Триумф анжелики анн и Серж голон часть первая щепетильность, сомнения и муки шевалье глава 1
| Вид материала | Документы |
СодержаниеЧасть восемнадцатая |
- Искушение анжелики анн и Серж голон часть первая фактория голландца глава, 5428.89kb.
- Анжелика и ее любовь анн и Серж голон часть первая путешествие глава, 5204.65kb.
- Путь в версаль анн и Серж голон часть первая двор чудес глава, 3250.05kb.
- Анжелика и король анн и Серж голон часть первая королевский двор глава, 3580.8kb.
- Дорога надежды анн и Серж голон часть первая салемское чудо глава, 5670.81kb.
- Неукротимая анжелика анн и Серж голон часть первая отъезд глава, 6314.73kb.
- Анжелика и заговор теней анн и Серж голон часть первая покушение глава, 2417.02kb.
- Анжелика маркиза ангелов анн и Серж голон часть первая маркиза ангелов глава, 7553.92kb.
- Анжелика в квебеке анн и Серж голон перевод И. Н. Пантелеевой часть первая прибытие, 8222.2kb.
- Психологическая энциклопедия психология человека, 12602.79kb.
Позже она сняла свою одежду, испачканную в крови мученика и пропитанную запахом дыма, зимы, долгих месяцев, проведенных во мраке.
Она хотела плакать, но когда она переоделась в свежее белье и одежду, от которых пахло духами Абигаэль, ей овладела блаженная эйфория.
Скоро она будет со своей подругой слушать прибой в Голдсборо и смотреть на море, в котором покажутся паруса корабля, везущего Жоффрея.
Абигаэль подумала обо всем. Она даже прислала кору, собранную Шаплей.
Анжелика заснула. Она поняла, что спит, когда увидела, как над ней склонилось лицо иезуита. Его глаза были голубыми, прекрасные белые зубы сверкали. Она думала, что он скажет:
“Там - лось! Вставайте!", но он лишь прошептал:
“А Онорина?" и подмигнул ей, словно напоминая об их совместном секрете.
Этот призыв вырвал Анжелику из полусна, она вскрикнула.
- Правда! Онорина!.. Я знаю, почему я не хочу уезжать из Вапассу, - сказала она Колену, который сидел у ее изголовья. - Я должна дождаться Онорину. Она не знает, что Вапассу сожгли и приедет сюда.
Колен Патюрель не знал о том, что приключилось с Онориной, и думал, что ребенок по-прежнему находится а пансионе монахинь из Монреаля. Но видя, что Анжелика волнуется, он заверил ее, что они останутся на столько времени, сколько потребуется для того, чтобы дождаться Онорину. Но ночь еще не прошла, и он настоятельно просил ее заснуть.
“Как она была слаба, как измучена и расстроена!" - говорил он себе, глядя, как она засыпает.
Он опустился на колени возле нее и поцеловал безжизненную руку:
- Спасибо! Спасибо! Ангел мой! - прошептал он. - Спасибо, что вы спасли счастье наших жизней, победив смерть.
Второй раз она проснулась в тревоге. Смутная мысль беспокоила ее, затем она прояснилась. "Ирокезы! Среди них есть те, кто сможет рассказать мне что-нибудь об Онорине. Ведь среди них она провела зиму... Я забыла спросить...”
И она проснулась, крича: "Ирокезы!" На этот раз в комнате никого не было. Ее оставили, не разбудив, хотя уже наступил день.
Сердясь на саму себя, она соскочила с кровати, силы ее снова пробудились.
- Ирокезы еще здесь?
- Да! Они очень шумные и неприятные, они продолжают ссориться на холме.
- Слава Богу!..
И она объяснила, что надо незамедлительно или идти к ним, или позвать их. Потому что только от них можно было получить сведения о дочери. Колен сказал, что нет никакой необходимости звать их, потому что они сами направлялись к ним. Уттаке сказал, чтобы их ждали через час.
Выйдя из дома, Анжелика увидела большое деревянное кресло, стоящее у ворот.
