1. Врата смерти Перед Эрагоном высилась темная башня; там таились чудовища зверски замучившие Гэрроу, который был для него как отец
| Вид материала | Документы |
- Как Дисней стал художником, 1738.11kb.
- Ый рано, ли поздно будет собран и опубликован для тех, кто там был и еще помнит, для, 1903.19kb.
- Поездка наша и возвращение прошли весьма благополучно. Большое спасибо вашей фирме, 13.77kb.
- Двери восприятия, 679.39kb.
- Двери восприятия, 587.83kb.
- Лекция Окончание жизненного пути и пути во Христе Николая Васильевича Гоголя, 143.74kb.
- И о ней до самой своей смерти думал мой отец. Отец умер в 1969 году, и тогда я начал, 6855.07kb.
- Борис Житков родился 11 сентября 1882 г в Новгороде; его отец был преподавателем математики,, 67.1kb.
- Online библиотека tp://www bestlibrary, 4170.71kb.
- Наука Алексей Ефимович Левин, кандидат философских наук, Институт философии ан СССР, 276.15kb.
Через какое-то время король Оррин попрощался со всеми и удалился, желая проинспектировать состояние своей кавалерии. Арья тоже ушла вскоре после него, объяснив это тем, что ей нужно еще отчитаться перед королевой Имиладрис, а также, как она выразилась, «нагреть целую бочку воды, чтобы смыть с кожи песок и вернуть своим чертам привычную форму». Она сказала, что чувствует себя неполноценной «с закругленными ушами, дурацкими круглыми глазами и скулами не на том месте».
Оставшись в обществе Эрагона и Сапфиры, Насуада тяжко вздохнула и устало прислонилась виском к спинке трона. Эрагона просто потряс ее утомленный вид. Куда-то мгновенно исчезли прежняя живость и властная осанка, глаза потухли, руки бессильно легли на колени. Значит, догадался он, она просто притворяется более сильной, чем на самом деле, стараясь, во-первых, не искушать лишний раз своих врагов, а во-вторых, не подрывать свой авторитет среди варденов, показывая собственную слабость.
– Ты нездорова? – встревоженно спросил он.
Насуада кивнула и показала ему свои перебинтованные руки.
– Не то чтобы нездорова, но почему-то все это заживает куда медленнее, чем я предполагала… И порой довольно сильно болит.
– Если хочешь, я могу…
– Нет. Спасибо, но не надо. Не искушай меня. Одним из правил Испытания Длинных Ножей является требование, чтобы нанесенные тобой раны заживали сами, без помощи магии и даже без помощи лекаря. Иначе соперники не испытают в полной мере воздействия возвышающей боли.
– Но это же варварство! Насуада слабо улыбнулась:
– Может, и варварство, но таковы законы кочевых племен, и уж теперь, когда осталось всего лишь немного потерпеть, я точно не сдамся.
– А что, если начнется нагноение или воспаление?
– Если оно начнется, то мне придется заплатить и эту цену. Что ж, это моя собственная ошибка. Но не думаю, что это произойдет, поскольку Анжела постоянно за мной присматривает. Она обладает поистине бездонным кладезем всяческой премудрости в том, что касается целебных растений. Я уже почти верю, что она может назвать истинное имя каждой из трав, произрастающих на обширных равнинах, простирающихся отсюда к востоку, даже если всего лишь вслепую коснется листьев этих растений.
Сапфира, которая до сих пор была настолько неподвижной, что, казалось, будто она уснула, вдруг разинула огромную пасть, зевнула – чуть не коснувшись пола и потолка шатра разинутыми челюстями – и помотала головой, отчего по стенам шатра заметались отблески света, отраженного ее чешуей.
Насуада тут же собралась с силами, выпрямилась и сказала:
– Ох, простите меня! Я понимаю, как это было утомительно. Но вы оба проявили огромное терпение, и я очень вам за это благодарна.
Эрагон опустился возле нее на колени и накрыл своей правой рукой ее руку.
