Киев Гоголь «петербургский»

Вид материала

Документы

Содержание Другой элемент

Подобный материал:

• Николай Васильевич Гоголь, это его такие волнующие строки. Невероятный Гоголь, Веселый, 91.12kb.
• Н. Пиксанов. Гоголь, 402.47kb.
• Программа конференции 26-29 января 2009 г. Киев, 170.53kb.
• М. В. Гоголь – життєвий шлях”, 35.58kb.
• М. В. Гоголь – знайомий І незнайомий, 139.08kb.
• Николай Васильевич Гоголь. Взалах родительского дома и флигеля размещенная экспозиция,, 74.22kb.
• Идейно-художественное своеобразие поэмы «Мертвые души», 157.25kb.
• Гоголь Николай Васильевич (1809-1852г г.), 62.8kb.
• Александр Александрович Гоголь, Анатолий Семенович Жерненко, Вера Николаевна Софьина, 52.89kb.
• Испания экскурсионная ооо«впм», 850.75kb.

Светлана Леонидовна Себало,

учитель ССШ №301, г.Киев


Гоголь «петербургский» и Гоголь «миргородский»


«Миргород» и «Арабески» обозначили новые художественные миры на карте гоголевской вселенной. Тематически близкий к «Вечерам...» («малороссийская» жизнь), миргородский цикл, объединивший повести «Старосветские помещики», «Тарас Бульба», «Вий», «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», обнаруживает резкое изменение ракурса и изобразительного масштаба. Обыкновенность современной жизни оттенялась колоритностью и экстравагантностью прошлого, однако тем разительнее проявлялась в нем, в этом прошлом, глубокая внутренняя конфликтность (например, в «Тарасе Бульбе» – столкновение индивидуализирующегося любовного чувства с общинными интересами). Мир же «петербургских повестей» из «Арабесок» («Невский проспект», «Записки сумасшедшего», «Портрет»; к ним примыкают опубликованные позже, соответственно в 1836 и 1842, «Нос» и «Шинель») — это мир современного города с его острыми социальными и этическими коллизиями, изломами характеров, тревожной и призрачной атмосферой.

Выход в свет в 1835 сборников "Арабески" и "Миргород" ознаменовал отход Гоголя от романтизма в сторону эстетики нового типа, названной несколько позже «реализмом». Принципы новой эстетики были сформулированы в статье "Несколько слов о Пушкине", вошедшей в "Арабески": «…истинная национальность … состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа»; «…чем предмет обыкновеннее, тем выше нужно быть поэту, чтобы извлечь из него необыкновенное и чтобы это необыкновенное было, между прочим, совершенная истина» [см. об этом: Ю.В.Манн]. Стремление к обыкновенному означало решительную перемену в предмете изображения: вместо сильных и резких романтических характеров – пошлость и безликость обывателя, вместо поэтических и глубоких чувств – вялотекущие, почти рефлекторные движения. Ординарность жизни, однако, в сочинениях Гоголя этой поры обманчива. К примеру, «привычка» двух пожилых людей в "Старосветских помещиках" оказалась сильнее и человечнее самой пылкой романтической страсти. Гоголь продолжает пушкинскую тему «маленького человека» и открывает ее метафизику. «Малость» «маленького человека» несет в себе скрытые бездны. Так, ссора двух обывателей по ничтожному поводу поглотила не только все их интересы, но и саму жизнь ("Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем").

В «миргородском» и «петербургском» циклах все более заявляла о себе фантастика неявная, завуалированная, предельно заземленная, выраженная в мелких деталях быта и поведения персонажей. Постепенно устранялся олицетворенный, «персональный» носитель зла (черт, колдун и т.д.). Иррациональное переключалось в повседневный, будничный, бытовой план, что чрезвычайно усиливало эффект, ибо призрачной становилась сама жизнь. Эта призрачность проявлялась в бесконечном ряду странных, нелогичных, внутренне непоследовательных движений, фактов и явлений, от противоречивых поступков персонажей до обособления и автономности окружающих их вещей, предметов туалета и даже телесных органов. Вещи, вроде бы принадлежащие людям, начинают жить не зависимой от них жизнью.

