Geum.ru

Россия на рубеже xx–xxi веков: от империи к свободе

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
Г. Э. Бурбулис

Россия на рубеже XX–XXI веков:
от империи к свободе

Россия сейчас находится в состоянии резко обострившейся потребности сформулировать содержательно­смысловой образ своего будущего, уяснить столь важную для полноценной жизни страны самоидентификацию, понять ту систему базовых ценностей, осваивая, развивая и опираясь на которую можно будет успешно решать наши внутренние проблемы, достойно и правильно позиционировать Россию (ее место и роль) в мировом сообществе. Для такой глубинной и вместе с тем жизненно необходимой работы имеются серьезные предпосылки.

С одной стороны, налицо долгожданная стабильность, позволяющая целенаправленно добиваться практических результатов, опираясь на общественное согласие и потребность в конструктивном сотрудничестве различных профессиональных, социальных и возрастных групп.

С другой стороны, необходимо констатировать, что определение ближайших и долговременных стратегических целей развития России не стало до сих пор предметом чрезвычайно важного, прежде всего интеллектуально­нравственного, коллективного поиска. Настойчивое желание государственной власти самостоятельно выработать систему ценностей и предложить ее обществу в готовом виде на самом деле не становится идейно­консолидирующей и, самое главное, социально­мобилизующей задачей. В десятках и сотнях публикаций, где обсуждаются коренные вопросы российской действительности — откуда мы? кто мы? где мы? куда мы? — где осмысливается проблема судьбы России в современном мире, места и роли в этой судьбе личности, власти, социальных субъектов, снова и снова воспроизводятся типичные и многократно повторявшиеся в российской истории способы деструктивно отстаивать наиболее желанные авторам взгляды, идеи и убеждения. Социально­политическая стабильность не только не отменила глубинной борьбы мировоззрений, которая продолжается сегодня в нашей стране, а напротив, даже стимулировала явную конкуренцию доктрин, носители которых с разной степенью настойчивости и убедительности апеллируют каждый к своему сегменту населения России. Печально, что эта «конкуренция» превращается подчас в спекулятивный торг по принципу «чего изволите…». Конструктивный диалог между представителями различных мировоззренческих позиций, тех или иных концептуальных программ или системно выраженных доктрин практически отсутствует. Культура такого диалога низка, личностная и корпоративная готовность к нему развита слабо. Не прояснена до сих пор и исходная методологическая основа для такой работы.

I

Анализируя исторические процессы, я полагаю, следует придерживаться следующих принципов:

1) в историческом анализе, к сожалению, окончательной истина не бывает, существует исследовательская вариативность;

2) разумеется, в деле оценки исторического процесса совершенно необходима установка на выявление некой «генеральной линии», но всегда нужно быть осторожным, когда, отыскав эту «генеральную линию», мы начинаем, опираясь на нее, делать выводы, связанные с актуальными событиями;

3) понятно, что исторический процесс носит долговременный характер, и очевидно сегодня признание его нелинейности, то есть альтернативности. Но историческая альтернативность хронологически может фиксироваться тысячелетиями, столетиями, эпохами, а может и десятилетиями — в зависимости от того, с какими историческими темпами мы имеем дело;

4) нужно постоянно иметь в виду, что исторический анализ не может быть содержательным, если не обеспечено системное комплексное осмысление таких фундаментальных составляющих жизненного процесса, как экономика, политика, культура, наука, религия и так далее. И всякий раз, пытаясь выявить экономическую либо нравственно­духовную или интеллектуальную составляющую, а тем более тенденцию, мы будем в своих выводах всегда «спотыкаться» о неизбывные вопросы: где, при каких обстоятельствах, в силу каких групповых интересов или личных пристрастий были приняты те или иные тактические или стратегические политические решения;

5) несомненно и то, что история России XX–XXI века не может быть аргументированно оценена без системного анализа того, как она в тот или иной период была вписана в «мировой процесс».

