Владимир Санин. Белое проклятие Повесть

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 12

МЫ С МУРАТОМ СТАНОВИМСЯ ЕДИНОМЫШЛЕННИКАМИ

Сначала мы заезжаем в КСС, контрольно-спасательную службу, к Хуссейну. Доносящаяся из помещения отборная морская ругань звучит как музыка, значит, Олег уже здесь. Спускался он больше часа, используя наименее заснеженные участки, на мульдах натерпелся страху и кроет на чем свет стоит снегопад, лавины и камень, споткнувшись о который он ухитрился вывихнуть указательный палец.

- У мальчика болит пальчик, - сочувствует Надя и легонько бьет ребром ладони по распухшей конечности. Рев оскорбленного в лучших чувствах ишака - и на лице Олега изображается полное недоумение. Он растерянно смотрит на палец, двигает им со слабой улыбкой выздоравливающего, с грацией необученного медведя бросается на колено и целует Надину ручку.

- Валшебница! - восторженно восклицает Хуссейн. - Гения!

- Такого слова нет, - скромно возражает Надя.

- Как нет? - возмущается Хуссейн. - Для мужчины есть, а для женщины нет?

Хуссейн уводит всю компанию к Мариам пить кофе, а Олег докладывает обстановку на склонах. Олег - лавинщик божьей милостью, нюх у него собачий, и меня радует, что наши выводы совпадают в деталях. Мою деятельность он одобряет, только в двух вещах еще более категоричен: во-первых, из дома N23 жильцов нужно изгнать всех до единого и, во-вторых, во что бы то ни стало выловить и запереть в домах всех туристов.

В окно мы видим, как с балкона второго этажа "Актау" на веревке спускаются два туриста.

- Петя Никитенко рассказывает, что Мурат велел закрывать на эти штучки глаза, - жалуюсь я. - Всех не выловишь.

- И нашим, и вашим, - кивает Олег. - На Мурата похоже.

Я звоню домой. Убедившись, что ребенок жив и здоров, мама вкрадчиво сообщает, что у нас гости (только гостей мне и не хватает! То-то же из трубки доносится какое-то отдаленное кваканье) и что меня несколько раз спрашивал Мурат. Я предлагаю маме спустить гостей с лестницы и сказать Мурату, что, если он не научит Юлию жарить яичницу, у него будет гастрит. Выдержав паузу, в течение которой я должен осознать свое легкомыслие и раскаяться, мама сухо роняет, что ждет нас к ужину, и вешает трубку.

Звонить Мурату или не звонить? У него, конечно, сидит Петухов, чрезвычайно нужный и влиятельный человек из того мира, где услуга должна быть оплачена услугой, - принцип, который Мурат свято соблюдает. Он, без сомнения, мечет икру и наверняка заберет у меня вездеход, а там лавинные зонды, лопаты, лыжи, факелы... Не иди навстречу неприятностям, они сами тебя разыщут.

Наши возвращаются. Я пересчитываю их по головам, одной не хватает.

- Ты предусмотрительно поступил, что не пошел с нами, - смеется Надя, - там скликают ополчение: "Все на борьбу с Уваровым!"

- Нам на них... - Олег крякает, смотрит на Надю и, поправив воображаемое пенсне и сложив губы трубочкой, интеллигентно заканчивает: - Пардон, начхать. Езжайте, чиф, маму нужно слушаться.

- Где Гвоздь? - грозно спрашиваю я. - Вася, тебе было поручено не отходить от Гвоздя ни на шаг.

- Он должен был нас нагнать, - оправдывается Вася, - знакомую встретил... на одну минутку...

Я отправляю Османа, Рому и Васю в спасательную экспедицию и приступаю к важному разговору с Хуссейном. Я знаю, что прямого приказа от Мурата Хаджиева он не получил, но во имя нашей дружбы прошу мобилизовать всех своих абреков, моих ребят и дружинников, разбить их на группы и по возможности очистить Кушкол от праздношатающихся. Самых отъявленных и несознательных можно бить, Надя потом вылечит. И сегодня ночью в КСС пусть кто-нибудь дежурит у телефона, именно дежурит, а не спит на диване.

- Тоже сказал - спит, я сам второй ночь в КСС ночую, - обижается Хуссейн.

- Неужели дал Мариам отпуск? - удивляется Олег. - Про Шарля забыл?

