Интервью Президента РФ д. А. Медведева ведущим российским телеканалам: Первого, «Россия»
| Вид материала | Интервью |
- Фонд первого Президента России, 63.03kb.
- Интервью Дмитрия Медведева, 430.59kb.
- В 2010-2011 учебном году деятельность школы определялась Законом РФ «Об образовании»,, 883.66kb.
- «Единая Россия», 71.87kb.
- Образ Петра Первого в поэмах А. С. Пушкина (учитель Мордвинова Г. Ю.) Текст сочинения, 51.53kb.
- -, 817.75kb.
- Президент Дмитрий Медведев дал интервью трем федеральным телеканалам. Президент разъяснил,, 1170.64kb.
- Посланий Президента Российской Федерации Д. А. Медведева Федеральному Собранию Российской, 12.54kb.
- Памятка по проведению интервью с ветеранами Великой Отечественной войны 1941-1945 гг., 93.4kb.
- Дмитрия Медведева Федеральному Собранию Российской Федерации Уважаемые граждане России!, 321.52kb.
Д.МЕДВЕДЕВ: Заход интересный.
В.КУЛИСТИКОВ: О деле Ходорковского. Вы знаете, он мне напоминает сейчас портрет Дориана Грея нашего российского бизнеса. То есть все бизнесмены творят примерно то, в чём обвиняют Ходорковского. Но «паяют» всё только ему, да ещё его подельнику Лебедеву. Скажите, пожалуйста, не слишком ли жёстко жернова нашей судебной системы перемалывают судьбы этих людей? Что Вы думаете об этом – как юрист и как человек?
Д.МЕДВЕДЕВ: Давайте я сначала скажу, что я думаю об этом как Президент. Так вот, как Президент об этом я думаю следующее: что ни Президент, ни любое иное должностное лицо, состоящее на государственной службе, не имеет права высказывать свою позицию по этому делу или по какому-то другому делу до момента вынесения приговора – или обвинительного, или оправдательного, это совершенно очевидно. Что же касается моей позиции как юриста – не по этому делу, подчёркиваю, а вообще в целом по ситуации, то, знаете, юристы действуют в пространстве возможного. И правоохранители. Если есть доказательства того, что и другие лица совершали сходные преступления, то тогда где эта база? Где эти возбуждённые дела? И тогда, действительно, допустим, за сходные преступления должна следовать ответственность. Потому что по одному из эпизодов такая ответственность уже последовала. Я сейчас говорю только о текущем деле в суде.
Так вот, если эта база есть, мне бы хотелось, чтобы её достали, принесли и сказали (мне ли, допустим, или Генеральному прокурору, что, наверное, правильнее по понятным причинам), есть доказательства того, что такие-то крупные бизнесмены, представители нашего бизнеса совершали такие-то преступления. Давайте дадим этому ход. И, если в этом случае никакого движения не будет, тогда Вы правы, тогда это избирательное правосудие.
Но я пока таких доказательств у себя на столе не имею, хотя я не прокурор – я всё-таки гарант Конституции. Но я имею право дать поручение прокурору разобраться, поэтому, если у меня появятся, я такое поручение дам. Это вопрос конкретной доказательственной базы. А всё остальное – это суждение. Очевидно, что во всех странах, во всех обществах не все преступники сидят в тюрьме и не все подвергаются ответственности. Это вопрос доказательств. Несите, будем работать.
К.ЭРНСТ: Дмитрий Анатольевич, в Москве и, в общем, во всех крупнейших российских городах на протяжении последнего года почти ежедневно гибнут люди от применения травматического оружия. Когда Вы видите это по телевидению или в интернете, не возникало у Вас в течение уходящего года желание запретить «травматы» полностью?
