Вы можете

Вид материала

Рассказ

Содержание Работа со школами – это важно! Новый, хитрый факультет… Такое было время… Избранные или зазнайки? Профессор И.А. Томилин

Подобный материал:

• Учебное пособие для участников торгов на мировых биржах (избранные главы), 5378.39kb.
• Стоимость, 170.96kb.
• Стоимость взр. Дети 2-12 описание, 331.52kb.
• Стоимость взр. Дети 2-12 описание, 326.24kb.
• -, 62.12kb.
• Интернет – кладовая информации, 74.56kb.
• Наставления начинающим, 1111.7kb.
• Як подати письмове звернення до мвс україни, 7.58kb.
• Необходимую для Вас информацию Вы можете найти на сайте гу – Хабаровского регионального, 46.31kb.
• Лазаревич Тамаре Михайловне На наших сайтах в Интернете Вы можете увидеть фотографии, 2505.99kb.

Сегодня вы можете прочесть рассказ первого выпускника физхима, профессора-консультанта кафедры физической химии И.А. Томилина о его годах учебы

 

 

 

КАК ЭТО БЫЛО 

из железного века - к атомному

 

Исполняется 60 лет со времени начала занятий на физико-химическом факультете Московского института стали и сплавов. Сейчас этот факультет уже не существует – при реорганизации 2007 года он вошел в состав Институт физики и химии материалов. Тем не менее, роль, которую сыграл физико-химический факультет в подготовке кадров для научных организаций России, да и не только России, исключительно велика.

 

Невозможно также и переоценить значение организации физико-химического факультета для развития самого Института стали. Нынешний ректор МИСиС Д.В. Ливанов, директор Института физики и химии материалов С.Д. Калошкин и многие другие руководители и преподаватели ведущих кафедр и лабораторий Института являются выпускниками физико-химического факультета. Его создание повлияло на весь уровень научно-исследовательской работы в Институте стали. А его история представляет собой одну из замечательных страниц истории вуза в целом.

 

Думаю, большой интерес могут представлять воспоминания очевидцев, которые могут отразить детали, не содержащиеся в официальных документах. Я был одним из первых студентов физико-химического факультета и попытаюсь рассказать об этом так, как это представлялось глазами студента.

 

 

Работа со школами – это важно!

 

В Институт стали я поступил, можно сказать, случайно. У нас в школе, где я учился в девятом классе, появилась молодая преподавательница, которая работала на подготовительном отделении Московского института стали. Она очень мягко, не навязчиво, рассказывала об институте, пропагандировала и Институт и его подготовительное отделение, т.е. занималась тем, что мы называем сейчас работой в школах. В это время, в 1944 году, уже ощущалась нужда в инженерах для восстановления разоренной войной промышленности, очень многие из которых погибли на фронтах. При институтах технического профиля, организовывались подготовительные отделения, на которые принимали школьников после девятого класса. Это было связано с тем, что в большинстве случаев десятиклассники сразу призывались в армию и не успевали поступить в институт. Подготовительные отделения же предоставляли отсрочку от военного призыва. Доучившись до конца девятого класса, я поступил в МИСиС на подготовительное отделение, закончил его и был принят на первый курс института.

 

Еще когда я учился на подготовительном отделении, перед нами выступал с лекцией член-корреспондент АН СССР, заведующий кафедрой теории металлургических процессов Борис Викторович Старк. Он рассказывал нам о металлургических специальностях, и в его рассказе для меня наиболее привлекательной показалась электрометаллургия. Б.В. Старк говорил о ней как о металлургии будущего и как о наиболее связанной с теоретическими проблемами. Именно это мне и вызвало у меня интерес, и я подал заявление на электрометаллургическую специальность.

 

На первых двух курсах я занимался очень увлеченно – все, что нам преподавали, казалось новым и интересным. Химия в прекрасном изложении профессора А.П. Белопольского, физика, которую читал в несколько экстравагантном стиле, и как я потом понял не всегда строго, доцент А.П. Любимов*. Даже такой, обычно нелюбимый студентами предмет, как начертательная геометрия, показался мне интересным строгой логикой построения проекций линий, плоскостей точек и линий их пересечения. Мой интерес к учебе не был связан с приобретением конкретной специальности, а просто определялся естественной для молодых людей тягой к познанию. Первые два курса я закончил почти круглым отличником, если не считать неладов с черчением, которое мне всегда не давалось.

 

 

Новый, хитрый факультет…

 

Подошел третий курс, и начались предметы общетехнического профиля: теплотехника, детали машин, огнеупорные материалы, металлургические печи и другие им подобные. Здесь я сильно загрустил. Да и преподавание этих предметов, мягко говоря, порой заставляло желать лучшего. Так, например, на первой же лекции по теплотехнике лектор выписал на доске «Глава первая, § 1». Далее шло название и содержание глав и параграфов учебника, автором которого он сам и был. Когда это же самое повторилось и на следующей лекции, я решил их больше не посещать – зачем тратить время, если точно это же можно прочитать в учебнике. Очень скучным показался курс огнеупорных материалов, хотя читал его очень хороший специалист своего дела, но манера чтения лекций была у него довольно заунывная, и перечисление составов различных огнеупорных кирпичей, температур их применения не вызывало интереса. По курсу деталей машин надо было чертить проекты, что не вызывало у меня энтузиазма. Даже курс металлографии и тот преподносился очень формально, как перечисление и описание набора различных структур. Пренебрежение к одним предметам повлекло и невнимание к остальным, и на третьем курсе у меня в зачетке были сплошные тройки.