- Не забыл, - озабоченно говорит Хуссейн, - со мной Мариам. Отпуск дам, когда дед буду.

- Правильно, - хвалит Олег, - в лавинную опасность ценности должны быть при себе. Чиф, несут Гвоздя, отчаливай спокойно.

x x x

- Выпроводила гостей? - раздеваясь, первым делом спрашиваю я.

Мама делает страшные глаза и, взяв нас с Надей за руки, с улыбкой вводит в комнату.

- Знакомьтесь: Максим, Надя, Алексей Игоревич, Вадим Сергеич.

Мы пожимаем руки, раскланиваемся и любезно говорим друг другу, что нам очень приятно. Академика я узнаю сразу, хотя вместо линялого тренировочного костюма на нем джинсы и мохнатый, похожий на содранную с шимпанзе шкуру свитер, а Вадим Сергеич, щеголь в отличнейшей кожаной куртке (Осману такая обошлась в двух баранов), и есть, должно быть, тот самый композитор, автор шлягеров о любви и дружбе. Гости не из тех, которые стакан водки огурцом закусывают, и мама пожертвовала последней сотней пельменей из морозильника. В свою очередь гости притащили бутылку шампанского и невероятных размеров коробку конфет. Сейчас меня будут обрабатывать, это и без очков видно. Композитор с ловкостью первоклассного официанта откупоривает бутылку, ловко разливает шампанское по фужерам - он вообще ловок, элегантен и смотрится как актер. "К аплодисментам привык, - думаю я, - позер, дамский угодник". Он мне не нравится - чем-то неуловимо похож на Петухова, а эту породу людей, привыкших получать от жизни больше, чем они заслуживают, я не люблю.

- Спасибо, не пью. - Я прикрываю рукой фужер.

- Вы?! - Композитор чарующе улыбается. - Простите, не верю.

- Увы. Еще в детстве, будучи неокрепшим ребенком, я услышал по радио, что алкоголь вреден. Это произвело на меня сильнейшее впечатление. Мама, подтверди.

Мама подтверждает.

- Он еще и не курит, - добавляет Надя. - И чрезмерно для своего возраста скромен в отношении женщин, я бы даже сказала - пуглив.

- Жаль, что вы такое совершенство, - весело говорит академик. - Мы, как принято на Руси, надеялись вас подпоить, чтобы вы под пьяную лавочку снисходительно отнеслись к нашей просьбе.

- Знаю, вы спешите по делам и хотите, чтобы я помог вам попасть в лавину. Их на пути к Караколу всего девять: одна уже сошла, а остальные ждут вашего появления.

- Вот видите, все-таки ждут! - подхватывает композитор. Мурат Хаджиевич заверил нас, что если вы возьметесь... Он очень лестно отзывался о вас, Максим Васильевич.

- Да, мы большие друзья, - говорю я. - Не припомните, как именно отзывался? Или при женщинах неудобно?

- Пожалуй, не очень, - соглашается академик и заразительно смеется, припоминая, видимо, лестные отзывы. - Но если как следует подредактировать...

Мама сжимает губы.

- Мой сын не нуждается...

В чем именно я не нуждаюсь, сказать маме мешает телефонный звонок.

- Да, пришел, - сухо говорит она. И мне шепотом: "Легок на помине". - Максим, пройди в свою комнату.

- Пр-рохвосты! - радостно встречает меня скучающий Жулик. - К черту! Там-там-там!

- Ты куда пропал? - негодует Мурат. - Заткни пасть своему попугаю! Слушай внимательно: если не хочешь, чтобы я забрал у тебя вездеход, отнесись внимательно к просьбе товарища Петухова, ты понял?

- Считай, что отнесся, я уже пригласил его вместе с мадамой - это не я, это Абдул так ее называет - на чашку чая.

- Можешь со своей чашкой чая...

- Хорошо, мама сварит им кофе.

- Павтаряю, если нэ хочешь (ага, уже злится), чтобы я забрал вэздеход...

- Петухов у тебя?

- Да.

- Тогда пошли его к черту, он же ремонтирует только "Жигули", а у тебя "Волга".

Молчание. Мурат подбирает нужные слова, присутствие Петухова его сковывает. И в эти несколько секунд меня озаряет блестящая идея. Она настолько гениальна, что не стоит тратить времени на ее обдумывание.

