Сорокин П. А. С 65 Человек. Цивилизация. Общество / Общ ред., сост и предисл. А. Ю. Согомонов: Пер с англ

Вид материала

Документы

Содержание Наказание и награда

Подобный материал:

• Альбер Камю "Бунтующий человек" / Пер с фр.; Общ ред., сост предисл и примеч. А. Руткевича, 4089.3kb.
• Вебер М. Избранные произведения: Пер с нем./Сост., общ ред и послесл. Ю. Н. Давыдова;, 402.04kb.
• Альбер Камю. Бунтующий человек, 4090.9kb.
• Альбер Камю. Бунтующий человек, 4089.34kb.
• Бурдье П. Социология политики: Пер с фр./Сост., общ ред и предисл. Н. А. Шматко./ М.:, 2893.41kb.
• Макс Вебер, 1158.7kb.
• Протестантская этика и дух капитализма (1905), 3601.19kb.
• Вертгеймер М. В 35 Продуктивное мышление: Пер с англ./Общ ред. С. Ф. Горбова, 4246.83kb.
• Вебер М. Избранные произведения: Пер с нем./Сост., общ ред и послесл. Ю. Н. Давыдова;, 393.46kb.
• Рич Р. К. Политология. Методы исследования: Пер с англ. / Предисл. А. К. Соколова, 6313.29kb.

НАКАЗАНИЕ И НАГРАДА

§ 1. Наказание и награда и их связь с преступлением и подвигом

Простейшее определение наказания будет гласить: наказание есть акт, или совокупность актов, вызванных преступлением и представля­ющих реакцию на акты, квалифицируемые как акты преступные. В pendant к этому определение награды будет гласить: награда есть акт или совокупность актов, вызванных подвигом и представляющих реакцию на акты, квалифицируемые как акты услужные¹.

¹ Во избежание недоразумения подчеркиваю, что реакция индивида на какой-нибудь акт будет карой лишь тогда, когда он этот акт --- причину — квалифици­рует именно как акт преступный, удовлетворяющий всем условиям преступления, главнейшие из которых указаны ниже... Если же дан акт, хотя по виду и похожий на акт преступный, но почему-либо в сознании воспринимающего его индивида не могущий быть таковым, то совершенные последним акты — реакции не являются карательными актами, актами "возмездия и воздаяния". Пример: сума­сшедший, совершивший акт поджога, вызовет со стороны меня ряд реакционных актов по его адресу, состоящих в том, что я отберу у него спички и, допустим, изолирую его от общества, но эти акты не будут карой, раз я поступок его считаю не "преступным" по существу, а его "невменяемым". У меня нет ни злобы к ним, ни оскорбления, причиненного ими, а потому нет и кары с моей стороны. Если же я реагирую, го только с педагогическими целями: исключить условия, при которых они могли бы повторить тот же акт. Иное дело, если те же акты совершили "с умыслом" вменяемые субъекты. Тогда у меня налицо оскорбление, злоба и вообще квалификация их актов преступными, поэтому и ряд мер и моих актов, например, задержать, обругать, избить и т. д., будут уже не чем иным, как карой (см. ниже).

То же применимо и к наградному акту.


Что всякое наказание и всякая награда представляют какой-нибудь акт (физический или психический, безразлично) — это само собой очевидно. Но не менее очевидно, что не всякий акт может быть карательным или наградным актом, а только акт, обладающий специфическим признаком.

Каков же тот логический момент, который простой акт делает карой или наградой! Таким логическим моментом является именно то обсто­ятельство, что кто-нибудь совершает этот акт как реакцию на поступки, кажущиеся ему преступными или "услужными". Именно в том, что определенный акт индивида вызван преступлением или подвигом, имен­но в этом обстоятельстве лежит логическое условие бытия кар и наград¹ Все другие указывавшиеся признаки кар и наград не могут быть от­несены к числу конституирующих признаков². Например, общераспрост­раненное утверждение, что всякая кара состоит в наложении на преступ­ника страданий и лишений, а награда — в наложении известной суммы удовольствий, наслаждений и выгод, само по себе неприемлемо. Непри­емлемо потому, что не все страдательные акты — акты карательные и не все акты, доставляющие удовольствие, акты наградные. Можно причи­нить человеку страдание, но оно может и не быть карой. Например, причинить "страдание любя", ради пользы любимого человека; врач часто при операциях причиняет страдание, но едва ли кто будет его акты называть карой; точно так же взимание податей с бедных часто причиня­ет им страдание, но едва ли эти акты они осознают как акты каратель­ные; исполнение ряда "прав" часто неразрывно связано со страданием для "обязанного", но он не квалифицирует акты правомочной стороны как акты карательные. Наконец, кто-нибудь может случайно, по неведе­нию толкнуть, ранить и искалечить другого, то есть причинить ряд лишений и страданий, но едва ли кто-нибудь назовет акты первого карой. То же, mutatis mutandis³**, применимо и к удовольствию и насла-

¹ В силу сказанного мы не можем не согласиться здесь с Н. С. Таганцевым. подчеркивающим тот же момент при определении наказания. И для него "только те меры, которые принимаются государством против лиц, учинивших преступные деяния, вследствие такого учинения, — могут быть отнесены к карательной деятельности государства". Но само собой разумеется, что для нас наказание не ограничивается государственными карами, а равно и многое из того, что уважаемый криминалист считает квазинаказаниями, с нашей точки зрения будет подлинным наказанием.