– Тебе вовсе не нужно беспокоиться на мой счет, Насуада. Я знаю свои обязанности. Я никогда не стремился к власти, никогда не хотел никем править; это не моя судьба. И если когда-либо мне предложат возможность занять некий трон, я откажусь, но непременно позабочусь о том, чтобы этот трон достался тому, кто более, чем я, пригоден, чтобы возглавить страну.
– Ты хороший человек, Эрагон, – прошептала Насуада и крепко стиснула его руку в знак благодарности. Потом рассмеялась: – Однако с появлением тебя, Рорана и Муртага я, похоже, только и делаю, что беспокоюсь о членах вашего семейства.
Эрагона насторожило это замечание.
– Муртаг – не член моего семейства.
– Да, конечно. Прости. Но все же, по-моему, ты должен признать, что вы трое причинили на редкость много беспокойства как Империи, так и варденам.
– Видимо, таков уж наш особый дар! – пошутил Эрагон.
«Это у них в крови, – мысленно сказала Сапфира. – Куда бы они ни пошли, они тут же попадают в самые опасные переделки из всех возможных. – И она слегка толкнула Эрагона мордой в плечо. – Особенно вот этот. А чего же еще можно ожидать от людей из долины Паланкар? Все они – потомки короля-безумца».
– Но сами-то они не безумцы, – возразила Насуада. – По крайней мере, я их безумцами не считаю. Хотя порой действительно довольно трудно определить, в своем ли они уме. – Она рассмеялась. – Если тебя, Рорана и Муртага запереть в одной темнице, то я не уверена, кто из вас останется в живых.
Эрагон тоже рассмеялся:
– Роран. Он вовсе не намерен позволять такой мелочи, как смерть, вставать между ним и Катриной.
Улыбка на лице Насуады стала несколько натянутой.
– Да, полагаю, что он этого не допустит. – Несколько мгновений она молчала, затем вдруг воскликнула: – Боги, до чего же я эгоистична! День близится к концу, а я все еще задерживаю вас и лишь потому, что мне захотелось еще несколько минут поболтать с вами!
– Но ведь и нам это доставляет удовольствие.
– Да, конечно, но все же существуют и более приятные места для дружеской беседы. После того, что тебе пришлось испытать, ты наверняка мечтаешь вымыться и как следует поесть, верно? Ты же, я полагаю, голоден как волк!
Эрагон посмотрел на яблоко, которое все еще держал в руке, и с сожалением понял, что было бы невежливо еще раз откусить от него, когда эта бесконечная аудиенция уже близится к концу.
Насуада перехватила его взгляд и сказала:
– Твое лицо говорит за тебя, Губитель Шейдов. У тебя сейчас вид, как у оголодавшего волка зимой. Что ж, не буду больше тебя терзать. Ступай, вымойся и приведи себя в порядок, а потом надень самую красивую свою котту, и я буду просто счастлива, если ты согласишься присоединиться ко мне за ужином. Хотя, как ты и сам, должно быть, понимаешь, ты не будешь там единственным гостем, ибо дела варденов требуют моего постоянного внимания даже во время трапезы, однако ты бы очень скрасил для меня этот ужин, если бы согласился прийти.
Эрагон подавил желание поморщиться при мысли о том, что еще несколько часов придется отражать устные атаки тех, кто хотел бы использовать его в своих собственных интересах или же просто удовлетворить свое любопытство относительно Всадников и драконов. И все же отказать Насуаде он был не в силах и с поклоном принял ее приглашение.
16. Ужин с друзьями
Эрагон и Сапфира оставили алый шатер Насуады и в сопровождении отряда эльфов, которые тут же их окружили, направились к той небольшой палатке, которую Эрагон занял сразу же после сражения на Пылающих Равнинах. Возле палатки его уже ждала целая бочка горячей воды, над которой вились кольца пара, просвеченные неярким закатным солнцем. Однако Эрагон не сразу бросился мыться, а, пригнувшись, нырнул в палатку.
