Дорогие читатели, этот сборник рассказов написан участником афганской войны, простым инженером-конструктором, и поэтому не содержит литературных изысков

Вид материалаРассказ
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   14
Выход к своим.

  

   Панджшер. Июнь 1984 год.

   Полк выходил из района боевых действий, туда, где высоко в горах была вертолётная площадка, с которой вертушки забирали пехоту.

  

   Разведрота шла скорым шагом. Сзади маленький таджик-переводчик Шура Сафаров подгонял ослика с вещами командира разведроты и начальника разведки полка. Ослик шёл неохотно, и поэтому мы оторвались от Шуры Сафарова. Когда дошли до вертолётной площадки, то заняли круговую оборону и поджидали отставших. Время шло, а Шуры всё не было видно.

  

   Вертушки забирали одну роту за другой.

   Командиры встревожились, и послали разведгруппу на поиски Шуры.

   Достаточно далеко мы отошли от вертолётной площадки, и увидели Шуру Сафарова сидящего на корточках, и смотрящего вниз. Когда подошли поближе, то увидели ослика лежащего на дне глубокого ущелья и вещи наших командиров.

  

   Шура сказал, что ослик сорвался, а он боялся оставить вещи без присмотра.

   Ущелье было глубоким, около 40 метров и очень обрывистым. Верёвки у нас не было, и мы цепляясь за скалы, полезли вниз.

  

   Отвязали вещи и вместе с ними полезли наверх. Вещи были не тяжёлые, но видно офицерам было приятно, что их тащит ослик.

   Скорым шагом добежали до вертолётной площадки, и узнали печальную новость, что вертушек больше не будет. Разведрота и рота пехотинцев будут выходить своим ходом.

  

   Пехота решила вернуться и выйти вдоль реки по ущелью. Проход был удобный, но опасный, потому что была большая вероятность нарваться на мины. Командиры разведчики выбрали путь по скалам. Тяжело. Опасно, но меньше вероятность попасть на минные поля. Дело было к 15-00 и надо торопиться, потому что путь предстоял долгий, тяжёлый и опасный.

  

   Идти приходилось быстрым шагом, иногда переходя на бег. Через три часа гонок "сдох" приданный сапёр, он с трудом вставал после короткого привала и вскоре стал жаловаться, на то, что ему нестерпимо тяжело, и он очень устал.

  

   Он был дембелем - весенником, и в нормальной армии был бы уже давно дома, но в Афганистане дембеля уходили в августе. Его вещмешок отдали мне, а так же поручили подгонять его.

  

   Слева от нас, вдалеке за скалами, в районе реки, прогремел взрыв, через некоторое время другой. По полковой связи мы узнали, что пехота зашла на минные поля. Сапёру оторвало стопы, пробовали уйти вбок и обойти мины, но опять подрыв. Отошли с ранеными и остались на ночлег.

  

   Я знал этих сапёров, потому что прожил с ними пол года в одной палатке, до того как попал в разведроту. Один из них был Коля - башкир, совершенно безобидный парень моего призыва, а другой - говнистый дембель по кличке "Полковник". Кличку он придумал себе сам, и требовал, чтобы все остальные обращались к нему: "Товарищ, Полковник!". Колю, он всегда подставлял, и заставлял идти первым, чтобы в случае чего он наступил на мину.

   Но Бог правду видит.

   Коля мину перешагнул, а "Полковник" на неё наступил.


   Между тем дедок действительно выбился из сил, и уже тащить автомат ему было невмоготу. Деды передали его автомат другому разведчику, и порекомендовали мне быть с ним пожёстче, и тут же показали как. Они орали на него, и влепили несколько увесистых пощёчин, а так же пару бодрых пинков, давая понять, что никто его жалеть и убеждать не будет.

  

   Командиры взвинтили темп, и дедок уже шатался из последних сил, стараясь куда-нибудь сесть, но я чётко следил за этим моментом и вовремя наносил удар с носка по пятой точке.