 

Я решил, что дотяну как-нибудь до конца третий курс и после его окончания попытаюсь перейти учиться куда-нибудь, не зная еще точно куда, может быть в Московский университет. Это было весной 1948 года. В мае, а может быть в начале июня, мой приятель, Юра Тулуевский** сказал мне, чтобы я не торопился с уходом: в институте предполагается открыть новый факультет теоретического направления и, возможно, это будет уже со следующего учебного года. Так оно и оказалось. Вскоре на доске объявлений, на третьем этаже, разумеется старого корпуса и единственного в то время, там, где обычно висели стенные газеты факультетов, появилась маленькая, едва заметная записка о том, что в институте создается новый, физико-химический, факультет, и все желающие студенты, заканчивающие первый, второй и третий курс могут подать заявления для продолжения учебы на следующем курсе на этом факультете. Я подал такое заявление и стал терпеливо ждать.

 

Прошли летние каникулы, на четвертом курсе начались занятия. Юра Тулуевский, который тоже подал заявление на новый факультет, говорил мне, что вот-вот все решится. Действительно, в начале октября, в хмурый осенний день в одной из аудиторий третьего этажа собрались студенты третьего и четвертого курсов металлургического и технологического факультетов (а только эти два факультета и составляли тогда институт). И уже упомянутый мной доцент кафедры физики Андрей Павлович Любимов сообщил, что все собравшиеся зачислены, согласно поданным ими заявлениям, на вновь организованный в институте физико-химический факультет, а он сам назначен заместителем декана. На четвертом, третьем и втором курсах было сформировано по одной группе, стандартной численности в 25 студентов. Отбор студентов производился по их успеваемости, и я до сих пор не знаю, как это меня с моими тройками перевели на новый факультет. Может быть, сказалось то, что на первых двух курсах по всем базовым предметам у меня были одни отличные оценки.

 

Затем произошла почти трагикомическая история, причиной которой было обычное студенческое легкомыслие. Конечно, после окончания этого организационного собрания, мы уже не пошли на занятия по расписанию, а немедленно отправились в находившийся поблизости Парк культуры, живо обсуждая, что ждет нас в дальнейшем, и потом отправились кто куда восвояси. А тем временем, в частности, в той группе, где я учился, в группе электрометаллургов, была лекция по спецкурсу. Ее читал доцент А.Ю. Поляков***. Он сразу обратил внимание на то, что на лекции нет большого числа студентов и, по его представлению, каким оно уже сложилось за прошедший месяц, наиболее активных и интересующихся предметом. Ему рассказали, что эти студенты теперь не будут больше в группах, специализирующихся по электрометаллургии, а все они перешли на другой факультет. Александр Юльевич был человеком эмоциональным, резко и возбужденно реагировал на всякие, как ему казалось, «безобразия». Тут «безобразие» было налицо и он, сразу же после лекции, отправился к заведующему кафедрой электрометаллургии, которым был тогда А.М. Самарин, впоследствии академик, директор Института металлургии им. А.А. Байкова. Александр Михайлович был человеком очень решительным, когда считал себя правым, действовал всегда без оглядки и быстро. Я потом неоднократно встречался с ним иотчетливо представляю себе его реакцию на возмущение А.Ю. Полякова. К тому же А.М. Самарин был в то время еще и заместителем директора института по учебной работе (по нынешнему проректором), то есть обладал реальной властью. Он среагировал немедленно и семь или восемь студентов были тут же переведены из только что образованной группы ФХ-45-1 обратно, в группу кафедры электрометаллургии. Я, к счастью, оказался среди тех, кто остался на физико-химическом факультете.

 

«Такие специалисты нужны» - но где?

Вскоре после этого было общее собрание всех студентов всех курсов, где к нам обратился декан факультета и, одновременно, заведующий кафедрой теории металлургических процессов, член-корреспондент Академии наук СССР Борис Викторович Старк. Борис Викторович был очень интересной личностью, ученик почти легендарного академика А. Байкова, который, в свою очередь, был учеником Ле Шателье. Б.В. Старк сказал нам, что ему самому не очень ясно, какая у нас будет конкретная специальность. Для других факультетов в этом отношении была полная ясность: электрометаллургия – значит, пойдешь работать на соответствующих печах завода “Электросталь” или другого аналогичного предприятия; термическая обработка металлов или литейное производство - будешь работать в термическом или литейном цехе. Но вот что касается общей физико-химической подготовки, то здесь совершенно непонятно, где будет сфера применения ваших знаний. Ясно лишь одно - поскольку новый факультет организован специальным решением Правительства - такие специалисты нужны.

 

В связи с этим Борис Викторович отметил, что при составлении новых учебных планов для этой новой и не совсем понятной специальности было решено дать как можно более широкую подготовку по базовым, фундаментальным дисциплинам: математике, физике, химии и физической химии. А далее, где бы ни пришлось вам работать, добавил Борис Викторович, ваши базовые знания позволят вам легко приспособиться к разнообразным их конкретным применениям. Он привел пример из собственной жизни, когда он, будучи студентом, изучал и сдавал экзамен по геодезии, которая, как казалось, потом длительное время совсем и не нужна была при его практической деятельности. Однако потом, много лет спустя, когда он был членом комиссии по подготовке строительства завода “Электросталь”, при выборе площадки для строительства этого завода ему понадобились и знания геодезии.

 

«Такие специалисты нужны» - сказал нам Борис Викторович, но все-таки, какие и для чего? С самого начала факультет был окружен атмосферой таинственности и секретности, и ясно было, что факультет был создан для подготовки специалистов для работы в особо секретных областях военной техники. Самой актуальной проблемой того времени были работы по созданию атомной бомбы. В августе 1945 года США сбросили первые атомных бомбы на японские города Хиросима и Нагасаки. В СССР также полным ходом развернулись работы по созданию этого и по сию пору ужасающего оружия.

