Geum.ru

Андрей Уланов «Додж»

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   23
Глава 7

И снова все повторилось. Но теперь уже в обратном порядке. Тяжесть все

меньше, меньше, и прохладой повеяло. Да это же декомпрессия, соображаю, вот что

это такое. В этом, с зеленой крышей, давление атмосфер пять, если не все

восемь, вот в перемычке между мирами какая-то добрая душа кессон устроила. А то

бы выдернулся без компенсации — и прощай, Маруся, дорогая.

Вот бы еще, думаю, с этой доброй душой сесть где-нибудь в уголочке и

потолковать, что это за чертовщина здесь творится.

В этот раз меня наружу с чмоканьем выкинуло. Осмотрелся — слава те,

господи (или это местным богам хвалу возносить? Да хоть товарищу Сталину за мое

счастливое детство) — трава под ногами зеленая, земля коричневая, а небо серое,

но не само по себе, а потому, что опять все облаками затянуто. Мутный, конечно,

пейзаж, но после зеленого аквариума — словно дома очутился. Местность и та

знакомая. Те самые холмы, где я рыжую нашел, на свою голову.

А вот и сама рядом, никак в себя прийти не может.

Ладно. Скинул я мешок, вытащил гранаты, осмотрел — мало ли что, не

рассчитывали их все же на такие фокусы. Вроде все в порядке. Ну, я тогда запалы

вставил, две «лимонки» на ремень подвесил, а остальные обратно в мешок сложил.

Заодно обойму в «ТТ» поменял. Пусть, думаю, лучше девять в пистолете

будет, чем после четырех выстрелов обойму менять.

— Дай гранату.

Ого. Быстро же девочка оклемалась. И даже слово правильное произнесла.

-Нет.

— Боишься, не умею бросать?

А то. Знаем мы таких гранатометчиков, насмотрелись. Так бросит — и себя

подорвет, и меня заодно. Только под танк и посылать.

— Боюсь, — говорю, — что умеешь. И бросишь. А сколько народу на этот

грохот сбежится, ты подумала? Всю округу хочешь на уши поставить? Рыжая, наша

задача тогда будет считаться выполненной на «отлично», если мы придем, уйдем —

и ни одна травинка не шелохнется, и ни одна живая душа не заподозрит, что мы

тут были.

— А мертвые?

— А что мертвые?

— Мертвые души. Они ведь тоже могут поднять тревогу. Да и сами...

— Знаешь что, — говорю, — давай будем с живыми разбираться, а покойники уж

как-нибудь без нас обойдутся. И вообще, — говорю, — я по мертвецам невеликий

специалист. Я больше по тому, как из живого покойника сделать.

— Если бы черный маг, — заявляет Кара, — узнал твое настоящее имя, он бы

даже после смерти заставил тебя служить своей воле.

— Черный маг? Этот самый Гарик Охламон? Так я ему целых два раза свое имя

повторил. И имя, и звание, и даже часть свою назвал.

Кара на меня с таким ужасом уставилась, что я и впрямь струхнул малость.

Чем, думаю, черт здесь не шутит, а вдруг этот Гарик меня и вправду выудить по

имени может. Прихлопнуть не прихлопнуть, но запеленговать — уже хреново. Арчет

же намекал что-то насчет того, что он на той стороне появиться не может, потому

что его на расстоянии чуют.

— Да нет, — говорю, — бред. Он бы меня уже давно выловил. А он мне даже

приснился — и все равно найти меня не мог.

— Он был в твоем сне?! И ты жив!

— Только щипать меня не надо, — говорю. — То, что я живой, — в этом я

уверен. Вот насчет здравости рассудка — сомневаюсь.

— Ничего не понимаю, — шепчет Кара. — Гор-Амрон давно должен был наложить

проклятье на твое имя. Если он сумел узнать твое полное имя.

И тут до меня дошло. Вспомнил я, как он на первом допросе меня спрашивал —

и что я ему ответил.

Сел на землю и заржал во весь голос.

Кара на меня смотрит — и ничего не понимает. Только винтовку поудобнее

перехватила, на тот, наверно, случай, если проклятье только сейчас

подействовало. А я хохочу — остановиться не могу.

— Пусть, — сквозь смех выдавливаю, — накладывает. На живых и, главное, на

мертвых пусть накладывает. На всех мертвых 134-й стрелковой дивизии. От Днепра

до Волги и обратно до Днепра, за три года — ох и много же мертвых на его зов из

братских могил повстают. И таких плюх ему навешают, таких проклятий поналожат —

до самого Страшного суда не проикается.

— Да объясни ты, — рыжая меня даже за плечо начала трясти, — толком.

— Я ему свою часть назвал, — хохочу. — Вэ-чэ номер такой-то. Хорошо хоть

полевую почту не приплел. Это... ну, как тебе объяснить... если б я сказал, что

я воин дружины барона Лико, а он на всю дружину такое проклятье... наложил,

много бы толку с него было?