Сборник «Миргород» имеет подзаголовок: «Повести, служащие продолжением «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Эти два сборника действительно очень похожи: в обоих украинская тематика, романтически-сказочные произведения перемежаются с реалистическими. „Тарас Бульба” повествует о героическом прошлом народа, а «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» – о нравственных пороках современного общества. Впервые в русской литературе была высмеяна ограниченность и пошлость, низость и тупость помещиков. Книга состоит из четырёх повестей – четырёх попыток в классических (античных) жанрах: «Старосветские помещики» – идиллия, «Тарас Бульба» – эпическая песня, «Вий» – мистерия, «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» – сатира.

В "Миргороде", прежде всего, бросается в глаза большая, чем в "Вечерах", зрелость. Слово звучит увереннее, тверже, повествовательная ткань сделалась добротнее, плотнее; замысел находит более полное, совершенное и свободное воплощение. Творческий рост Гоголя необычаен: страницы "Миргорода", поразительны по своей живописи, по творческой выдумке, по богатству оборотов, характеристик. Меньше, однако, стало непосредственности и непринужденной веселости. Видно, серое петербургское небо, холода, туманы, департаменты, чиновники, пришибленный мелкий люд, чванливые сановники поубавили юношеской самонадеянности, надежд, радости и житейская проза заставила трезвее взглянуть на себя. Меньше танцуют гопаков и казачков; прекрасны описания украинских степей, но упоение природой потеряло свою свежесть; веселые парубки и обольстительные дивчата уступили место другим персонажам: Иван Ивановичам и Иван Никифоровичам, старосветским помещикам; глубже сделался подход к изображаемым людям, больше размышлений о них, об их жизни; и смех уже стал терпким, как полынь, и стали чаще вырываться тоскливые признания. Поубавилась и фантастика. Она сохранилась только в повести "Вий" и сделалась более мрачной.

Два мира, мир действительности и мир болезненных, ночных видений и нежити, противоборствуя друг другу, все больше и больше делались в произведениях Гоголя живыми и сближались. В «Вие» заумь, мертвое, нежить победили явь, сделались частью ее. Писатель-христианин не пощадил и "святого места" - церковь. Нежить застряла в ее окнах. Мерзостные «хари» ворвались в жизнь и целиком воплотились. Они заслонили собою простую, грубоватую, но милую чувственность, наивный и простодушный мир.

После "Вия" фантастическое почти исчезает у Гоголя. Правда, оно дает еще о себе знать, в некоторых петербургских повестях: в "Носе", в "Шинели", но оно не имеет там самостоятельного значения, а носит подсобный характер; оно там анекдотично; действительность сама приобретает некую призрачность и порою выглядит фантастичной.

Что-то произошло с Гоголем в 1833 году, когда он писал "Вия". Недаром он сообщал о страшных переворотах, которые все растерзали внутри его и часто не давали возможности работать. Об этих переворотах иносказательно, тщательно зашифровав, может быть, самое главное, и сообщил нам писатель в своей повести "Вий". Это автобиографическая повесть, мрачная повесть. Многое остается в ней и до сих пор еще не раскрытым, о многом можно строить одни лишь догадки, многое требует дополнительных и тщательных исследований; как бы то ни было, автобиографическая сущность повести заключается, на наш взгляд, в том, что "непринужденная веселость", здоровая чувственность, молодая свежесть были побеждены миром Иван Ивановичей, городничими, Хлестаковыми, Чичиковыми и иными свиными харями.

В "Вие" чувственный мир предстал мертвым. Все материальное мертво. Космос – мертв. Красота – мертва. В мертвой вселенной, населенной образинами, живыми на особый лад, как жива смерть, заблудился со своей душой одинокий человек. Если омертвеет его душа, все превратится в один тлен.

Традиционно „Миргород” делят на две части: светлую (І) и тёмную (ІІ). Действительно, если выходить из мотивации персонажей, то легко заметить, что персонажи І части мотивированы любовью: семейство старосветских помещиков – любовью друг к другу, Тарас Бульба – любовью к товариществу. И вместе с тем все без исключения персонажи ІІ части мотивированы негативно, они злобные, низменные, ничтожные. Почему так? Может, они демонические существа? И в подтверждение тому мысли Тиберия Горобца, высказанные в конце «Вия»: «…бабы… – все ведьмы», – рассказчик в конце следующей повести приводит распространённые в Миргороде слухи, будто бы «Иван Никифорович родился с хвостом назади». Однако рассказчик здесь же и опровергает эти слухи, причём – с возмущением. Ведь он, тот же рассказчик, который с первых же слов книги брал на себя «бремя» любви, вынужден любить всех своих персонажей, как отец любит не только «добрых», но и «плохих» своих детей, как сотник в «Вие» любит свою дочь и всячески стремится её оправдать.