- Мурат, - говорю я, - раз ты так любишь Петухова, предлагаю честную сделку, баш на баш: я вывожу эту парочку из Кушкола, да еще, если желаешь, академика с композитором, а ты немедленно - слышишь? - немедленно в приказном порядке эвакуируешь всех до единого жильцов из дома двадцать три, скажем, в школу. И не торгуйся, не то я передумаю.

Я с трепетом жду ответа и тщетно пытаюсь дотянуться до халата, потому что Жулик разошелся и, мерзавец, сыплет непристойностями, как бы Мурат не принял их на свой счет.

- Оторви голову своему попугаю! Согласен.

- Немедленно?

- Да.

- Честное слово?

- Да, чтоб тебя разорвало!

- Пусть Петухов разогревает "Волгу" и ждет.

Я торопливо звоню Хуссейну. Ребята, к счастью, еще в КСС, без них мой план полетел бы вверх тормашками. Мне прежде всего нужен Осман. Я дважды повторяю ему инструкцию, убеждаюсь в том, что понят правильно, и иду в гостиную. Здесь стоит хохот, а пунцовая от пережитого ужаса мама лепечет, что прежний хозяин Жулика - грубый и неотесанный мужлан... Я извиняюсь, мне некогда.

- Вам обязательно нужно выехать из Кушкола? - обращаюсь я к композитору.

- Непременно! - Он даже привстает и кланяется. - Авторский концерт... Приглашены Эдита Пьеха, Кобзон, Лещенко... Непременно!

- А вам?

- Честно говоря, расхотелось, - весело признается академик. - Один коллега математик блестяще доказал при помощи уравнений, что на заседаниях наш творческий потенциал представляет собой величину, поразительно близкую к нулю! Пожалуй, останусь и взгляну на ваши лавины, если они и в самом деле пойдут.

- Хорошо. Тогда, Вадим Сергеич, поспешим, нам еще нужно выручить ваши вещи.

x x x

На Кушкол опускаются сумерки, и я с тревогой думаю о том, что Осману не так-то просто будет выполнить свою миссию. Конечно, Олег и Гвоздь его подстрахуют, но все равно не просто. Я мысленно воссоздаю их маршрут, манипулирую вариантами и не могу придумать, как они сумеют миновать здоровый перегиб, где скопилась уйма снега. Но я бы его прошел, значит, должен пройти и Олег. Из всех моих бездельников он единственный, кому я доверяю в деле как самому себе.

А Мурат, что бы я о нем ни говорил, слово держать умеет - у дома 23 две грузовые машины, толпа людей. Подъезжать туда нет смысла, могут растерзать. Представляю, как там сейчас склоняется мое доброе имя.

Я жалею, что посадил композитора к себе, лучше бы он ехал с Петуховым. Как и все обожающие себя знаменитости, он искренне уверен, что оказывает высокую честь рядовому собеседнику, возвышает его своим общением. Ему и в голову не приходит, что рядовой собеседник от всей души желает ему провалиться ко всем чертям.

- Вы, по словам Анны Федоровны, предпочитаете бардов. - Снисходительная улыбка. - Это простительно, дань моде, я тоже под настроение слушаю их не без интереса, хотя порою меня коробит от их непрофессионализма. В наш век узкой специализации...

Я сжимаю челюсти, чтобы не нахамить. Куда там Высоцкому и Окуджаве до его шлягеров!..

-...сочинить хорошую мелодию без высшего образования...

Эх, бугор бы покруче, чтоб ты язык прикусил, мечтаю я, в кювет, что ли, нырнуть? Подумать только, что "Молитва Франсуа Вийона" и "Оставьте ненужные споры" состоят из тех же самых нот, что и его "Я обую босоножки, ты на стук их прибежишь!" Твое счастье, что рядом нет Олега и Гвоздя, они бы живо тебе разъяснили, какое ты...

- Но если у Булата иной раз прослеживается мелодия...

- Вы его знаете? - не выдерживаю я.

- Да, конечно.

- А он вас?

Я все-таки нахамил, и Вадим Сергеич надулся. Ну и черт с ним, ехать нам осталось всего ничего. Успел ли Осман с ребятами? В крайнем случае потяну время, не грех эту братию хорошенько напугать.

У шлагбаума мы выходим. Абдул еще не сменился, он в курсе дела и заговорщически мне подмигивает.

- Палучили разрэшение - пажалуста, мы не бюрократы. - Он поднимает шлагбаум. - Да абайдут вас лавыны!