² Кроме этого, различия между актом преступным и карательным само собой разумеются. Между ними в психике одного и того же индивида существует еще психологическое различие, сводящееся к следующему. Если я представлю себя совершившим к.-н. преступление, например убийство кого-нибудь, то мой акт teo ipso * есть акт морально-отрицательный и таковым квалифицируется мной. Иначе обстоит дело тогда, когда, например, я в ответ на преступный акт кого-нибудь, заключавшийся в посягательстве на мою жизнь, в порыве злобы,
самозащиты и отмщения убил бы его... В этом случае многие люди акт убийства-наказания не квалифицировали бы как "морально-отрицательный", а рассматри­вали бы его как акт справедливого воздаяния и возмездия... По крайней мере таковым он осознавался большинством кодексов, их составителей и рядом лю­дей, в частности, творцами теории возмездия и справедливости. Но, допуская даже, что это так переживается всеми, все же не эта черта является искомым логическим моментом. Сами понятия возмездия и воздаяния требуют условия,
предшествующего воздаянию. Воздавать и мстить можно лишь за что-нибудь. Таким "что-нибудь" и является момент реакции на преступление. Следовательно, и при этом допущении этот момент играет решающую, а не второстепенную роль.

* тем самым (лат.).

^{3 *}* соответствующими изменениями, внеся необходимые изменения (лат.).


ждению по отношению к награде. Не они простой акт превращают в акт наградной, а именно то, что последний есть реакция на подвиг.

Но страдание, лишение и вообще зло, с одной стороны, и удовольст­вие, наслаждение и благо — с другой, не являясь условиями, конститу­ирующими наказание и награду, все же весьма тесно связаны с ними в том смысле, что карательный акт почти всегда есть акт, причиняющий преступнику страдание и лишение (зло), а наградной — удовольствие, выгоду и благо.

Суть дела здесь заключается в следующем. Как уже во второй главе при характеристике наших реакций на различные поступки других людей было отмечено, акты, квалифицируемые нами как акты преступные, всегда являются для нас "оскорблением" и вызывают в нас некоторую "обиду", неприятность, вражду и злобу по отношению к себе; они отталкивают нас от себя. Эти враждебность и неприятность неизбежно переходят и на субъекта преступления, то есть на того, кто совершил этот акт... Он становится в наших глазах "преступником", "врагом" и вообще лицом, акты которого перестают быть терпимыми. Это пси­хическое переживание вражды и злобы по его адресу неизбежно проявля­ется и в наших действиях, вызванных преступлением. Они, реализуя эту вражду, неизбежно принимают характер отрицательный, направленный и на причинение преступнику страдания, зла и вообще "отмщения за обиду", за преступление. Можно не иметь никакого намерения причи­нить зло кому-нибудь, например, убить кого-нибудь, но раз этот кто-нибудь совершит акт или ряд актов, кажущихся нам преступными, то вражда, а иногда и ненависть (при преступлениях, кажущихся особенно тяжкими), вызываемые преступлением, неизбежно объективируются в актах, отрицательных по адресу преступника. Этим и объясняется ряд совершенно неумышленных убийств, увечий и т. д., которыми "оско­рбленный" реагирует по адресу "оскорбителя" или преступника. В слу­чае преступлений, кажущихся кому-нибудь особенно тяжелыми, враж­дебность может принять форму страшной ненависти и разрядиться в ряде актов, называемых убийством, побоями и т. д. Великий сердцевед Достоевский в своих романах дает тысячи примеров, прекрасно иллюст­рирующих эту связь оскорбления, вызываемого преступлением, с непри­язнью, возникающей на почве оскорбления. А эта неприязнь разряжает­ся самопроизвольно в формах страдательных для преступника.