 

Как рассказывал потом один из студентов нашей группы Валентин Герасимов****, запущенный один из первых, а может быть и самый первый в нашей стране, ядерный реактор почти сразу же был остановлен из-за разрушения его конструктивных элементов в результате коррозии. Стало очевидно, что коррозия таких элементов в условиях сравнительно высоких температур и радиационного облучения может стать серьезным техническим препятствием на пути создания ядерных реакторов. Стали выяснять, где есть в стране специалисты в области коррозии металлов и где их готовят. Оказалось, что таких специалистов очень немного и работают они в различных областях техники: в авиационной промышленности, в котлостроении и т.п., по образованию они химики, а специалистов в этой области нигде специально не готовят. Вот тут то и возникла задача срочной подготовки специалистов по коррозии металлов и сплавов. Решение этой задачи было поручено Московскому институту стали и сплавов (кстати, он тогда тоже имел аббревиатуру МИСиС, однако расшифровка ее была иной, нежели сейчас – Московский институт стали им. И.В. Сталина). Вот такие корни, согласно рассказу В.В. Герасимова, лежали в основе организации физико-химического факультета. И действительно, единственная новая кафедра, которая была организована на факультете, была кафедра коррозии металлов, остальные кафедры, которые вели преподавание, были те же, что существовали в институте всегда.  

 

Обстановка секретности проявилась и совсем забавно. Каждый факультет еженедельно выпускал стенные газеты: металлургический – «Металлург», технологический – «Технолог». Естественно, что и на новом факультете должна была выходить своя стенная газета. Назвали ее также по названию факультета - «Физхимик». Однако, уже после выхода первых номеров поступило указание сменить название. «Не нужно афишировать факультет» - сказали главному редактору, студентке четвертого курса Нине Меньковой. Вслед за этим каждый из нас должен был заполнить анкеты, более подробные, чем обычные листки, которые заполняли для отдела кадров при поступлении в институт. По-видимому, формирование факультета происходило так стремительно, что заполнение анкет, которое по логике, должно было бы предшествовать зачислению, было проведено после него.

 

 Вскоре мы почувствовали повышенное внимание к нам, выразившееся и материально. На четвертом курсе стипендия студентов металлургического факультета, как обучавшихся по «горячим» специальностям составляла 450 рублей. Деньги по тем временам были небольшие, но все же приличные; на технологическом факультете поменьше – 350 рублей. На новом факультете всем установили стипендию в 350 рублей в месяц, что, конечно, несколько разочаровало пришедших с металлургического факультета. Но вот прошло месяца два и стипендию всем увеличили до 600 рублей. Это уже были деньги, на которые можно было худо-бедно жить (а если учесть, что почти половина группы после первой же сессии получила все пятерки, что привело автоматически к увеличению стипендии на 25%, т.е. до 750 руб., то наше материальное состояние существенно улучшилось). При этом еще выплатили разницу за прошедшее время. Конечно, получив сразу такие суммы, которые многим из нас до того и не приходилось держать в руках, и мы торжественно отметили это событие. Дружно все пошли в ближайшую шашлычную, которая находилась в здании между нынешним новым корпусом Института (Б) и старым (А) и первый тост, который поднял все тот же Валентин Герасимов, был: «За науку и, чтобы она нас всегда питала»!

 

Такое было время…

А вскоре подоспели и результаты проведенного где-то рассмотрения анкет. После этого из нашей группы было отчислено еще несколько студентов. Это были два китайских студента – Юн Пин и Чжан Чжи Мин. Оба они были дети китайских коммунистов, были вывезены в Советский Союз после гоминдановского переворота в1928 году и воспитывались в широко известном детском доме для детей коммунистов из зарубежных стран в г. Иваново. Эти студенты были гражданами СССР. В 1948 г. еще не существовало Китайской Народной Республики, но уже было очевидно, что это не за горами, армия коммунистов теснила гоминдановцев по всей территории Китая, и, по-видимому, где-то во власти казалось ненужным готовить специалистов в области атомной техники для другой страны. Оба китайца не захотели возвратиться в свои старые студенческие группы и совсем покинули МИСиС, перейдя учится в Московский Университет, Чжан Чжи Мин на физический факультет, а Юн Пин - на химический. К сожалению, дальнейшая их судьба оказалась печальной. Юн Пин оказался сыном одного из главных руководителей КНР того времени и ближайшего соратника Мао Дзе Дуна – Лю Шао Ци. После возникновения между ними разногласий Лю Шао Ци подвергся преследованиям, бежал из Китая на самолете, который был сбит где-то над Монголией. Его сын, Юн Пин, покончил с собой. Чжан Чжи Мин, интеллектуально очень развитый, зачитывавшийся русской классической литературой, на старших курсах МГУ повел разгульный образ жизни и также покончил с собой после того, как на собрании землячества студентов КНР ему было сказано, что при таком недостойном поведении ему лучше не жить.

 

Отчислен был и мой друг Юра Тулуевский. Его отец, известный в свое время экономист, один из руководителей экономической части проекта Магнитогорского металлургического комбината, находился в заключении. До 1917 года он состоял в партии эсеров и даже входил в состав ее центрального комитета, занимаясь там вопросами культуры, после 1918 года отошел от всякой политической деятельности, сосредоточась на экономике, затем, как выяснилось после полной его реабилитации, ему была приписана организация эсеровского центра в Свердловске (ныне Екатеринбург). Сыну «врага народа» не было места на таком факультете.

 

Я остановился на этих подробностях для того, чтобы показать каково было «дыхание» того времени. Тем более что этим отбор не ограничился. Забегая вперед, скажу, что перед выходом на дипломирование мы заполняли еще по одной анкете. Примерно за год или немного больше до времени защиты дипломных работ нас всех поочередно пригласили в деканат, где не было ни декана, ни его заместителей и какой-то, ранее нам неизвестный человек, с доброжелательной серьезностью, раздал всем невиданные раньше по объему анкеты. Раньше мы заполняли сравнительно небольшие анкеты, или, как они официально назывались, листки по учету кадров. Это были две, самое большее, четыре страницы со стандартным перечнем вопросов – фамилия, имя, отчество, дата рождения, партийность, награды и т.п. Иногда требовались некоторые сведения о родителях, об их социальном положении - рабочие, крестьяне или служащие. На этот раз анкета была на восьми страницах. Кроме обычных вопросов, необходимо было еще дать целый ряд дополнительных сведений вроде того, как указать кроме места жительства в настоящее время еще и предыдущее место жительства и сведения обо всех братьях и сестрах родителей, включая даты их рождения и место жительства, а если кто-либо из родителей или их братьев и сестер умер, то указать дату и место смерти.