Я сооружаю озабоченное лицо.

- Ну, решились? Поездка вам предстоит далеко не безопасная, рекомендую серьезно подумать.

В темноте и ангел покажется сатаной, а дорога впереди пустынна, тусклый свет редких фонарей лишь подчеркивает ее пугающую крутизну, да еще мрачные тени нависших скал...

- Нам? А разве вы не с нами? - упавшим голосом спрашивает Петухов. - Мы были уверены, что вы на вездеходе поедете впереди.

Мне смешно, вспоминается чеховский дедушка, которому давали рыбу, и если он оставался жив, ела вся семья. Вадим Сергеич тоже думал, что я поеду впереди, а мадама и не мыслила себе ничего другого.

- Вы такой храбрый! - льстиво говорит она и делает глазки. - Пусть мужчины едут на "Волге", а я с вами, хотите?

Я вежливо уклоняюсь от гонорара, мадама меня не волнует. Вот будь на ее месте Катюша или Юлия... Впрочем, и тогда бы я сто раз подумал, прежде чем лезть в такую авантюру.

- К сожалению, мама отпустила меня всего на полчаса, она сердится, если я прихожу домой позже девяти.

Мадама не сводит с меня многообещающего взгляда.

- К тому же я страдаю куриной слепотой, - добавляю я. - Абдул может подтвердить.

- Курыной, - подтверждает Абдул. - Птица такая, табака делают.

Вадим Сергеич мнется, к таким приключениям он не привык, Петухов тоже заметно скис, но зато мадама тверда и непреклонна. Видимо, она обожает мужа и очень хочет завтра в Краснодаре услышать его голос.

- Чего ж мы ждем? - с вызовом говорит она. - Поехали!

Вадим Сергеич вяло вытаскивает из вездехода свой чемодан и плетется к "Волге", как на Голгофу.

- Подождите, - говорю я, - прошу внимательно выслушать инструкцию.

- Расскажи им, как спасаца, если в лавыну пападут, - советует Абдул. - Мала ли что.

Я тяну резину, долго и нудно рассказываю, советую, пугаю и с удовольствием отмечаю, что Вадим Сергеич вытирает со лба пот, а Петухов нервно закуривает.

- Вы все это излагали на лекции, - обрывает меня мадама. Я могу опоздать на самолет!

Абдул толкает меня в бок: в небе рассыпается ракета.

- Что ж, счастливого пути, - сердечно прощаюсь я. - Рад был с вами познакомиться... Назад!

Грохот, треск, шипение - и в свете фар отчетливо видно, как на шоссе обрушивается огромная масса снега.

x x x

Алексей Игоревич, к которому я начинаю испытывать безотчетное доверие, приходит от моего рассказа в восторг. Он заразительно хохочет и совсем не по-академически бьет себя по ляжкам.

- Ай да Макиавелли, воистину - цель оправдывает средства! Как жаль, что я не поехал, исключительно интересно было бы взглянуть на их лица! Впрочем, - догадывается он, - в тот момент и я бы выглядел не лучше, хотя что другое, а взрыв я бы все-таки распознал.

- Но ведь это обман! - протестует мама. - В твоем воспитании, Максим, увы, есть пробелы. Признайся, что ты поступил дурно.

Я изображаю раскаяние, в которое мама явно не верит, она качает головой и строго смотрит на Надю, которая тщетно пытается сделать серьезное лицо. Что же касается меня, то угрызений совести я решительно не чувствую: лучше обидеть троих простаков на несколько дней, чем на всю жизнь самого себя. Кстати говоря, "золотая лавина" вполне могла не выдержать звуковой волны от двигателя, она находилась в слишком напряженном состоянии, недаром на нее хватило стограммовой аммонитной шашки. И опять же цель оправдывает средства - жильцов из 23-го все-таки эвакуировали! Ну а Петухов, мадама и Вадим Сергеич теперь до конца жизни будут рассказывать восхищенным слушателям, как они из-за своей безумной храбрости чуть не попали в лавину и чудом спаслись от неминуемой гибели. Значит, все довольны, я всем угодил - самому себе, троим чудесно спасенным, Мурату, который отныне чист перед Петуховым, и, быть может, жильцам 23-го, которые уже звонили из школы и просили Надю передать мне самые добрые пожелания, вроде "пусть скорее сломает себе шею" и тому подобное.