— Т-ты... т-ты...

— Я. Сергей Малахов, старший сержант разведывательной роты 134-й

стрелковой дивизии! — ору. — Именно так я ему и сказал, идиоту лысому. Два раза

повторил. И фамилию и имя и... тьфу, а отчество-то забыл.

— Что за отчество?

— Ну как бы тебе объяснить, — говорю. — У нас, в моем мире, в мое полное

именование еще и имя отца входит. Так что ни черта у лысого Охламона не выйдет.

— Ну, Ма-алахов, — говорит Кара, — ну... знаешь, мне даже убивать тебя

немного расхотелось. Очень хочется посмотреть, что ты еще выкинешь.

— Слушай, — а я еще, дурак, не отсмеялся до конца, — а за что ты меня так

не любишь?

Тут рыжая сразу смеяться перестала.

— А за то, — шипит, — что ты меня три раза побеждал. Три раза, Ма-алахов.

— Могу и в четвертый, — усмехаюсь. — Мне понравилось.

А вот в этот раз очень больно было. Потому как сапогом по лицу. Хорошо еще

вполсилы, зубы целые остались.

Поднялся кое-как, кровь вытираю.

— Ты что, — спрашиваю, — совсем одурела?

А она мне платочек протягивает. С кружевами.

— Пошли. Нечего тут рассиживаться.

Развернулась и зашагала.

Черт, думаю, хлопнуть бы ее в спину — и вся проблема.

Нет, но это ж до чего меня довести надо, чтобы мне такая мысль вообще в

голову пришла!

Даже захотел было догнать ее и вперед пойти, так ведь дороги не знаю.

По холмам продирались где-то час. А то и больше — часов-то нет. Неприятное

место эти холмы, очень уж для боя несподручно — пока за очередной гребень не

перевалишь, что за ним — не видишь. А для засады в самый раз.

В таких холмах и лощинках минометчики любят располагаться. Поди определи

их тут.

Ну а за холмами лес. Старый знакомый. Тоже вроде и живой, но все равно

словно мертвый. Неприятный лес.

Я даже с рыжей заговорил, первый раз с тех пор:

— Что с лесом-то случилось?

А рыжей вся эта местность тоже сильно не по нраву — озирается во все

стороны, винтовку держит так, будто из-за каждого куста на нее рота выпрыгнуть

может, и крадется — ни один сучок не хрустнет. Я, глядя на нее, тоже «ТТ» на

изготовку взял.

— Этот лес, — говорит, а слова будто выплевывает, — он выглядит живым и

здоровым, но душа его умерла. Ее убили. Но она еще может отомстить — и она

мстит каждому, кто заходит сюда. Это очень плохое место.

Душа леса. Неплохо. Я даже разогнулся.

— Знаешь, — говорю, — ты меня всеми этими мистическими штучками не

загружай. Душа леса — это, конечно, высокая поэзия, только вот мина натяжного

действия лично мой организм куда больше волнует, можно сказать, за живое

задевает. И вообще, я привык конкретных вещей опасаться. Эсэсовец с автоматом

или, допустим, этот зеленый, как, бишь, его там, орк с дубиной — это просто,

понятно и вполне излечимо девятиграммовой пилюлей с высокой начальной

скоростью. А душа...

— А что, Сергей, — шепчет Кара. — Ты веришь только в то, что можешь

потрогать руками?

— Вообще-то... — начал и осекся.

В самом деле, думаю, Малахов, а электрический ток ты тоже руками щупал?

Или радиоволны? А ведь взглянуть на это дело со стороны — пошептал чего-то в

черный ящичек, точно как Кара в свой амулет, и откуда ни возьмись — эскадрилья

штурмовиков. Причем, что характерно, именно по той балочке, по которой танковый

батальон на исходный рубеж атаки выдвигается. Показать это какому-нибудь

товарищу папуасу, который о Попове слыхом не слыхивал, что он скажет?

Правильно, на колени бухнется и завопит во весь голос: «Колдовство!»

И в баллистике с тригонометрией ты, Малахов, тоже не очень хорошо

разбираешься, примерно как в этике с эстетикой. Что вовсе не мешает этой самой

тригонометрии на твою, Малахов, голову вполне исправно снаряды обрушивать И

весьма прицельно.

Так что, товарищ старший сержант, скатай свои сомнения в скатку и засунь

поглубже. Ты местный чародейский техникум не кончал и тамошнего диплома не

имеешь. Да и вообще, в образовании твоем, с точки зрения местных реалий, белые

пятна размером с Антарктиду. И если высунется из воздуха рядом с тобой бела

рученька и схватит тебя за горло, что тогда будешь делать? Кару на помощь

звать? Так ведь не сможешь.

А пулями, товарищ Малахов, далеко не все проблемы решить можно. А то бы их

еще в 17-м кардинально разрешили. Пулями, товарищ Малахов, можно снять только

некоторые проблемы, причем не главные и часто всего лишь на время. По

прошествии которого они опять встают во весь рост.

