Загадки древних времен

Вид материала

Документы

Содержание Судьба чингизида

Подобный материал:

• Библиотека Т. О. Г, 2433.62kb.
• «Загадки древних пирамид», 171.52kb.
• Ancient Peoples and Places, 2263.84kb.
• Искусство родовспоможения или акушерство имеет древние истоки. Еще со времен первобытнообщинного, 837.49kb.
• Искусство родовспоможения или акушерство имеет древние истоки. Еще со времен первобытнообщинного, 292.56kb.
• Что нужно знать о потребляемой воде населению Минской области, 41.4kb.
• Предмет, метод и актуальные вопросы истории экономики, 848.51kb.
• Лекция № Вступление, 31.99kb.
• Статья. (Материал из библиотеки.), 76.31kb.
• Библиотека Т. О. Г, 2810.75kb.

Судьба чингизида

Историк похож на шахматиста, который играет сам с собой, но при этом белыми фигурами за себя. Поскольку противника нет, он вынужден думать и за черных, но так, чтобы получилось «белые начинают и выигрывают». Вот только у шахматиста тридцать две фигуры, а у историка — столько, сколько фактов он сумеет откопать и сколько закопать, или сделать вид, что их нет. И в зависимости от политической ситуации или национальных амбиций игрока часто получается, что за белых выступают сто фигур, а за черных — одна, да и та какой-нибудь беззащитный король. Именно с одной из таких коронованных особ историки поступили особенно жестоко, хотя этот человек заслужил черной неблагодарности меньше любого другого царя.

Даже не все историки помнят сейчас о российском самодержце по имени Симеон Бекбулатович, а если имя это где-то и проскальзывает, то только как странный эпизод тиранического правления Ивана Грозного, возведшего татарского царевича на московский престол в очередном припадке умопомешательства и точно так же с этого престола убравшего. Однако, как это ни странно, современники чрезвычайно серьезно отнеслись к царскому достоинству Симеона. Всего лишь одиннадцать месяцев он занимал тронное место в Кремле, но затем все оставшиеся сорок лет до смерти титул не давал покоя московским преемникам забыть царя Симеона. Жизнь «одарила» его тяжкими испытаниями, но история «наградила» еще суровее — забвением, словно человека этого звали Герострат или он был виновен в неисчислимых бедствиях. Но в истории России такое случается сплошь и рядом: князь Владимир Киевский, умудрившийся нарушить все заповеди Иисуса Христа, был объявлен святым, а Симеона, за всю жизнь мухи не обидевшего, церковь замолчала, хотя своим иноческим терпением он должен был по всем законам совести принять хотя бы венец мученика. За что же такая немилость даже в советские времена, когда история с религией шли в разные стороны?

Некогда Пушкин сказал о Борисе Годунове: «Лукавый раб, татарин, зять Малюты». И Годунов навеки остался отрицательным персонажем. Ну, что лукавый раб — еще понятно: лебезил перед Грозным, чтобы выжить в лихую годину опричнины. С зятем Малюты Скуратова — тоже как будто все ясно: Малюта — записной палач и истязатель, Годунов пошел по его стопам и убил царевича Дмитрия. Но при чем тут татарин? Это же не преступление! Тем паче, что последний чистокровный татарин в роду Годуновых умер лет за двести до рождения Бориса. Царь же Симеон Бекбулатович был настоящим татарином. Неужели этого ему не простили московские бояре? Точнее будет даже сказать: неужели московские бояре не простили ему того, что своим присутствием он напоминал им об их же татарских корнях?

До крещения второго московского царя звали Саин-Булат. Его отец, Бек-Булат, был чингизидом — прямым потомком ханов Золотой Орды, — внуком последнего золотоордынского хана Ахмата. Того самого, что в 1480 году стоял на Уфе против Ивана III и вынужден был отступить, когда московский князь послал дружину, чтобы разграбить оставшуюся без защиты Орду Ахмата. В 1558 году Иван Грозный пригласил родителя Саин-Булата к себе на службу. Но отец прослужил московскому царю недолго: хан Бек-Булат вскоре «голову положил на государевой службе». После его смерти служить продолжал сын. В официальных документах Саин-Булат именовался астраханским царевичем. В конце 1960-х годов Иван Грозный сделал его сначала ханом в Касимове, а затем и первым касимовским царем. Букет пожалований дополнило почетное звание слуги государева, которое давалось только приближенным к самодержцу лицам и его родственникам, прочие же скромно именовали себя холопами.