 

Вручавший нам анкеты человек неторопливо и очень доброжелательно, вполголоса объяснял, как надо заполнять анкету. В частности, в ней был вопрос о социальном происхождении родителей. Он пояснил, что социальное происхождение это совсем не то же самое, что социальное положение. Если вы пишете в анкете, что ваши родители служащие это не отвечает на вопрос об их происхождении. Так, например, пояснял анкетодатель, служащим может быть и священник. Он в буквальном смысле слова отправляет службу в церкви. Нужно было указать, к какому сословию в бывшей царской России принадлежали родители - дворяне, мещане, духовное сословие, купечество.

 

Как предполагалось вначале, мы все должны были получить подготовку в области коррозии металлов. Однако по результатам проверки этих анкет часть из нас распределили по другим кафедрам. Так Валерий Страхов и Олег Травин, у которых возникли какие-то проблемы уже указанного выше свойства с родителями, были направлены на кафедру теории металлургических процессов, Лазарь Пивоваров на кафедру рентгенографии, Василий Горбунов и Миша Арцишевский – на кафедру термической обработки, где начинались работы по электронной микроскопии. Таким образом, на физико-химическом факультете и появилась столь популярная впоследствии специальность "физика металлов". Радик Чужко и Зоя Максимова оказались на только что организованной кафедре высокотемпературных материалов. Радик, по-видимому потому, что, будучи родом с Украины, он, во время войны, какое то время находился на территории оккупированной немецкими войсками. Вот тогда то мы и поняли, какие совершенно незаметные для ничего не подозревавшего большинства из нас биографические детали могли оказывать решающее значение для всей дальнейшей судьбы человека.

 

Чтобы закончить с этой темой приведу еще один пример. Незадолго до защиты дипломных работ снова появился тот же самый человек, которому мы отдавали анкеты, пригласил к себе каждого из нас, но уже не по одному, а небольшими группами, по два-три человека, дал нам те самые анкеты и попросил внести дополнения или изменения, если они произошли за время, прошедшее со дня заполнения анкет. Каждого из нас он спрашивал, не намереваемся ли мы жениться или выходить замуж в ближайшее время. У меня отложилось в памяти, что Майя Тарытина ответила как-то неопределенно, и он выставил всех остальных из комнаты, а ее попросил остаться и какое-то время с ней беседовал. Майя была на несколько лет старше большинства из нас. Она была фронтовичка, с очень независимым характером, курила, что в то время среди девушек было редкостью, и очень серьезно задумывалась о том, как ей строить свою дальнейшую жизнь. Она вышла от него в большой задумчивости. Дело в том, что уже года два, как она и Миша Арцишевский фактически жили, как муж с женой, у нее дома и, как принято говорить в официальных документах вели общее домашнее хозяйство. Однако у Миши были в биографии два настораживающих момента. Во-первых, он был еврей, а к евреям в то время (напоминаю, речь идет о 1951 годе) отношение было, мягко говоря, более чем сдержанное. Отношения у СССР с государством Израиль были натянутые и власти рассматривали каждого еврея (помимо тривиального антисемитизма), как потенциального предателя интересов Советского государства. Кроме того, Миша родился в Западной Белоруссии, то есть на территории бывшей Польши и это тоже могло рассматриваться как криминал: а мало ли какие у него там, в другом государстве остались родственники или близкие друзья его родителей. После беседы с представителем спецслужбы Майя сделала свой выбор и прекратила все отношения Мишей.

 

«Экзамены – только досрочно и только на отлично!»

 

При создании факультета намечалось, что уже через три года должен состояться выпуск специалистов. В соответствии с этим, студентам четвертого и третьего курсов было добавлено по году дополнительного обучения - до шести лет и уже на четвертом курсе были введены дополнительные разделы общеобразовательных дисциплин.

 

Особенно удачно была составлена дополнительная программа по математике. Ее составил бывший тогда заведующим соответствующей кафедрой профессор Игорь Владимирович Арнольд. Он был не только прекрасным математиком, но и прекрасным ее преподавателем. В его лекциях излагался не только, и даже не столько конкретный математический материал, что ставило порой в тупик преподавателей, проводивших практические занятия, но идеология и дух математических построений. В его лекциях математика представала, по крайней мере, для меня, как наука о природе вещей, имеющая самостоятельное естественно - научное значение, а не просто как искусственно придуманный некоторыми, пусть и выдающимися людьми метод. И.В. Арнольд включил в дополнительный курс математики разделы, относящиеся к векторному и тензорному исчислению, теории функций комплексного переменного, методы решения уравнений математической физики. Сейчас эти разделы входят в курс высшей математики физико-химического факультета, да и ряда других факультетов тоже, но в то время в курсе высшей математики для большинства технических вузов таких разделов не было. Очень удачно было также распределено время и объем изучения этих дополнительных разделов: в них было все, что необходимо, но они не были перегружены излишними деталями. К сожалению, сам Игорь Владимирович вскоре умер, и ему не пришлось участвовать в воплощении своих планов.

 

Для изложения этого дополнительного курса математики был приглашен преподаватель, откуда-то со стороны, по фамилии Гуль. Не помню, к сожалению, его имени и отчества. Невысокого роста, с сильной сутулостью и вытянутой вперед шеей, острый нос выдавался вперед топориком, с очень стремительными походкой и манерой разговора. По его мнению, математику в технических вузах преподавали плохо и знания студентов были слабыми, а предстоящий курс был очень серьезным. Поэтому он дал нам контрольную работу для проверки уровня нашей подготовки. Перед тем, как выдать задание, он долго объяснял нам, как важны для него результаты этой проверки, потому что от этого зависит, как ему строить дальнейшую работу с нами.

