению к одному и тому же деятелю культуры, например Д.Д. Шостаковичу, вся жизнь которого проходила между изматывавшими обвинениями в формализме и Сталинскими премиями. Нечто подобное переживал и другой композитор – Н.Я Мясковский. Проводя тотальные чистки всего кадрового состава страны, Сталин формировал свою собственную интеллигенцию и в этом плане его можно назвать «единственным художником сталинской эпохи», что нашло свое окончательное оформление в создании вместо многочисленных ассоциаций и объединений интеллигенции единых советских обществ: Союза писателей (1934), Союза архитекторов (1937), Союза художников (1939), Союза композиторов (1939). При этом унификация творческой среды по сталинскому образцу сопровождалась, с одной стороны, массовым покаянием отечественной интеллигенции, признанием ею ущербности своего творчества, а с другой стороны, приветствием Сталина как «великого зодчего социалистического общества» и «лучшего друга советской интеллигенции». Но таким советский вождь был не для всех, в результате чего в СССР были сформированы две системы воззрений: официальная и тайная, последняя из которых образовала так называемую внутреннюю духовную эмиграцию, включавшую имена целого ряда отечественных деятелей культуры, науки, просвещения: А. Ахматовой, А. Платонова, Б. Ясенского и многих других, как тех, кто сразу не принял большевистского режима, так и тех, кто пришел к его осуждению годы спустя. Внешние единство и сплоченность советской интеллигенции во главе с писателями страны, которых И.В. Сталин в 1932 году назвал «инженерами человеческих душ», оказались хрупкими и призрачными, потому что держались на репрессивной политике диктатуры пролетариата, неизбежно приводившей к созданию оппозиции – внутренней и внешней.


Глава шестая – «Путь изгнания и эмиграции», – состоящая из двух параграфов: «”Философский пароход” как образ зарубежной России» и «Культурная миссия русского зарубежья» – анализирует процесс становления и развития культуры русской эмиграции, творцами которой были отечественные интеллектуалы, объявленные в советской России «вне закона». Русская эмиграция, имея глубокую и богатую историю, в начале XX столетия вылилась в бурный поток, который разлился по многим странам и континентам. И хотя положение русского зарубежья было сложным и нестабильным, определявшимся постоянной «жизнью на чемоданах», отсутствием прочной материальной базы, активным развитием в его среде процессов натурализации и ассимиляции, тем не менее, российская эмиграция выстояла и стала крупным историко-культурным явлением благодаря огромной силе духа ее участников, прежде всего, российской интеллектуальной элиты, творческая деятельность которой, несмотря на все невзгоды и потрясения революционного и постреволюционного времени продолжала развиваться и в изгнании. Создавшая на родине высокую культуру мирового уровня, разветвленную сеть музеев, библиотек, театров, разнообразных школ, университетов, она и на чужбине принялась создавать и воссоздавать все снова. Именно благодаря тому, что основное богатство российской эмиграции составили деятели отечественной культуры и их труды, написанные в рассеянии, зарубежная Россия смогла превратиться в крупное социокультурное явление, стать феноменом XX века, вмещавшем в себя историю «русского Парижа», «русской Праги», «русского Харбина» и так далее, которые стали яркими артефактами не только отечественной, но и всеобщей истории. Престижная балетная премия в Париже носит имя выдающегося танцора России Вацлава Нежинского, Нью-Йорк гордится музеем великого художника Николая Рериха, а Английская Королевская академия танца – Тамарой Платоновной Карсавиной, которая в 1930-1955 годы была ее вице-президентом, и т.д. Интеллектуальный потенциал, творческие достижения русской эмиграции огромны. Достаточно сказать, что одних только русских эмигрантских журналов в 1918-1945 годы выходило в мире около 1,5 тысячи наименований, а газет – свыше одной тысячи; или другой пример: в октябре 1945 года из Русской библиотеки в Праге было вывезено в СССР более 11 тысяч книг, написанных русскими эмигрантами за время своего пребывания в изгнании37. В общей сложности и зарубежная Россия, и Россия советская представляли собой две стороны, два облика одной и той же русской культуры, два полюса русской жизни, как говорил Ф.А. Степун, у каждого из которых была своя правда, свое видение родины. Культурная миссия русской эмиграции была нацелена на преодоление этого социокультурного раскола посредством сохранения и развития духовного наследия России во всем его многообразии и богатстве.