Д.МЕДВЕДЕВ: Возникало, конечно. И, более того, все те процессы, которые сейчас идут в Государственной Думе, они были инициированы мной. Я ещё почти год назад этой темой озаботился и давал поручения Министру внутренних дел подготовить соответствующий законопроект. Сейчас этот законопроект проходит через Государственную Думу. Он направлен на ограничение применения травматических средств. Они будут в большей степени приравнены к огнестрельному оружию. Потому что очевидно, что при использовании этих травматических средств с ближнего расстояния они способны причинять летальный эффект. И в этом смысле их оборот не должен практически отличаться от оборота других летальных средств поражения.
Есть возможность вообще запретить их хождение. Нужно это взвесить. Потому что если посмотреть на текущую криминологическую ситуацию, то, несмотря на то, что эти случаи на слуху, конечно, к сожалению, гораздо больше преступлений у нас совершается с применением огнестрельного оружия, с применением ножей и иных подручных средств. Но эти преступления на виду. Появился просто отдельный класс преступления. Человек, который положил в карман такой псевдо-Макаров, в котором заряжены травматические средства, чувствует себя чуть ли не ковбоем, и это уже не оружие самозащиты, а оружие нападения, оружие угрозы. Конечно, это вопрос воспитания и вопрос правового регулирования. Сейчас эти решения будут приняты, будет мало – придётся запретить вообще.
К.ЭРНСТ: Опасность, на мой взгляд, заключается в том, что человек, с одной стороны, чувствует себя ковбоем, а с другой стороны – он чувствует, что убить-то не должен, и поэтому это не смертельно опасно для него.
Д.МЕДВЕДЕВ: Пониженный порог возникает, это правильно. И поэтому, кстати, в законопроекте много говорится о том, что должны быть полноценные курсы, которые проходит человек при получении разрешения на владение таким оружием. Это оружие – это не просто финтифлюшка, которая в кармане лежит и которой можно похвастаться, какая она красивая. Иностранные всякие образцы привозят, вообще я даже не знаю, надо ли это, чтобы, так сказать, это имело хождение в нашей стране. Так что мы разберёмся с этим.
О.ДОБРОДЕЕВ: Вы ведь лично следите за всеми резонансными преступлениями громкими…
Д.МЕДВЕДЕВ: Я обязан это делать.
О.ДОБРОДЕЕВ: И не возникает ли у Вас зачастую ощущения противоборства силовых структур? Скажем, Следственный комитет, который начинает конфликтовать с прокуратурой, прокуратура, которая конфликтует с милицией, – и всё это иногда создаёт такое достаточно вязкое, непростое ощущение, в том числе и у тех, кто со стороны наблюдает за этой ситуацией.
Д.МЕДВЕДЕВ: Так скажу – конфликты конфликтам рознь. Почему во всём мире есть не одна служба, спецслужба, а несколько, – как правило, в крупных странах? Почему разные правоохранительные структуры занимаются соответствующей деятельностью? Именно для того, чтобы они, что называется, ловили мышей, где-то, пардон, и приглядывали друг за другом. Это конкуренция, человеку она свойственна. Но это должно всё проходить в законодательных рамках. Именно поэтому прокуратура должна надзирать за следствием: и следствием, которое сейчас выделяется из прокуратуры по моему решению, и за следствием, которое пока остаётся в милиции, в Федеральной службе безопасности, в некоторых иных структурах, где есть следствие и дознание.
С другой стороны, конечно, если это всё превращается в сведение счетов, вброс компроматов, в личный пиар, когда наперегонки кто-то вылезает на камеру и говорит: вот мы приняли решение, а они, мерзавцы, взяли и отпустили, – это неправильно. И за это надо наказывать.