 

Когда я получил задание, оно показалось мне довольно простым. Я справился со всеми задачами в течение первого часа занятий, в то время как Гуль отвел нам на работу два часа. Однако, запуганный, я сидел, снова и снова проверяя свои задачи, не решаясь так сразу сдать работу. По-видимому, то же самое происходило и с моими товарищами. Неожиданно Радик Чужко поднялся с места и положил свой листок на преподавательский стол. "Что, решили сдаться без боя?" – спросил его Гуль. "Нет, я все сделал" – ответил Радик. "Как, уже все?" – удивился Гуль. "Конечно" – совершенно спокойно сказал Радик и направился к двери. "Но, может быть, вы еще раз посмотрите, нет ли ошибок, проверите все как следует" – не унимался Гуль. Радик никогда не любил делать ничего лишнего, он только пожал плечами и попрощался. Гуль после этого долго рассуждал о том, что легкомыслие не лучшая черта характера. Тем не менее, все остальные, понемногу осмелев, также стали сдавать свои работы.

 

К удивлению Гуля оказалось, что все студенты, кроме одного вполне справились со всеми заданиями. Тому единственному не решившему задачи Гуль посоветовал уйти с факультета, в связи с полным, как он сказал отсутствием математических способностей. Однако это могла быть только рекомендация – отчислить за неуспеваемость во все времена можно лишь по результатам экзаменов. Этот студент проявил упорство, выбрался из дебрей математики и, впоследствии стал доктором наук и значительная часть его докторской диссертации была посвящена математическому моделированию процесса окисления углерода при обработке чугуна в реальных металлургических агрегатах.

Гуль превосходно справился с курсом, я до сих легко ориентируюсь в различных разделах математики, и, когда мне встречались математические сложности, я хорошо представлял себе, где можно найти решения тех или иных проблем или, обратившись за консультацией к математикам, мог сформулировать задачу на понятном для них языке.   

 

Дополнительный курс органической химии был прочитан превосходным лектором и, разумеется, автором его программы, заведующим кафедрой химии, профессором Аншелем Петровичем Белопольским. Сейчас в моей памяти от этого курса осталось немного, потому что с органическими веществами мне работать не пришлось, но принцип рациональной номенклатуры органических соединений, которому немало внимания уделил А.П. Белопольский, позволял впоследствии ориентироваться немногих случаях встреч с органикой.

 

Совершенно новый курс, необычный для института технического профиля, курс теоретической физики, был составлен заведующим кафедрой физики, профессором Борисом Николаевичем Финкельшейном. Этот курс включал в себя статистическую физику, электродинамику и атомную физику, в которой у него были немалые успехи. В частности, он первым сделал квантовомеханический расчет иона молекулы водорода Н2+.   Б.Н. Финкельштейн был блестящим лектором. Он очень доходчиво излагал самые сложные вопросы теоретической физики, дополняя их изложение по ходу дела необходимыми сведениями из математики, которых у нас еще на первых порах недоставало.

 

У Бориса Николаевича были очень непринужденные, почти дружеские, отношения со студентами, лишенные каких либо формальностей, Он рассматривал нас как коллег, младших по возрасту, не имеющих достаточных знаний, но как равных себе по всем статьям. Никогда он не выказывал какого-либо чувства превосходства, которое должно было бы соответствовать его положению, по отношению к нам, студентам и которое часто проявляется в общении преподавателей со студентами. В этом тоже была школа вновь созданного физико-химического факультета. Это проявлялось и в том, что первый декан факультета Б.В. Старк всегда здоровался со студентами первым подавая им руку и во многом другом, что трудно определить словами, но что проявлялось незаметно в общении первых студентов физико-химического факультета со своими преподавателями.

 

Совершенно новый курс - кристаллохимии - был прочитан для нас заведующим кафедрой рентгенографии профессором Яковом Семеновичем Уманским. Такой курс есть сейчас в учебных программах университетов и, в частности, химического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова. В программе физико-химического факультета такого курса нет, а может быть и зря.

 

Дополнительный раздел физической химии – электрохимия – был прочитан выдающимся физико-химиком нашего времени Михаилом Исааковичем Темкиным. Он проработал всю жизнь в Физико-химическом институте им. Л.Я. Карпова и больше известен своими работами в области адсорбции и катализа, но и за работы в области электрохимии он в дальнейшем был удостоен награды Большой Палладиевой Медалью Международного общества электрохимии. Читал лекции внешне не эффектно, они носили характер беседы, и, поскольку нас было немного, мы часто по ходу лекции задавали вопросы и даже вставляли небольшие реплики.

 

Сразу после организации физико-химического факультета для заведования кафедрой физической химии был приглашен сравнительно молодой (ему было в то время 40 лет), но уже хорошо известный в научных и педагогических кругах профессор Александр Абрамович Жуховицкий. До его прихода кафедра физической химии была одной из общих кафедр института, заведовал ею чл.-корр. АН СССР А.И. Бродский, который постоянно жил и работал то ли в Харькове, то ли в Киеве. Один раз в неделю он приезжал читать лекцию и снова уезжал. Преподаватели – Л.В. Ванюкова и К.С. Пономарева обладали высокой квалификацией и их занятия, особенно Клавдии Семеновны Пономаревой были образцом в методическом отношении.

 

Наш студент Лазарь Пивоваров сказал, что на факультете будет работать "сам" Жуховицкий. Большинство из нас, и я даже думаю, что, в том числе и Лазарь совершенно не знали, в чем именно заключается эта "самость", но, тем не менее, соглашались, глубокомысленно кивая. А.А. Жуховицким и была сформирована кафедра физической химии, в том ее виде, в котором она находилась в течение длительного времени и продолжает пока еще находиться и сейчас. Большинство нынешних преподавателей кафедры физической химии его ученики. Александр Абрамович был человеком очень широко образованным, острого ума, с быстрой, почти мгновенной реакцией, которая особенно резко проявлялась, когда он был либо с чем-то категорически не согласен, либо когда ему приходилось сталкиваться с ошибочными научными суждениями или заблуждениями. Про него говорили, что он напоминает тигра, питающегося сырым мясом докладчика.