— Далеко еще?

— До замка? Две лиги.

Черт, думаю, я же так и не узнал, как местные локти с саженями в

метрическую систему перекидываются. По поповской-то карте хоть метрами меряй,

хоть милями, хоть ананасами в банках — разве что номер текущего года от

Рождества Христова выяснишь.

— А если на дерево залезть? — спрашиваю. — Замок виден будет?

— Должен.

— Ну, раз ты у нас Кара, так покарауль внизу, а я пока слажу, осмотрюсь.

Скинул мешок, «ТТ» в кобуру спрятал, гранаты от пояса отцепил. Одну в

нагрудный карман впихнул, а вторую рыжей отдал.

— Смотри, — говорю, — швырять только в самом крайнем случае. И швыряй

подальше, что есть силы. У нее разлет осколков знаешь какой?

— Знаю, — отвечает. — Двести этих ваших, метров.

Ладно. Полез я наверх, только на пару метров поднялся — что такое?

Схватился за сук, с виду совсем нормальный, а он р-раз — и у меня в руках

остался. И в месте слома вроде бы древесина как древесина, ни гнили, ни трухи.

Черт, думаю, надо с этими деревьями поосторожнее быть. А то схватишься

так, и хорошо если просто вниз загремишь. А можно пролететь пару метров и на

еще один сучок с размаху напороться, и уж он-то целым окажется. Не знаю, кто

там этим занимается, душа леса невинно убиенного или просто гад ползучий

невидимый, но только кто-то мне определенно гадит.

Кое-как взобрался поближе к кроне, осмотрелся — замок. Тот самый, урод

ломаный. И не так уж далеко, километров шесть по прямой.

Ну да, все правильно. Когда я из него вылетел, бегом да по ручью —

полтора, потом еще пяток с хвостиком, потом деревня сожженная была, а за

деревней скоро и холмы пошли. Все верно, никуда он не делся.

Интересно, думаю, а в самом деле, может этот замок, вроде границы ихней, с

места на место перемещаться? Надо будет у Кары спросить, когда спущусь.

Черт, мне бы бинокль сюда хороший, вроде того «цейса», что у капитана был.

До чего шикарный бинокль — просто слов нет. Не хуже стереотрубы.

Черт, да мне бы хоть какую-нибудь хиленькую оптику! И хорошо бы не забыть

винтовку к ней привинтить.

Ладно. Сижу, дорогу вниз мысленно прокачиваю и обстановку — заодно.

Ясно, что соваться непосредственно к замку крайне нежелательно. Лысый,

если он не полный идиот, а он, скорее всего, им не является, хотя и очень

смахивает, должен был под каждый кустик в радиусе километра по сюрпризу

понапихать. И не обязательно, чтобы сразу в клочья разносил. А можно просто

тихо просигналить — выпускайте, мол, ребята, собачек погулять, к вам тут гости

пожаловали.

Так что к самому замку соваться не стоит. Да и незачем. Пока.

Другое дело — дорога. Если она тут есть, а я думаю, они еще на полное

само- или авиаобеспечение не перешли, не настолько они тут великие и могучие,

то дорога быть обязана. И по ней в замок и из замка всякое добро доставляется,

а заодно и носители информации перемещаются. Зачастую — весьма ценной

информации.

Милое дело — проверка на дорогах. Как там наш капитан говорил? Не помню.

Чего-то про коммуникации.

Скатился я вниз, очень даже удачно — один только раз полметра не по своей

воле пролетел — и к рыжей.

— Ты, — спрашиваю, — окрестности замка хорошо изучила?

— Замка Гор-Амрона?

— Да уж не вашего, — говорю, — как там его, Крохалек?

— Кроханек. Нет, знаешь, окрестности замка Гор-Амрона — он, к твоему

сведению, Шагор называется — я плохо изучила. Потому что те, кто это пытался

сделать получше, рано или поздно получали для этого прекрасную возможность — с

вершины главной башни. Некоторые — во время полета вниз, некоторые — с петлей

на шее, а некоторые и вовсе — прикованные к камню.

— Только не надо, — говорю, — меня вашими ужасами доморощенными пугать. А

то и я такое могу вспомнить, что у тебя волосы твои рыжие на две недели дыбом

встанут. И у вашего Охламона тоже бы встали, даром что лысый.

Да. Концлагерь, например, который мы под Житомиром освободили. И еще много

чего. Черт, да просто показать, что простой снаряд иногда с человеком делает —

уделался бы от ужаса.

— Ладно, — говорю. — Но хоть примерно начертить, как дорога проходит,

можешь?

— Попробую.

— Вот и пробуй.

Мало все-таки двоих. Даже с учетом оружия. Во-первых, никто не сказал, что

у тех тоже «шмайссер» не нарисуется, а во-вторых... мало двоих. Не то что

засаду нормальную организовать — дозор толком не выставить. Два минус один —

сколько будет? Правильно. А ведь дозор надо в обе стороны выставлять. Два минус

два равно...

