Geum.ru

Россия в поисках своего места в современной цивилизации

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
  1   2   3

Россия в поисках своего места в современной цивилизации

 

Проблемы самоидентификации, самопознания россиян как народа, определения своего места во времени и про­странстве были и остаются одними из важнейших для фор­мирования государства и общества в России. Для нас этот процесс растянулся на века и был полон зигзагов, серьез­нейших отклонений от путей, традиционных для других на­ций. В критические моменты истории процессы самоиден­тификации нашего народа усиливаются. Они особенно активно происходят на нынешнем историческом этапе (с кон­ца 80-х годов), причем не только в интеллигенции и дума­ющей о судьбе России политической элите - старой и на­рождающейся, но и в широчайших демократических кругах. Поиск ответа на вопросы, в какой же части современного мирового сообщества находится Россия, что диктует ей ее историческое прошлое, какими путями развиваться дальше, ведется как осознанно в интеллектуальных кругах, так и до­вольно стихийно на уровне массового сознания. Такими вопросами задаются не только люди, имеющие достаток и досуг, но и те, кто в новых условиях едва-едва сводит кон­цы с концами, но все-таки, несмотря на все тяготы послед­них лет, продолжают надеяться на лучшее будущее - свое и своей страны. В последнее время эти вопросы становятся предметом и острых политических дебатов. Они в разных вариациях фигурируют в платформах и программах много­численных политических партий и движений.

Пожалуй, трудно найти какое-либо еще общество в со­временном мире, где в позициях политических течений, партий и отдельных деятелей столь резко и в таком боль­шом объеме ставились бы вопросы по сути дела основопо­лагающие, фундаментальные для национальной жизни – цивилизационная и культурная принадлежность общества, национальные традиции, заветы предков и новаторство, патриотизм и предательство национальных интересов, естественные границы, роль в мире и т.д. Почти всегда споры по этому кругу проблем в нашем обществе принимают яр­ко выраженную эмоциональную окраску, а часто и весьма агрессивные формы. Об этих важнейших вещах говорят – где по существу, а где, как говорится, всуе. Во многих слу­чаях мнения сторон облекаются в упрощенные, примитив­ные политические лозунги и штампы, тем не менее доволь­но эффективно действующие на массовое сознание.

Интерес россиян к самим себе именно сейчас, помимо объективных причин, коренящихся глубоко во всей совоку­пности исторического развития страны, ее геополитическо­го и географического положения и т.д., вызван и тем, что с 20-х до конца 80-х годов нашего столетия проблема само­познания россиян, как, впрочем, и многие другие, была в ос­новном исключена из сферы публичного обсуждения и осмысливалась скрыто, хотя и заинтересованно, на индиви­дуальном уровне. Ответы на вопросы отыскивались людьми как бы для себя, как правило, на основе небогатых истори­ческих и научных знаний, а также личных ощущений и опыта. Официальный тезис о появлении в Советском Союзе новой общности "советского народа", начавшего свою историю после Великой Октябрьской социалистической ре­волюции и шагавшего в коммунистическое будущее, воз­можно, устраивал многих, но наталкивался на сложности процессов, протекавших в жизни русской и нерусских на­ций и национальностей, неясности коммунистических пер­спектив. Продвигаясь по пути научно-технического прог­ресса, делая в этой сфере мощные рывки, требовавшие ог­ромных усилий и жертв, мы - в массе - упорно продолжали оставаться страной специфической, многоликой, не похо­жей ни на Соединенные Штаты, с которыми соревновались во многих областях и говорили на равных в военно-техни­ческой сфере, ни на какую другую страну.