А телефон не перестает звонить, я вздрагиваю от каждого звонка - видимо, здорово напряжены не только лавины, но и мои нервишки. Звонят с угрозами анонимные ослы; звонит с докладом Олег: одна семья, дальние родственники Мурата, с его молчаливого согласия, отказалась выезжать и забаррикадировалась; навязывает "встречу у фонтана" Анатолий - барбосы бродят нестреноженные и мечтают взять у меня интервью по личным вопросам (отчетливо слышно хихиканье Катюши); наконец, звонит Мурат, он без труда разгадал мой фокус с "золотой лавиной" и, сверх ожидания, веселится по этому поводу. Спохватившись, он осыпает меня упреками, жалуется, что на него жмут со всех сторон, и всерьез предупреждает, что если через сутки мой прогноз не подтвердится, лавинную опасность он отменит. Что же, буду готовиться к банкротству, мне, как банкиру, которому завтра нечем оплачивать векселя, остается уповать на чудо; только, в отличие от банкира, я не собираюсь стреляться.

Мама, обладающая непостижимой способностью угадывать по глазам состояние ребенка, сочувственно на меня смотрит, но ни о чем не спрашивает - о делах в присутствии посторонних я не говорю. Алексею Игоревичу у нас, кажется, хорошо, уходить не собирается, к тому же ему явно нравится Надя, о неопределенном статусе которой он догадывается. У них нашлось несколько общих знакомых - оказывается, академики иногда тоже ломают руки и ноги. Я пытаюсь возбудить в себе чувство, похожее на ревность, но у меня не получается, и я думаю о том, как было бы хорошо, если бы Надя оказалась моей сестрой, я бы любил ее, как "сорок тысяч братьев любить не могут". Но если я не ошибаюсь и у Алексея Игоревича при виде Нади блестят глаза, то ухаживает он за ней, как полный лопух: начинает рассказывать о проделках своих внуков. До сих пор я что-то не замечал, чтобы подобные приемы производили на молодую женщину неотразимое впечатление.

- Самому младшему, Андрейке, всего два месяца, а он уже вовсю пользуется техникой, - хвастает он. - Алексей, мой сын и тезка, одержим идеей выращивать Андрейку на свежем воздухе, днем и ночью коляска на балконе, а в коляске микрофон, и когда Андрей Алексеевич хотят перекусить или совсем наоборот, его вопли разносятся через колонки по всей квартире. Музыка, Вадиму Сергеичу такую и за сто лет не написать!

Мама даже извелась от нетерпения - так ей хочется поведать, каким смышленым был я во младенчестве.

- Когда Максиму было всего два годика, - ухватившись за паузу, начинает она, - ой, что я говорю, полтора! Он...

-...обыграл в шахматы Ботвинника, - подсказываю я. - Алексей Игоревич, простите за нескромный вопрос, вы очень дружны с Вадимом Сергеичем?

-...он был таким же невоспитанным, как и сейчас, - сухо констатирует мама. - Он собрал все тапочки в коридоре, а мы жили в большой коммунальной квартире, и утопил их в ванной!

- Гм... я бы так категорически наши отношения не определил, - с некоторым смущением говорит Алексей Игоревич. Просто случай сделал нас соседями по номеру. К тому же, честно признаюсь, к музыке довольно равнодушен, в особенности к эстрадной ее разновидности, и когда Вадим Сергеич не без гордости сообщил, что сочинил тридцать две песни, я про себя подумал, что лучше бы он посадил тридцать два дерева и породил столько же детей!

Алексей Игоревич смеется, и мы вместе с ним. Он грузный, веселый и добродушный, в нем есть что-то детское - черточка, которая делает взрослых людей на редкость симпатичными.

- А Вертинский? - с легкой обидой спрашивает мама. - К нему-то, надеюсь, вы равнодушия не испытываете?

- Да, конечно, - торопливо соглашается Алексей Игоревич. Я о нем много слышал.

- О нем? - У мамы вытягивается лицо. - Вы хотели сказать - его? Вертинский не зависит от вкусов, он - лучший из лучших! Я сейчас поставлю вам пластинку, и вы...

Алексей Игоревич без всякого энтузиазма смотрит, как мама хлопочет у проигрывателя.

- Если вы сейчас же не расхвалите Вертинского, - вполголоса говорит Надя, - пельменями в этом доме вас больше кормить не будут.