В конце концов, заканчивается и «отцовское» терпение рассказчика – он покидает Миргород с досадой и скукой: «Скучно на этом свете, господа!».

Рассказчик, который уже на первой странице решается «сойти на минуту» в мир своих национальных, а впрочем, позабытых им ценностей, остаётся в нём надолго, ведь привела его сюда любовь к этому старому миру: не зря книга начинается словами: «Я очень люблю…». Уже в невинных воспоминаниях «старосветских помещиков» о «старых временах», так же как это было на вечерах у пасечника, начинают оживать старые тени – старые герои – старые мифы. И если любовь привела рассказчика к героико-мифологическому «ядру» его рассказа – «сердцевинных» повестей («Тарас Бульба» и «Вий»), то скука в той реальной «Миргородщине», в которую превратилась славная когда-то «Гетманщина», заставляет его очнуться от прекрасного сна и сказать, наконец, те слова, которыми книга заканчивается: «Скучно на этом свете, господа!» [см. об этом: Гоголь, с.15 ].

Скучно потому, что давным-давно миновали стародавние времена, когда имущество ставилось ни во что, когда все награбленное шло в общий котел; скучно потому, что вместо товарищества, вместо подвигов, героизма, призрения к смерти, сильных страстей господствуют мелкие привычки, дрязги, ссоры, ничтожная вражда из-за рухляди, из-за копейки. Произошло же все это благодаря тому, что жизнь завалена имущественными дрязгами, что люди – собственность, товар делаются алчными и корыстными.

В повести о ссоре двух приятелей свиные рыла и образины нашли впервые свое наиболее реальное и житейское воплощение. Иван Иванович, Иван Никифорович, судья, городничий, Антон Прокофьевич, несмотря на свою обыденность, напоминают рожи, хари, застрявшие в окнах церкви: у Ивана Ивановича голова похожа на редьку хвостом вниз, а у Ивана Никифоровича – на редьку хвостом вверх. Свиные рыла вошли в обиход, обзавелись домами, дворами, мебелью, вещами, заседают в судах, управляют и начальствуют. Все, чем раньше Басаврюки, ведьмы, черти, соблазняли людей: клады, червонцы, красные свитки – тоже приобрело житейский облик мелко- и среднепоместной собственности, "натурально-крепостной, гибнущей в условиях наглого "мануфактурного века". Вот почему стала пропадать веселая непринужденность "Вечеров", и смех делается тяжелым и тоскливым.

Еще не удается как следует, в подробностях разглядеть мерзостные рожи, но они уже мелькают в самой житейской обстановке: в усадьбах, в дороге, на Невском проспекте, в департаментах, в министерствах. Отныне с железной неотвратимостью прикован к ним взор художника.

Контрастом по отношению к провинциальному и столичному мирам стала повесть "Тарас Бульба", в основу замысла которой легло изучение трудов по истории Украины. Погружение в эпическое прошлое, когда «народ» (запорожские казаки) защищал свою суверенность (временные рамки здесь условны – действие пронизано анахронизмами, переплетающими исторические реалии 15–17 вв.), способствовало романтизации образов главных героев. Казаки рисуются здесь единой молодецкой силой, определившей характер европейской истории. В повести чрезвычайно важную роль играет стилизация повествования под поэтику фольклорных украинских песен и русских былин.

Повесть испорчена юдофобством, православием; вторая более поздняя редакция ухудшила произведение, но при всем том "Тарас Бульба" является в литературе до сих пор лучшей исторической повестью. Гоголь с замечательной интуицией проникнул в прошлое Запорожской Сечи, в ее быт, походы, с подлинным мастерством воссоздан ряд характеров. До скульптурности выразителен Тарас. Освещенный багровым пламенем, он поражает своей жизненностью. Он национален [см. об этом: .ua/].