 

На первых порах, Александр Абрамович был занят разработкой курса физической химии для студентов факультета и, кроме того, прочитал небольшой факультативный курс по теории химической связи. Посещение этого курса было добровольным, на него приглашались также преподаватели и аспиранты. Все студенты нашей группы ходили слушать эти лекции, хотя по ним не надо было сдавать ни экзамена, ни зачета. Лекции он читал очень ярко и произвел на нас сильное впечатление.

 

Александр Абрамович очень тепло относился к студентам. Мы будучи уже на 4-м курсе уже не слушали его систематических лекций, но нам очень нравилось приходить к нему и как бы консультируясь, задавать ему различные вопросы, связанные с нашей студенческой научной работой. Вопросы часто были для него неожиданными, и тогда он с характерным жестом, как бы зачесывая редеющие волосы с затылка на лоб, слегка задумавшись, почти мгновенно разъяснял нашу проблему. Однако мы порой лукавили, задавая вопрос, не говорили все до конца и, когда Жуховицкий выдавал свою, как правило, остроумную версию ответа, тот, кто задавал вопрос, добавлял что-то ему неизвестное и противоречащее высказанному объяснению. Александра Абрамовича это нисколько не смущало и он тут же менял свою позицию и также быстро выдавал новое объяснение, иногда полностью противоположное ранее высказанному.

 

Опыт его работы в отраслевом научно-исследовательском институте (ФХИ им.Л.Я. Карпова), хорошее понимание того, какие требования представляет производство к физико-химической подготовке специалистов, широкие знания всех разделов физической химии, опыт преподавания в МГУ им.Ломоносова позволили А.А. Жуховицкому в короткий срок коренным образом изменить лицо кафедры физической
химии. Это относилось как к учебному процессу, так и к научной работе.

А.А. Жуховицким был разработан и реализован совершенно новый курс физической химии, ориентированный на подготовку инженеров-металлургов и специалистов в области физической химии металлургических процессов и физического металловедения, охватывающий все разделы физической химии – от химической термодинамики до основ квантовой химии. Этот курс лег в основу учебника, написанного А.А. Жуховицким в соавторстве с профессором Л.А. Шварцманом. Этот учебник, выдержавший 4 переиздания, в течение почти 30 лет является основным для металлургических институтов страны.

 

Мне неоднократно приходилось убеждаться, что выпускники нашего факультета по своим знаниям физической химии нисколько не уступают выпускникам других, химических вузов и даже химического факультета МГУ. Однажды один их таких выпускников, попавший на работу в одну из лабораторий химического факультета на мой вопрос, как он там себя чувствует, не ощущает ли он недостаточности своей физико-химической подготовки, ответил, что нисколько. Общая подготовка вполне достаточна и, если и порой и нехватает каких то конкретных знаний, то он легко, имея хорошую общую подготовку, в состоянии их освоить. "А, если еще учиться не так, как я – добавил он, то и вообще никаких проблем бы не было".     

 

Для преподавания курса коррозии металлов была, как я уже упоминал новая кафедра – коррозии металлов. Заведовать ею, по совместительству, на половину ставки, был приглашен также сравнительно молодой и тоже уже известный своими трудами сотрудник отдела коррозии Института физической химии Академии наук Никон Данилович Томашев. Он разработал, насколько мне известно, первый в нашей стране обстоятельный и полный курс коррозии металлов. По широте охвата, как теоретического материала, так и о конкретных коррозионных процессах, я думаю, ему в то время не было равных.

 

Добавление новых предметов в обучение, требовавших времени привело и к некоторому сокращению традиционных старых. Было полностью снято, как оно тогда называлось, "Военное дело". Между нами ходила шутка: кто-то сказал – "Зачем им два военных дела?" Это коснулось также курсов "Экономика" и "Техника безопасности". Эти предметы мы изучали самостоятельно, а преподаватели только консультировали нас и в итоге каждый из нас должен был представить реферат на некоторую узкую тему. Конечно, наше отношение к этим предметам было как к несерьезным и необязательным. Помню, что Валерий Страхов, которому досталась тема по "Технике безопасности" " Борьба с пылью на металлургических предприятиях" предпослал своему реферату эпиграф из стихотворения Киплинга – "Всюду пыль, пыль, пыль от шагающих сапог". Также с некоторой снисходительностью мы относились к традиционному для МИСиС курсу "Термическая обработка", который был сильно урезан в объеме и был сведен к набору рецептов термообработки стали.

 

В целом же мы все относились очень трепетно к знаниям, которые нам преподносились. Мы сформулировали для себя девиз "экзамены – только досрочно и только на отлично!" Это, кроме всего прочего, имело и материальный подтекст. Половина студентов нашей группы получала повышенную на 25 % стипендию, а это составляло на деньги того времени 750 рублей. На эти деньги вполне можно было жить.

 

Избранные или зазнайки? 

 

У нас было ощущение сопричастности к событиям, которые позже стали называть технической революцией XX века. Тогда многие говорили, что человечество переходит в новую историческую эпоху – из железного века в век атомной энергии. Это все переполняло нас особой гордостью, которая проявлялась и обычной студенческой жизни. Валентин Герасимов приносил откуда-то песни, которые мы с упоением распевали на различного рода развлечениях. Все они были переделками текстов широко распространенных мелодий. Одна из них, которую пели на мотив очень популярного в свое время марша Военно-воздушных сил, звучала так.

 

Мы рождены, чтоб атом сделать квантом,

Преодолеть природы злой закон.

На мир глядим мы далеко не Кантом.

В науке взяли мы нахальный тон.

 

Алхимии постигнув все заветы

Мы научились злато добывать

Из волновой природы даже света

И электрон в монету превращать!