До Саин-Булата касимовские владетели, несмотря на столь внушительный титул, были скорее московскими служилыми людьми высшего государственного разряда, а ханство было их своеобразным поместным окладом. Правда, в память о ханском происхождении их всегда сажали перед троном на одну ступеньку выше бояр и удельных князей. В отличие от своих предшественников, которых в официальных бумагах именовали лишь царевичами, Саин-Булат получил титул царя Касимовского. Зачем Ивану Грозному понадобился еще один царь в собственном царстве? Дальнейшие поступки Ивана этот вопрос прояснят.

И вот уже в качестве касимовского царя Саин-Булат принимает участие в Ливонской войне, в походах 1571–1573 годов. Но как воевода победами он себя не обессмертил, скорее даже был неудачлив. Из первого похода Иван Саин-Булата вернул, пожалев молодого и неопытного человека, но на следующий год под его же неопытном руководством русское войско было наголову разбито при замке Лоде (Коловери). Царской опалы, которой ждали конкуренты за ступеньку под троном, не последовало.

В июле 1573 года, по всей видимости, по личному настоянию Ивана Грозного, Саин-Булат крестился и стал именоваться Симеоном Бекбулатовичем. Зачем еще и это понадобилось хозяину Кремля? До Саин-Булата он ничего не имел против того, чтобы касимовцы исповедовали мусульманство. Однако относительно касимовского царя у него были другие планы, и Иван Грозный женил новообращенного. Суженой стала Анастасия Мстиславская, дочь влиятельнейшего боярина князя Ивана Федоровича Мстиславского, бывшего главы земщины. Ей предстояло разделить странную и нелегкую участь своего мужа.

Осенью 1575 года произошло событие, которое определило всю последующую судьбу Симеона Бекбулатовича. Иван Грозный отрекся от Московского царства в пользу касимовского царя, а сам стал просто князем Иваном Московским, скромно покинул Кремль и переехал то ли на Арбат за Неглинную, где поселился в бывшем опричном дворе, то ли на Петровку.

Современники растерянно разводили руками, наблюдая столь странные поступки и перемещения. При этом большинство бояр считало, что вся эта «комедия» задумана исключительно для новой войны с ними, которую и поведет царь Симеон, а Иван останется как бы ни при чем. Царские игры в отречение были уже известны. Память еще хранила ужасные воспоминания, что опричнина началась с того же: царь притворно решил отречься от престола. Многие историки считают, что Иван Грозный в порыве самодурства хотел унизить родовитое боярство, поставив над ними татарского царя, однако, надо признать, что в «татарстве» Симеона ничего обидного для московской знати и быть не могло. Наоборот, она — эта знать — рядом с ним была просто худородной. Саин-Булат вел свой род от Чингисхана, а значит, был «от честнаго царского корени». И, вплоть до Петра, официально считалось, что татарские царевичи «честию всех бояр выше». Только начиная с Петровских времен места у трона и в правительстве стали занимать немецкие ремесленники. К тому же напомним, что еще при деде Ивана единственным царем на Руси назывался хан Золотой Орды, а московские государи получали ярлык на великое княжение из его рук. Симеон же (Саин-Булат) был законным наследником Золотой Орды, как внук Ахмата. Иван Грозный, конечно, любил «божиими людишками играть», однако с великокняжеским местом предков шутить бы не стал, посадив на него человека, который своим происхождением мог бы оскорбить царские регалии. Замысел Ивана был куда как хитрее: он хотел показать всему миру, что столица Золотой Орды теперь Москва.