Проверив, все ли его немногочисленное имущество в порядке после столь долгого отсутствия, Эрагон скинул с плеч мешок, осторожно вынул оттуда свои доспехи и спрятал под лежанку. Их нужно было еще как следует обтереть тряпицей и смазать маслом, но эти заботы Эрагон решил пока отложить. Затем он засунул руку еще глубже под лежанку, пока пальцы его не уперлись в тряпичную стенку и не нащупали возле нее какой-то длинный твердый предмет, довольно тяжелый и завернутый в грубую мешковину. Положив сверток себе на колени и развязав узлы, Эрагон принялся разматывать ткань.
Дюйм за дюймом стала видна потертая кожаная рукоять короткого, в полторы ладони длиной, меча Муртага. Обнажив полностью рукоять, гарду и часть сверкающего лезвия, Эрагон немного помедлил. На лезвии остались зазубрины после того, как Муртаг блокировал этим мечом удары, наносимые Зарроком.
Эрагон довольно долго сидел, уставившись на меч, и в Душе его бушевала целая буря чувств. Он и сам не понимал, что побудило его тогда, через день после сражения, вернуться на плато и вытащить этот короткий меч из грязи, в которую швырнул его Муртаг. Даже после одной-единственной ночи, проведенной в сырости, стальное лезвие покрылось пятнышками ржавчины, и лишь с помощью заклинания Эрагон остановил ее распространение. Возможно, именно потому, что Муртаг украл его собственный меч, Эрагон чувствовал себя обязанным взять меч Муртага как бы в обмен, словно этот обмен, неравный и вынужденный, способен был какого приуменьшить его утрату. Возможно, впрочем, он сделал это и просто потому, что хотел сохранить некое напоминание об этой кровавой схватке. А может быть, что в душе его все же теплились еще некие дружеские чувства к Муртагу, теперь почти уснувшие, поскольку мрачные обстоятельства все же заставили их пойти друг против друга. И не имело значения, какое отвращение питал Эрагон к тому, во что превратился теперь Муртаг; он все же не мог ему не сочувствовать, не мог забыть те узы дружбы, что связывали их совсем еще недавно. У них с Муртагом была одна судьба. Если бы не случайность рождения, он, Эрагон, вырос бы в Урубаене, а Муртаг – в долине Паланкар, да и теперешнее их положение могло быть диаметрально противоположным. Их жизни оказались неразделимо переплетены друг с другом.
Глядя на серебристую сталь, Эрагон составлял заклинание, способное разгладить на лезвии малейшие шероховатости, убрать выбоины и зубцы на острие и восстановить крепость самого клинка. Однако его не оставляла мысль: а стоит ли это делать? Тот шрам, который оставил ему Дурза, он тоже долго сохранял как напоминание об их встрече, по крайней мере до тех пор, пока драконы не удалили этот безобразный рубец во время Агэти Блёдрен. Так, может, ему и эти «шрамы» на клинке стоит сохранить? Да и хорошо ли для него самого носить на бедре столь болезненное напоминание? И как воспримут это остальные вардены? Особенно если он вздумает пустить меч предателя в дело? Меч Заррок был даром Брома; Эрагон не мог отказаться принять этот меч, да и никогда не жалел, что сделал это. Однако сейчас ничто не могло заставить его признать своим какой-то безымянный клинок, лежавший у него на коленях.
«Мне нужен меч, – в который уже раз подумал он. – Но
не этот
меч».
Эрагон снова обмотал клинок мешковиной и сунул под лежанку. Затем, взяв чистую нижнюю рубаху и теплую нарядную котту, вышел из палатки и стал мыться.
Вымывшись и переодевшись в тонкую сорочку и вышитую эльфами котту, он отправился на встречу с Насуадой, назначенную ею возле палаток целителей. Сапфира предпочла лететь, сказав:
«Для меня на земле слишком тесно, слишком уж здесь много людей; и я все время спотыкаюсь о палатки. И потом, если я пойду рядом с тобой, вокруг нас опять соберется такая толпа, что вряд ли мы вообще сможем двигаться».
Насуада поджидала его возле трех флагштоков, с которых свисало с полдюжины праздничных флажков, казавшихся в холодеющем воздухе совершенно безжизненными. Она переоделась и теперь была в легком летнем платье цвета бледной соломы. Ее густые, как мох, волосы были уложены в высокую прихотливую прическу из всевозможных узлов и косичек. Все это сооружение удерживалось одной-единственной белой лентой.