   Если ему удавалось сесть, то хватал его за воротник гимнастёрки и рывком поднимал на ноги и тащил по тропе. Он скулил, ныл и плакал, а самое тяжёлое было впереди.

  

   Уже солнце перевалило через хребет, когда мы вышли к каскаду водопадов спускающихся в узкую долину, разрезанную горной рекой. Высота скал над долиной была очень большой, причём несколько участков были совершенно отвесными. В последних лучах заходящего солнца эта картина выглядела впечатляюще и угрожающе.

   Стремительно потемнело.

  

   В место нашего спуска артиллеристы с брони бросали осветительные ракеты, и пока они горели мы торопливо бежали, когда ракеты гасли, то садились или медленно передвигались. Отвесные скалы преодолевали следующим образом, в полной темноте, спускался "Христос" - отчаянный и ловкий дед. Он снизу светил фонариком и подсказывал спускающимся, за что держаться и куда наступить.

  

   В такой суматохе трудно уследить за людьми, и установили строгую последовательность в цепочке. Каждый следил за тем, кто впереди, а кто сзади, и по команде контролировал наличие отсутствия. Если кого-то не было на месте, то его выкрикивали, и он отзывался и становился на своё место.

  

   Ракеты бросали уже несколько часов, и промежуток между залпами, был всё больше и больше. На броне знали, к какому кишлаку мы должны выйти и направили туда бронетехнику, чтобы на свет их фар мы ориентировались.

  

   В месте выхода бронетехники вспыхнула перестрелка, видимо наши спугнули духов, устроившихся на ночлежку. Мы уже видели свет фар, освещающий верхушки дувалов, и побежали к кишлаку.

  

   В это время застрадал Пашка Ульянов из Подмосковья, он умолял остановиться, чтобы он мог сходить по-большому, но ротный накричал на него, чтобы терпел пока не выйдем к своим.

   Вот перед нами горная река.

   На другом берегу кишлак, за которым нас ждёт броня.

   Время искать переправу, нет.

  

   Кто-то прыгает в ледяную воду в полной темноте, и преодолевая мощный горный поток, переходит на ту сторону. За ним, по одному стали прыгать все остальные.

   Помню, ротный тогда, каждому бойцу подавал руку и помогал взобраться на крутой берег.

  

   Когда подходили к кишлаку, то около нас метрах в 20-ти, выскочили отстреливающиеся духи. Их было человек 10, а нас чуть больше 20. Мы наставили автоматы друг на друга, готовые выстрелить в любой момент. Деды закрыли собой командира разведроты. Ротный приказал: "Не стрелять, пускай уходят!".

   И духи тоже сказали что-то друг другу, и ушли прочь, растаяв в темноте, а мы, повернувшись к ним спиной, ушли в кишлак. Духи, даже отойдя на приличное расстояние, не пустили очередь вдогонку.

   Всё-таки и враги соблюдают молчаливую договорённость.

  

   Как только вошли в кишлак, то Пашка Ульянов сразу заныл.

   -Ну что с тобой - спросил его ротный.

   - Стыдно, но я наделал прямо в штаны.

   - Ну, чего уж теперь, давай выгребай!

   Совершенно не было сил, чтобы поржать над этой ситуацией.

   Бедный Пашка чуть-чуть не дотерпел.

   Пашка присел в сторонке, и выгреб говно из обделанных штанов.

   Удушливый запах свежего дерьма вернул всех к реальности, и в разведчиках проснулось чувство юмора, и посыпались комментарии по этому поводу.

  

   Мы пошли дальше.

   Пройдя по узким улочкам, подошли к бронетехнике.

   В свете фар ротный подошёл к оцеплению, и о чем-то переговорил с офицерами.

   Вернулся к нам, и мы все вместе вышли к броне.

  

   Через некоторое время к нашему ротному подошли танкисты, и сказали, что надо разорвать "гусянку" танка, и просили дать сапёра. Ротный подошёл ко мне и просил помочь. Пошли к танку.

  

   Танкист показал место между двух катков. Я тогда прикинул, что в противотранспортной мине 6 кг тротила, и она разрывает гусеницу. С большим трудом нашли тридцать 200граммовых тротиловых шашек. Подкопав под гусеницей, плотно уложил их по всей ширине. Отрезал бикфордов шнур, вставил его в детонатор, а сам детонатор всунул в отверстие в крайней шашке.

   Поджёг шнур, и все побежали прятаться за бронетехнику.

   Раздался взрыв.

  

   Когда подошли, то гусеница оказалась целой, только слегка покорёжило и надорвало трак. Больше тротила не было. Расстроенные танкисты вежливо поблагодарили и принялись за работу.

  

   Как только они закончили своё дело, то все сразу погрузились на броню и поехали к своим. Всё, мы едем "домой", и можно расслабиться.


  

   Прощай "Мулла".

  

   Щенок

  

   Панджшер. Июнь 1984года. Разведрота остановилась на привал в одном из маленьких кишлаков, раскинувшихся в глубоком высокогорном ущелье. Досматривая дувалы, обнаружили маленького щенка. Он был очень мил - белый пушистый с чёрными блестящими глазками. На вид ему было около двух месяцев, и видно, что он крупной породы, типа сенбернар.

  

   Щенок был похож на белый пушистый шарик, ну просто замечательная мягкая игрушка. Его передавали из рук в руки и любовно трепали белоснежную шёрстку. Всё умиляло в поведении щенка, особенно когда он не торопливо ел тушёнку, и все разговоры были только о нём.

  

   Мы уже собрались идти дальше, но щенок не шёл за нами, и когда подзывали его, он оставался стоять на месте, и по-детски наивными глазками поглядывал на нас. Тогда решили его нести, чтобы выйти к "броне" и оставить его там.

   Солдаты, по сути дела, "дети с большими яйцами", как верно подмечали офицеры. Частенько замечал, как за пехотой на марше следовали четвероногие любимцы. Разведчики долго шли, передавая его друг другу, но ближе к обеду нам поставили новую задачу.

  

   В 10 километрах (по карте) от нас в кишлаке замечена группа душман, и мы должны по возможности взять "языка". Это меняло в корне судьбу щенка, и разведчики оставили его сидеть на склоне, а сами торопливым шагом отправились решать поставленную задачу.

  

   Но щенок не хотел расставаться с новыми друзьями, и проявил удивительную резвость. Он обгонял роту и садился на склоне, так чтобы до него легко было дотронуться рукой. Проходящие мимо разведчики успевали его потрепать, и собачка благосклонно принимала ласку. Когда мимо проходил последний разведчик, резвый щенок обгонял разведроту, и опять садился на склоне, ожидая ласку. В конце концов, он дошёл с нами до брони, и потерялся в один из переездов.

  

   "Вишня".

  

   Неожиданные проблемы возникли на нашем торопливом марше. "Вишня" стал уставать и отказывался идти. "Вишня" был "черпаком", но в нашу роту пришёл совсем недавно. Из полка только что введенного из Союза, бойцов раздавали в подразделения, которые несли наибольшие потери. Вот и нам дали несколько человек, одним из них был киевский еврей Вишневецкий, а отсюда и прозвище "Вишня". Он был среднего роста, склонный к полноте и живыми карими глазами.

  

   Мы уже испробовали все средства, начиная от уговоров, переходя к бодрым пинкам, и заканчивая "внушениями" по лицу и в грудную клетку. "Вишня" рыдал и бессильно стекал на склон. В результате мне дали нести его вещмешок, а кто-то взял его автомат. Он шёл налегке, но всё равно "умирал", стонал и старался остановиться, чтобы сесть. Его упорно толкали, и он однажды бросился под откос, и попытался скатится вниз, но склон был сыпучим и пологим. Его вновь втащили на тропу. "Вишня" в слезах умолял, чтобы его пристрелили, потому что он не может идти дальше. Так продолжалось больше часа, пока не нашли нужное ущелье и кишлак.

  

   Бой.

  

   В небольшом кишлаке, зажатом между двумя хребтами, во всю кишели "духи". Пытались приблизительно пересчитать душман, получалось больше трёхсот. Видимо те несколько человек, замеченные с вертолёта были передовым отрядом. Вслед, за которым в кишлак вошла большая банда. План боя созрел моментально. Вещмешки, "Вишню" и двоих разведчиков оставили на хребте, чтобы прикрыть нас и "духи" не смогли обойти сверху.

  

   Рота спустилась ближе к кишлаку. Разведрота - небольшое подразделение, в горы ходит около 20 человек. На броне остаются 2 прапорщика (один по снабжению, а другой по технической части), 6 механиков водителей и несколько операторов -наводчиков. Правда, на вооружении у роты 4 пулемёта, так что "концерт" можно устроить неплохой.

  

   Короткими перебежками, вниз по склону, прячась за выступы скал, мы приближались к кишлаку. "Духи" были так заняты своими делами, что не заметили, как мы приблизились на расстояние достаточное для прицельной стрельбы. Разбили кишлак по секторам и открыли плотный огонь по "духам". Душманы не стали ввязываться в бой, и отстреливаясь, отступили в "зелёнку" оттаскивая за собою раненых и убитых. Сразу за кишлаком была тополиная роща, поднимавшаяся по склону до самого верха хребта. Последнюю группу душман с ранеными и можно было бы "срезать" огнём, на самой кромке "зелёнки", но ротный приказал прекратить огонь. "Духи" беспрепятственно потащили своих раненых и убитых вглубь рощи.

  

   Выждав время мы оставили группу прикрытия и спустились в кишлак. Досматривая дувалы, обнаружили двух афганцев, чуть больше 20лет, без оружия. Их оставили, чтобы прикрывали отход, но они, испугавшись, спрятали оружие и решили сдаться в плен. При первом же допросе они сказали, что здесь оказались случайно, и к душманам не имеют никакого отношения. Когда отвернули ворот рубашки то увидели, что на плече впечатался след от автоматного ремня, а значит, они носили стрелковое оружие. Мы стали требовать, чтобы они показали, куда спрятали оружие. Но они упирались и уверяли, что оружия у них нет и не было. Мы взяли пленных с собой и вернулись на хребет, где стали обустраивать бойницы с видом на кишлак.

  

   Ближе к вечеру в кишлак вошла пехота. Они ходили по дувалам и поджигали их. Видно такой им отдали приказ. Вскоре кишлак запылал, а пехота пошла дальше по ущелью. Кишлак быстро заволокло дымом. И ветер погнал его дальше вдоль хребта. Запах гари достиг и до наших позиций. Разведчики костерили пехоту, за то, что развели "дымовуху".

  

   "Мулла".

  

   Наверху продолжился допрос пленных. Подводили по одному в бойницу, где взводный с "дедами" и переводчиком допрашивали и "прессовали" бедолагу, чтобы узнать про планы духов, где у них тайники, и куда они дели своё оружие. В тот самый момент, когда избитый "дух" был доведён до отчаяния, подходил командир роты и мягким, спокойным голосом прерывал мордобой. Начинался спокойный разговор о том, что если мы не получим интересующие нас сведения, то его расстреляют. Если укажет тайники, то его накормят и передадут церандою.

  

   Один упирался, что ничего не знает, а другой представился муллой и обещал утром показать большой тайник. После этого "духов" накормили кашей и напоили чаем. Оба они были невысокого роста, чернявые с непокрытой головой. "Мулла" был одет в тёмно-синие, просторные одежды, и никакие молитвы он не произносил. Им связали за спиной руки и посадили в углубление на хребте, похожее на яму.

  

   Рядом с ними выставили пост, и мне довелось караулить их в первую смену. Командир роты предупредил меня: "Не смотри на то, что они такие щуплые. Запросто из положения лёжа могут подпрыгнуть, и вырубить одними ногами". Конечно же, утверждения ротного, были сомнительными, но на всякий случай отошёл подальше, и направил автомат в их сторону. Через какое то время они попытались сблизиться, но я растащил их. Проверил, как связаны руки, и снова продолжал наблюдать за ними.

  

   Ночь была тёмной. Слабый месяц тонул в фиолетовом, мутном воздухе, но привычные к темноте глаза различали тёмно-серые силуэты пленников. Между фиолетовыми хребтами, в облаке дыма тонул сгоревший кишлак. Тревожно пахло гарью. Вглядываясь в силуэты "духов", чувствовал, что они не спят, и следят за мной, вынашивая план бегства. Через час, проверяя смену постов, прошёл ротный, и я доложил, что "духи" пытались сблизиться. Ротный наказал моему сменщику, внимательно следить за душманами. А я лёг на бронежилет, голову положил на вещмешок, накрылся плащ-палаткой, и поворочавшись, заснул, крепко обнимая свой автомат.

  

   Разведка.

  

   Утром подняли всех рано. Мы попили крепкого чаю. Ротный миролюбиво разговаривал с пленными, пока они завтракали. "Мулла" и утром не рвался совершать намаз, и офицеры решили, что он "косит" под священника. После завтрака оставили вещи и группу прикрытия на хребте, а сами стали спускаться с хребта вслед за "Муллой", который обещал показать тайник с оружием.

  

   На окраине тлеющего кишлака мы остановились, и "Мулла" показал, что надо идти вдоль реки влево. Место было необыкновенно красивым. Небольшая горная река, плавно изгибалась, и текла в живописное ущелье. Из-за причудливых изгибов хребтов, виднелись мощные заснеженные скалы. Берега были укутаны, свежей сочной травой. По склону бежали разноцветные ручейки - красный, синий, белый и прозрачный. Мы даже остановились, чтобы полюбоваться этим чудом природы. Разноцветные ручейки находились в 2-3 метрах друг от друга, и приглядевшись, увидел, что они совершенно прозрачные, но видно вымывали из горы разноцветные минералы, которые оседали прямо на траве. Странное дело, трава, облепленная разноцветными кристаллами, не увядала. Впервые в жизни увидел асфальтовую прокладку, горизонтальным пластом, толщиной около метра, залегающую под всей горой. Это был самый настоящий асфальт, которым закатаны улицы наших городов.

  

   "Мулла" тянул нас на другую сторону реки в ущелье, которое уходило вбок, и было скрыто от группы прикрытия. Офицеры взвесили наши шансы и решили рискнуть. По камням перебрались через горную речку, и пошли в сторону ущелья. Ущелье было руслом пересохшего горного ручья, и всё усыпано щебнем и обломками каменных плит. С двух сторон нависали угрожающие жёлтые скалы. Вверху справа показался вход в пещеру. Ротный взял "Муллу", ещё несколько человек и пошёл проверить пещеру. Мы прикрывали их снизу, внимательно разглядывая растрескавшиеся скалы, угрюмо нависавшие над ущельем. Казалось вот-вот, духи откроют шквальный, перекрестный огонь, и у нас не останется шансов выжить. К счастью напряженное ожидание длилось недолго, и вскоре разведгруппа вышла из пещеры, и спустилась к нам. Ротный сказал. Что там ничего нет, и в ближайшую неделю там никого не было, так как всё покрыто толстым слоем пыли.

  

   Разведчики взорвались негодованием, и готовы были "порвать" "Муллу" за то, что заставил рисковать жизнью, и в пустую ползать по скалам. Но ротный сказал, что мы возвращаемся в кишлак, чтобы "Мулла" показал, где спрятал своё оружие. Придя в кишлак, сначала стали бить "Муллу". В одном дувале, обнаружили крюк над воротами, с помощью которого афганцы разгружали навьюченный скот. Связали "Мулле" руки за спиной, и подвесили на этом крюке. Били без жалости, руками и ногами, но так чтобы не причинить увечье. Удары гулко отдавались в теле пленника, и у него перехватывало дыхание. "Мулла" постанывал и терпел. Разведчики "выпустили пар", сняли "Муллу" с крюка и развязали руки.

  

   Прощай "Мулла".

  

   Ротный предупредил "Муллу", о том, что если он обманет, то его расстреляют. "Мулла" повёл нас по кишлаку и вывел к сгоревшему изнутри дувалу. Кивнул головой и сказал, что спрятал автомат здесь. Внутри пустых стен были только рухнувшие, и почти догоревшие перекрытия.

  

   "Кончай его": сказал в сердцах ротный. "Муллу" втолкнули вовнутрь, на догорающие обломки, и кто-то пустил короткую очередь в спину. Проходя мимо, все посмотрели на распластанного душмана. Душа легко оставила его простреленное тело, без агонии и страданий. Слабое пламя уже начинало касаться его одежд, а на спине расползалось большое, кровавое пятно. Так что прощай "Мулла", в смысле прости, это война - ничего личного. Может твой обман, продлил тебе и твоему товарищу жизнь, почти на сутки.

  

   Мне неприятно вспоминать эпизоды, чрезмерной жестокости, словно выдавливаю гной из старых ран. Но, выдавливая из души эти жуткие воспоминания, получаю небольшое облегчение, как приговоренный к смертной казни после последней исповеди. И хочется рассчитывать на прощение за когда-то совершенные злодеяния, если не от людей, то от БОГА. Воспоминания безжалостны ко мне. Их цепь растягивается, и память неумолимо обличает меня: А помнишь это!? А это!? А это!?...". Иногда удивляюсь, как за такое небольшое время совершил столько зол? Мало кого волнуют такие оправдания как, присяга, приказ, обстоятельства военного времени!?

  

   Но суд совести не знает границ во времени. Война давно прошла, а воспоминания накатывают, и картины былых беззаконий обличают меня: "Как же ты так!?". И если тогда нас было много, то теперь я остался один на один со своей совестью, и правы будут те, кто выплюнет мне в лицо: "Убийца!".

  

   Родник

  

   Пройдя сквозь кишлак, подошли к зелёной тополиной рощице, растущей по всему склону, до самого верха. Ротный приказал, растянуться цепью и прочесать, как следует "зелёнку". Набрав интервал 5-10 метров, мы стали потихонечку подниматься, внимательно осматривая склон. "Зелёнка" была плотной, и солнце с трудом пробивалось сквозь густые кроны невысоких тополей. Под ногами лежала, мягким ковром, прошлогодняя листва. Мы неспеша поднимались к вершине хребта, и когда вышли из рощи обнаружили необыкновенное чудо.

  

   На самой верхушке хребта была небольшая полянка, с неглубокой впадинкой посередине. В глубине впадинки росла молодая пушистая берёзка с белоснежным стройным стволом, и мягкой, зелёной кроной. Почти из самых корней бил чистейший родник. С полянки открывался живописный вид на огромный горный массив, раскинувшийся до самого горизонта.

  

   Что-то в этом уголке было настолько русское, родное, домашнее, что все кто подходил к роднику, жадно попив воды, располагались на траве около корней берёзки. Хорошо помню восторженные глаза разведчиков, увидевших этот совершенно нездешний пейзаж, словно перенесенный из наших русских равнин.

   Легко и приятно думалось о доме. От берёзки с родником веяло прохладой, и сладко приятно было развалиться у её корней, под тенистой кроной. Тот, кто посадил здесь берёзку, наверняка был человеком с русской душой, или глубоко любящим Россию.

  

   Хотелось домой. Грохнуть об землю автомат и уйти на Север, за тёмно-синие горные хребты заснеженного Гиндукуша, чтобы раствориться в бескрайних просторах родной России.