И московские люди не обижались на своего государя, а только со страхом следили за его лицедейством: ведь следующего хода никто предугадать не мог. Но Иван Грозный действовать не торопился: «ездил просто, что бояре, зимою возница в оглоблех; а бояр взял себе немного, а то все у Симеона; а то, как приедет к Симеону и сядет далеко, как и бояре, а Симеон сядет в царьском месте». Своему преемнику он подавал униженные челобитные. «Иванец Васильев с своими детишками, с Иванцом, да с Федорцом, челом бьет, просит пожаловать да милость свою показать». Грозный царь, сделав государственный ход, занялся излюбленной игрой — самоуничижением. Его нарочитое юродство вызывало ужас, поскольку обычно служило прелюдией к казням и опале. Несмотря на подчеркнуто подобострастное отношение Ивана к Симеону все прекрасно понимали, что власть осталась в тех же руках. Под именем и гербом Симеона Бекбулатовича выходили государственные указы и пожалования, но на его грамоты дьяки предпочитали не отписываться, а отвечали только князю Иванцу Московскому. Симеону не доверили управление Казанским царством и не дали ему распоряжаться даже государственной казной.

Здесь стоит, наконец, сказать, что формально Симеон не был царем, хотя все современники и потомки именовали его именно так. Осторожный Грозный не стал передавать ему титул царя, ведь и сам Иван только за тридцать лет до того первым среди Рюриковичей получил этот титул. На царский престол Симеон сел с титулом «великого князя всея Руси», но с которым, кстати, занимали это место предки Ивана IV. А так как место это уже было царское, то на Симеона и перенесли соответствующий титул. И в то же время царя Симеона не желали показывать иностранным послам. Их принимал только князь Иван Московский. На недоуменные вопросы английских послов он отвечал, что «дело еще не окончательное, и мы не настолько отказались от царства, чтобы нам нельзя было, когда будет угодно, вновь принять сан», а Симеон Бекбулатович, объяснял Иван, «поставлен лишь по нашему соизволению». Фарисейский этот ответ даже трактовать не требуется: Грозный откровенно заявлял, что Золотая Орда по-прежнему существует, только главный улус в ней теперь — Московский.

Действительно, как Иван поставил Симеона «по своему соизволению», так по тому же соизволению и свел его. В августе 1576 года Симеон Бекбулатович в одночасье перестал занимать престол московских государей. Царь вновь на удивление милостиво обошелся со своим «протеже». Ему был пожалован титул великого князя Тверского, опять же единственного, кроме Ивана Грозного, великого князя в России. Хоть «великое княжество Тверское» и было совсем небольшим (оно состояло из разоренной Твери, Торжка и Микулинского уезда), но Симеон был в нем хозяином, имел свой великокняжеский двор, приказы, бояр, дворец, распоряжался землями, судил и жаловал «людишек своих». Но вместе с этим он вновь вернулся к роли служилого человека, хотя его по-прежнему именовали царем.

Казалось бы, так и жить Симеону Бекбулатовичу и по мере сил служить московскому государю, управлять в обширных владениях, растить многочисленных детей, да вспоминать о перипетиях своей судьбы. Однако в 1584 году со смертью Ивана Грозного для Симеона наступили новые испытания.

На престол сел слабоумный Федор Иоаннович (причем слабоумным его считали за исключительную доброту и мягкость). Сразу же при дворе начались распри между наставниками, которым вверил своего сына Иван (одним из них был И. Ф. Мстиславский, тесть Симеона). Как известно, все окончилось тем, что власть прибрал к рукам ловкий царский шурин Борис Годунов. С этого момента началась черная полоса в жизни царя Симеона. Сначала его тесть оказался в опале и был пострижен в Кирилло-Белозерский монастырь под именем Ионы, а Борис Годунов избавился от могущественного соперника. Вслед за этим и сам Симеон Бекбулатович, который вообще не собирался участвовать в придворных интригах, был лишен титулов и имений и сослан на житье в свое тверское село Кушалино. Жил он там небогато: «двора же его людей в те поры не много было и живяше в скудости…»

После гибели в Угличе царевича Дмитрия всем стало понятно, что законная династия доживает последние дни. Смерть бездетного царя Федора поставила Россию перед необходимостью выбирать нового самодержца. Естественно, первым кандидатом на осиротевший престол был Борис Годунов, однако таким однозначным положение вещей представлялось не всем. С новой силой разгорелись в Москве интриги. И тут всплыло имя царя Симеона, однажды уже законно сидевшего на царском месте. Как оказалось, прочно укрепившийся за ним титул царя все еще производил чарующее действие на современников. Идея божественности царской власти не могла предполагать приставки «экс» в отношении самодержца. Однажды посидев законно на троне, Симеон в представлении той эпохи навсегда оставался царем. И как ни относительно было его царствование, в глазах современников он все же обладал большими правами на престол, чем кто бы то ни был, в том числе и худородный (разумеется, по меркам московских бояр) Борис Годунов. Хоть он и зять предпоследнего царя, но в государстве жили сотни представителей княжеских родов. Сами они своих прав на трон не выдвигали, понимая невозможность благополучного исхода: ведь если бы их пригласили на собор и заставили голосовать, то каждый проголосовал бы сам за себя. В апреле-мае 1598 года в пользу отошедшего ото всех дел царя Симеона начали настойчиво высказываться Романовы и Бельские. Претендовавшие на власть знатные роды решили консолидироваться против могущественного Бориса вокруг фигуры царя Симеона. Расчет был прост: если Симеон станет царем, то Россия на законном основании будет требовать себе земли до Монголии и Китая. Однако Годунову удалось быстро пресечь эту интригу, и царем стал он. Присягая ему, подданные в обязательном порядке обещали не хотеть на царство Симеона, не ссылаться с ним, не дружить и не родниться, а заодно и докладывать обо всех, кто собирался это сделать. (Кстати, те же обещания они вынуждены были давать на присяге и сыну Годунова Федору.) В это время царь Симеон ослеп. По убеждению современников, его ослепили по тайному приказу Бориса. Из воспоминаний французского телохранителя Годунова и Лжедмитрия, лично встречавшегося с Симеоном, известно, что Борис в день своего рождения послал Симеону милостивое письмо и просил выпить за его здоровье, для чего отправил испанского вина. Выпив этого редкого и дорогого тогда «лакомства», Симеон Бекбулатович ослеп.

Всеми избегаемый слепой царь Симеон уединенно жил в своем селе. Видимо, уже не надеясь на благополучие и «не искаша земнаго ничего», он решил, что пришло время позаботиться о душе и предвосхитить весьма вероятную опалу в скором будущем. Свои накопления он стал расточать на строительство храмов и на вклады в монастыри. Словно предвидя свою судьбу, особенно щедрые вклады отправил на Соловки.

Пока царь Симеон «душу строил», дела в государстве шли своим чередом. Страна пережила страшный трехлетний голод и успела возненавидеть «законного царя» Бориса. Призрак убиенного царевича Дмитрия облекся в тело самозванца и даже не в одного, как потом выяснилось. Накануне его первого вступления в Москву Борис умер; поговаривали, что он отравился, мучимый страхом и совестью, что вполне возможно, если учесть, как тяжела для него оказалась шапка Мономаха. В конце концов, на престоле воссел Лжедмит-рий (Григорий Отрепьев). Новый царь, достоинство которого могло быть подвергнуто сомнению, не мог не вспомнить о старом царе, мирно проживающем в своих деревнях. Симеон Бекбулатович был приглашен в Москву и обласкан. Но ласки самозванца оказались недолгими, потому что были притворными. В марте 1606 года Отрепьев решил одним махом, но при этом бескровно, избавиться от возможного конкурента. (Хотя стоит сказать, что к этому времени у слепого и сломленного царя Симеона никаких самодержавных амбиций уже и быть не могло. Не водились они за ним и ранее.) Дмитрий решил постричь его в монастырь, откуда путь в государи уже был заказан. Симеона постригли в тот же Кирилло-Белозерский монастырь, где за десять лет до этого окончил свои дни его тесть Мстиславский. 3 апреля царь Симеон стал старцем Стефаном.

Но и Отрепьев недолго продержался на престоле. После пострижения Симеона Бекбулатовича прошло полтора месяца, и Лжедмитрий I был убит. Однако свято место пусто не бывает, и в цари выкликнули боярина Василия Шуйского. Популярностью в народе он не пользовался, прав на престол у него совсем не было (современники говорили, что он «самочинно в цари нам поставился»), и потому он сразу вспомнил о несчастном царе Симеоне, теперь старце Стефане. Казалось бы, слепой монах не мог вызывать никаких тревог и опасений, но уже через девять дней после своего прихода к власти Шуйский послал в Кирилло-Белозерский монастырь пристава с грамотой, в которой приказал перевести старца Стефана на Соловки под строгий надзор. При этом царь Василий проявил необычайную поспешность и строго потребовал, чтобы ему срочно отписали, «какого числа тот из монастыря выедет, чтобы нам про то ведомо было вскоре».

На далеких Соловецких островах старец Стефан прожил шесть лет в нужде и под строгим надзором. Не облегчили его положения и прежние богатые вклады, их пересилила серьезность царского указа. Все это время он посылал в столицу грамоты с просьбой вернуть его в Кирилло-Белозерский монастырь. И только 25 июля 1612 года, когда на российском престоле законного царя вообще не было, над старцем смилостивились. «По совету всея земли» его вернули в Кириллов. (Видимо, не малую роль сыграло в этой милости и то, что далеко не последним человеком в этом «совете всея земли» был шурин старца Стефана Ф. И. Мстиславский.)

Новой династии Романовых, прочно укрепившейся на царском месте, дряхлый слепой старец Стефан был не страшен, и потому его (наконец-то!) оставили в покое. Последние годы своей жизни он провел в Москве. Старец Стефан доживал свой век в забвении и одиночестве. Ему выпала тяжкая участь — он пережил всех своих многочисленных детей — Евдокию, Марию, Анастасию, Федора, Дмитрия и Ивана. Не дождалась его возвращения и жена Анастасия, которая вослед мужу приняла постриг и стала старицей Александрой. Она скончалась 7 июня 1607 года, когда старец Стефан находился на Соловках, и была похоронена в московском Симоновом монастыре. Сам же Стефан преставился 5 января 1616 года и был погребен рядом с супругой. Власти в последний раз доказали, что они не забыли о царском достоинстве старца. Распорядившись похоронить его в Симоновой обители, они воздали ему тем самым последние царские почести. Бывшего «царя Симеона» новые «предержатели земли российской» не захотели хоронить в царской усыпальнице в кремлевском Успенском соборе. Симонов же монастырь одно время служил местом упокоения великих русских князей и царей, там и решено было, соблюдя соответствующие приличия, устроить погребение старца Стефана. На надгробном камне было написано:

«Лета 7124 году генваря в 5 день преставился раб Божий царь Симеон Бекбулатович во иноцех схимник Стефан».

Сейчас уже не найти этой могилы, на месте Симонова монастыря возвышается дворец культуры ЗИЛа.

С погребением память о царе Симеоне ушла быстро.

Бывшему татарскому царевичу выпала причудливая и тяжкая судьба, полная парадоксов и контрастов. Побыв ханом, царем и великим князем, он пережил шесть царей и закончил жизнь монахом. Будучи татарским царевичем, прямым наследником Золотой Орды, Саин-Булат стал русским царем. Из правоверного мусульманина его превратили в православного схимника. Трижды он менял имя. Не желая власти и не делая ничего, чтобы приблизиться к ней, был постоянно ею настигаем и преследуем. Имел большой почет, но знал, что за спиной многие посмеиваются над ним. Не был виновен, но страдал только за то, что ему выпало несчастье не по собственной воле посидеть на московском престоле. Злополучный царский титул поглотил жизнь человека, желавшего людям только добра.

В глазах преемников вина Симеона Бекбулатовича была лишь в том, что он занимал московский престол и остался после этого жив. Сами недостаточно прочно восседая на троне, они не хотели мириться с еще одним законным царем в своей державе (двум медведям, как известно, в одной берлоге тесно, даже если один из них уже «на пенсии»). Поскольку до других многочисленных «законных» искателей престола им было трудно добраться, то свою суровость и непреклонность в вопросах государственного порядка они изливали на того, кто и не собирался сопротивляться, а именно на безропотного царя Симеона, который, может быть, всю свою жизнь хотел лишь одного, — чтобы московская власть оставила его, наконец, в покое. Но власть, особенно в России, это дверь, которая открывается только в одну сторону, однажды поимев с ней дело, отделаться от нее почти невозможно. Она, в лице своих служителей, ничего не забывает и никому не прощает. У нее нет снисходительности, она все воспринимает всерьез и буквально (уж если ненавидит, то и дышит негодованием вместо воздуха), и особенно суровой и серьезной она становится, когда речь идет о местах под троном. И именно потому Симеон Бекбулатович на всю свою жизнь так и остался несчастным заложником царского титула.