 

Но ближе, все ближе и ближе

Диплома заветные дни.

Все явственней, явственней вижу

Заводов сибирских огни! 

 

Последний куплет отражал то, что предприятия атомной промышленности, где весьма вероятно нам предстояло работать, размещались по нашим представлениям, как правило, за Уралом.

 

Многие незамысловатые песенки отражали и нашу студенческую жизнь. Так сознание нашего особого положения отразилось так.

 

Слух о нас пройдет по всей планете!

Лучшего студента в мире нет!

Восьмое чудо света,

(Как славно имя это)

Наш новый хитрый факультет!

Что за диво!

Наш новый, хитрый факультет!

           

Нас милиционеры уважают!

Женские сердца огня полны!

Нас просто обожают

И в грезах обнимают

Студентки города Москвы!

Что за девы! Студентки города Москвы!

 

Сам факт перехода на новый факультет отразился переделкой на свой лад известных куплетов 20-х годов.

 

Жили тихо, жили мирно и не знали бед.

Вдруг открылся в институте хитрый факультет.

Нас ФХ к себе манило, как родимый стан,

Как вино, что запрещает туркам пить Коран.

Нас наука соблазнила, не воротишь вспять,

А стипендию поменьше стали нам давать.

Математика насела – давит так и сяк.

Всем нам очень захотелось на родной метфак!

 

Укрепилися в профкоме, влезли в комитет,

Заседает в комитете "хитрый факультет.

Хоть медали нам не дали, мы свое возьмем!

Все штаны прозаседали, сядем и поем:

Мама, мама, что мы будем делать,

Когда придется сессию сдавать?

Или нам заняться делом, делом?

Или будем двойки получать?

 

Снять катодную кривую – легче дела нет,

И родным для нас стал даже дифференц-эффект,

Одного никак не можем толком мы понять –

Плюс иль минус нам к аноду надо подавать?

Мы с наукою сроднились прочно и всерьез,

Но остался нерешенным лишь один вопрос –

И никто его не может толком разъяснить –

Где свои сумеем знанья в жизни приложить!

 

Последние два куплета были присоединены позднее, когда мы уже осваивали премудрости курса коррозии металлов, и все еще оставалась практически полная неопределенность относительно будущих мест работы после окончания Института.

 

Вот еще одна незамысловатая песенка, которую пели на мотив куплетов, исполнявшихся очень популярным в то время солистом оперетты В. Канделаки о том, как столетний старик встречался со смертью.

 

За сто лет до нашей эры, нанина, нанина!               

Нужны стали инженеры, нанина, нанина!      

Мудрецы совет собрали, нанина, нанина!

Факультет образовали, деливодела!

 

Стали думать, стали мыслить, нанина, нанина!

Как людей туда зачислить? нанина, нанина!

Чтобы каждый был тут равен, нанина, нанина!

Всем придумали экзамен, деливодела!

 

Чтоб усилить эту меру, нанина, нанина!

В деканатскую пещеру, нанина, нанина!

Принесли камней брикеты, нанина, нанина!

И сказал мудрец старейший, нанина, нанина!

"Чтоб прогулов было меньше, нанина, нанина!

Не жалеем мы ресурсы, нанина, нанина!

Будет вам начальник курса!" деливодела!

 

С той поры до нашей эры, нанина, нанина!

Вырастают инженеры, нанина, нанина!

Все такие геноцвале, нанина, нанина!

Обожают "Цинандали". Дай еще вина!

 

Коррозионная тема также нашла свое отражение в нашем студенческом фольклоре. Это было уже на последнем, шестом, курсе, незадолго до окончания института.

 

С похмелья как-то, в древности глубокой

Коррозию придумал Деларив,

Чтоб в институте мучались жестоко,

Утехи и забавы позабыв.

Бегут часы, проносятся минуты,

И юности беспечной дни летят,

А нас все истязают в институте

Шестой, шестой уж год подряд.

Ну, как мы терпим?

Шестой, шестой уж год подряд!

На первом курсе химию зубрили,

Узнали, что такое электрон,

В чертежных залах тихо доходили,

И жали нас тогда со всех сторон!

На курс второй со скрипом перебрались –

Узнали, что такое сопромат,

На третьем с металлургией познались,

И поняли, что дело наше швах.

Нам на четвертом счастье улыбнулось,

Хоть дело обошлось не без греха,

Но в нашем институте вдруг открылось

Таинственно манящее ФэХа!

И вот теперь мы стали инженеры,

Увидели науки ясный свет,

И говорим за праздничным фужером –

Да здравствует наш хитрый факультет!

Да здравствует наш хитрый факультет!

 

Эти песенки явились поводом для целой баталии между нашей группой и группой младшего курса, следовавшего за нами. В то время еще не существовало понятия самодеятельной песни, любое произведение, даже самое невинное стихотворение или песню, предназначенные для публичного исполнения нужно было представить для рассмотрения и утверждения в какие комитеты, проще говоря, в цензуру. Понимая это, мы не очень афишировали свое народное творчество, и оно было нашей хоть и маленькой, но тайной. Некоторым студентам младшего курса это очень не нравилось. Кроме того, многие из нашей группы относились к ним, по уже указанной причине особой гордости и причислению себя к "избранным", свысока.

 

Все это послужило основанием для обсуждения нашей группы на заседании комсомольского бюро факультета, секретарем которого был Миша Мещеряков, обладавший довольно жестким характером, и которого наше обособление почему-то очень задевало. Я был комсоргом в нашей группе, и на заседании бюро ВЛКСМ был поставлен мой отчет самого общего характера. Однако в дальнейшем все обсуждение фактически свелось к вопросу о "зазнайстве". Была острая дискуссия между мной и Мещеряковым, и в результате он предложил записать в решение, не помню сейчас точно какую, но очень нехорошую для нашей группы и для меня лично, формулировку. Я, конечно, стал ее оспаривать и предложил свою, с которой Миша был категорически не согласен. Началась перепалка.