- Посланец могавков посоветовал приготовить для тебя сидение, чтобы ты могла, не уставая, выслушать их послание, которое будет долгим.
Анжелика села в кресло, покачав головой: "Я никогда не пойму этих индейцев".
Она оглядела панораму Вапассу, которая показалась ей еще более пустынной, чем в первые дни. Слева она различала часть серебряного озера, сверкающего под солнцем, словно и не по его ледяной поверхности она тащила мертвого лося.
Вдалеке она видела толпу индейцев, и по их продвижениям можно было догадаться, что они собираются в дорогу.
- Если они придут без оружия, надо, чтобы наши часовые спрятали свое.
Она поручила двум юношам следить за детьми и занять место возле нее, когда появятся индейцы. Это было сделано не столько ради интереса детей к дикарям, сколько для того, чтобы дать понять гостям, что их не боятся и принимают, словно друзей дома. Ибо индейцы неравнодушны к малышам.
Среди новоприбывших было много людей, которые очень опасались дикарей, и особенно суровых ирокезов. Анжелика же была спокойна. Со своей стороны она ничего не боялась, разве что потерять спокойствие. Или проявить нетерпение в ходе предстоящей речи индейца, ожидая новостей об Онорине. Нужно будет расспросить Уттаке. Он укажет ей тех, кто мог говорить, видеть ребенка, кто скажет ей, что с девочкой все обстоит хорошо. И, значит, нужно дождаться конца речи.
Маленькая ручка коснулась ее руки на подлокотнике кресла.
- Я тоже здесь, - сказал Шарль-Анри, напоминая о своем присутствии.
Анжелика обняла его и прижала к сердцу.
- Да, ты тоже, сынок, мой милый компаньон. Ты будешь стоять рядом и помогать мне принимать вождя Пяти Наций. Держи свою руку в моей и веди себя, как солдат.
Что еще хотел от нее Уттаке? Невозможно угадать... а, может быть, и ничего не хотел. От него можно было ожидать всего, что угодно.
- Вот и он, - сказал Колен, стоящий позади Анжелики.
Она же не боялась этих воинов с маленькими топориками у пояса. Поскольку они были без мушкетов, она дала знак страже отставить в сторону оружие.
Вожди Пяти Наций остановились в нескольких шагах от ее кресла, освещенные бледным зимним солнцем.
Несмотря на воинственную раскраску, украшения из зубов диких зверей и перья, они выглядели исхудавшими и похожими на голодных волков. Тела были покрыты татуировками. Она не знала, что они провели много месяцев под землей, проходя через гроты и пересекая подземные реки.
Речь Уттаке, несмотря на предупреждение, оказалась короткой. Но хотя он очень тщательно подбирал французские слова, понять его было трудно.
Начал он со своей стычки с Хиатгу.
- Один из нас должен был умереть. Это закон. Но вот мы оба перед тобой, Кава. В нашем бою не было победителя, и не было побежденного. Этот бой ничего не решал. Потому что мы - не враги, и это не война. Это всего лишь пропасть, а мост через нее видит не каждый.
Тикондерога заставил меня увидеть странные вещи. Он заставил меня задуматься о непривычном, это была боль и опасность, но это вело на мост.
Ты - живой ум Тикондероги. Он находится на земле, тяжелый от груза своего знания, а ты бежала вперед, легкая и невидимая. Я это понял, когда увидел вас в Катарунке после пожара. Двоих, объединенных единой силой. Вот об этом и говорила Черная Одежда: "Их нельзя победить, когда они вдвоем. Надо их разлучить".
Когда это Себастьян д'Оржеваль успел объяснить это вождю Пяти Наций?.. Конечно, никогда. Уттаке, видимо, услышал об этом во сне.
- Но Тикондероги нет здесь, а ты собираешься уехать. Я должен идти своей дорогой и не хочу ничего терять. И вот поэтому Хиатгу жив... Вот почему я помиловал его.