Мама у меня максималистка, она раз и навсегда определила для себя вершины: лучший роман - "Мастер и Маргарита", лучшее стихотворение - "Враги сожгли родную хату", лучшая невестка - Надя, лучшим сыном мог бы стать Максим, если бы упорно работал над устранением своих недостатков.

- Замечательно, - вслушиваясь, неуверенно бормочет Алексей Игоревич. - Хотя, честно говоря, я думал, что Вертинский мужчина.

- Максим, подай очки, я стала совсем слепая, - жалуется мама. - Вот же он! А Русланову мы поставим потом, Алексей Игоревич, ее тоже нельзя сравнить с некоторыми современными кривляками, которые чуть ли не нагишом пляшут у микрофона.

И тут до нас доносится отдаленный рокот, будто мимо пролетает реактивный самолет.

Мы точно знаем, что никакого самолета здесь нет и быть не может.

Мама замирает у проигрывателя с пластинкой в руках.

Мы бросаемся к окну. В километре слева поднимается снежное облако.

- Третья пошла, - догадывается Олег, и я мгновенно вспоминаю, что в доме N23 забаррикадировалась одна семья.

- Надя, собирайся, - говорю я. - Извините, Алексей Игоревич, дела.

С этой минуты мы с Муратом становимся единомышленниками. Если бы это произошло на несколько часов раньше...

Монти Отуотер совершенно прав: люди - более сложная проблема, чем лавины.

ИЗ КОНСПЕКТОВ АННЫ ФЕДОРОВНЫ

Мама начала свои записи с того времени, как я стал профессиональным лавинщиком. Сначала я относился к ним иронически, так как был уверен, что пороху у мамы хватит на месяц-другой, но затем вынужден был склонить голову перед ее подвижничеством. Вот уже семь лет мама выискивает во всей доступной литературе связанные с лавинами эпизоды, систематизирует их, записывает суждения лавинщиков об их деятельности - словом, как льстиво возвестил мамин любимчик подхалим Гвоздь, стала "нашим лавинным Пименом".

Будучи не слишком глубокими, мамины познания о лавинах энциклопедически обширны, в этом отношении она может любого из нас запросто уложить на обе лопатки; даже Юрий Станиславович, казалось бы, знавший о лавинах все, во время своих наездов в Кушкол не чурался наводить у нее справки. Я же из маминых конспектов черпаю иллюстративный материал для лекций, да и сейчас, когда пишу эти заметки, то и дело листаю общие тетради, заполненные аккуратным маминым почерком. Зная, что я к ним часто обращаюсь, мама время от времени вкрапливает в текст назидания, имеющие большое воспитательное значение, вроде "Главный враг лавинщика - это легкомысленные вертихвостки из туристок" или "Лучший помощник лавинщика в его нелегкой жизни - умная и преданная жена, как у Монти Отуотера".

Интересы повествования побуждают меня обратиться к маминому труду и сделать ряд выписок. Конечно, квалифицированным лавинщиком читатель не станет, да ему это и не требуется, но зато он будет лучше ориентироваться в событиях, о которых узнает из последующих глав.

x x x

Древнегерманское слово "лафина" произошло от латинского "лабина", то есть скольжение, оползень. Епископ Исидор из Севильи (570-636 год н. э.) упоминал "лабины" и "лавины" - кажется, это первый литературный источник.

В фольклоре лавины называют "белая смерть", "белые драконы", "белые невесты" и так далее. Максим рассказал, что однажды, когда на Тянь-Шане Юрий Станиславович чудом ушел от лавины, в которой погибли два альпиниста, он воскликнул: "Белое проклятье!" Мне кажется, что точнее сказать нельзя: воистину "белое проклятье"!

Великий австрийский лавинщик Матиас Здарский, которого Юрий Станиславович ставил даже впереди Отуотера и Фляйга, однажды попал в лавину. Вот замечательное по наблюдательности и силе духа описание, которое он оставил: "В этот момент... послышался грохот лавины; громко крикнув своим спутникам, укрывшимся под скалистой стеной: "Лавина! Оставайтесь там!" - я побежал к краю лавинного лога, но не успел сделать и трех прыжков, как что-то закрыло солнце: словно гигантская праща, около 60-100 метров в поперечнике, на меня опускалось с западной стены черно-белое пятнистое чудовище. Меня потащило в бездну... Мне казалось, что я лишен рук и ног, словно мифическая русалка; наконец, я почувствовал сильный удар в поясницу. Снег давил на меня все сильнее и сильнее, рот был забит льдом, глаза, казалось, выходили из орбит, кровь грозила брызнуть из пор. Было такое ощущение, что из меня вытягивают внутренности, словно лавинный шнур. Только одно желание испытывал я - скорее отправиться в лучший мир. Но лавина замедлила свой бег, давление продолжало увеличиваться, мои ребра трещали, шею свернуло набок, и я уже подумал: "Все кончено!" Но на мою лавину вдруг упала другая и разбила ее на части. С отчетливым "Черт с тобой!" лавина выплюнула меня".

