Е. Ф. Грекулов Православная церковь враг просвещения

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Русская православная церковь автокефальная, т е. самостоятельная, поместная православная, 32.29kb.
• Русская Православная Церковь. М., 2000. Карташов А. В. Очерки по истории Русской Церкви., 64.68kb.
• Православная Церковь в Польше, 176.73kb.
• Грекулов Е. Ф. – Православная инквизиция в России, 2025.79kb.
• Е. Ф. Грекулов православная инквизиция в россии, 2025.89kb.
• Русская Православная Церковь. История и современность. Для участия в работе конференции, 52.11kb.
• Русская Православная Церковь Московский Патриархат Санкт-Петербургская Православная, 1389.51kb.
• Белорусская Православная Церковь Московского Патриархата Министерство здравоохранения, 54.49kb.
• Русская Православная Церковь в условиях советского общественно-политического строя, 454.5kb.
• -, 6486.42kb.

5

В 1788 г. внимание духовного ведомства привлекла книга Ф. В. Кречетова «О всех и за вся». Петербургский митрополит Гавриил, ознакомившись с этой книгой, написал на автора донос за то, что он «кощунственно» привел в названии книги слова, употребляемые церковью во время совершения богослужения.

Просветитель-вольнодумец Ф. В. Кречетов по своим взглядам был близок к Радищеву. В основанном им просветительном обществе Кречетов высказывался за отмену крепостного права и привилегий дворянства, об ограничении самодержавия. Наряду с этим он говорил о необходимости отмены привилегий высшего русского духовенства. По доносу митрополита Гавриила против Кречетова возбудили судебное следствие — его обвинили в «богохульном» толковании евангелия. Книгу Кречетова уничтожили, а автору запретили заниматься литературной деятельностью.

В апреле 1798 г. но доносу одного из членов основанного Кречетовым просветительного общества против него было возбуждено новое следственное дело. Кречетова обвинили в том, что он «чинил великую противность к святым церквям, яко идолослужение производящее», всех православных называл «идолопоклонниками», а митрополита Гавриила — «великим президентом и плутом» и угрожал, что народ расправится с ним так, как он расправился в 1771 г. с московским митрополитом Амвросием Каменским, т.е. убьет его. В обвинении говорилось, что Кречетов неуважительно отзывался о православной церкви. «Я в церковь не хожу, — говорил он, — для того, что поминают в оной синод, да шелудяка-архиереишку, да в церкви-то болтает попишка и сам не знает что». Кречетов крайне резко отзывался о православном духовенстве: «Мерзкое духовенство в храмах лицемерит и льстит, из пышных слов составляя поучения, а потом, гладя усы и брови, отходит в свои кельи и там упивается в роскоши и изобилии своего богатства, взятого от пота и крови ближнего».

Кречетов считал необходимым условием для развития просвещения народа освобождение его от влияния церкви. «В скором бы времени, — писал он, — все пустосвяты оставили бы в церквах все пустобаранное проповедание..., тогда бы все архиереи, воры и лицемеры, все духовные святоши и государственные тунеядцы исчезли бы».

За критику самодержавия и «непристойное отношение к православной церкви» Кречетов был заключен в 1793 г. в Петропавловскую крепость. В следующем году его перевели для «наикрепчайшего содержания» в Шлиссельбургскую крепость, где он находился до 1801 г.³⁴

6

Цензурный устав 1826 года, изданный в период жесточайшей реакции, наступившей после подавления восстания декабристов, за свою суровость был прозван «чугунным». Цензуре ставилась задача: «ограждение святыни, престола, поставленных от него властей». Запрещались сочинения, в которых «отвергалась или ослаблялась непреложная достоверность православия или нарушалось должное уважение к учению, постановлениям, преданиям и обрядам». Категорически запрещались книги, в которых не было «надлежащего уважения к иерархии церковной, к местам и лицам, ее составляющим». Цензурный устав требовал, чтобы в литературных произведениях не пропускалось ничего, «стремящегося поколебать правила христианской нравственности или умалить должное к христианским добродетелям благоволение», что «порицало или опровергало правила христианского воспитания и образования». Научные исследования во всех областях знания считались «бесплодными и пагубными умствованиями новейшего времени». Книги по естествознанию и медицине, как «произвольные и бесполезные отступления», объявили вне закона.

Хотя в 1828 г. цензурный устав был несколько изменен, но общий дух его, враждебный просвещению и науке, сохранился. Теми же реакционными идеями был пронизан устав духовной цензуры, утвержденный в 1828 г. и действовавший без изменений вплоть до 1917 г. В сочинениях прежде всего искали «богохульные и дерзкие извращения вольнодумцев», мысли, «пахнувшие вольностью и неуважением к власти, от бога установленной». Духовная цензуpa подходила к сочинениям не только с чисто церковных позиций, но и с точки зрения «государственных правил» — выискивала в них места, «неблагоприятные гражданскому правительству». Защищая православие, духовное ведомство неразрывно связывало его с самодержавием, т.е. поступало так же, как и светская цензура при просмотре представленных ей сочинений.