Я надеюсь, что сегодня некоторые мои коллеги по правоохранительному цеху это услышат. Вести себя нужно корректно. Но с учётом того, что обсуждают не только взаимоотношения внутри правоохранительного цеха, внутри правоохранительной корпорации, но обсуждают и ситуацию в СМИ, мне бы хотелось, для того чтобы немножко вас заставить пообщаться друг с другом, вам вопрос задать. Вы знаете, он такой тоже довольно резонансный, потому что я смотрю за тем, как обсуждается в интернете ситуация в средствах массовой информации. Не так давно прозвучал целый ряд упрёков в адрес электронных СМИ и прежде всего каналов в том, что они фильтруют информацию, в том, что они не дают правды, в том, что у них есть специальные решения о том, чего показывать, чего не показывать. А из-за этого, несмотря на то, что у нас прекрасное телевидение и смотреть его действительно интересно, новостная лента убогая: не показывают того, что должны показывать, – стало быть, нет свободы слова. Есть что сказать на эту тему?
В.КУЛИСТИКОВ: Да, конечно есть.
Д.МЕДВЕДЕВ: Скажите.
В.КУЛИСТИКОВ: Я думаю, что вообще, Вы знаете, вопрос о свободе, он очень интимный. Если человека спросить, свободен ли он, – Вы знаете, это всё равно что спросить его, счастлив ли он, понимаете, счастлив ли он в любви. Мне кажется, что свобода – это внутреннее ощущение.
Д.МЕДВЕДЕВ: Правильно.
В.КУЛИСТИКОВ: И на этот вопрос может ответить каждый, кто работает в СМИ, индивидуально. Я как работник СМИ могу Вам сказать, что я всегда был свободен, когда работал в СМИ: и на телевидении, и когда я работал на радио «Свобода», я тоже был свободен, хотя, знаете, у американцев не забалуешь, там строго всё очень.
Д.МЕДВЕДЕВ: А в «Газпроме» баловаться можно?
В.КУЛИСТИКОВ: Да, конечно, в «Газпроме» совсем другая обстановка.
Что же касается вопроса – Вы знаете, есть редакционная политика, и, безусловно, эта редакционная политика может обсуждаться. Но это не вопрос свободы. Потому что делать телевидение, делать творчество, быть в опасных местах, рисковать могут только свободные люди. То есть я считаю, что, понимаете, степень свободы, об этом, конечно, можно судить каждому, но без свободы не могло бы быть такого телевидения, которое есть у нас.
Д.МЕДВЕДЕВ: Понятно. А Вы?
К.ЭРНСТ: Дмитрий Анатольевич, я считаю, что свобода на телевидении ограничена. Она ограничена законом. Она ограничена представлениями о морали и нравственности, ограничена сотрудничеством с властью, ограничена сотрудничеством с общественными структурами. Она ограничена субъективностью людей – не только нас, руководителей каналов, а огромного количества людей, которые делают телевидение. Я понимаю характер претензий, но тем не менее телевидение, которое не ограничено диктатурой, не ограничено цензурой, и в этом плане я думаю, что современное российское телевидение ничем не отличается по степени ограничения свободы от телевидения крупнейших демократических стран.
Д.МЕДВЕДЕВ: Понятно. А Вы?
О.ДОБРОДЕЕВ: Я думаю, что уровень свободы всегда соответствует времени, тому историческому периоду, который переживает страна. Я считаю, что сейчас один из самых высоких уровней свободы за всю историю нашего телевидения. И мне в общем есть с чем сравнивать. Я работал на советском телевидении, работал на НТВ, которое сейчас возглавляет Владимир Михайлович [Кулистиков], в 90-е годы. Сейчас возглавляю крупнейший государственный холдинг [ВГТРК]. Знаете, просто в качестве такого примера, я очень хорошо помню 90-е годы, когда Геннадий Андреевич Зюганов, он не даст соврать, годами не мог появиться на телевидении.