Придется выкручиваться. Потому что подкрепления тебе, Малахов, взять

неоткуда. Ты да рыжая — вот тебе и дозор, и резерв, и ударная группа, и боевое

охранение. Как хочешь, так и комплектуйся. Сделай и не умирай!

Полюбовался я на Карину схему, подбородок потер — черт, ну и щетина

отросла, срочно бриться надо, а то потом лезвие не возьмет, — и спрашиваю:

— Вот сюда вывести можешь?

— Запросто.

Судя по этой ее схемке, там дорога изгиб делает подходящий. И

просматривается неплохо в обе стороны, особенно если опять на древо

взгромоздиться, и до замка не так близко: если стрелять придется — не услышат.

— Ну, тогда пошли, — говорю. — Посмотрим на этих гадов поближе,

полюбуемся, какие они. Может, даже разведать удастся, какого у них цвета кровь

и с каким звуком кишки наружу выпадают.

Рыжую от этих слов аж передернуло. Тоже мне, разведчица.

— А хотя, — продолжаю, — в любом случае чертовски неприятный, наверно,

звук. А уж запах...

— Заткнись, а?

— Вежливей надо быть, — говорю. — Заткнись, пожалуйста, Сергей.

И немедленно на выставленный локоть налетел. Поднимаюсь, отряхиваюсь, и

вот тут рыжая говорит:

— За-аткнись, по-ожалуйста, Ма-алахов, а то мне так хочется язык твой

отрезать.

— А больше ничего?

— А-атрезать, на ме-едленном а-агне поджарить и тебе обратно в пасть

запихать. Ma-аленькими такими кусочками.

— Значит, так, — говорю. — Всю лирику — люблю-ненавижу — отставить! Ясно?

— Ясно.

— Тогда вперед. И понеслись.

Местность, оказалось, и в самом деле для засады — то, что надо. Просто

идеальная. Дорога вокруг пригорка заворачивает, лес почти вплотную подступает и

видимость вперед от силы метров на пятьдесят. Милое дело — подпилить пару

деревьев и пулемет в кустики.

Да вот только нет у меня пулемета.

Вышел на дорогу, осмотрелся. Колея накатанная, но не от машин, а тележная.

Поуже, чем у немецких армейских. И следы подков. А один след совсем непонятный.

Треугольный, словно птичий, только лапа у этой птички даже не сорок пятого

размера, а хорошо побольше. Но ходит эта птичка на двух лапах и взлетать не

пытается.

Подозвал Кару.

— Вот такое, — на отпечаток показываю, — кто мог оставить?

— Не знаю. Никогда таких не видела.

Да уж. Разведка тут у них явно не на должной высоте. Ладно. Выбрал я

дерево подходящее, с которого дорога из замка хорошо видна, а рыжую на другую

сторону пригорка в кусты послал. Там, вообще-то, пригорок весь — метров десять,

но так уж получилось — или в одну сторону обзор, или в другую.

Сам снова на дерево влез, примостился в развилке, веток вокруг себя

натыкал и сижу — воронье гнездо изображаю.

Черт, если бы я сам на задании такое вот гнездышко углядел, то непременно

бы его автоматной очередью прочесал. А что делать? Бинокля-то нет.

Вот так все. Пока рядом, пока под рукой — не ценим. А вот когда нет, а

надо позарез — вот тогда и воем, как волки на луну.

Странно, кстати. Я за всю войну волчий вой всего пару раз слышал. А самого

волка видел и вовсе однажды. Казалось бы — жратвы для них. АН нет. То ли шума

боятся, то ли вовсе от людей шарахаются — люди-то нынче все с оружием.

Зато в тылу, наверно, обнаглели до предела. Охотников-то нет.

-Эй!

— Что? Едут?

— Нет. Просто... ты совсем не шевелился. Тьфу!

— А что я, по-твоему, — шепчу, — крыльями должен размахивать?

— Я просто подумала...

— Ты не думай, ты за дорогой следи.

Эх, девочка, не встречала ты настоящих «кукушек». Они в таких «гнездах»

сутками сидят — не шевелятся. Хороший снайпер — это похуже батареи

шестиствольных. Не то что в бинокль глянуть — палец из траншеи не высунуть. А у

фрицев снайпера хорошие. Но и у нас не хуже.

Помню, когда этой весной в обороне стояли, напротив 372-го полка такой

снайпер объявился. За два дня — одиннадцать человек уложил. И всех — наповал,

ни одного раненого. Ну, командование туда наш снайперский взвод направило.

Целую дуэль устроили. Двух наших этот немец ухлопал, а на третьем кончилось его

счастье. Мне потом старшина этот, Ерохин, винтовку того немца показывал.

Хорошая винтовка, штучной работы, наверно, еще до войны на заказ делали. И

прицел оптический на ней тоже сильный, не стандартный армейский.