Но я должен еще кое-что услышать от тебя. Кава. Ты должна убедить меня, что тот, который умер вчера, не вернется, чтобы нас уничтожить...
- Как ты можешь в этом сомневаться, - спросила она. - Ты, как никто другой, должен быть в этом уверен.
- Голод и поражения ослабили силу моего предвидения. И сколько бы Тикондерога не укреплял мою силу, Хатскон-Онтси разрушал ее.
- Ты говоришь о прошлом. Ты сам отвечаешь на свой вопрос, Уттаке. Нет ни победителя, ни побежденного, потому что нет врагов. Ты съел его сердце, и ты теперь знаешь, какой любовью он любил вас.
- Не станет ли он помогать своим собратьям-французам в войне с нами?
- Нет! Французы никогда не нуждались в его помощи, как и вы, ирокезы пяти наций, и ради вас он прибыл сюда. Я говорю это, потому что он сам мне об этом сказал. Он приехал, чтобы жить с вами. Еще немного времени, и он окажется среди вас. Я знаю, что ты в особенности, почувствуешь его присутствие и его поддержку.
- Ты хочешь сказать, что он признал справедливость нашей борьбы и ужасное предательство наших врагов? - спросил могавк, и в его глазах загорелись искры триумфа и радости.
Анжелика закрыла глаза. Вся Америка представлялась ей руинами, похожими на Вапассу, и лишь избранные, сильнейшие, смогут выжить на этой земле.
Она не была в состоянии оптимистически взглянуть на будущее, но ей необходимо было честно ответить.
- Он признал, что должен быть на твоей стороне, чтобы поддерживать тебя и советовать тебе до конца твоих дней.
В это короткое мгновение, когда она закрыла глаза, ей показалось, что она потеряла сознание или заснула, так она устала. Но она знала, что даже раненые или под угрозой опасности, какими они были сейчас, дикари, и в особенности ее собеседник, были способны отложить их отъезд и свести к минимуму то, что им угрожало.
- Ты действительно думаешь, - продолжал Уттаке, собирая дыхание для более длительной речи... Веки Анжелики смыкались. Она открыла их и с удивлением увидела вождя Пяти Наций, склонившегося над ней и протягивающего тонкую полоску из кожи, обшитую белыми жемчужинами, черными и фиолетовыми.
- Я дарю тебе это украшение. Это все, что осталось мне после войны могавков и французов, от аньеров. Сохрани его в знак нашей дружбы и не теряй.
- Но я не потеряла вампум матерей Пяти Наций, который ты мне дал в ходе нашей первой зимовки, - возразила Анжелика. - Он погиб в пожаре Вапассу. Может быть, его удастся отыскать?
- Матери, которые тебе его дали, умерли, - сказал Уттаке горько, - и вампум погиб в огне.
Таковы знаки.
Он отступил на несколько шагов, оставив подарок на коленях Анжелики.
- А теперь я должен рассказать тебе о твоей дочери, имя которой невозможно выговорить, поэтому мы прозвали ее Красной Тучкой.
Анжелика издала радостный возглас, и ее удрученное выражение уступило место возбуждению.
- Онорина! Моя дочь Онорина! Ты знаешь что-то о ней?.. Ты знаешь, где она? Ах! Дьявол-могавк! Ну, почему ты молчал? Почему ты не рассказал мне сразу?
- Потому, что ты не стала бы слушать мои дальнейшие слова, а я должен был их сказать. ты не придала бы ни малейшего значения очень важным словам, которые ты должна была услышать. Ты даже не заметила бы, - и он подтвердил свои слова жестом, - моего подарка - знака вечной дружбы. О, ты, мать твоих детей! О, женщина! Ты трижды женщина - через луну и через звезды.
- Да говори же! - вскричала Анжелика, вцепившись в подлокотники.
Если бы на его месте был Пиксаретт, она встряхнула бы его.
- Говори! Я умоляю тебя, Уттаке! Скажи мне, что ты знаешь о ней, и не заставляй меня напоминать тебе, что я тоже воин, и я владею ножом лучше тебя, что я тебе доказала однажды вечером у ручья, и это было давным-давно.