В Заключении подчеркивается, что в последней трети XIX – начале XX века основной культуросозидающей силой в России стала профессиональная интеллигенция во главе с интеллектуальной элитой, творческий путь которой был полон исканий, борьбы разных течений общественной мысли и направлений отечественной культуры, вылившейся в масштабный и системный духовный кризис. Его основу составило столкновение таких взаимно противоположных по своим содержательным и мировоззренческим характеристикам социокультурных явлений как наука и религия, гуманизм и богословие, которые претендовали на возделывание одной и той же «интеллектуальной территории» – на разработку онтологических и гносеологических вопросов, проблем человеческих взаимоотношений, этики и эстетики. Интеллектуальная элита выражала ценностные ориентиры, направленные не только на изменение духовной сферы, но и на трансформацию социальных отношений, связывая тем самым воедино проблемы общества с проблемами развития культуры. Европеизм интеллектуальной элиты неизбежно вел к расколу русского общества, ибо не соответствовал традиционно сложившимся в стране патриархальным отношениям, взламывал их посредством внедрения новых буржуазных ценностей и понятий, присущих индустриальной эпохе. Идея русского европеизма, ставившая в триаде смыслообразующих концептов – личность, общество, государство – личность во главу угла, носила опережающий по сравнению с русским социокультурным контекстом характер и шла в разрез с общинным сознанием большинства населения страны. Поэтому интеллектуальная элита явилась катализатором сложившихся в России противоречий между новой культурой и традиционной ментальностью, обусловивших системный социокультурный кризис в стране. В то же время именно интеллектуальная элита первой встала на путь поиска тех новых ценностей и смыслов, которые способствовали бы интеграции общества и преодолению культурного раскола. Однако к 1917 году социокультурные противоречия достигли такой остроты, конфликт между социальными отношениями и культурой социальных субъектов принял такие масштабы, что все попытки сглаживания биполярности культуры, примирения социальных групп, имевших взаимопротиворечащие ценностные ориентации, оказались тщетными.

Русская революция 1917 года была порождена не только и не столько социально-экономическими и политическими причинами, сколько масштабным социокультурным конфликтом между элитой и народными массами, с одной стороны, и внутри элиты, между ее различными группами и течениями с другой. Культурная революция являлась стержнем революции социальной, поскольку именно от ее итогов, от того, сможет ли она перестроить культурный код населения, зависело развитие общества в целом, его прорыв в индустриальное и постиндустриальное будущее. Поэтому сталинский тезис об обострении классовой борьбы в период построения социализма был самым непосредственным образом применен к сфере культуры, к творческому сообществу страны, где сначала под авангардными лозунгами были уничтожены представители старой классической культуры, а потом, опираясь на метод социалистического реализма, попали под расправу сами авангардисты. Диалоговое начало в культуре, нацеленное на разностороннее и многогранное осмысление мира и так ярко проявившее себя в эпоху Серебряного века, неизменно оказывалось рецессивным по отношению к ее авторитарным тенденциям, в результате чего создание новых культурных смыслов всякий раз сопровождалось разрушением старых ценностей, а вместе с ними и уничтожением их носителей.

Деятели культуры России, объявленные на родине «бывшими людьми», «попутчиками революции», а то и ее врагами, создали многомиллионное русское зарубежье, специфика которого заключалась в том, что значительную его часть составила старая дореволюционная элита: властная, интеллектуальная, военная. На чужбине оказались те слои русского общества, культура которых противостояла образу жизни окружавшей их значительной части населения страны. Именно двойственность русского социокультурного процесса, его дуализм порождали все новые и новые эмиграционные волны, выбрасывавшие на иностранные берега целые пласты творческой элиты страны. Ускоренная модернизация России, сопровождавшаяся распадом старых духовных, социально–бытовых устоев жизни, породила совершенно новый тип культуры с пафосом нигилистическим и антирелигиозным, который покончил с культурой классической. В свою очередь сама эта культура, дворянско-буржуазная, элитарная по своей сути, оставляла за своим порогом основную массу населения и противостояла ее образу жизни, подчеркивая огромную разницу в быте, языке, одежде, идеалах, нормах поведения и так далее. Культурная пропасть между отдельными слоями общества, которые по образному замечанию Бердяева, «жили в разных этажах и даже веках», резко обозначила социальную опасность духовного раскола России и делала неизбежным стремление уничтожить как саму эту аристократическую культуру, так и ее носителей. В этой ситуации эмиграция российской элиты, как правящей, так и творческой, художественной, научной, в силу ее глубокой культурной обособленности, стала неизбежной. История отечественной культуры говорит о том, что эмиграция существовала и будет существовать до тех пор, пока будет существовать цивилизационно-культурная сложность России, ее национальная, социальная, культурная многоликость, с одной стороны, и стремление упорядочить, свести воедино, поставить под общий знаменатель это ее многообразие, с другой. Развитие одной культуры в ущерб и за счет другой неизбежно делает сам этот процесс катастрофичным и взрывоопасным, выбрасывающим за пределы России многих своих сограждан.