На основе этих в принципе тривиальных предпосылок я сейчас самым тезисным и проблемным образом ­сформулирую основные идеи моего выступления на тему «Россия на рубеже веков: от империи к свободе».

II

То, что происходит сегодня в современной России, и то, чему посвящена наша конференция, я определяю для себя достаточно уверенно как процесс исторического перехода «от империи к свободе», несмотря на то что «свобода» и «империя» — разные реальности, и понятия, их выражающие, нуждаются в уточнении параметров предметного и ценностного определений.

Свобода — это такая базовая ценность, которая в ценностной иерархии обусловливает мировоззренческую позицию человека. Мне наиболее близок подход, когда свобода рассматривается как «способность человека овладевать условиями своего бытия». Человек свободен тогда, когда он преодолевает зависимости, когда он осознанно выбирает, что ему делать, как поступить, ориентируясь на внутренние познавательные, нравственные, волевые ресурсы и преодолевая влияние внешних природных факторов или давление социальных сил. Не может быть устойчивого стремления к свободе, если нет способности и возможности для самоопределения.

Научно­исторически трактовка понятия «свобода» претерпевала множество метаморфоз. Укажу мою интерпретацию некоторых «сюжетов», отражающих типичные определения свободы.

1. Мне кажется, до тривиальности очевидная связь свободы и необходимости должна обрести дополнительные содержательные уточнения. Речь идет о возможности по­новому осмыслить истоки и ресурсы мировоззренческого понимания свободы с точки зрения социокультурных оснований человеческого бытия. Благодаря такой позиции мы можем разглядеть новые грани в определениях свободы, которые были сформулированы в классической философии. Свобода, как правило, трактуется как действие, совершенное:

а) со знанием и пониманием объективных ограничений,

б) по собственному изволению (не по принуждению),

в) в условиях выбора возможностей и

г) в результате правильного (должного) решения благодаря разуму человека, его способности совершать свой выбор в своих устремлениях к добру, к благу.

Особенно значима для нас классическая характеристика свободы как действия, производимого согласно истинному и должному решению. Здесь заключена важная идея возвышения свободы от произвола к творчеству, к самотворчеству, к социальному творчеству. Традиционным стало в этой связи различение свободы негативной и свободы позитивной.

2. Безусловно, существенным при определении свободы является акцент на потребности и способности человека — потребности действовать в своих интересах и способности овладевать условиями своего бытия, преодолевая зависимости природных и социальных сил, сохраняя и развивая возможности для самоопределения, саморазвития в выборе способов поведения. В этом своем качестве свобода выступает одной из универсальных характеристик гармонизации человеческого бытия.

3. Вопрос о свободе всегда является одним из важнейших в определении человеком своих позиций, жизненных ориентиров и деятельностных устремлений. Ведь чтобы быть способным достичь некоторых целей, произвести какие­то действия, человеку необходимо иметь доступ к составляющим эти действия ресурсам. В этой связи было бы интересно рассмотреть сложную судьбу либеральной программы мироустройства, прежде всего потому, что конкретный человек в пространстве XXI века воспринимается диаметрально противоположно: и как фатально ущемленное существо, затерявшееся в бездне вселенской глобалистики, и в это же самое время он признается единственным созидательным субъектом глобального мироустройства.

4. Существенной для меня является метафора о ликах свободы. Выделяя разные «лики свободы», безусловно, можно уяснить много интересного и полезного, потому что даже такой перечень определений­проявлений свободы, как «жизненная ценность», «норма права», «цель общественного развития», «личностная волевая установка», «утопическая идея», «психический синдром», демонстрирует фундаментальную человеческую особенность, которую можно предпосылочно определить следующим образом. От того, как человек переживает свободу в качестве своей сущностной «силы», как он понимает свободу в качестве важнейшей своей ценности и цели, как способен действовать в достижении этой цели содержательно, зависит пространство человеческого в человеке, пространство человеческого в обществе, пространство человеческого в государстве.