Очень слабым знанием своей страны, ее истории и осо­бенностей настоящего отличалась большая часть советской политической элиты, даже в тех областях, о которых име­лась достаточно обширная и достоверная информация, что было особенно характерно для 70-80-х годов. Выросшая в условиях определенных идеологических установок, она не имела особого желания выйти за пределы удобных пред­ставлений о характере народа и страны, которую вела по до­рогам истории. Интересно в этой связи вспомнить, что де­фицит понимания своей страны (по свидетельству А.Чер­няева) отмечал такой серьезный советский руководитель, как Ю.В. Андропов. В свое время внимательные наблюда­тели восприняли как весьма революционное его заявление о том, что "мы не знаем как следует общества, в котором живем". Ю.В.Андропов, в то время секретарь ЦК КПСС, сказал об этом в докладе, посвященном 112-летней годов­щине со дня рождения В.И.Ленина[1]. К сожалению, эта мысль не получила никакого развития, и с тем же дефици­том понимания страны пришли к власти архитекторы "пе­рестройки". Это явилось одной из причин того, что резуль­таты предложенной ими политики оказались столь отличны от намерений.

Справедливости ради надо сказать, что подавляющая часть правящей элиты Российской империи так же плохо знала свою страну, особенно в годы, предшествовавшие Ок­тябрьской революции. Очевидные достижения талантливых отечественных историков, экономистов, социологов того времени так и остались невостребованными у нас. После же революции 1917 г. вынуждены были эмигрировать такие ученые как П.Сорокин, В.Леонтьев, Н.Кондратьев, став­шие мировыми величинами в социологии и экономике. Некоторые же из ученых пали жертвами репрессий. Многое из того, что было сделано ценного отечественными учеными-обществоведами в 1920-е годы, было затем запрещено или сознательно предано забвению.

Отсутствие устоявшихся научных знаний, достаточно мощного пласта исследований, постоянного взаимодействия между подлинными учеными и политическими руководите­лями, общественно-научная малограмотность политических руководителей и целого ряда их советников, не являвшихся на самом деле учеными-специалистами, сыграли свою роль и в том, что были сделаны крупные ошибки в так называе­мой национальной политике Советского Союза, а затем - и Российской Федерации. Фактически был взят на вооруже­ние ленинский тезис о "праве нации на самоопределение". При этом была отвергнута концепция, в соответствии с которой в Советском Союзе сложилось многоэтническое об­щество, на основе русского и других славянских этносов, что нация и СССР как субъект международных отношений, вполне может выступать как государство-нация не в мень­шей степени, чем многоэтнические Китай, Индия, Индоне­зия и те же США.

Распад СССР, образование новых суверенных государств на его территории, глухая или открытая враждебность в наци­ональных и этнических взаимоотношениях, наконец, образо­вание Российской Федерации как самостоятельного и много­этнического субъекта международных отношений во всей полноте показали нам обширные пустоты в понимании того, что же за общество, страна, народ мы были, есть и будем. Вот как пишет об этом в наши дни (правда, больше в отношении к русским) писатель Сергей Залыгин, мэтр отечественной ли­тературы, человек, снискавший уважение за искренность и умение оставаться самим собой в любых условиях:

"Россия, русские так и не научились воспринимать себя как некую данность, как завершенный результат своей соб­ственной истории..." "Девять десятых русских философов только и делали, что разгадывали Россию", пытались по­нять и определить, что же она такое, каков ее подлинный дух. Они искали ответа на вопрос, является ли Россия Ев­ропой или Азией, культурной или некультурной страной, освободительницей или поработительницей, пишет Залы­гин[2]. Мы плохо знаем собственную страну, свою нацио­нальную психологию, констатирует писатель: "Кажется, мы лучше представляем себе психологию немца или француза, чем свою собственную - это для нас проще и очевиднее. Мы знаем, что француз или англичанин проснувшись поут­ру не размышляет о том, что такое Франция, что такое Ан­глия, что такое быть французом, быть англичанином. Они родились с этим знанием и живут на французской или ан­глийский лад"[3].

"Саморазгадывание", не состоявшееся было в годы со­ветской власти, разгорелось сейчас с новой силой и поро­дило естественную тягу людей ко всякого рода литературе, дающей пищу размышлениям и этом русле. Эта литература тоже имеет свою российскую специфику.