Другой пример. Я не хочу говорить о политиках более мелкого, скажем так, эшелона, но выдающиеся деятели нашей культуры, Солженицын – много лет, Наталья Дмитриевна Солженицына не даст соврать, в течение по крайней мере трёх лет ему было жесточайшим образом запрещён в самые либеральные времена доступ на телевидение. Это был Солженицын. Я, к слову, не хочу сказать плохого про 90-е, как это происходит сейчас. Потому что, знаете, власть была в тот момент как воробей на ветке: ветер сильно дует, и вообще может снести абсолютно всё. Тем не менее надо смотреть правде в глаза. А если говорить о свободе, то, мне кажется, два принципиальных момента. Прежде всего, свобода – это свобода журналистов, которые обеспечивают информацией, телевизионной информацией из горячих точек, от Цхинвали до Багдада, не только Россию, но и весь мир. И это свобода телезрителей. Ещё один принципиальный момент. Если десять лет назад, когда мы привели в Россию канал «Евроньюс», потом появился канал «Россия-24», это всё прямоэфирные каналы. После Ваших решений через два-три года в России будет 20 телевизионных каналов. Это совершенно иной уровень свободы. Поэтому я говорю, свобода – она соответствует времени и тому периоду, который переживает страна.
Для нашего времени я считаю, что, честно говоря (мы все читаем, что пишут и как зачастую оценивают телевидение), многие оценки, если не большинство, высокомерные. Потому что всё-таки это тяжелейший труд многих людей, и обидно бывает именно за тех, кто в этот момент находится в горячих точках, в поле и обеспечивает всех принципиально важной информацией.
Д.МЕДВЕДЕВ: Раз я вас спровоцировал на такую дискуссию – мне кажется, это полезно. Я тоже два слова скажу. На мой взгляд, правы, конечно, вы все, и в то же время это ваша личная авторская позиция. Ощущение свободы действительно у каждого индивидуальное, и это абсолютно правильно. Я недавно, выступая в Питере, сказал, что мы можем считать себя развитой демократией только тогда, когда каждый человек скажет себе – я свободен. Если есть люди, которые считают, что они несвободы, мы не можем так относиться к тем политическим успехам, которые достигли.
Свобода, действительно, дана нам в ощущениях. Но при этом есть законы жанра и есть законы государства. И в этом смысле вы все абсолютно правы. Эти законы действуют не только в России – они действуют везде. Но чего, на мой взгляд, не должно быть, так это пропасти между, условно говоря, перечнем важных событий, которые формируются в жизни, и перечнем тех событий, которые показывают «Новости».
Здесь могут быть разные оценки. И для кого-то, скажем, «Викиликс» – это событие номер один. А для кого-то сосульки, которые копятся в городе, это событие номер один. А для кого-то – подписание СНВ. Сами каналы должны давать приоритеты, что важнее, что менее важно. Потому что иногда я слышу упрёки, почему они не показывают вот это сразу же. Это вопрос редакционной политики, что вам кажется более правильным. Но повестка дня, перечень новостных событий, если он в течение, допустим, суток формируется, он, конечно, не должен иметь драматического разрыва с интернетом, с другими средствами массовой информации. На мой взгляд, именно так это сегодня и выглядит.
Если вы не возражаете, то мы можем вернуться к прежнему порядку: не я вас буду спрашивать, а вы меня, – хотя я могу продолжить.
О.ДОБРОДЕЕВ: Тогда для того, как Вы сказали, чтобы не было пропасти в нашем разговоре, вопрос о Министре обороны Сердюкове.
Д.МЕДВЕДЕВ: Вздрогнул Анатолий Эдуардович.
О.ДОБРОДЕЕВ: Да, а вопрос такой. С одной стороны, очень много было сделано в минувшем году для материально-технического обновления армии. Расходы в полтора раза выше, чем были до этого. Но очень много, скажем так, непонятных вещей, которые заставляют задать вопрос, а не чудит ли Министерство: скажем, прекращение приёма в высшие военные учебные заведения, очень резонансная история. Как бы Вы это прокомментировали?