III

Что касается сущности империи, то общеизвестно исходное определение ее как монархического государства во главе с императором, которое включает в свой состав (нередко путем завоеваний) территории других народов и государств, или как крупного государства, имеющего обширные колониальные владения, образованного метрополией и ее колониями. Но в наше время это предметное определение мало что объясняет. Имперская сущность, утратив признак территориального влияния, трансформируется в болезненную жизненную установку. Эта современная тенденция опасна, она воспроизводит «имперскость» в отсутствие территориального признака империи и значительно сужает пространство человеческой свободы. И это, на мой взгляд, сущностная тенденция сегодняшнего состояния России.

Вчера участникам конференции представлял свою книгу «Гибель империи» Е. Т. Гайдар, сегодня Р. Г. Пихоя подарил мне двухтомник, посвященный «закату империи». Как бы я ни уважал моих друзей­соратников, мне кажется, что спешим мы с такими выводами: и «гибель», и «закат» не так очевидны, как этого нам хотелось бы. Я думаю, что сегодня и наша страна, и каждый из нас в ­одинаковой мере имеют некоторую сложную ситуацию выбора: у России есть перспектива стать страной свободной, но есть и угроза вернуться к опасным имперским традициям. Меня волнует эта современная развилка: или движение к современному свободному обществу и демократическому государству, или сползание назад и болезненный имперский синдром: «Мы были столь великими, столь значимыми в мировом сообществе, что надо любой ценой это величие и эту значимость восстановить».

У всякой империи есть несколько базовых оснований.

Первое основание — это так называемое тело империи: территория, которая управляется по определенным законам. Тело российско­советской империи сегодня во многом утрачено. Иногда говорят: «Надо во что бы то ни стало вернуть страны бывшего Советского Союза в наш ареал и ни в коем случае на этом геополитическом направлении не уступать». Я отвечаю: да, но не вернуть, а организовать взаимовыгодное сотрудничество и не по формуле «Мы вам скажем, как жить», а на базе экономической, культурной, если хотите, политически творческой комплексной системы взаимодействия и взаимозависимости.

Второе основание империи — это имперское сознание. Именно имперское сознание продолжает сегодня настойчиво, подобно вирусу, распространяться в нашей общественно­политической жизни. А имперское сознание — всегда сознание амбициозно­травмированное. Имперское сознание — это всегда: есть метрополия, и есть колонии; есть власть — безусловно авторитетная и авторитарная; есть «старший» среди народов и «младшие».

И, наконец, третье основание империи — имперская власть, чаще всего представляющая собой некое целенаправленное поглощение полномочий и их концентрацию у одного властного субъекта. Более того, у имперской власти всегда есть на выбор два возможных ориентира относительно того, на чем должно зиждиться господство: военная мощь и экономическое развитие. Беда нашей родины Советского Союза, социалистической империи, заключалась в том, что как империя он акцентировал свою мощь прежде всего на военно­политической сфере, тем самым истощив себя настолько, что уже невозможно было обеспечивать нормальную жизнь собственного населения. Формула «все империи рано или поздно погибают» оказалась верна и на этот раз.

IV

Примечателен такой исторический эпизод: Бисмарк, хорошо знавший Россию, однажды сказал, что коммунистическая идея очень интересна и увлекательна, главное, надо выбрать страну, которую не жалко. Наша страна попыталась реализовать эту «интересную и увлекательную» идею, но при этом мы понимаем, что судьба мирового сообщества в ХХ веке существенно определялась именно тем, как развивался Советский Союз. Но если индустриализация превращается в милитаризацию, если вынужденная мобилизационная форма правления страной превращается в тоталитарный режим, если героическая, священная победа в Великой Отечественной войне в то же время была связана с тем, что сама Вторая мировая война исторически возникла не без участия советского тоталитарного режима, то понимание взаимосвязи всего этого требует от нас анализа с опорой на те системные принципы, которые были указаны в начале выступления.