Провалы в знании и понимании своей страны, которые имели место в Советском Союзе, были прямым следствием жесткой общественно-политической системы, установив­шейся в конце 20-х - начале 30-х. Характер этой системы по­стоянно тормозил развитие подавляющего большинства обшественно-научных дисциплин, прежде всего конкретной социологии и конкретной экономики. Попытки серьезно заняться этими отраслями знаний в период хрущев­ской "оттепели" и после нее активно пресекались могуще­ственными партийными догматиками. Так, например, в кон­це 60-х была разгромлена социологическая школа Ю. Лева­ды, была заблокирована по большинству направлений рабо­та только-только развернувшего свою деятельность Инсти­тута конкретно-социологических исследований Академии Наук СССР, других исследовательских центров. В результа­те за годы советской власти мы отстали от развитых стран Запада не только в общественных науках в целом, но и, что особенно прискорбно, в изучении собственной страны.

Отставание общественных наук в России от развитых стран Запада так и остается в значительной мере непреодо­ленным. Не пошли впрок отечественным общественным наукам и годы "перестройки", когда подавляющее боль­шинство обществоведов ринулось в публицистику и поли­тику, как более завидные сферы деятельности, чем кропот­ливая (да и малооплачиваемая) научная работа социолога или экономиста. Вот почему до сих пор в таком наиважней­шем вопросе как национальная самоидентификация нам больше приходиться опираться на работы философов, писа­телей-публицистов, нежели на исследования социологов, историков, этнологов и этнографов, хотя здесь и появился в последнее время ряд серьезных разработок.

Перемены последнего десятилетия позволили извлечь на свет десятки интереснейших российских работ прошлого, которые были либо запрещены, либо замалчивались. В их числе труды ученых, публицистов "русского зарубежья", та­ких, например, как Н.Бердяев, Н.Лосский, И.Ильин, Г.Фе­дотов и др., работавших десятилетиями в эмиграции после Октябрьской революции 1917 г. Работы этих авторов, очень часто текстуально и содержательно сложные, вызывают тем не менее огромный интерес и звучат весьма современно. Ими на свой лад и в своих интересах пытаются воспользо­ваться различные политические течения и группировки. В силу этого они представляют не только очевидное истори­ческое или философское, но и политическое явление, что весьма примечательно для понимания тех процессов, кото­рые происходят сегодня в умах россиян применительно к рассуждениям о национальном самопознании.

В царской России и в Советском Союзе, как известно, в формировании общественного мнения и общественного со­знания традиционно играли огромную роль мастера слова. Отсюда такое большое значение не только в культуре, но и в общественно-политической жизни страны имеют поэты и писатели. В условиях жесткой политической, идеологичес­кой цензуры в Советском Союзе они были едва ли не един­ственными выразителями идей, потребность в которых остро ощущало общество. В период гласности и "перестройки" ситуация изменилась. Литераторы почти переста­ли играть эту специфическую роль. Однако нельзя забывать всего того, что было ими сделано, что глубоко отложилось в сознании нашего народа, который действительно был, ес­ли не "самым читающим в мире", то одним из самых чита­ющих, и раскупавшим огромные тиражи художественной литературы, в том числе исторической. Широко распро­странившиеся в советском общественном сознании мифологемы в основном формировались под воздействием худо­жественной литературы.

Тема самоидентификации россиян огромна, она может и, надо надеяться, будет предметом многих специальных тру­дов. Отдавая себе в этом отчет, рассмотрим все же в самом общем виде некоторые - одновременно и спорные, и при­влекательные для сегодняшней российской публики - суж­дения прошлого и нынешнего о судьбе России. Большинст­во из цитируемых далее произведений были впервые опуб­ликованы в нашей стране в последние годы.