Д.МЕДВЕДЕВ: Вы знаете, прокомментирую абсолютно серьёзно. Я считаю, что Министерство работает много; безусловно, как любое очень большое министерство, совершает ошибки, но в целом реализуют ту политику, которая установлена Верховным Главнокомандующим, то есть мной. А эта политика заключается в том, чтобы создать дееспособную армию. Наша армия, как и милиция, к сожалению, до сих пор во многом советская. Не потому что советская была плохая – время было другое, размер страны был другой, задачи были другие. Надо отреформировать армию.
Реформа армии – это изменение численного состава, уменьшение количества офицеров и увеличение им заработной платы, радикальное увеличение заработной платы. Потому что, по сути, мы выходим на такую заработную плату, на такое денежное довольствие офицера, которое абсолютно сопоставимо с развитыми экономиками. У нас лейтенант будет получать с 2012 года 50 тысяч рублей. Это только самое начало. А тот, кто командует подразделениями, – 150-180 тысяч. Это деньги, которые сопоставимы с самыми развитыми вооружёнными силами. То же касается жилья. Огромнейшая программа.
Давайте смотреть правде в глаза. В прежние годы никогда жильём для офицеров не занимались. У офицеров была хорошая зарплата. Я помню, когда я ещё заканчивал университет, мне говорили: «Может, тебе в армию пойти, сразу 250 рублей будешь получать, а потом, глядишь, полковником станешь, будешь 500 получать». Да, зарплата хорошая. А жильё? Если ты попал куда-нибудь на точку – и будешь там всю жизнь без жилья, без всего, вообще где-то. Впервые за это взялись.
Только за два года почти сто тысяч квартир передаём офицерам, которые увольняются. И эта программа будет закрыта за ближайшие два года, потому что после принятия решения ещё некоторое количество офицеров высвобождается. Служебным жильём всех обеспечим, как договаривались.
Конечно, ряд процессов болезненный. Мы сокращаем людей, соответственно у нас сжимаются определённые возможности. Меньшее количество подразделений для того, чтобы были более эффективные меры предприняты в войсках, для того, чтобы армия была более эффективной. Поэтому в высших учебных заведениях наступила эта пауза.
У нас огромное количество офицеров выходило из высших военных заведений, училищ, университетов и потом, по сути, пополняло ряды безработных. Либо просто отсиживало время для того, чтобы дождаться увольнения из Вооружённых Сил. Знаете, недавно встречался с офицерами; я говорю – как дела, они говорят – высвобождение довольно приличное, говорят, но мы честно Вам скажем, остались самые подготовленные, те, кто реально любит Вооружённые Силы, кто хочет служить. А те, кто случайно попали, они увольняются. Но увольняются не в никуда – они увольняются с квартирами, с пособиями, их переподготавливают. Именно поэтому сейчас взята эта пауза в два года на подготовку офицеров. Как только соответствующий период закончится, набор в высшие военные заведения будет восстановлен – в меньших объёмах, но мы должны исходить из реального размера армии. А армия у нас будет того размера, который полностью соответствует нашим задачам, нашей территории и нашему населению.
К.ЭРНСТ: Дмитрий Анатольевич, Вы сейчас упомянули «Викиликс». Мировое телевидение и пресса сделали интернет-ресурс «Викиликс» главным информационным брендом этого года, это безусловно. Как Вы к этому относитесь?
Д.МЕДВЕДЕВ: По-разному отношусь, на самом деле что-то любопытно, что-то вызывает удивление.
К.ЭРНСТ: Не боитесь «Викиликса»?
Д.МЕДВЕДЕВ: Что мне бояться – это пусть сотрудники госдепа [США] боятся. Слушайте, если бы я боялся того, что обо мне пишут, то я бы никогда не залез в интернет, не смотрел бы телевидение, потому что тот, кто принимает на себя такие обязанности, он должен понимать, что доброе слово всё-таки не так часто звучит в адрес властей. И это, наверное, оправданно. Потому что власть, ещё раз повторяю, должна мышей ловить, должна действовать. Поэтому этого я уж точно не боюсь.