Кроме того, столь фундаментальные вопросы не могут обсуждаться без некоторого предварительного уточнения тех позиций, в рамках которых сегодня в нашей стране осуществляется мировоззренческий выбор.

В умонастроении российских граждан сегодня можно условно и предельно обобщенно выделить несколько позиций, которые, на мой взгляд, дают возможность представить основной спектр идейных предпочтений и устремлений.

На одном фланге этого спектра — либерально­романтическая позиция. Установки ее носителей известны: нет у нас будущего без массового освоения современных европейских, западных ценностей. Эти ценности просты и очевидны для понимания: частная собственность, свобода слова, права человека и управление по законам ­демократии, — но крайне сложны для практической реализации в реальностях нашей российской жизни. Ведь для одних россиян свобода — это внутренняя ответственность, для других — воля и вседозволенность; для одних демократия — это культура диалога, законность и толерантность, для других — право агрессивно­послушного большинства; для одних социальный идеал — чтобы не было бедных, для других — чтобы не было богатых; для одних свобода слова — это плюрализм мнений, для других — отсутствие всяких ограничений и безответственность.

На противоположном фланге — имперско­ностальгическая позиция. Она имеет глубокие исторические царско­советские корни, она в порах нашей социальной психологии. В последние годы она становится динамично воспринимаемой, и, к сожалению, по разным признакам эта позиция обретает черты государственной идеологии. Мне кажется, что на эту тенденцию мы все вместе — и ученые, и политические деятели, и в исследовательской деятельности, и в образовательном процессе — должны обращать внимание, поскольку она наивно торжествует при забвении ближайших исторических уроков, которые мы получили в результате распада Советского Союза. И вообще, по большому счету, последовательный анализ современной российской действительности, на мой взгляд, невозможен, если мы не получим хотя бы какие­то определенные выводы о причинах распада Советского Союза в конце ХХ века и о причинах Октябрьской революции и большевистского переворота в начале ХХ века. Если эти два исторических истока замалчиваются или трактуются легковесно и неопределенно, очень трудно серьезно обсуждать текущую ситуацию в современной России.

Третья позиция, которая доминирует в нашем российском обществе как среди некоторой части интеллектуальной элиты, так и среди населения, — это консервативно­патриотическая позиция. Она связана с устойчивой социологической закономерностью, выражающейся в том, что значительная (до 30 %) часть населения в любом государстве принимает в своих жизненных предпочтениях позицию действующей государственной ­власти независимо от того, каковы реальные достижения этой власти. Вот такой психологический, социально­нравственный консерватизм и послушный патриотизм: власть — она такая, какая есть, но мы будем с нею, будем за нее, поскольку непонятно, что произойдет, если что­то изменить.

Есть еще четвертая позиция: я ее определяю как персоналистски­прагматическую. Это достойный слой весьма симпатичных людей разных профессий, разного достатка, которые последние 15 лет ориентированы на твердую экзистенциалистскую установку опоры на собственные силы. Суть этой позиции: власть всегда своенравна, продажна, доверять никому нельзя — ни левым, ни правым, ни державникам, ни либералам, но жизнь — это твои личные усилия, твоя личная позиция. Для этих людей важна задача профессионального успеха, они дорожат компетентностью, у них есть своя нравственность — она запрещает им вовлекаться в какие­либо публичные политические действия, у них аллергия на привычные формы социальной активности. Вместе с тем они очень дорожат собой и людьми, себе подобными. Если они сделали бизнес, то сделали его честно, своими руками и никому его не отдадут. Если они с какими­то микрокорпоративными сообществами общаются, то там существует нравственная цензура: они не допустят к себе казнокрада, шулера или олигарха, у которого богатства нажиты «ловкостью рук» или выгодными связями.