Уттаке разразился хохотом, которому вторили его товарищи, но они не знали причины его веселья.
Затем он успокоился:
- Ладно. Я расскажу тебе все, что знаю о ней. Я расскажу тебе сначала то, в чем я уверен.
- Где она?.. Она жива? Ты видел ее?
Могавк принял озабоченный вид.
- Встретил? Что ты говоришь! Да она всю зиму жила с семьей Отары из онейутов, и все дни я видел ее и разговаривал с ней до того дня, когда проклятый Ононтио из Квебека двинул свои толпы в нашу долину Пяти Озер и сжег селение Туасшо, несмотря на наше отчаянное сопротивление.
Вот почему я не могу с уверенностью ответить на твой первый вопрос: где она? На второй: жива ли она? - тоже... Ибо ты не знаешь, быть может, что почти все население этого города погибло, кроме нескольких несчастных, которых я смог забрать с собой и спасти от этих бешеных собак-французов с их проклятыми абенакисами и гуронами. С уверенностью могу сказать одно: среди нас ее нет. Я знаю, что многие индейские женщины и дети были уведены французами в миссии Сен-Жозеф или к форту Фронтенак, но я не могу точно сказать тебе, находится ли она среди них.
Анжелика отказывалась верить, что Онорина погибла в огне. Это невозможно. Значит, оставалось надеяться, что она попала к французам, которые вернут ее матушке Буржуа или тете с дядей.
Уттаке торжественно поднял руку, словно призывая само небо и всех присутствующих ко вниманию.
- И теперь я хочу сказать, что я знаю о Красной Тучке путем предвидения.
Он закрыл глаза и улыбнулся.
- Она едет! - пробормотал он. - Она движется к нам! Не торопись покидать эти места, Кава, ибо твой ребенок двигается по направлению к Серебряному Озеру, чтобы встретиться с тобой. Ее сопровождает... ангел!..
Тут он состроил ехидную гримасу.
А! Тут ты меня слушаешь и не спишь!
Он засмеялся еще громче. Его поддержали остальные индейцы.
Анжелика задумалась. Будучи под впечатлением того, что сказал ей Уттаке, она погрузилась в свои мысли и не заметила, как индейцы исчезли. И когда она захотела уточнить еще кое-что у Уттаке, то оказалось, что ни от него, ни от остальных не осталось и следа.
Ради всего святого, верните его, - взмолилась она.
Разве Уттаке не сказал, что видел Онорину каждый день?
Она хотела знать детали о жизни дочери в индейском племени.
И потом она вспомнила, что даже не поблагодарила их за те продукты, которые он прислал ей посредством иезуита.
Верните их!
Но никому не дано вернуть индейцев, ушедших на поиски разбросанных остатков их племен, чтобы собрать их всех в Долине Предков, и потом отправиться на войну.
Они исчезли среди лесов и гор, они следовали по невидимым тропам.
Да и, по правде говоря, никому особенно и не хотелось их возвращать.
Глава 74
Кантор причалил в небольшую будочку на реке, привязав ее к камням, вытащив из воды, и прикрыл ветками.
- Дальше по воде пути нет, - сказал он. - Нужно идти пешком. Если мы будем идти быстро, то доберемся в Вапассу к полудню.
Индейская девочка сопровождала его. Она послушно шла следом. Кантор держал ее, привязав к ее руке нечто вроде поводка: девочка была полуслепая и могла потеряться.
Откуда вы взяли этого маленького дикаря? - спросил его аптекарь из Форта Оранж, в котором они ночевали этой ночью, избегнув тысячи опасностей.
Он ответил, что это сирота из городка ирокезов, которая спаслась от смерти и болезней. Он подобрал ее.
Было бы очень трудно объяснить добряку-голландцу, который очень милосердно предоставил ему мазь для больных глаз ребенка, что речь шла о его сводной сестре Онорине де Пейрак.