Для Дмитрия Карамазова поведение отца было поведением преступ­ным по его адресу. Отсюда — его враждебность к отцу. Враждебность переходит в ненависть. Отец и его поведение становятся в "его глазах" отвратительными. "Как можешь ты говорить, что убьешь отца?" — спрашивает Митю Алеша. "Я ведь не знаю, не знаю, — отвечает первый, — может, не убью, а может, убью. Боюсь, что ненавистен он вдруг мне станет своим лицом в ту самую минуту — ненавижу я его кадык, его нос, его глаза, его бесстыжую насмешку. Личное омерзение чувствую. Вот этого боюсь, вот и не удержусь". А далее Достоевский так описывает сцену, когда Митя стоял под окном отца в роковую для него минуту. "Личное омерзение нарастало нестерпимо. Митя уже не помнил себя и вдруг выхватил медный пестик из кармана"¹... Эти и подобные сцены великолепно иллюстрируют механизм психических переживаний, вызываемых преступлением, с одной стороны, и наказанием как актом страдательным по отношению к преступнику — с другой...

Причинный ряд здесь таков: 1) акт — преступление; 2) оно вызывает

¹ Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. Т. 2. С. 469-470.


психические переживания оскорбления, оскорбление — неприязнь (враж­ду, злобу, ненависть) и 3) они спонтанно разряжаются в ряде актов, наносящих преступнику тот или иной вред или страдание. Такова связь карательных актов с актами, причиняющими преступнику страдание...

То же нриложимо и к связи наградных актов с актами, приносящими "подвижнику" удовольствие и вообще благо... Подвиг квалифицируется нами всегда как нечто положительное и возбуждает как по отношению к "услужным" актам, так и по отношению к "подвижнику" "симпатичес­ки-притягательное" переживание, имеющее разные степени, начиная с простой симпатии и простого "одобрения" и кончая "благоговением, восхищением и восторженностью". Эти "положительные переживания" неизбежно выливаются и в положительные по отношению к "преступ­нику" акты (награда).

Как "страдательность" кар может иметь различные степени в зави­симости от "низости" преступления (простое неодобрение, выговор, словесные оскорбления, имущественные лишения, арест, удары, увечья, убийство и т. д.), так и "благая положительность" наград может иметь такие различные степени, в зависимости от "высоты" подвига (простое одобрение, словесная похвала, вещественные дары, восхищение, уваже­ние, преклонение).

Таков механизм подвигов и наградных актов, всегда принимающих "каритативную" по адресу подвижника форму.

Сказанным мы, с одной стороны, подошли, а с другой стороны, ответили на одну из основных проблем уголовного права, проблему, служившую и служащую предметом бесчисленных споров и известную под названием "основ права наказания" или "оснований наказания". Был поставлен вопрос: почему преступление вызывает наказание, каковы причины, вызывающие кары по адресу преступника! И вот на этот вопрос последовало бесчисленное множество теорий, выдвигавших различные и разнородные принципы. Указывались различные потребности, вызы­вающие наказание (потребности материальные, чувственно-психические, интеллектуальные), указывалось на инстинкт самосохранения, поддер­жания авторитета власти, чувство мести, на закон природы, на божест­венное провидение, на эстетическое отвращение и т. д. и т. д. Наряду с этим ставился и другой, близкий к поставленным вопрос: почему наказание всегда направлено на причинение преступнику страдания, иначе говоря, почему карательные акты суть всегда акты "страдатель­ные", жестокие, а не акты, доставляющие удовольствие! И на этот вопрос дано было множество тонких и остроумных ответов.

Одни говорили, что жестокость и страдательность кар объясняется отсутствием у карающих сострадания или понимания чужого страдания, как это бывает у детей. Другие объясняли жестокость кар тем, что причинение страданий другому доставляет чувство удовольствия, про­исходящее от сознания своей силы. Третьи "удовольствие наказания" видели не в чувстве собственного могущества, а в том, что это удо­вольствие происходит в силу закона контраста: чужое страдание в силу контраста возбуждает в нас чувство удовольствия, в силу чего-де и совершают люди карательные акты. Четвертые — потребностью в психических "потрясениях" и в новых эмоциональных возбуждениях, каковые будто бы даются актами жестоких кар. Пятые ссылались на закон эволюции, на то, что страдательность кар есть пережиток зверства и т. д. и т. д.

Все ; ;'и гипотезы и теории, частично правильные, частично односто­ронние, по существу дела здесь не так уж необходимы и во всяком случае, при всем своем остроумии, не делают указанную связь преступления и наказания, наказания и страдания более ясной, чем она непо­средственно дана каждому из нас в наших переживаниях... Иначе говоря, мы считаем даже самую постановку подобных вопросов — ложной, а самую проблему: почему преступление вызывает наказание, а наказание носит страдательный характер — лжепроблемой.