Насуада улыбнулась Эрагону, и он улыбнулся ей в ответ, ускорив шаг. Подойдя ближе, он увидел, что его охранники смешались с ее охраной и Ночные Ястребы проявляют затаенную подозрительность, а эльфы ведут себя совершенно невозмутимо.
Насуада взяла его за руку, и, ведя приятную беседу, они двинулись сквозь море палаток. Над лагерем кружила Сапфира, которая была вполне довольна тем, что можно дождаться, пока они не дойдут до места назначения, и только тогда попытаться приземлиться. Эрагон и Насуада говорили о многом, но ни о чем особенно важном, однако ее сообразительность, живость и разумность в очередной раз совершенно очаровали его. Ему было легко говорить с ней и еще легче ее слушать, и уже одна эта легкость в общении заставила его понять, как же все-таки она дорога ему. Ее власть над ним значительно превосходила ту власть, какую сюзерен имеет над своим вассалом. И понимание того, сколь велико их единство, тоже было для него чем-то новым. Кроме тети Марианн, которую Эрагон едва помнил, он вырос в мире мужчин и мальчишек и никогда не имел возможности дружить ни с одной женщиной. Отсутствие подобного опыта приводило к неуверенности, а эта неуверенность, в свою очередь, делала его неуклюжим и при общении с Арьей, и при общении с Насуадой. Но Насуада, похоже, ничего этого не замечала.
Она остановила его перед какой-то палаткой, которая как бы светилась изнутри благодаря множеству горящих там свечей; оттуда доносилось негромкое журчание голосов.
– Ну, – сказала Насуада, – сейчас нам опять предстоит нырнуть в болото политики. Приготовься.
Она откинула полог палатки, и Эрагон даже подскочил, когда целая толпа находившихся внутри людей взревела:
– Сюрприз!
Широкий стол, устроенный на козлах, занимал весь центр палатки. За этим столом сидели: Роран, Катрина и не менее двадцати бывших односельчан Эрагона из Карвахолла – включая Хорста и его семейство, – а также травница Анжела, Джоад, его жена Хелен и еще несколько человек, которых Эрагон не знал, но более всего они были похожи на моряков. Полдюжины детишек играли на полу возле стола; они, правда, тут же замерли и уставились на Насуаду и Эрагона, открыв рот и явно не в силах решить, кто же из этих двоих заслуживает большего внимания.
Эрагон улыбнулся, хотя и несколько растерянно. Но прежде чем он смог придумать, что бы ему сказать, Анжела подняла свой бокал и пронзительно крикнула:
– Ну что же ты? Нечего стоять там с разинутым ртом! Входи и садись. Я проголодалась!
Все засмеялись, а Насуада подтолкнула Эрагона к двум пустым сиденьям рядом с Рораном. Эрагон помог ей сесть и, когда она устроилась, спросил:
– Это что же, ты все устроила?
– Роран предложил пригласить тех, кого ты, возможно, захочешь видеть, но исходная идея действительно была моя. И я кое-что сама добавила к этому столу, как ты можешь видеть.
– Спасибо тебе, – смущенно поблагодарил ее Эрагон. – Спасибо тебе большое!
Он заметил Эльву, которая, скрестив ноги, сидела в дальнем левом углу палатки, держа на коленях тарелку с едой. Остальные дети ее явно избегали – собственно, Эрагон просто представить себе не мог, что у них с Эльвой может быть общего, – да и никто из взрослых, за исключением Анжелы, не чувствовал себя достаточно уютно в присутствии этой девочки-ведьмы. Она, эта маленькая узкоплечая девочка, долго и неотрывно смотрела на него из-под черных прядей волос своими ужасными фиолетовыми глазищами, а потом прошептала беззвучно что-то вроде: «Приветствую тебя, Губитель Шейдов». «Приветствую тебя, Ясновидящая», – одними губами ответил он ей. Бледные губы ее детского ротика раздвинулись в некоем подобии улыбки, которая могла бы быть очаровательной, если бы не два огромных глаза, что странным огнем освещали ее личико.