Документы, правда, с того немца вытащить не удалось. Только винтовку и

погон капитанский, гауптмана. А интересно было бы в его книжку глянуть, сколько

он, гад, народу нащелкать успел, пока сам на прицел не попал.

-Эй.

-Что?

Ну, если ей опять привиделось...

— Едут. Телеги. Пять штук. И конные.

— Сколько конных?

— Десяток.

— Оружие видно? Моего мира?

— Нет, только мечи.

Я быстро прикинул. Десять на конях, плюс на каждую телегу по возчику —

черт, а на телегах еще кто есть? Но все равно — пятнадцать человек, это много.

Ну, положим, гранаты бросить, и потом в два ствола ударить — нет, думаю, все

равно слишком рискованно. Слишком много шума. Да и нам лучше кого-нибудь из

замка перехватить — новости посвежее будут.

Прикинул все это, и рыжей вниз шепчу:

— Сидим и не высовываемся.

Приготовил на всякий случай гранату — черт, мешок внизу остался и

противотанковые в нем. А они бы сейчас кстати были. Разлет осколков, правда,

поменьше, чем у «лимонок», зато в зоне поражения — блоха и та не уцелеет. Ну,

разве что очень везучая блоха попадется.

Показались. Впереди четверо конных — дозор, надо понимать, хотя те еще

дозорные — за десять метров от первой телеги едут, байки друг другу на весь лес

травят и смотрят, в основном, тоже друг дружке в пасти. Сразу видно — ошалели

от безнаказанности, ни черта не боятся.

Эх, автомат бы мне, автомат! Даже не «шпагин» — я бы и со «шмайссером» всю

эту колонну с одного рожка бы положил! Тоже мне — страна непуганых идиотов!

Смотреть больно.

У возчиков некоторых, правда, самострелы под рукой валяются, но

взведенные, я так понял, — только у двух.

Интересно, думаю, что ж у них на телегах такое? Возы-то сверху хорошо

рогожей укутаны, а из-под рогожи сено выбивается. Как же, просядут они так с

одного сена. Напхали, чтобы изменить конфигурацию, мы эти штуки хорошо знаем.

И тут один из конников рожу свою к лесу развернул — я чуть с дерева не

свалился. Что за черт! Прямо перед моим деревом, верхом на вороной кобыле,

гордо прет мой старый бородатый знакомый. Мунгор. Да как же это, я ведь ему

лично, собственным ножом горло перерезал! И сдох он, скотина, прямо у меня на

руках. Точно ведь сдох, уж я-то мертвеца от полудохлого отличить сумею,

навидался.

А может, у него брат-близнец был? Такой же бородатый?

Тут он снова обернулся, и на этот раз я его повнимательнее рассмотрел.

Точно, он. Тот самый.

Только выглядит этот Мунгор что-то нездорово.

Совсем нездорово. Как труп. Не двухдневной свежести, но... часов

семь-восемь.

Ну да, думаю, если у них тут «Доджи» оживают, чего бы мертвецу не ожить.

Тем более, вспоминаю, Арчет как раз такой штуки и опасался.

Ладно, думаю, гад. В следующий раз, когда я тебя убивать буду, то

противотанковой не пожалею. Посмотрим, как ты из кусочков будешь собираться.

Как там рыжая говорила: «Ma-аленькие такие кусочки». Хорошо поджаренные притом.

А пока — живи. Тьфу. В смысле — ползай.

Проехали. Подождал я, пока они на приличную дистанцию удалятся и вниз, к

рыжей, скатился.

— Видела? — спрашиваю. -Что?

— Как что? Мунгора этого вашего. У него что — жизни как запаски у машины?

Один раз горло перерезали — взял нитку, заштопал и дальше?

— Ах, это. Нет, ты убил его, все верно. Гор-Амрон сумел вернуть Мунгора к

жизни, но частично. Он теперь зомби.

— Не знаю, какой он там зомби, — говорю, — но выглядит он как самый

натуральный оживший мертвец.

Ну вот, опять она на меня как на сумасшедшего взглянула.

— Зомби, — шепчет, — это и есть оживший мертвец.

Весело.

— И как, — интересуюсь, — его обратно в могилу загнать можно?

— Ожившего мертвеца можно убить только волшебным заговоренным оружием.

Хотя и обычным его можно разрубить на части так, что они не смогут срастись

снова. И еще его можно спалить.

— Ага. А он будет стоять и ждать, пока у него под ногами костерчик

разводить будут. Нет, уж я лучше противотанковой. Для надежности.

Так-то, Малахов. Тут не автомат нужен, а огнемет ранцевый.

— Кстати, — спрашиваю, — насчет волшебных заговоров. А пулю заговорить

можно?

— Пулю?

— Ну да. Заодно и мозгов ей малость добавить, чтобы в цель получше

попадалa, не всегда дурой была. Как ты иногда!

— Не знаю. Заклясть против нечисти, наверно, можно. Хотя обычно так

заговаривают только серебряное оружие. А в цель... так умеют заговаривать

стрелы только эльфы.

— Что значит — одиннадцатые?