У Здарского было восемьдесят переломов - и он не только выжил, но и через одиннадцать лет снова стал на лыжи!

По сравнению со Здарским Максиму повезло: когда его засыпало одиннадцатой лавиной, Степа быстро его откопал, а через минуту на то место, где был Максим, упало подломленное воздушной волной дерево. Но семь переломов - это тоже много, Максим должен всю жизнь благодарить Надю. Максим вообще очень неосторожен. Как и другие молодые люди, он уверен, что жизнь нескончаема, и меньше всего на свете думает о маме.

Случай с Олегом Фроловым. На него спустили лавину две туристки, которые далеко ушли с трассы на покрытый целиной склон. Я не хочу их ругать, они погибли, бедняжки, но их легкомыслие недопустимо. Олег повел себя очень правильно. Увидев несущуюся на него лавину, он мгновенно сбросил лыжи и палки, прикрыл голову капюшоном и стал делать плавательные движения по ходу лавины. (См. далее выписку из Фляйга). В результате Олега засыпало не глубоко, и его удалось довольно быстро откопать - благодаря оставшемуся на поверхности кончику лавинного шнура. Если бы Олег не потерял сознания, то мог бы освободиться самостоятельно, так как, во-первых, лавина была из сухого снега и, во-вторых, благодаря капюшону дыхательные пути забиты не были.

Ганс Шредер из Инсбрука попал, к сожалению, в лавину из мокрого снега, в "снежный цемент". Мы с Максимом очень переживали, когда узнали о гибели этого прекрасного человека и лавинщика. По моей просьбе Максим перепечатал на машинке в нескольких экземплярах ценные советы Вальтера Фляйга. Олег сказал, что эти советы очень ему помогли. Вот их текст:

"Если спастись бегством нельзя, то... палки прочь и лыжи долой! Они играют роль якоря и, покрываясь снегом, буквально засасывают человека в лавину. Так как в большинстве случаев человек, настигнутый лавиной, падает, то палки, если он их держит за петли, затягивают лыжника в снег вниз головой...

Попав в лавину, нужно всеми силами удерживаться на поверхности и выгребаться к ее краю.

Выполнение правила - держаться наверху и стать невесомым - достигается тем, что делают плавательные движения, причем по течению лавинного потока. Это не позволяет лавине засосать попавшего в нее человека.

Правила поведения человека, попавшего в большую, быстро сходящую лавину... едва ли кто-нибудь сможет выработать... Если удалось удержаться на поверхности, то надо, самому или с чужой помощью, как можно скорее уйти подальше в сторону, чтобы не попасть под повторную лавину. Если же вас засыпало и вы лежите глубоко под снегом, никакой совет не поможет. Рассказывают, что при остановке лавина издает страшный скрип; она "кричит" и, словно клещами или прессом, сжимает тело. При влажном или мокром снеге не напрасно говорят о снежном цементе, который буквально замуровывает человека, не давая ему пошевельнуться. Ни о каком самоосвобождении здесь, конечно, не может быть и речи. Один совет, пожалуй, уместен: никогда не отчаиваться и не терять надежды. Спасение может прийти и через несколько дней. Кричать бесполезно. Звуковые волны не проникают на поверхность, хотя засыпанный хорошо слышит, а часто даже хорошо понимает все, что говорят члены спасательной команды...

Кого постигнет несчастье попасть в воздушную волну пылеобразной лавины, тому трудно что-либо посоветовать. До сих пор еще не установлено, где лучше спасаться - за естественным убежищем, например за скалой, или перед ним... Во всяком случае, нужно закрывать рот, нос и уши... Деревья, которые воздушная волна ломает или вырывает с корнем, редко могут служить защитой, часто они опаснее, чем свободное пространство около них. В любом случае нужно бросаться ничком, зацепиться за что-нибудь и держаться что есть силы.