Интеллектуальная элита уносила с собой отдельные направления науки, философии и культуры, сформировавшиеся в императорской России, школы, потеря которых для нашей страны оказалась невосполнимой. Те лакуны, что образовались в уже советской науке и культуре в связи с эмиграцией ее носителей, так и остались незаполненными – возьмем ли мы проблему религиозно-философского возрождения, обновления в области литературного творчества, юриспруденции или инженерно-конструкторских разработок. Россия, потеряв однажды определенные пласты русского творческого наследия, так и не смогла в полной мере их восстановить. Эмиграция для страны – это почти всегда невосполнимая утрата. О том, что интеллектуальный ресурс оказавшихся в Зарубежье отечественных деятелей науки и культуры был очень высок, говорит факт присуждения двум его представителям Нобелевской премии – И.А. Бунину в области литературы и В.В. Леонтьеву в сфере экономики.

История интеллектуальной элиты России последней трети XIX – первой трети XX века показала, во-первых, что культура как совокупность ценностей обладает огромной силой, не только созидающей, но и разрушающей, что всякий носитель и субъект культуры, ее производящий и в то же время благодаря ей существующий, разрушая культуру, непременно разрушает и себя, ту социальную среду, социальную общность, представителем которой он является. Формы культуры прошлого без опоры на свой историко-социальный контекст, на свою социальную базу неизбежно меняют свой характер, свои функции в культуре, а также свой эстетический смысл. Поэтому, во-вторых, все исследования культуры вольно или невольно упираются в фундаментальную проблему – проблему человека-творца, ставшую одной из роковых тем истории и культуры России. Судьба отдельных представителей интеллектуальной элиты, сформировавшихся в императорской России и завершавших свои дни в СССР, является тому наглядным подтверждением. Их путь представлял собой своеобразный экзистенциональный опыт эволюции так называемого «рубежного» культурного сознания, находившегося в состоянии перехода от ценностей Серебряного века к постулатам диктатуры пролетариата, образовавшим эстетическое пространство соцреализма. Анализ судеб русских интеллектуалов как уникальных примеров культурного творчества, как своеобразных произведений жизни, а самой жизни как способа бытия человека творящего выступает в качестве важной исследовательской проблемы, в которой биография предстает не простым комментарием к произведениям творца, но обретает важный сверхличностный смысл, выражающий основные культурные доминанты эпохи и духовные искания народа. При этом возникает и другая, не менее важная, проблема культуры: существует ли в условиях огромного разнообразия форм творчества универсальный критерий оценки деятельности того или иного представителя культуры, художественных достоинств его произведений, есть ли некий эталон, отталкиваясь от которого можно было бы твердо и точно определить актуальность и ценность имеющихся артефактов? Ответ на этот вопрос, в основе своей теоретический, позволил бы избежать многих «исторических ошибок», приведших к сознательному уничтожению целых пластов культурного наследия человечества. Разработка Н.К. Рерихом Пакта о защите культурных ценностей во время вооруженных конфликтов, который в 1935 году в присутствии президента США Ф. Рузвельта подписало 21 государство Северной и Южной Америки, явилось первым шагом на этом пути.

СССР решительно и бесповоротно покончил со старой интеллектуальной элитой страны. Была выращена совершенно новая категория граждан – советская интеллигенция, сформированная на принципах массовости и народности. Это не значит, конечно, что в СССР не было по-настоящему образованных людей, но не они определяли характер страны, не они составляли ее правящую элиту, культурные характеристики которой ограничивались начальной школой, техникумом или в лучшем случае Коммунистической академией. В СССР интеллектуальные качества человека перестали соответствовать его общественному положению, и самые образованные, умные, одаренные люди страны чаще объявлялись «врагами народа», чем становились крупными деятелями культуры, науки, образования, да и те, кто вошел в их число, в большинстве своем прошли через тюрьмы – К.Э. Циолковский, Л.Д. Ландау, С.П. Королев, А.Н. Туполев, Н.И. Вавилов… И хотя лиц с высшим образованием в СССР становилось из года в год все больше и больше, действительно знающих людей, профессионалов своего дела среди них было единицы. Одновременно идеологически вредными объявлялись не только люди, но и целые направления науки, искусства, образования: идеализм, психоаналитика, генетика, кибернетика, даже история, преподавание которой то отменялось, то вводилось вновь, но уже в жестких рамках марксизма–ленинизма. Все творческие союзы страны – писателей, художников, композиторов и так далее – являлись особой формой политической организации советской интеллигенции, которой соответствовала и особая идеология, выраженная в методе социалистического реализма, подчинявшего индивидуальность обязательным для всех идеологическим установкам и политическим целям. Дефицит знания и интеллекта, в конце концов, завел советскую власть в тупик, и она не смогла адекватно ответить на вызовы времени, решить задачи нового постиндустриального общества информационных технологий. В результате Россия вновь оказалась перед проблемой создания интеллектуальной элиты – высокопрофессиональной группы людей, способных быстро и со знанием дела находить адекватные решения, от которых будет зависеть судьба всего русского народа.