Эрагон вцепился в подлокотники своего кресла, когда стол вдруг закачался, тарелки на нем зазвенели, а стенки палатки захлопали, как от порыва ветра. Затем задняя стенка раздулась, раздвинулась, и Сапфира всунула внутрь свою огромную голову.
«Мясо! – заявила она. – Я чую запах мяса!» В течение нескольких последовавших часов Эрагон наслаждался только обильным угощением, выпивкой и приятной компанией. Это было все равно что вернуться домой. Вино лилось рекой, и после того, как все пару раз осушили свои бокалы, жители Карвахолла, забыв о различиях между ними, обращались с Эрагоном уже по-свойски, что для него оказалось самым дорогим подарком. Не менее щедры они были и по отношению к Насуаде, хотя и воздерживались шутить на ее счет так, как порой подшучивали над Эрагоном. Бледный дым от горящих свечей наполнял палатку. Рядом с собой Эрагон слышал оглушительный хохот Рорана, а напротив еще более оглушительный смех Хорста. Бор моча какие-то заклинания, Анжела заставила плясать крошечного человечка, которого сотворила из хлебной крошки на радость всем присутствующим. Детишки постепенно преодолели свой страх перед Сапфирой и даже осмелились подойти к ней и погладить по носу. А вскоре они уже карабкались ей на шею, висели на шипах и стучали по пятнышкам у нее над глазами. Эрагон только посмеивался, глядя на это. Джоад развлек всех, исполнив старинную песнь, которую выудил в какой-то древней книге. Тара ловко сплясала джигу. Насуада все время смеялась, откидывая голову назад, и зубы ее поблескивали. Эрагон по общей просьбе рассказал кое-что о своих приключениях, включая подробное описание своего бегства из Карвахолла вместе с Бромом, что вызвало у его слушателей особый интерес.
– Подумать только, – воскликнула, кутаясь в шаль, Гертруда, круглолицая знахарка из Карвахолла, – у нас в долине был свой дракон, а мы даже и не знали об этом! – И она извлекла откуда-то из рукава пару вязальных спиц и указала ими на Эрагона. – Подумать только, – снова воскликнула она, – ведь я лечила тебя и видела, что ляжки твои ободраны чуть ли не до кости после полета на Сапфире, но даже ничего не заподозрила! – Качая головой и прищелкивая языком, она вытащила клубок коричневой шерсти и принялась вязать со скоростью, которой можно достигнуть лишь после десятилетий практики.
Илейн первой покинула веселое застолье, пожаловавшись на усталость, связанную с последними неделями беременности; один из ее сыновей, Балдор, пошел ее провожать. Еще через полчаса Насуада тоже собралась уходить, объяснив это тем, что дела не позволяют ей задерживаться столько, сколько ей бы самой хотелось, но она желает всем здоровья и счастья и надеется, что все по-прежнему будут поддерживать ее в борьбе с Империей.
Выйдя из-за стола и уже стоя у входа, Насуада незаметно кивнула Эрагону, и он подошел к ней. Стараясь говорить так, чтобы ее не услышали сидевшие за столом, она сказала:
– Эрагон, я понимаю, тебе нужно время, чтобы прийти в себя после этого путешествия, и у тебя, безусловно, есть и свои собственные дела, а потому завтра и послезавтра ты можешь делать все, что сочтешь нужным. Но утром на третий день явись, пожалуйста, в мой красный шатер. Нам с тобой нужно обсудить твое будущее. У меня есть для тебя одно чрезвычайно важное поручение.
– Да, госпожа моя, – поклонился ей Эрагон. Затем сказал: – Ты ведь всегда держишь Эльву под рукой, куда бы ни направилась, верно?
– Да, она моя хранительница от любых бед, которые могут ускользнуть даже от верных Ночных Ястребов. А кроме того, ее способность угадывать то, что доставляет страдания людям, оказалась невероятно полезной. Ведь гораздо проще добиться сотрудничества с кем-то, если тебе известны все его потайные болевые точки.