Он наконец-то нашел ее в лагере беженцев с озера Онтарио, среди индейских женщин и детей, которых французы держали под присмотром монахов ордена Святого Сульпиция.
Господин де Горреста не стал ждать, пока растает снег и снова отправил свои армии против ирокезов. И Кантор, который также не стал дожидаться прекращения холодов, и отправился на поиски своей сестры, застал в долине ирокезов лишь дымящиеся руины. Он очень опечалился и спрашивал себя, не погибла ли она, и где теперь искать.
Говорили, что ирокезы "исчезли с лица земли...”
Ходили слухи, что Уттаке, которому удалось избежать гибели в бою, увел своих воинов в сеть подземных коридоров и ждал момента, когда он сможет отомстить. Но никто из бедных людей не рискнул бы спуститься под землю, чтобы его там встретить.
Кантора интересовали спасшиеся, особенно женщины и дети, среди которых он надеялся найти сестру.
Он никогда не забудет свою радость, когда однажды вечером он встретил ее при свете коридоров, похудевшую, грязную, маленькую дрожащую птичку, такую измученную, что было страшно смотреть. Он испугался, потому что чуть было не прошел мимо нее в ее камзольчике, он чуть не оттолкнул ее; но она была спасена, и они шли по лагерю, испуская их любимые крики: "Онн! Онн!" Его охватила жалость при виде знаков оспы, которой девочка переболела во время эпидемии, еще больше сократившей численность ирокезов. Говорили, что Господин де Горреста специально прислал в лагерь одеяла, в которые заворачивали больных оспой, чтобы спровоцировать эпидемию.
Но чего только не говорили!
“Проклятая зима!" - думал Кантор пока тропинка вела их через горы к Вапассу. Слишком суровая, слишком длинная, которая не позволила вовремя найти Онорину. Но смог бы он? Ибо зима все равно застала бы их обоих, быть может вдали от всякого убежища, в белой пустыне.
В лагере он держал ее на руках и думал: "Что за беда! Ты жива! Мама вылечит тебя!”
Вот уж воистину, бедняжка! Она и так не была очень ловкой, а теперь еле плелась, спотыкаясь, падала. В конце концов он взвалил ее на спину, привязав ремнем и потащил через разрушенные и сожженные индейские города, в которых лежали мертвые тела, он пересекал леса, перебирался через трещины и все шел и шел по направлению к Вапассу.
В Оранже они отдохнули, и Кантор задумался.
Если Гудзон освободился ото льда, то целесообразнее было бы добраться до Нью-Йорка. Затем - до Голдсборо. Путь займет несколько месяцев. Лучше уж продолжать путь на восток, через леса. Он был похож на сестру. Он испытывал нетерпение оказаться дома. Как можно быстрее добраться до своих. А дом - это Вапассу. Это лицо и глаза матери, ее объятия, ее улыбка, это присутствие их отца, его смех, редкий, но заразительный, это его радость. Это их друзья испанцы, это их брат с сестрой, которых он не знал, но о которых Онорина рассказывала без устали.
Он обернулся и посмотрел, как она ковыляет позади него с выражением огромного счастья на лице.
Он с трудом поборол желание сообщить ей, что она похожа на растрепанного дикообраза, но она была так горда, что носила костюм индейского мальчишки.
- Уттаке сказал мне, что я достойна быть воином, и поскольку находятся мальчики, которых переодевают в женское платье, потому что они не чувствуют вкуса к ношению оружия, то почему бы мне не надеть мужской костюм, ведь я хорошо стреляю из лука... Вот уж глупость, заставлять меня идти собирать годы или искать подстреленную дичь, только из-за того, что я - девочка.
Иногда ребенок останавливался. Она боялась.
- Ты думаешь, что она мертва? - спросила она однажды.
- Кто?
- Моя мама, в Вапассу.
Она делала ударение на слове "моя", но Кантор не обращал на это внимания. Он пылко возражал.
- Нет, это невозможно. Она не может умереть. Я хочу тебе объяснить, почему. Слишком много злых сил объединилось против нее. А ты знаешь, что происходит в этом случае?