Во всех случаях засыпанный лавиной человек не должен, более того - не имеет права, терять уверенность в своем спасении. Только мобилизовав всю волю, можно остаться в живых. Отчаявшийся погибает".

Вальтер Фляйг рассказывает о нескольких случаях чудесного спасения. В австрийских Альпах, в окрестностях Хейлигенблота в одну ночь сорвались в долину 11 больших лавин. Одна из них "словно слизнула дом крестьянина Шмидля вместе со всеми обитателями. Пять человек - хозяин, хозяйка и три взрослых сына - погибли, а дочь чудом избежала смерти: воздушной волной ее выбросило из окна дома в снег, в ночную мглу".

Эта же лавина похоронила большую часть поселка, поиски жертв продолжались много дней. "И вдруг на 13-й день (!) поисков спасатели, перерывшие лавинный конус, услышали крик о помощи! Бросившись на зов, они увидели торчавшую из снега белую руку и быстро извлекли молодого рабочего Фрайзеггера, который настолько сохранил самообладание, что смог рассказать о своем приключении. Его завалило в помещении, тело зажало, руку вывернуло к спине. Так он лежал в нижнем белье в кромешной тьме под тонким одеялом, потеряв представление о времени... И вдруг голоса над снегом! Он зовет, кричит, он поет все песни, какие знает, но его не слышат. Так бывает всегда - голос засыпанного не проникает из снежной толщи наружу... Спасатели пришли и ушли, не найдя его... Сколько дней, а может быть, недель он лежит? Ему казалось, что прошло три месяца. Разгребая снег окоченевшими, плохо слушающимися пальцами, он нащупал щепку; торопясь и задыхаясь, он начал сверлить крошечное отверстие вверх. И вот удалось! Свет и воздух! Собрав все свои силы, он поднял голову и в последний раз крикнул, прося помощи у тех, кто оставался в прекрасном, бурлящем жизнью мире... Поистине - воля прокладывает путь!"

А вот что рассказывает о своей лавине Монти Отуотер:

"Мой партнер крикнул: "Смотри!" И я услышал угрожающее шипенье мягкой снежной доски. Снег перед моими лыжами взгорбился, как скатерть, соскальзывающая с наклонного стола. По существу это и было снежное покрывало примерно 400 метров длиной, 50 метров шириной и 100 сантиметров толщиной - лавина в самый начальный момент ее зарождения.

Я оглянулся через плечо. Помню, я подумал: "Ты чертовски рискуешь не уйти отсюда, Отуотер!" Словно вся гора надвигалась на меня - по грубым подсчетам, тысячи тонн ее массы... Я погрузился по колено в кипящий снег, затем по пояс, затем по шею... Очень быстро и внезапно меня дважды перекувырнуло вперед, как пару брюк в барабане для чистки одежды... Боли не ощущалось, была только тряска, вырывавшая из меня мычание при каждом ударе. В этот момент лавина сняла с меня лыжи и тем самым сохранила мне жизнь, отказавшись от рычага, с помощью которого она бы могла скрутить меня... Мои воспоминания об этой лавине кажутся довольно ясными и подробными потому, что это был незабываемый случай. И, находясь в лавине, я продолжал думать и бороться за жизнь. Однако главным моим ощущением было крайнее возбуждение. Вместо сияния солнца и снега в лавине была полнейшая тьма - пенящая, скручивающая, и в ней со мной как бы боролись миллионы рук... Внезапно я снова оказался на поверхности, в лучах солнца. Выплюнув снежный кляп изо рта и сделав глубокий вдох, я подумал: "Так вот почему у погибших в лавине рот всегда бывает забит снегом!" Инстинктивно или в последнем проблеске сознания я сделал отчаянное усилие, и лавина выплюнула меня на поверхность, как вишневую косточку".

Я очень рада, что Монти остался жив. Мы с Максимом очень любим его.

Всего я собрала около сорока таких случаев. Прочитав их описание, Юрий Станиславович со свойственным ему остроумием сказал: "Анна Федоровна, внесите, пожалуйста, дополнение к правилам моего друга Фляйга". - "Какое же?" - спросила я. "Пишите: лучший способ спастись от лавины - это быть от нее как можно дальше".

Blog

Владимир Санин. Белое проклятие Повесть