— Какие одиннадцатые?

— Ну, эльф — это ведь одиннадцатый?

— Не знаю я, — пожимает плечами Кара, — ни про каких одиннадцатых. Эльфы

— это древний народ, который жил еще в те времена, когда людей и в помине не

было.

— Интересно, — спрашиваю, — если людей в те времена и в помине, как ты

говоришь, не было, то откуда же известно, что эти, эльфы, тогда были? Вы что,

археологические раскопки проводите?

— Ну как же? — удивляется рыжая. — Сами эльфы нам и рассказали. В их

летописях записано все-все. И про то, как боги сотворили людей, — тоже.

Ясно. С критическим подходом ребята явно не в ладах. С теорией товарища

Дарвина, впрочем, тоже. А эльфы эти, не знаю, как там насчет стрел, но зубы,

судя по всему, большие мастера заговаривать.

— Ладно, — говорю, — с этим вопросом мы как-нибудь потом разберемся. Кто

там из чего первого человека сделал — бог из глины или камень из первобытной

обезьяны. А пока — по-о местам! И глаз с дороги не спускать!

Следующие три часа на дороге ни одна живая душа не появлялась. И мертвых

душ тоже вроде бы не просматривалось. Не очень, видно, оживленное у них тут

движение. Мне-то ничего, я к таким засадам привычен, а вот рыжая два часа

спокойно просидела, а потом вертеться начала, устраиваться поудобнее, пару раз

было заговорить порывалась, но я эти ее попытки пресекал на корню. Сидишь в

засаде — ну и сиди. А наговориться еще успеем.

Наконец где-то к середине четвертого часа — ох и хреново без ходиков время

определять — даже не столько услыхал, сколько почувствал — едет кто-то.

Наклонился поближе к земле — ну, точно, топот. Гонит кто-то на лошади со

стороны замка, и гонит во весь опор. А вот и показался. Все верно, один и

мчится, что у лошади есть духу, — только плащ за конем стелется.

Ну, думаю, Малахов, вот и настал наш черед. Кто в одиночку да еще с такой

скоростью гнать будет? Правильно, только связь. Курьер. Фельдъегерская почта.

Носитель ценной информации.

— Эй, рыжая, — шепчу, — вот тебе случай проявить свои снайперские

способности. Коня с одного выстрела завалить сможешь?

- Коня?

— Ну не всадника же, — говорю. — Его нам дырявить никак нельзя. Он нам

нужен живой и, крайне желательно, невредимый.

- Но...

— He-рядовая Карален... Выполнять приказ!

Замолкла. Я «ТТ» приготовил, прикинул — черт, а фиг я эту зверюгу на

полном-то скаку из пистолета остановлю. Он и с очереди-то, наверно, не сразу

завалится.

Брякнуть бы перед ним на дорогу гранату без рубашки — мигом бы затормозил.

И стрелять бы не понадобилось — всадник бы от такой остановки кубарем через

голову кувыркнулся. Да вот нет у меня гранаты без оболочки, не догадался

сделать, пока возможность была. Чего ж еще кони-то боятся? Змей? Так и змеи у

меня под рукой нет. Ну, есть вообще-то одна, змеюка первосортная, но ее под

копыта не выкинешь.

Ладно. Буду стрелять в голову, а там посмотрим. Не с первой, так с

третьей, глядишь, и завалю.

Всадник меж тем все ближе, ближе... Я только подумать успел, что маленький

он какой-то, и тут как грохнуло над самым ухом. Конь на полном скаку словно

споткнулся, через голову перевернулся, всадник из седла вылетел, покатился,

замер — и прежде, чем он очухаться успел, я к нему подлетел и носком сапога в

висок заехал. Он и отрубился.

Гляжу — а парень-то весь зеленый. Словно ему на рожу пересадку кожи от

лягушки сделали. И морда у него — почти как у тех тварей на гобелене, орков.

Тоже клыки в пасти не помещаются. Только вот на орка он никак не тянет — росту

в нем хорошо если полтора метра наберется.

Тут рыжая подбегает, с винтовкой наготове.

— Кто это? — спрашиваю.

— Гоблин.

Час от часу не легче. То у них тут орки, то у них тут эльфы какие-то, то у

них мертвецы ожившие объявляются, теперь вот еще гоблины. Чего дальше будет?

Танковая дивизия СС «Мертвая голова» в полном составе?

А воняет от этого гоблина так, словно не мылся он не то что с рождения, а

и за девять месяцев до этого.

Ладно. Гоблин так гоблин. Как дерьмо ни назови... Нагнулся, отстегнул меч,

отбросил подальше, поискал — нет больше ничего. Только собрался за пазухой

пошарить — вдруг эти ребята уже и до внутреннего кармана додумались, — а этот

гад ожил и как вцепится в руку своими клыками. Хорошо хоть в левую.

Но все равно больно жутко. Я чуть не взвыл, врезал этой зеленой гниде

рукояткой по башке — гоблин снова обмяк.