- Нет!
- Рождается еще большая, добрая сила.
Онорина качала головой. Она рассказала, что будучи у индейцев, видела во сне умирающую мать, она вскочила с криком:
“Моя мама умирает! О! Сделайте что-нибудь!.." Она всех переполошила, вызвала даже старую индианку, которая ухаживала за ней.
Она замолчала, вызывая в памяти воспоминания, которые стерла болезнь. Когда у нее была высокая температура, к ней приходила Анжелика. И Онорина говорила с ней. Но когда она приходила в себя, то видела лишь грустные лица индейцев, которые качали головами: Нет, твоей матери здесь нет! Старая индианка догадалась, как действовать, чтобы поддержать ее жизнь: она говорила ей, что для того, чтобы заснуть нужно выпить бульон, и тогда, после того, как Онорина проснется, ее мать будет здесь.
И однажды она проснулась, выздоровевшая. Она могла вставать, она могла идти на улицу, к реке. Старой индианки уже не было рядом, она умерла, и Онорина знала, что ее мать никогда не приходила. А потом пришли французы и забрали оставшихся в живых женщин и детей.
В окрестностях озера Сан-Сакреман Кантор почувствовал "их", они были повсюду.
- Не кричи! "Они" везде!
Он бросился вместе с ней в кустарник, который уже начинал покрываться зеленоватой дымкой нарождающейся листвы.
Быть может, ему показалось! Лес был пуст. Нет, не может быть. Подняв глаза, он увидел, как в тумане виднеется знамя, расшитое лилиями.
- "Они" повсюду, за каждым деревом!..
К счастью, лицо юноши, которое показалось между ветвей, оказалось лицом молодого Ранго, с которым они вместе пели "Христианскую полуночницу" в ночь на Рождество в соборе Квебека.
Сын доктора Ранго, который каждое лето дарил монахиням из Отеля Дье букет цветов из собственного сода, был очень занят, он играл на флейте и барабане.
Барабанщики, которые следовали впереди армий должны были наводить страх на ирокезов. Это была франко-индейская армия - сто двадцать солдат из метрополии, четыреста канадских солдат и множество индейцев из миссий.
Чтобы достичь севера Мэна Кантору пришлось бы так или иначе перейти тропу, по которой следовала армия. И вот молодой Ранго накинул ему на плечи свою венгерку. Одетый таким образом, держа за веревку своего дикого индейского ребенка, Кантор смог воспользоваться дорогой, стоянками и даже пайком.
За тем отделился от армии, которая двигалась на юг. Продолжая путь на восток, они пересекли пустынный край, где не было ни людей, ни животных, ни дорог. Они попали в Мэн, в настоящий Мэн, непроходимый, где несколько раз на дню, чтобы хоть а немного продвинуться, им приходилось находить брод в бурлящих потоках вод или преодолевать скалистые завалы.
Несмотря на свою ловкость и чутье, Кантор сбивался с дороги, колебался в выборе индейских троп, иногда никуда не ведущих. Радости Версаля разнежили его, - думал он с горечью.
Но вот уже ручьи становились довольно глубокими для плавания. Небольшое племя кочевников на другом берегу реки заканчивало подготавливать к лету лодки из коры.
С ними брат и сестра спустились по реке, пересекли озера, перешли с лодками на головах через пороги, которые вели их к новым озерам или холмистым равнинам, где стояли вигвамы. Индейцы не знали, куда идти: то ли к французам, то ли к англичанам.
Кантор купил лодку и они продолжали движение на восток.
Однажды они увидели вдалеке вершину горы Катадин.
Вапассу был недалеко.
Это был последний этап, начался он ранним утром. Еще час, два, и... Он услышал позади себя всхлипывания и обернулся.
- Устала?
Он удивился, потому что она никогда не жаловалась.
- Она взяла мои шкатулки! - расплакалась Онорина.