Вторую свою книгу — „Арабески“ – сам Гоголь в шутку определял: „сумбур, смесь всего, каша“. Статьи по вопросам истории, педагогики, литературы, живописи, архитектуры были перемешаны здесь с отрывками из неоконченного „Гетьмана“ и с „петербургскими“ повестями. Возникшая в атмосфере романтических идей книга эта отразила и дальнейшую эволюцию Гоголя в направлении реалистического мировоззрения и метода.

В условиях суровой политической реакции 30-х годов, в условиях реакции идеологической, провозгласившей лозунг самодержавия, православия и реакционно понимаемой „народности“, в годы, когда дворянские литераторы объединились для борьбы с „грязной“ реалистической литературой во имя светских приличий — два замечательных сборника Гоголя были голосом наиболее передовой общественности. Юмористическая наблюдательность, уже в „Вечерах“ сказавшаяся в отдельных характеристиках, теперь распространяется на общественную среду. За единичными характерами раскрывается „пошлость всего вместе“, т. е. пошлость как категория социальная. Гоголь начинает наблюдать ее и в захолустье миргородской усадьбы, и в квартире столичного бюрократа; силой своего смеха он осмысливает и разоблачает пошлость.

Другой элемент гоголевского творчества — его внимание к поэтическому и героическому прошлому Украины — противостоит его комическим изображениям; в казацкой вольнице, в ее борьбе с иноземными захватчиками за свободу родины Гоголь видит противовес ничтожеству и пошлости миргородских и петербургских „существователей“, видит то положительное начало, которого недоставало николаевской России 30-х годов, этой „тенистой реке“, как назвал ее Герцен. Противостоял реакционной современности и новый элемент гоголевского творчества, в „Вечерах“ еще едва намеченный, — „глубокое чувство грусти и уныния“ (выражение Белинского), вызванное наблюдениями и раздумьями над жизненными диссонансами, над „вечным разладом мечты и существенности“ („Невский проспект“).

«Петербургские повести» составляют как бы особый этап в творчестве Гоголя. Еще сильней поблекли краски и цвета. Мир сделался серым, вытянулся однообразными линиями, проспектами. Какая груда домов, людей, колясок, магазинов, вещей, бакенбардов, платьев, носов, советников, жуиров, лакеев! Все громоздится, заслоняет, толпится, назойливо и нахально лезет в глаза, манит. И все в сумерках, во мгле, в туманах; все зыбится, все неверно. "Все перед ним окинулось каким-то туманом; тротуар несся под ним, кареты со скачущими лошадьми казались недвижными, мост растягивался и ломался на своей арке, дом стоял крышею вниз, будка валилась к нему навстречу, и алебарда часового, вместе с золотыми словами вывески и нарисованными ножницами блестела, казалось, на самой реснице его глаз" ("Невский проспект"). Здесь – истоки позднейшего импрессионизма, к тому же в его классической форме. Верно и то, что Гоголь выступает первым русским урбанистом, но урбанистом своеобразным.

«Поэт жизни действительной», Гоголь запечатлел в своих произведениях образ Петербурга, увидев в нём не столько город роскоши и великолепия, сколько город резких социальных контрастов. Писатель горько задумывался над судьбой «маленьких» людей, жителей чердаков, подвалов и рассказал о них. Жизнь и быт бедных лавочников, ремесленников, чиновников хорошо были ему знакомы. Наблюдения над их жизнью и послужили Гоголю материалом для петербургских повестей.

Остриё социальной сатиры направлено здесь не на отдельные недостатки, а на всю систему общественных отношений, на обличие страшных противоречий Петербурга, где настоящим людям нет места, где процветают глупцы, пошляки и взяточники, где человек боится назвать себя человеком.

В «петербургских повестях», в отличие от первых своих повестей, Гоголь не только клеймит частные пороки и недостатки своих героев, а заставляет читателей думать о том, какие именно причины вызывают в жизни появление и забитого, исковерканного Акакия Акакиевича, и потерявшего человеческий облик майора Ковалева.

Невский проспект является здесь главным объектом изображения. Эта «всеобщая коммуникация» олицетворяет собою чиновничье-бюрократический Петербург. Основное впечатление от его облика – «всё не то, чем кажется». Красота Невского проспекта не может скрыть нищеты, бедности трагизма жизни бедняков. Наряду с блеском, великолепием Невского проспекта, где, как иронически замечает Гоголь, «человек менее эгоист, нежели в Морской, Гороховой, Литейной», изображены и бедные заброшенные окраины, где царят беспробудное пьянство, нищета и разврат. «…Он лжёт, во всякое время, этот Невский проспект».