Для вдумчивого анализа смысло­жизненных позиций, конкуренция которых сегодня наблюдается в нашей стране в рамках фундаментального исторического перехода «от империи к свободе», можно дополнить четыре перечисленных еще двумя, построив систему координат, в рамках которой может сориентироваться каждый из нас. Содержательно эта система координат состоит из трех «блоков» взаимосвязанных жизненных позиций:

— имперско­реваншистская  державно­ностальгическая позиции;

— консервативно­патриотическая  персоналистски­прагматическая;

— либерально­романтическая  либерально­прагматическая.

Хочу обратить внимание на то, что наиболее зримо сейчас востребованы, на мой взгляд, две предельные: с одной стороны, имперско­реваншистская, с другой — либерально­прагматическая.

Конечно, такая предельно обобщенная нестрогая типология в принципе недостаточна. Если каждый из нас задумается, к какой позиции он принадлежит, то окажется, что мы внутри себя очень подвижны и в этом плане неопределенны. Вроде бы никто не против либеральных ценностей, но ведь посмотрите, народ российский их не принимает. Кто против крепкой современной российской государственности? Поэтому державности, может быть, надо немного добавить. А кто против стабильно­сти? Она же очень хороша, поэтому ею надо дорожить и в этом смысле быть патриотом своей страны, то есть не допускать, чтобы ее ввергали в какие­то испытания. Иными словами, при всей заведомой упрощенности и условности выделения этих позиций необходимо учитывать то, что они, подвижно сосуществуя во взглядах, убеждениях и оценках одного и того же человека, могут в каких­то особых для него жизненных ситуациях парадоксальным образом причудливо перетекать одна в другую.

И в то же время, мне кажется, что основная точка отсчета, от которой в наибольшей мере формируется ответ на вопрос, как мы движемся от империи к свободе, здесь отражена и возможно определить тенденцию, которая закладывается на ближайшее будущее.

V

Все сказанное означает, что должна быть предложена иная система координат, иная парадигма, иная методология выработки столь желанной качественной долговременной программы, отвечающей реальным интересам России как страны (в единстве интересов и государства, и общества, и личности), которая, устанавливая качественно новые условия жизнедеятельности, способна была бы преодолеть исторически, казалось бы, неизбежный разрыв между типичными мировоззренческими позициями, существовавшими в нашей истории и продолжающими непримиримую борьбу между собой сегодня. Идея проста: и империалисты­державники, и либералы­демо­краты, и консерваторы­прагматики — все апеллируют к Родине, к России. Но если так искренне мы относимся к своей стране, давайте, учитывая все согласия и разногласия, которые сегодня есть на этой мировоззренческой основе, попробуем разработать программу развития России, которая бы объединяла уважаемых ученых­историков, изнурительно конкурирующих экономистов, но самое главное — нас: философов, политологов, деятелей гуманитарной культуры. «Не причесывать» друг друга, но найти этот высший критерий, потому что, пока мы спорим и думаем, иногда убедительно, иногда нет, страна может снова оказаться в котле разрухи, которая начинается, как правило, «в головах», с того, что у нас в умах, в наших убеждениях и предубеждениях.

Давайте осознаем раз и навсегда: наш желанный путь «от империи к свободе» — это прежде всего наша способность к толерантной ответственности за свою жизнь, за судьбу нашей Родины— России.

И последнее. У меня есть деловое предложение к Фонду первого Президента России, к Уральскому центру Б. Ельцина, к Уральскому государственному университету: давайте сделаем такую конференцию постоянно действующей и договоримся ее проводить один раз в два года. Почему? Во­первых, потому, что судьба России будет нашей вечной проблемой и сделать быстро какие­то серьезные выводы о перспективах развития страны, точно определить «вектор перемен» нам пока не под силу. Во­вторых, когда мы стремимся научно анализировать нашу историю, стараясь выявить ее истоки и те тенденции, которые сказались на событиях конца ХХ века, — это, безусловно, важно. Но при этом еще более важно уяснить, на какой мировоззренческой основе и с какими исходными методологическими принципами мы сумеем сделать эту работу содержательной и убедительной.