В данный момент он не знал, о чем идет речь. Это было так далеко: корабль, погоня, конец демона. Словно ее и не было никогда! Он даже удивился, когда вспомнил, что был при дворе короля. Он снова стал ребенком из Нового Света.
- Она все забрала, даже зуб кашалота, даже ракушку, которую ты мне дал...
- Что ты говоришь?
Болезнь ослабила ее горло, и когда она плакала, ее очень трудно было понять.
- Даже кольцо моего отца и письмо мамы, - продолжала жалостливым тоном Онорина, приближение к Вапассу вызывало у нее воспоминания.
- Так это-то, наверное, и ослабило ее силы, - пробормотал он задумчиво.
Теперь пришла очередь Онорины задавать вопросы.
- Что ты говоришь?
- Кольцо твоего отца и письмо мамы, они подкосили ее силы, ты понимаешь?
Она важно покачала головой. И от этой мысли она утешилась.
Они поразили Отравительницу, это было неплохо выполнено!..
“Мы подходим", - подумал он.
Но он не испытывал детского нетерпения, которое однако присутствовало отчасти в его возбуждении, в его осознании победы, конца, он чувствовал небывалую широту в момент, когда произнес:
“Мы подходим". И он почувствовал, что что-то неизведанное охватывает его.
Дверь открылась, и они вошли вместе. Все было величественным и светлым.
“В честь такой радости я спою в аббатстве "Твоя Слава"!..”
Но секунду спустя юный следопыт и его диковатая сестра с недоумением и страхом смотрели на то, что осталось от Вапассу.
В письмах ему тщательно рассказывали о строениях, о расположении построек, о разработанных полях и пастбищах.
Он узнавал все это, и не видел ничего, кроме сплошной пустыни, покрытой новой зеленью, но это была пустыня.
Он пошел дальше и обнаружил почерневшие руины.
Он не смог не обнять Онорину.
- Что такое, Кантор? - спросила она.
- Ничего, - ответил он, поздравляя себя с тем, что она не может видеть всего ужаса, который окружал их. - Ничего, мы подходим к цели. Скоро будет... дом.
- Что произошло? Где они все?..
Ее мать, отец, брат с сестрой! Джонас и его семья, чета Малапрадов, солдаты! Ее сердце ныло в груди. Это были такие болезненные удары, что это мешало ей думать.
“Что произошло? Где они? Что произошло?.. Где они?..”
Он продолжал идти, и новый пейзаж открывался его взору.
Он был так потрясен неожиданной картиной, что не сразу заметил маленький старый форт поодаль от основного, у которого было заметно какое-то движение.
“Уже неплохо!" - подумал он.
Платье. Женщина. Его мать! Да! Это она! Он снова пустился в путь.
Онорина вырвала руку из его руки и полезла на небольшой обломок скалы.
- Не упади! - закричал он в страхе.
Но маленький смешной ирокез лез вверх, сияя от радости.
- Кантор! Я его вижу! Я вижу его!
- Кого ты видишь?
- Старика на горе. Я его вижу!
Сегодня я вижу его!
Он подхватил ее, взял за руку.
Оба неподвижно застыли наверху, еще невидимые глазам тех, кто внизу готовился к отправке каравана в сторону юга.
А наверху брат и сестра смотрели, как солнечные лучи и тени скал вырисовывают на горе мирное и спокойное лицо.
- Ты тоже видишь, Кантор?
- Да. - ответил он. - Он смотрит на нас с тобой.
- Он улыбается нам... Здравствуй, старик с горы.
Вот и я, Онорина. Я вернулась. И на этот раз я вижу тебя! О! Кантор! Как я счастлива! Жизнь так прекрасна!.. жизнь прекрасна!..
- И ты не совсем ослепла! Ура! Ура! Теперь пойдем! Мы расскажем им обо всем, но сначала устроим сюрприз.
Он посадил ее на плечи и прыжками стал спускаться с камня на камень, со скалы на скалу, к Вапассу.
ЧАСТЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ
ПРИБЫТИЕ КАНТОРА И ОНОРИНЫ В ВАПАССУ