На фоне ложного великолепия Невского проспекта проходит трагедия «бедного, детски простодушного» художника Пискарева. Он умер, не выдержав «вечного раздора мечты с существенностью». Судьба Пискарева типична и трагична. Пискарев гибнет, убедившись в крушении своих иллюзий, в эгоизме и продажности окружавшего его общества.

Невский проспект погубил и другое существо – прекрасную незнакомку. «Толпа звёзд, крестов и всякого рода советников» толкнула её на путь разврата.

Описывая толпу праздного Невского проспекта, Гоголь не раскрывает характеров обывателей, не даёт их внутренних переживаний. Это особый приём, сущность которого состоит в том, что Гоголь берёт лишь одну какую-нибудь особенность облика или туалета и доводит характеристику героя до гротеска. И потому не люди двигаются по улице, а «бакенбарды, атласные, чёрные, как соболь», «усы, которые заворачиваются на ночь тонкою веленевою бумагой», «дамские рукава, похожие на воздухоплавательные шары». Таким приёмом Гоголь ещё более подчёркивает условность и «призрачность» петербургской жизни. Петербург - город, где цену человеку придают вещи, а не мысли и чувства.

В «Диканьке», в «Миргороде» вещи властвуют над человеком, но они спокойны, основательны, незамысловаты, нужны, просты. В "Невском проспекте" все - баловство, роскошь, вещи раздроблены, непоседливы, превратились в мелочь, в шушеру. То же и с людьми. "Необыкновенная пестрота лиц привела его (художника Пискарева) в совершенное замешательство; ему казалось, что какой-то демон искрошил весь мир на множество разных кусков, и все эти куски, без смысла, без толку смешал вместе».

В «петербургских повестях» мечта гибнет совсем, обнаруживая свою иллюзорность и лживость. Правда жизни раскрывается департаментами, надутыми чиновниками, социальным неравенством, властью наглых вещей над человеком, прислужничеством, духовным вырождением...

Близко соприкасается с «Невским проспектом» и другая «петербургская повесть» сборника «Арабески» – «Портрет». В этой повести поставлены два основных вопроса: о развращающей силе золота и о роли искусства в буржуазном обществе.

Так же, как и в «Невском проспекте», Гоголь сталкивает здесь два враждебных друг другу мира: мир богатства и роскоши и мир столичной бедноты.

«Гениальными эскизами» назвал Белинский зарисовки Гоголем быта и жизни бедного художника Чарткова, жизни обитателей чердаков, окраин. «Кажется, слышишь, перейдя коломенские улицы, как оставляют тебя всякие молодые желания и порывы. Сюда не заходит будущее, здесь всё тишина и отставка, всё, что осело от столичного движения».

Вопроса о роли искусства в буржуазном обществе писатель касается и в «Невском проспекте», и в «Портрете». В обеих повестях Гоголь показывает, как вторжение капиталистических отношений в жизнь и разрушающая сила денег губят искусство.

Пискарев умер потому, что не мог активно бороться со злом, источник которого таился в несправедливом строе. Чартков убил свой талант, угождая вкусам богатой публики.

Но, критикуя отрицательные стороны существующего строя, Гоголь не впадает в отчаяние, не разделяет мнения тех, кто считал, что расцвет искусства в прошлом, а не в будущем. Гоголь верил в светлое будущее своей страны, в торжество разума и справедливости.

Но далеко не все произведения Гоголя были по достоинству оценены его современниками. Некоторые из этих произведений воспринимались как бездумные юморески или шалости гения. Такая судьба постигла в своё время повесть о Шпоньке, а позднее – «Нос». Весьма устойчивой репутацией невинной художественной шутки пользовалась «Коляска». Между тем за видимостью шутки здесь совершенно явно проглядывало перо сатирика, далеко не безобидно рисующего быт и нравы провинциального дворянского общества, его крайнюю духовную скудость, его мелочность и пошлость. Персонажи «Коляски», включая и главного её героя Чертокуцкого, – помещики и офицеры – предстают перед нами во многих отношениях как прообразы будущих героев «Мёртвых душ».

Только Белинский правильно и глубоко растолковал значение гоголевского смеха. Впечатление, которое остаётся после чтения повестей Гоголя, говорил Белинский, «комическое воодушевление, всегда побеждаемое чувством грусти и уныния». Это определение Белинского раскрывало особенность гоголевского юмора, где чувствовался «смех сквозь слёзы». «Его повести смешны, – писал Белинский, – когда вы их читаете, и печальны, когда вы их прочтёте. Он представляет вещи не карикатурно, а истинно: в его «Вечерах на хуторе», в повестях «Невский проспект», «Портрет», «Тарас Бульба» смешное переплетается с серьёзным, грустным, прекрасным, высоким» [см. об этом: n.allbest.ru/].

В каждой из гоголевских повестей раскрывается какая-то существенная грань Петербурга, его бытового или общественного уклада. В этом отношении особенно примечательна повесть «Нос». Юмор произведения заключается в том, что, будучи всего-навсего коллежским асессором, Ковалёв мнил себя, особенно с теми, которыми мог хоть немного командовать, настоящим большим чином, нос он задирал слишком высоко. И потому невероятное происшествие – превращение носа в статского советника – заключало злую издёвку над чинопочитателем Ковалёвым. Нелепое происшествие, случившееся с носом коллежского асессора Ковалёва, не так уж выделяется в этом мире, в котором повседневная жизнь полна историй куда более нелепых и трагических. Вся повесть прослоена такими историями, упомянутыми очень кратко, вскользь, полунамёками, без нажима, часто с иронической усмешкой, как это умел тонко делать один только Гоголь. Писатель как бы подчёркивал «призрачность» петербургской среды, её противоречие всем правилам и нормам человеческого существования.

В повести Гоголь развивает приём, которым воспользовался и в «Невском проспекте», – создание образа гиперболизированной характеристикой одной из его черт, – доводит в «Носе» его до гротеска. В мире уже действуют не люди, а предметы, вещи.

Если в повести «Нос» Гоголь рисует высших чиновников, направляет остриё своей сатиры на взяточников и карьеристов, то в «Шинели» он создаёт образы мелких чиновников, бесправных, забитых, изнурённых работой и нищетой.

Акакий Акакиевич – предел того унижения, до которого может быть доведён человек. Только в обстановке самодержавия могла возникнуть такая исковерканная человеческая личность. Нет другой жизни у Башмачкина, кроме переписывания бумаг. Покупка шинели была единственной радостью для Акакия Акакиевича в течение многих лет. И всё это время он носил «в мыслях своих вечную идею будущей шинели». Покупка шинели имела преувеличенно большое значение, потому что вся жизнь Акакия Акакиевича состоит из мелочей. Поэтому потеря шинели для него – трагедия. Эта трагедия становится ещё значительнее и ужаснее именно оттого, что причина её так мелка.

С горьким упрёком говорит автор в повести о бесправии и забитости таких Башмачкиных. «И долго потом, среди самых весёлых минут представлялся ему низенький чиновник с лысиною на лбу, со своими проникающими словами: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете», – и в этих проникающих словах звенели другие слова: «Я брат твой».

Итак, Петербург Гоголя – это город, поражающий социальными контрастами. Парадная красота его пышных дворцов и гранитных набережных, беспечно разгуливающая по тротуарам Невского щегольски наряженная толпа – это не подлинный Петербург. Оборотной стороной этого фальшивого великолепия выступает Петербург – город мелких чиновников и мастеровых с его мрачными трущобами на окраинах, город тружеников – бедняков, жертв нищеты и произвола. Такой жертвой является Акакий Акакиевич Башмачкин – герой повести «Шинель».

Смирение и покорность несчастного чиновника в контрасте с грубостью «значительных лиц» вызывали в читателе не только чувство боли за унижение человека, но и протест против несправедливых порядков жизни, при которых возможно подобное унижение. С большой поэтической силой выражен в «Шинели» гуманистический пафос Гоголя.

В «петербургских повестях» с огромной силой раскрывалось обличительное направление творчества Гоголя. Возомнив себя испанским королём, Поприщин («Записки сумасшедшего») с презрением отзывается о всесильном директоре: «Он пробка, а не директор». Больше того, Поприщин считает себя ничуть не хуже самого Николая I. Встретив на Невском «государя-императора», он лишь для формы, чтобы соблюсти инкогнито, снял шапку.

Даже бессловесный Башмачкин в предсмертном бреду начинает «сквернохульничать, произнося самые страшные слова», которые непосредственно следовали за обращением «ваше превосходительство». Скорбная повесть об украденной шинели, по словам Гоголя, «неожиданно принимает фантастическое окончание».

Подобные решительные поступки совершаются в произведениях Гоголя не только сумасшедшими или в форме фантастического происшествия. Вспомним хотя бы знаменитую сцену избиения самодовольного поручика Пирогова мастеровыми. Любопытно, что много лет спустя Достоевский, перепуганный резким обострением социальных противоречий в России, сослался в «Дневнике писателя» на этот эпизод и назвал его «пророческим»: «Поручик Пирогов, сорок лет тому назад высеченный в Большой Мещанской слесарем Шиллером, – был страшным пророчеством гения, так ужасно угадавшего будущее…».

Резко критикуя дворянское общество, его паразитизм, его внутреннюю фальшь и лицемерие, произведения Гоголя объективно возбуждали мысль о необходимости иной жизни, иных социальных порядков. Как говорил Белинский о «петербургских повестях», «грязная действительность» наводила читателей «на созерцание идеальной действительности» [ см. об этом: n.allbest.ru/].

Гоголь все чаще видел не людей, а "существа", нечто "вещественное" и низменное, стал все чаще и ярче изображать образины. Они были верны природе, но в них и намека не было на что-нибудь духовное. И тут перед Гоголем впервые встал вопрос об озарении изображаемого высшим светом, о положительном идеале. Нельзя рисовать только одну меркантильную действительность, «существователей», погрязших в стяжательстве, в плену у вещей, у мелочи. Как жить с одним этим, когда в душе заложены возвышенные потребности, жажда красоты, когда есть дар гения? В среде большого художника должен гореть священный, очистительный пламень. Он должен уметь находить и изображать чистые и идеальные "фигуры". Художник и ушел в монастырь. Другого места в действительности он не нашел. Не находил его и Гоголь. "Портрет" показывает, что уже в первой половине тридцатых годов у Гоголя были сильны мистические и аскетические настроения; уже тогда он испугался быть только верным природе, устрашился российской нежити и, не находя реального выхода, обратился к религии.

«Петербургские повести» знаменуют обращение писателя от мелко- и среднепоместной усадьбе к чиновному Петербургу. Мастерство Гоголя сделалось еще более зрелым и социально направленным, но, в то же время, и еще более мрачным. Усилились острота пера, сжатость, выразительность, общая экономность в средствах. Замысловатый и фантастический сюжет уступил место анекдоту, манера письма стала более прозаической.

Появление "Миргорода" и "Арабесок" Пушкин отметил похвальным отзывом в «Современнике»: «... Он издал "Арабески", где находится его "Невский проспект", самое полное из его произведений. Вслед за тем явился "Миргород", где с жадностью все прочли и "Старосветских помещиков", эту шутливую, трогательную идиллию, которая заставляет вас смеяться сквозь слезы грусти и умиления, и "Тараса Бульбу", коего начало достойно Вальтер Скотта. Г-н Гоголь идет еще вперед. Желаем и надеемся иметь часто случай говорить о нем в нашем журнале" (1836 год, т. I, стр. 312 - 313).

Обогащая реализм достижениями романтизма, просвещенного абсолютизма, создавая в своём творчестве «сплав сатиры и лирики анализа действительности и мечты о прекрасном человеке и будущем страны», Гоголь поднял критический реализм на новую высшую ступень по сравнению со своими мировыми предшественниками.

Эти произведения великого русского писателя учат нас острее ненавидеть лицемерие и ханжество, продажность и бездушие, помогают бороться за нравственную чистоту и высокие моральные качества человека, строящего новую, счастливую жизнь.


Список литературы:


1. Алтынов П.И. Петербургские повести. - Ленинград: «Детская литература», 1978.

2. Машинский С.И. Художественный мир Гоголя. - М.: «Просвещение», 1979.

3. Ю.В.Манн. Творчество Н.В.Гоголя. - М., 1998.

4. М.В.Гоголь. Всі повісті / Упоряд., авт.. вступ. ст.. та приміт. В.Звиняцьковський. –

К.: Либідь, 2008.

5. n.allbest.ru/

6. .ua/