А что касается самих последствий, знаете, для каких-то, может быть, отношений, отношений между американцами и теми или иными странами это имеет значение. Для наших отношений с Америкой это никакого значения не имеет. Во-первых, потому что мы и так понимаем, что приблизительно чего там говорят и пишут. Причём, как правило, эти источники – газеты и телевидение. Открытые источники, которые другими словами изложены. Поэтому ничего здесь нового нет.
Я вспоминаю историю советского периода про одного советского дипломата, который, став послом в одной из европейских стран, был удостоен аудиенции у королевы. Когда до него дошла очередь, и он пишет телеграмму: королева задала мне вопрос по поводу диссидентов – вынужден был одёрнуть королеву. Вот это приблизительно то же самое. Значит, это показатель того, какие мы крутые, как мы всем миром заведуем, как мы всех расставляем по местам. Поэтому очевидная вещь, тем более я уже говорил – есть законы жанра: мы тоже пишем разные вещи – значит, каждый имеет право на минуту славы, в том числе и послы, и другие дипломатические работники.
К.ЭРНСТ: Дмитрий Анатольевич, мы уже упоминали о летних пожарах, это реально был глобальный катаклизм, последний раз был близкий к такому около 40 лет назад. А какие уроки российская власть извлекла из этой ситуации?
Д.МЕДВЕДЕВ: Несколько уроков. Первое, в любой ситуации нужно помогать людям. Люди не при чём. Люди пострадали, а близкие у многих погибли. Поэтому в этой ситуации власть, как мне кажется, сделала многое. Сделала, может быть то, чего не делают в других странах. Мы практически всех уже обеспечили жильём, а это всё-таки тысячи людей. Причём это жильё, давайте правде в глаза смотреть, гораздо лучше, чем то, что они имели. Во-вторых, были выплачены деньги, всем миром откликнулись на беду. Школы восстанавливаются, спортивные сооружения, поэтому нужно обязательно быстро реагировать на проблему.
Урок номер два – как реагировать. Вот здесь есть вопрос. У нас нет механизмов, которые позволяют быстро принимать решения о выплатах, помимо непосредственных компенсаций из бюджета. А вообще-то во всём мире это не так. Недвижимость должна быть застрахована. Тогда и выплаты могут быть очень большими, огромными. И с другой стороны – в этом случае не бюджет используется, а фонды страхования и перестрахования. Это цивилизованный путь. Нам пора об этом подумать. Я все поручения дал, жду от Правительства ответа, как будем действовать дальше.
Мы всё понимаем: от аномальных температур никто не застрахован, гореть может. Другое дело, что и, это третий урок, власти не только федеральные, но и региональные, прежде всего, и муниципальные должны ответственно относиться к своим обязанностям. Если начинает гореть, пусть даже очень далеко, надо, пардон, окапываться. Надо делать полосы отчуждения, минерализованные полосы так называемые. Надо людей вооружать. В некоторых случаях ничего же этого не было. Сидели просто, в небо смотрели, откуда огонь подлетит, и всё. Это проявило слабость муниципального управления, а если уж по-честному, и территориального в ряде случаев. Это ещё один урок.
И, наконец, последний урок: надо вкладывать деньги в оборудование для ликвидации последствий чрезвычайных ситуаций. У нас и так сильное МЧС, но с учётом масштабов страны, с учётом того, что эти события происходят в других местах, – посмотрите, что у наших коллег происходило некоторое время назад, в том же самом Израиле буквально за один день погибло почти 50 человек. Ничего сделать не могли, пока мы им самолёты не прислали. Просто потому, что нет таких сил МЧС, при том что полицейские силы у них, как известно, выдающиеся. Надо инвестировать в эту инфраструктуру, инфраструктуру чрезвычайных ситуаций. Потому что Россия – страна огромная и очень сложная.
К.ЭРНСТ: А Лесной кодекс будет изменён?
Д.МЕДВЕДЕВ: Конечно. Все поручения даны, сейчас готовится новая версия.