— Что случилось? — рыжая подскакивает.

— Да вот, — показываю, — ладонь, гад, прокусил. Слушай, у него зубы,

случайно, не ядовитые? А то болит зверски.

— Надо, — озабоченно так Кара говорит, — перевязать.

— Да знаю. У тебя индпакета не завалялось? У меня лично нет.

Опять, наверно, придется гимнастерку драть.

— Подержи винтовку.

Я второй рукой за ствол взялся, а рыжая откуда-то — вроде ж и карманов у

нее на этой кожанке нет — белый лоскут выудила и пакетик какой-то.

— Бинтов ваших у меня нет, — говорит, — но пока можно этим перевязать, а

в замке отец Иллирии посмотрит. Только потерпеть надо будет, потому что мазь

целебная очень жгучая. Она, как же это по-вашему, дез-инф-ицир-ующая.

— Давай быстрее, — говорю, — а то мы на этой дороге как чирей на...

лысине. Потом будем с вашей антисептикой разбираться.

Кара мне начала руку перетягивать — я в самом деле чуть не заорал. Еле-еле

сдержался, только зубами заскрежетал. Да уж, думаю, от такой мази не то что

микроб какой-нибудь или там бактерия — кто угодно сдохнет.

Ладно. Перетянула рыжая мне руку кое-как. Я пальцами пошевелил — вроде

действуют. Ну и хорошо.

Пнул зеленого — все еще без сознания, сильно я его второй раз приложил со

злости. Пошел к лошади, смотрю — к седлу сумка небольшая приторочена. Сорвал —

хорошо, что на том боку, который сверху — и только открывать собрался...

- Нет!

— Ты чего?

— Не вздумай открывать! — кричит. — На сумку наверняка заклятье наложено.

А ведь и верно, думаю, что им стоит сюда мину-ловушку запихнуть. В клочья,

положим, не разнесет, но без второй руки остаться — это запросто.

Ну и черт с ними, думаю, притащу попу — пускай разминирует.

Подошел к гоблину, пошевелил его сапогом.

— А ну, — говорю, — вставай, тварь. Лежит.

Я «ТТ» из кобуры потащил.

— Кончай, говорю, — прикидываться, скотина. А то ты у меня и в самом деле

тут лежать останешься.

Ага, понял. Зашевелился, глаза открыл, увидел пистолет — и мигом на ноги

вскочил. Знакома ему, значит, эта штука, и прекрасно он знает, что ею сотворить

можно.

— Вот так-то лучше. А ну, — стволом повел, — ком, божья коровка, только

сначала хенде хох. Грабли подыми.

— Что ты с ним, — рыжая спрашивает, — делать собираешься?

— Нарезать, — отвечаю, — ма-аленькими такими кусочками, поджарить и...

Тут гоблин взвыл и на колени бухнулся.

— Не надо, — вопит на весь лес. — Не убивай меня, доблестный воин,

пощади! И ты, благородная госпожа, молю тебя, попроси своего друга, чтобы он

сохранил жизнь старому Крэку.

Знакомая картина. Слабоваты у зеленого поджилочки оказались. Черт, как бы

он и в самом деле не обделался с перепугу, и. так несет от него хуже, чем от

выгребной ямы.

Гоблин было метнулся Карин сапог целовать, но рыжая ему так прикладом

врезала — кубарем покатился.

— Ах ты, мразь, — шипит рыжая. — А когда ты и тебе подобные сжигали

Горот-тейн, когда вы живьем жарили людей на ваших кострах и ржали, что мало

досталось младенцев, а у стариков очень жесткое мясо, когда...

И винтовку наводит.

— Ну, хватит, — говорю. — Мы его не для того живым брали, чтобы тут же

кончать. Остынь, Кара. Успеешь еще настреляться. Тем более — на эту мразь и

патрона-то жалко тратить.

— А мне не жалко.

— Отставить, я сказал.

Кара на меня злобно зыркнула, но приказ выполнила. Поставила винтовку на

предохранитель и на плечо закинула.

Гоблин башку приподнял, увидел, что живой, и ко мне пополз.

— Благодарю тебя, — скулит, — благороднейший воин, за то, что сохранил...

— Встать, — командую. — И лапы вверх поднять не забудь.

Гоблин поднялся.

— Жить, — говорю, — пока будешь. Но дышать — только с моего разрешения.

Посмеешь вздохнуть без него — этот вздох и будет последним. Ясно?

— Да, хозяин. Старый Крэк все будет делать так, как вы скажете.

— Посмотрим. А ну-ка, хватай свою кобылу за копыто.

— Это еще зачем? — рыжая спрашивает.

— Да оттащим ее с дороги, — говорю. — Хоть немного. Темнеет уже, ветками

закидаем — никакая зараза не найдет. До утра.

Рыжая вдруг заозиралась по сторонам и сразу побледнела.

— Боги, — шепчет. — Темнеет. Мы не успеем пройти лес до темноты.