Новый устав был признан «для сочинителей и переводчиков очень тесным». Известный литератор и критик А. В. Никитенко, оценивая устав и цензурную практику, писал в 1830 г.: «Над нами тяготеет унылый дух притеснения...»³⁵.

Слежкой за авторами и поисками в произведениях выражений, направленных против бога и церкви, занимались не только светские и духовные инквизиторы, но также сыщики III отделения и продажные журналисты. Об одном таком сыщике, «старинном литераторе», «преданном церкви и престолу», «Борьке Федорове», у которого было 7 корзин с выписками из журнала «Отечественные записки» «противу бога, противу христианства, противу нравственности», с похвалой сообщили шефу жандармов.

Тип цензора-инквизитора, боровшегося против народного просвещения и науки, увековечен Пушкиным:

... Глупец и трус, что делаешь ты с нами?
Где должно б умствовать, ты хлопаешь глазами;
Не понимая нас, мараешь и дерешь;
Ты черным белое по прихоти зовешь,
Сатиру — пасквилем, поэзию — развратом,
Глас правды мятежом, Куницына Маратом.
Решил, а там поди, хоть на тебя проси.
Скажи: не стыдно ли, что на святой Руси,
Благодаря тебя, не видим книг доселе?

В период жесточайшей правительственной реакции 1848-1855 гг., названных «страшным семилетием», цензурный террор достиг невероятных размеров. По словам А. В. Никитенко, цензура «приняла характер столь одиозный, столь исключительно запретительный, что всякое благонамеренное движение в науке, в литературе, в обществе стало не только затруднительным, но почти невозможным». Помимо цензурных органов, было организовано еще «око царево», секретный цензурный комитет, во главе которого Поставили «палача науки», «фанатика ярого» Бутурлина,

который, не жалея груди,
беснуясь, повторял одно:
«Закройте университеты,
И будет зло пресечено».
(Некрасов)

Д. Бутурлин, осуществляя политику самодержавия, по словам литературного критика П. В. Анненкова, «с ненавистью относился к слову, мысли о свободе, проповедовал безграничное послушание, молчание, дисциплину». Этот мракобес даже в евангелии искал революционный дух. «Не будь евангелие так распространено, — говорил он, — то его бы следовало запретить за демократический дух, им распространяемый»³⁶. Руководимый Бутурлиным секретный цензурный комитет осуществлял «высший в нравственном и политическом отношении надзор за духом и направлением книгопечатания». В книгах выискивалось прежде всего то, что, по мнению защитников православия, подрывало авторитет церкви. Например, в учебнике истории Смарагдова исключили места о Магомете и основанной им религии, так как, по словам цензора, Магомет был «негодяй и основатель ложной религии».

Для усиления инквизиторской деятельности в цензурные комитеты назначали опытных душителей мысли, профессоров духовных академий. Так, профессора Московской духовной академии H. П. Гилярова-Платонова, занимавшего в академии кафедру по изучению ересей и раскола, перевели в московский цензурный комитет. Его деятельность в цензурном комитете была настолько реакционна, что современники обвиняли его в религиозном фанатизме и называли инквизитором³⁷.

В качестве постоянного представителя в главное управление по делам печати входил обер-прокурор синода. По настоянию синода был организован еще особый секретный комитет духовной цензуры, которому для расправы с просвещением были предоставлены такие же широкие полномочия, как и бутурлинскому застенку.

Влияние духовной цензуры распространялось на все стороны политической и культурной жизни. Зная придирчивость духовной цензуры, светские цензоры старались согласовать с ней свои отзывы во избежание обвинений в «нецерковности». Через духовную цензуру проходили такие, например, книги, как «Обстоятельные замечания об узнавании по барометру качества и перемен воздуха», «Руководство к сельскому хозяйству», «Опыт исследований душевных болезней» и т. п.

Светские цензоры нередко сами страдали от обвинений духовных инквизиторов. Зная, что духовное ведомство враждебно настроено к науке и просвещению и что ему легко обвинить автора любой книги в материализме и ниспровержении религии, цензор Волков в своем отзыве о необходимости изменения цензурного устава писал: «Материализм основывается в своих выводах на науке, религия исключительно на вере. Спрашивается, можно ли допускать к печати трактаты о материализме? Придерживаясь буквы закона — нельзя, потому что может поколебать веру. Следовательно, все трактаты, основанные на опыте и наблюдении, должны быть запрещены. Если же пропустить, то духовное лицо может возбудить бурю, доказывая, что эта статья атеистическая, подрывающая авторитет православной церкви»³⁸.