– А ты готова отказаться от этого? Она пронзительно на него глянула:
– Ты собираешься снять с Эльвы свое проклятие?
– Да, я хочу попытаться это сделать. Помнишь, я обещай ей, что непременно попробую освободить ее?
– Да, я помню; я при этом присутствовала. – Внимание Насуады на секунду отвлек грохот упавшего стула, затем она сказала: – Если ты выполнишь свое обещание, это может обернуться гибелью для всех нас. Эльва незаменима! Ни у кого больше нет такого умения. И помощь, которую она мне оказывает, как я не раз могла убедиться, стоит больше, чем целая гора золота. Я даже думаю порой, что из всех нас лишь она одна, возможно, способна победить Гальбаторикса. Она способна предвидеть любую его атаку, а твое заклятье подсказывает ей, как отвечать на эти атаки, и пока это не требует от нее принесения в жертву собственной жизни, она будет побеждать… Ради блага всех варденов, Эрагон, ради блага всех в Алагейзии откажись от своего намерения исцелить Эльву!
– Нет, – сказал он так сердито, словно выплюнул это слово, укусившее его за язык. – Я ни за что этого не сдела о. Это было бы нечестно, неправильно. Если мы силой заставим Эльву оставаться такой, какая она сейчас, она в итоге пойдет против нас же, а я бы очень не хотел иметь ее в качестве своего врага. – Он помолчал и, увидев, каким стало лицо Насуады, прибавил: – Кроме того, вполне возможно, мне еще ничего и не удастся. Остановить действие чар, когда заклинание было сформулировано столь невнятно… Это по меньшей мере сложно, Насуада. А как ты посмотришь, если я предложу тебе вот что…
– Что именно?
– Будь честна с Эльвой. Объясни ей, как много она значит для варденов, и спроси, не согласится ли она сама и впредь нести это свое бремя ради всех нас. Она, возможно, откажется; она имеет на это полное право, но если она откажется, то характер у нее совсем не тот, на какой мы могли и хотели бы в данном случае положиться. А если она твое предложение примет, то сделает это по своей собственной доброй воле.
Чуть нахмурившись, Насуада кивнула:
– Я завтра же поговорю с ней. Тебе бы тоже стоило при этом присутствовать, чтобы помочь мне убедить ее и снять свое проклятие, если убедить нам ее не удастся. Приходи ко мне в шатер через три часа после восхода солнца. – И с этими словами Насуада выскользнула наружу в освещенную факельным светом ночную тьму.
Значительно позже, когда свечи стали уже догорать и деревенские жители начали постепенно расходиться по домам, Роран крепко взял Эрагона за локоть и отвел в дальнюю часть палатки, поближе к Сапфире, чтобы никто не мог их услышать.
– То, что ты раньше рассказывал о Хелгринде, это и есть вся правда? – спросил он.
Эрагону казалось, что в руку ему вцепилась пара железных клещей, а не пальцы брата. Глаза Рорана смотрели твердо, но где-то в глубине их читалась боль и неожиданная уязвимость.
Эрагон выдержал его взгляд.
– Если ты доверяешь мне, Роран, то никогда больше не задавай подобных вопросов. Это тебе знать совершенно необязательно.
Но, уже говоря эти слова, Эрагон испытал глубокое чувство неловкости: ведь ему приходилось скрывать от Рорана и Катрины не только существование Слоана, но и то, что Слоан остался жив и отправился через всю Алагейзию в леса Дю Вельденвардена. Он понимал, что этот обман необходим, но все-таки лгать брату было неприятно. На мгновение ему даже захотелось все рассказать Рорану, но затем он вспомнил, по каким причинам решил не делать этого, и прикусил язык.
Роран колебался; лицо его по-прежнему казалось встревоженным; затем, скрипнув зубами, он выпустил руку Эрагона и сказал:
– Я тебе верю. В конце концов, для этого ведь и существует семья, верно? Для доверия.
– Да. и еще для того, чтобы убивать друг друга. Роран рассмеялся и потер пальцем кончик носа: