Освальд Бумке
| Вид материала | Книга |
- Освальд Бумке «Большой котел», 1801.13kb.
- Psy vn ua Освальд Бумке Схизофрения, 1842.3kb.
- Освальд шпенглер немецкий философ, 356.56kb.
- Освальд шпенглер, 407.52kb.
- Освальд Шпенглер, 8336.44kb.
И наконец: мало найдется в настоящее время таких, кто усмотрит какое-либо отношение к проблеме вырождения в том, что, напр., люди, могущие в наше время оплачивать билеты в театр и дорогие книги, предпочитают всему остальному грубо-сексуальные изображения (все равно, художественно ценные или нет); или в том, что импрессионизм заменился экспрессионизмом (не является ли это только кажущимся). Таким образом, нам едва ли есть надобность говорить подробно о постоянно напрашивающихся аналогиях между некоторыми экспрессионистическими художественными произведениями и живописью определенных душевно-больных (шизофреников). Скажем лишь одно: общая почва этих произведений располагается, вероятно, гораздо глубже, чем ее обычно искали; получается впечатление, будто здесь выявляются, по ту сторону всякой болезни и всяких художественных устремлений данного момента,—некоторые основные формы художественного выражения, намечающиеся уже в искусстве дикарей и в искусстве ребенка; очевидно, что эти формы могут быть раскрыты самыми различными психическими причинами. Применять к экспрессионизму эпитет: «больной», которым еще так недавно пытались заклеймить импрессионизм, было бы, конечно, ошибкой; от этого нового 1ар-sus'a нас должно предохранить просто знание истории. К этому надо прибавить еще следующее: наши теперешние большие заботы все-таки показали нам (в самом общем масштабе), насколько мелочными и насколько лишними были те заботы, которыми мы пробавлялись прежде в подобных случаях.
При всех этих соображениях я сознательно игнорирую попытку Spengler'а вывести гибель нашей культуры, исходя из духовных стремлений нашей эпохи и ее положения в истории. Такую попытку,— от которой, между прочим, отказывается категорически также и E. Utitz в своем новейшем этюде о современной культуре,—судя по изложению самого Spengler'а, мог бы предпринять, невидимому, лишь тот, кто охватывает своим кругозором как формы изобразительных искусств, так и формы военного дела и государственного устройства; далее—существующее якобы сродство между политическими и математическими продуктами одной и той же культуры; между религиозными и техническими воззрениями; между математикой, музыкой и пластикой; между формами хозяйства и формами познания и т. д., и т. д.1)—словом: все духовные направления, все науки и все искусства, кроме того, всякую технику, экономику и политику, не только своей собственной, но и всех эпох вообще. Мы скромно несмущенно отступаем перед подобной задачей.
Но если мы попытаемся дать посильный заключительный ответ на наш собственный вопрос, поставленный нами с самого начала гораздо менее широко, то мы могли бы сказать следующее:
Дегенеративные процессы наблюдались у всех народов и во все времена; так что совершенно недостаточно простого констатирования их наличности. Что касается опасности вырождения, то о ней могла бы идти речь лишь в том случае, если бы эти процессы серьезно угрожали жизни и работоспособности целого народа.
Решение вопроса, что получится из нас самих, принесет следующее поколение, созревающее и сличающееся в настоящее время. Возможно, что голодная блокада причинила ему стойкий и серьезный вред; однако, судя по всему, что мы уже слышали, этот вред выровнялся бы уже во внучатном поколении, поскольку условия жизни сложились бы тем временем сколько-нибудь благоприятно.
При колоссальных размерах этой войны мыслимо даже то, что после стольких убитых и искалеченных, вся наследственная масса нашего народа ч целом, действительно, несколько понизилась в своем уровне вследствие отрицательного отбора. Это мыслимо, но все же мало вероятно. Конечно, нам придется навсегда отказаться от многого ценного, что лежит в могиле или никогда не родится; но через 30 лет, если наши враги пощадят нашу жизнь, сгладится и это.
Не подлежит зато никакому сомнению, что сифилис угрожает теперь после войны еще сильнее нашему здоровью, чем прежде. Может быть, возрастет также и число случаев прогрессивного паралича, если мы не успеем найти терапевтических средств. В качестве второй великой социальной болезни присоединится опять алкоголизм и будет снова губить и взрослых, и детей.
Не доказано, что возросло общее количество душевных заболеваний; этот прирост не может быть во «сяком случае большим. Что касается самоубийств и преступлений, то о них в настоящий момент совершенно нельзя высказаться; их число настолько заведомым образом зависит от социальных причин, что для того, чтобы из соответствующих цифр стали опять возможны пригодные выводы, нам придется обождать известного равновесия и укрепления нашего общего политического и экономического положения. Наконец, еще рискованнее было бы, пытаться определить заранее наше будущее по тем противоборствующим духовным течениям, по тому хаосу, в котором очутилась после войны и революции также и наша духовная жизнь.
Один вывод мы делаем с полной определенностью: что каждое из предшествовавших поколений было бы при тех же условиях таким же здоровым и таким же больным, как и мы. Благодаря этому теряет всю свою важность вопрос о значении тех специальных болезненных явлений, которые свойственны нашей эпохе, о том, серьезнее ли они, чем те, которые наблюдались у наших предков. Однако, мы достоверно знаем, что прежде бывали такие болезни и нервные последствия болезней, которые в наше время совершенно исчезли- и если мы говорим об алкогольном отравлении зародыша, то мы не должны забывать о свинце и о ртути, действия которых мы теперь избегаем, потому что оно нам известно.
Но гораздо важнее, чем все споры о росте вырождения, то, что мы теперь знаем, что все заведомо дегенеративные явления сводятся к внешним, социальным причинам; потому что это дает нам возможность победить их. Заразные болезни и яды {алкоголь и сифилис в первую очередь) могут быть устранены подобно тому, как уже изгнаны из наших пределов оспа и чума, да и функциональные нервные болезни тоже Moiym быть ограничены. Конечно, всегда будут существовать психопаты и наследственные душевные болезни, но число их не будет расти, потому что патологические качества подчинены тем же самым законам наследственности, что и нормальные, а идея о наследственности приобретенных нервных состояний была выдумкой.
Конечная судьба народа зависит совсем от других факторов, чем от легких колебаний его нервного равновесия. Она определяется жестоким моментом силы, моментом количественным. Еще до войны мы имели сигнал, предостерегавший нас относительно будущего: падение цифры рождаемости, с тех пор опасность национальной смерти подошла к нам уже гораздо ближе. Что человеческому вмешательству удастся остановить — в конце концов эту эволюцию, в этом мы должны по справедливости усомниться; что касается странных проектов реформ, вроде предложенных, напр., Christian von Ehrenfels'ом, то мы можем отказаться от их критики просто в силу наших общих соображений t). Кто рассматривает участь человечества, как
часть великого процесса органической эволюции, тот как раз и не будет верить в свою способность решительно повлиять на ход этою природного процесса.
Мы лишь не вправе ускорять этой эволюции; и, не смотря на все трудности нашею экономического n политического положения, может быть, все-таки еще удастся поднять и в этом отношении чувство ответственности хотя бы у части нашего народа. У нас есть по меньшей мере один долг: сохранять, пока мы существуем, нагие здоровье и работоспособность на такой высоте, насколько это лишь возможно. Это придает важность тому выводу, к которому мы пришли: что всякое вырождение — даже если мы причислим к нему и национальное самоубийство — вырастает всегда в последнем счете из причин социального характера. Плохо понятое учение о наследственности сделало из вырождения какой-то фатум, какой-то таинственный мрачный рок, которому неудержимо должен был подпасть каждый народ; вырождение—наш опасный враг, но враг видимый, а потому и уязвимый.