Вопрос "почему и отчего" не возбраняется, конечно, ставить от­носительно чего угодно. Но эта потенциальная возможность их поста­новки не равносильна действительной возможности ставить их и от­вечать на них. Можно, например, спрашивать: почему сумма углов эвклидовского треугольника равна двум прямым; почему корова имеет четыре ноги, а не две; почему объем газа обратно пропорционален давлению, или почему "тела от нагревания расширяются"? Ставиться эти "почему" могут. Но так же ясно, что все ответы на эти вопросы сведутся к положению: "потому, что между данными явлениями суще­ствует причинная или функциональная связь", то есть связь необходимо-неизбежная. Иначе говоря, мы приходим в этих случаях к тому же, из чего и исходили, то есть к ответу: "потому, что потому". То же следует сказать и о связи преступления и кары, кары и страдания. Оскорбление, вражда и карательный акт связаны причинно и неизбежно с преступле­нием. Симпатия, каритативность и наградной акт связаны причинно с подвигом.

Такова связь, в этой ее неизбежности и ее объяснение. Нам остается констатировать эту связь, сказать, что это "должно быть так в силу того, что это происходит так"... и только... Если кому-нибудь нравится боль­ше фраза, что "таков закон природы или закон человеческой психики", можно пользоваться и подобным "объяснением"... Сами же гипотезы в этой области и ряд теорий в области проблемы о "целях наказания" исследователь должен из "объясняющих теорий" превратить в "факты", которые следует анализировать и о которых позволительно спрашивать: почему в данную эпоху данный индивид целью наказания считал возмез­дие, в другую эпоху — охранение своей и общественной безопасности, в третью — исправление преступников и т. д. При такой постановке сами эти "гипотезы" превращаются уже в факты и при надлежащем изучении позволяют обнаружить интересные взаимоотношения между структурой общества, с одной стороны, и формами наказаний — с дру­гой; между закономерностью развития преступлений и наказаний, зако­номерностью, почти не зависящей от воли индивида, с одной стороны, и ее отражением в сфере идеологии — с другой.

Многие исследователи думали и еще думают, что явления преступ­ности, ее характер, ее увеличение или уменьшение; линии ее развития, а равно и характер наказания, увеличение или уменьшение его жестоко­сти, его формы и виды и т. д. — все это дело воли индивида или группы индивидов, что придание того или иного характера преступлению и на­казанию зависит от их желания и воления, что установление их форм есть дело "произвольного" и "намеренного" акта индивидов, и пытались объяснить все эти явления, исходя из анализа отдельной личности. Однако изучение исторической действительности показывает, что все эти тезисы малоосновательны и, исходя из них, невозможно хоть сколько-нибудь расшифровать сложный узор, вытканный историей.

Историческое изучение преступлений и наказаний, подвигов и наград действительно убеждает в закономерности их поступательного хода. Но эта закономерность — закономерность sui generis¹*, отличная от того,

¹ * своего рода, особого рода (лат.).


что хотели и чего добивались индивиды, бывшие "виновниками" и "установителями" кодексов, определявших, что есть преступление, и что есть наказание, и для какой цели предназначено последнее. Они думали одно, а историческая действительность заставляла осуществлять совсем другое.

Устанавливая ту или иную систему наказаний и обосновывая эту систему на тех или иных принципах, они думали, что это "они творцы этой системы", что она необходима именно вследствие тех оснований, которые формулировали они и из которых они сами исходили при организации этой системы. Но как мало можно верить в создание государства волением отдельных индивидов, не раз считавших себя его творцами, так же мало приходится верить и в индивидуально-волевое и намеренное создание кодексов, систем наказания и вообще в регулиро­вание преступно-карательных и подвижно-наградных процессов. Их за­кономерность — иная закономерность, а потому и вопросы о праве наказания и цели наказания в их обычных постановках мало помогут при исследовании действительности в сфере преступлений и наказаний, подвигов и наград.

Иное дело их значение и постановка в науке практической, исходя­щей из принципа долженствования и строящей программу сознатель­ного регулирования соответственных явлений сообразно с тем или иным идеалом "основной нормы", из которого она исходит и должна ис­ходить. Я разумею уголовную политику. Здесь они уместны и разумны. Но и она может быть действительной практически плодотворной наукой лишь в том случае, когда опирается на теоретическую науку, изучающую с точки зрения сущего действительные причинные связи, данные в ис­торически-социальной действительности. Как медицина опирается на биологию, как агрономия — на анатомию и физиологию растений, вместе с органической химией, как практическая технология опирается на химию и физику и как каждая из этих практических наук только тогда стала плодотворной, когда развились соответствующие теоретические науки, так и уголовная политика только тогда будет действительной "социальной терапией", когда наука уголовного права сумеет форму­лировать ряд действительных причинных законов. А их еще мало. Только сдвиг, произведенный в ней антропологической и в особенности социологической школами дает основание надеяться, что криминалисти­ка выходит на настоящую дорогу, идя по которой она может быстро достигнуть весьма плодотворных результатов.