— Ну и хорошо, — говорю. — Темнота — лучший друг разведчика. Еще бы

дождика, что следы замыл.

Тут гоблин снова взвыл и на брюхо шлепнулся.

— Не губи, хозяин, — воет. — Пощади старого Крэка. Или убей из своей

огненной громыхалки прямо здесь, но только не заставляй идти ночью в лес.

Да что они, в самом деле, думаю. Ну ладно, зеленый, у него над ухом хлопни

— сразу обделается, но рыжая ведь девчонка не робкая, а туда же. Так в винтовку

вцепилась, аж пальцы побелели.

— Значит, — спрашиваю гоблина, — в лес идти боишься?

— Пощади, хозяин, — ноет.

— Тогда слушай сюда, тварь. Еще один звук издашь — вырублю, оттащу

подальше от дороги и к дереву привяжу. Ясно? А ну, встал — и за копыто.

Поднялся. Вибрирует правда, как один летчик в госпитале говорил, словно

элероны при флаттере. Но на копытах своих кое-как держится.

Оттащили мы втроем конскую тушу с дороги. Я пару веток сломал, кинул

сверху — сойдет, думаю. К утру ведь все равно так вонять будет — за сотню

метров учуют. Но до утра еще дожить надо.

— Малахов.

— Ну что еще?

— В лес идти нельзя. Вот те раз.

— А на дороге оставаться — можно? — спрашиваю.

— Нет, но...

— Ну и нечего лишний раз...

— Я, — заявляет рыжая, — в лес не пойду. Вот те еще раз.

— А что же ты, — спрашиваю, — делать собираешься? На дереве до утра будешь

отсиживаться?

— Дерево не поможет, — и, главное, на полном серьезе говорит, — но надо

что-то придумать, Малахов.

— Да что в этом лесу такого страшного ночью? — кричу. — Стоим тут, как...

суслики на пригорке. Обычный дохлый лес. Подумаешь...

Насчет обычного дохлого леса — это я хорошо ляпнул. Экспромтом, что

называется.

— Никто еще, — у рыжей от волнения аж губы дрожат, — не проходил ночью

через лес на Темной стороне. Ни живой, ни мертвый.

— Ну так будем первыми, — говорю. — Нет таких крепостей, которые... И

вообще — там где пехота не пройдет, пройдет отдельная штрафрота.

Да-а, хреновый все-таки из меня агитатор. Никак не выходит моральный дух

подчиненных поднять. Даже одной-единственной подчиненной. Как был он на глубине

окопа полного профиля, так там и остался.

— Ты не понимаешь, — шепчет Кара. — На дороге у нас еще будет шанс выжить.

Очень маленький, почти никакой, но шанс. А в лесу...

— А ну, хватит, — говорю, — не-рядовая Карален. Если начинать прикидывать,

где отсидеться безопаснее, то надо было вообще из замка не выходить. Там-то

шансы и вовсе до ста процентов. А если в тылу хорошенько поискать, можно и все

сто три отыскать, прямо как в сберкассе.

У нас ведь с тобой задание есть, не забыла? Нам не просто вернуться нужно

— нам этого гаврика зеленого вместе с сумкой доставить надо. И сделать это как

можно скорее, пока о пропаже курьера не дознались и все планы по новой не

переиграли.

— Ты ничего не понимаешь, Малахов, — вот заладила. — В лесу — смерть.

— Так и на дороге оставаться — тоже смерть, — отвечаю. — И вообще — мы на

войне или где?

— Смерть, — говорит Кара, — она везде. Но она разная. Та, что ждет нас в

ночном лесу, — очень страшна. Слишком страшна для меня. Я не смогу пройти. Ты —

может быть...

Ох и надоел мне этот разговор.

— Так ведь и умирать, — говорю, — тоже можно по-всякому. Ага. Можно на дно

окопа плюхнуться, голову руками обхватить и ждать, пока тебя немецкий танк в

этом окопе заживо не похоронит. А можно под этот танк с гранатой кинуться.

Я и того, и того навидался. В первом бою, понятно, паникеров, ну, не

паникеров, просто растерявшихся — большинство. Во втором уже могут и кинуться.

А потом, дальше, те, кто жив останется, уже научатся и танки жечь, и через себя

их пропускать, и снова жечь, и самим живыми оставаться. Только для этого нужно

сначала первые два боя пережить.

— Значит, так, — говорю, — не-рядовая. Боишься к ним в лапы попасть —

держи «лимонку» наготове. Успеешь выдернуть — и через четыре секунды тебя

никакой Гарик Охламон не заштопает.

И... шагом марш!

В крайнем-то случае можно было ее и здесь оставить. Просидела бы ночь на

ветке — глядишь, ума бы и прибавилось. А проходы эти, аквариумные... да черт с

ними. Можно и напрямик, через мост. Если с этой стороны у них такая же оборона,

как у Трофима, то с пятью гранатами я им такой фейерверк устрою.

Да только разведка своих не бросает!