 

Один из членов бюро, избранный от первого курса, очень бойкий, Юра Осипьян, в будущем академик и директор Института физики твердого тела Академии Наук в Черноголовке, смотрел на нас удивленно и переводил взгляд от одного к другому, как это делают зрители на теннисном матче, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Неожиданно он вмешался и предложил какую-то компромиссную формулировку, которая обходила все острые углы и позволяла и мне и Мише Мещерякову толковать ее в свою пользу. Эта формулировка и была принята. Когда мы выходили после этой баталии, Юра подошел ко мне и спросил: "Что это они на тебя так взъелись?" Я объяснил ему как мог и после этого у нас установились дружеские отношения, которые еще упрочились и стали более теплыми во время работы в Институте металлофизики ЦНИИЧерМета и продолжались до самой его недавней кончины.

 

«Заводов сибирских огни»

 

Важным этапом в нашем образовании была производственная практика. Поскольку, как я уже писал, было не очень ясно где и кем мы будем в дальнейшем работать, нам старались дать как можно более полное представление о металлургическом производстве. Наша практика после четвертого курса была на крупном заводе черной металлургии в Днепродзержинске, а после пятого курса на комбинате цветной металлургии "Североникель" в Мончегорске на Кольском полуострове.

 

Обе практики продолжались по восемь недель. Половину этого времени мы проходили по всем цехам и подробно знакомились со всем производственным циклом, а вторую половину участвовали в работах Центральной заводской лаборатории, где постигали, какие исследования ведутся в заводских условиях. При этом мы были по одному или попарно прикреплены к одной из исследовательских групп ЦЗЛ и были полноправными участниками проводимой работы.

 

Практика дала нам очень много. В Депродзержинске руководитель практики Сергей Иванович Филиппов, тогда доцент, а впоследствии заведующий кафедрой теории металлургических процессов поручил группе, в которую вошли Валерий Страхов, Радик Чужко, Толя Иванов и я провести полный хронометраж мартеновской плавки. Мы выполнили это задание во всех деталях и для меня с тех пор все особенности производства стали приобрели ясность и, при всех усовершенствованиях этого процесса, я остаюсь в состоянии понимать физико-химическую его сущность и язык

сталеплавильщиков.

 

На комбинате "Североникель" тот же С.И. Филиппов поручил той же сплотившейся компании запустить индукционную печь. ЦЗЛ комбината получила ее еще во время войны из США. Печь была по тем временам довольно большая, на 50 кг никеля, к ней были приложены несколько алундовых тиглей, но, при попытках сотрудников лаборатории провести в них плавки, тигли трескались. Теперь остался только один, и нас попросили что-то сделать, чтобы печь могла работать. С.И. Филиппов предложил сделать набивной тигель. Он подробно проинструктировал нас, нам дали магнезит, предоставили в наше распоряжение дробилку для его измельчения, изготовили по нашим чертежам трамбовки и шаблон, и мы совершенно самостоятельно изготовили тигель и провели промывную плавку.

 

Правда, не обошлось и без происшествия. Мы загрузили в печь кусками никель не очень компактно, и потом очень медленно прогревали. Никель сильно окислялся, внизу проплавился, а вверху образовалась плотная корка и его невозможно было разлить. Надо было раскислить ванну, но как и чем? Недолго думая я подхватил совком графитовый порошок, который был поблизости и сыпанул на поверхность. Сначала никакого эффекта, я добавил порошка еще и начался бурный процесс кипения ванны да так, что из печи вылетали шматки полурасплавленного никеля размером с добрую лепешку и разлетались по всему помещению. Мы в испуге забились по углам, но улучив момент, когда кипение стало стихать один из нас пробрался к пульту и выключил печь, а я быстро повернул ее и все содержимое тигля вылилось в заранее подготовленную изложницу. Потом мы еще проводили плавки, и даже Толя Иванов вырезал в шамотных кирпичах форму в виде слона и мы отлили всем на память круглые печатки со слонами.

 

Прохождение практики на крупных заводах позволило нам понять жизнь рабочих, занятых трудом, в непростых условиях, когда с одной стороны огонь, а с другой может быть и холод и ветер, понять, как объединяет их этот труд и дает сознание независимости. Мы увидели настоящий рабочий класс, тот о котором мы раньше только читали в книгах. Прохождение практики вдали от дома сдружило всех нас. Собираясь на практику и получив в кассе института деньги, мы немедленно складывались и покупали два волейбольных мяча, сетку и две колоды карт. Играли только в преферанс и среди нас были настоящие асы этой игры.

 

Сейчас практику студентов физико-химического профиля стараются проводить где-нибудь в Москве или близко к ней и не на крупных заводах, а научно-исследовательских организациях, а порой даже и при кафедрах Института. По-моему это очень плохо – это лишает будущих специалистов и профессионального и жизненного опыта.

 

По окончании факультета все мы были направлены на работу в различные, главным образом научно- исследовательские учреждения. Несколько человек действительно увидели "заводов сибирских огни", работая на предприятиях атомной промышленности. Почти половина бывших студентов нашей группы стали докторами наук, почти все кандидатами. Среди нашего выпуска были и директора институтов и заведующие лабораториями и кафедрами. Оказалось, что полученная подготовка очень даже хорошо позволила "свои знанья к жизни приложить".

 

Профессор И.А. Томилин

 

Примечания

 

*Впоследствии профессор и заведующий кафедрой физики.

 

**Впоследствии доктор технических наук, профессор в Уральском научно-исследовательском институте металлургии в Челябинске.

 

***Впоследствии доктор технических наук, профессор Института металлургии АН СССЗ им. А.А. Байкова

 

****Валентин Владимирович Герасимов, один из первых выпускников физико-химического факультета, впоследствии доктор технических наук, профессор, заведующий отделом коррозии одного из ведущих институтов тогдашнего главного управления по атомной энергии.