* * *

Обращаясь к работам прошлого, вышедшим в свет после многих лет забвения, мы часто встречаем там понятие "рус­ская идея". Это очень емкое понятие, оно включает в себя и значение русской истории и культуры, и направление рус­ской мысли, и русский национальный характер, националь­ную самобытность, религиозное самосознание - все это в контексте мирового развития и в качестве двигателя нацио­нальной жизни. Русская идея разворачивалась по самым различным направлениям, а подчас заходила в тупик и поч­ти исчезала из общественно-политического обихода. Ее не­редко объявляли порождением эгоцентризма, идеализации и абсолютизации интеллектуальных и психологических свойств именно русского этноса, усматривая в ней националистический или даже шовинистический характер.

Такие подходы, несомненно, присутствовали у некото­рых авторов, однако они не имели доминирующего харак­тера. Историческое развитие русской идеи происходило на огромной территории, населенной многочисленными, из­давна жившими вместе народами. Носителями русской идеи выступали представители не только русского, но и других народов, связанных с Россией общностью исторических судеб, - грек Михаил Триволис (Максим Грек), хор­ват Юрий Крижанич, белорус Франциск Скорина, украин­цы Григорий Сковорода и Феофан Прокопович, молдаване Дмитрий и Антиох Кантемиры, армянин Микаэл Налбандян, азербайджанец Мирза-Фатали Ахундов, грузины Илья Чавчавадзе и Акакий Церетели, казах Чокан Валиханов, ев­реи Исаак Левитан и Михаил Гершензон и многие другие[4].

Истоки национальной русской идеи, взятой в широком культурно-историческом смысле, восходят к "Слову о зако­не и благодати", - выдающемуся произведению древнерус­ской мысли первой половины XI столетия, написанному киевским митрополитом Иларионом. В последние годы именно с этим памятником нашей древней культуры у нас в стране и за рубежом связывают начало отечественной фи­лософской мысли, имевшей, разумеется, во многом религи­озный характер. Одна из главных идей "Слова" - восславление Русской земли, принявшей Крещение и влившейся в семью христианских народов.

Одной из важнейших вех в развитии этой темы можно считать появление учения "Москва - третий Рим". Эту идею выдвинул старец псковского Елизаровского монасты­ря Филофей в своем обращении к Московскому государю Василию III. После флорентийского собора и падения Кон­стантинополя ("второго Рима" - Царьграда) Русь оставалась единственной крупной православной страной, хранитель­ницей восточнохристианской традиции. "Все православные царства христианской веры сошлись в едином твоем царст­ве; один ты во всей поднебесной христианский царь" - пи­сал Филофей. Именно в этом качестве Русь и представля­лась Филофею "третьим Римом": "Все христианские царст­ва сошлись в одно твое... два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не бывать"[5].

Важным доводом в защиту этой идеи были и дипломатические связи московских царей с Византией, особенно брак Великого князя Московского Ивана III с греческой царев­ной Софией Палеолог. В этой доктрине была выражена во­ля к общему коллективному религиозному и историко-культурному спасению не только собственно русского наро­да, но и всего православного мира в целом[6].

Филофей призывал русского государя осознать особую ответственность в этом новом положении. Он напоминает о судьбе "первого Рима" и "второго Рима", погибших, по его глубокому убеждению, из-за отпадения от истинной веры. Филофей настаивал на том, что русское царство будет сто­ять вечно, если останется верным православию.

Можно считать, что эта теория имела и политический ас­пект, хотя бы потому, что в ней шла речь не только о рели­гии, но и о государстве. Но филофеевская идея государства вся пронизана теократическим духом. Позднее, в середине XVI в. идея сильного теократического государства появля­ется у патриарха Никона, у которого на этой почве возни­кает острый конфликт с царем Алексеем Михайловичем, за­кончившийся сокрушительным поражением Никона. Позд­нее отголоски идеи Филофея мы находим в конце XVIII ве­ка, в XIX веке, когда по мере роста мощи России, ее успе­хов в борьбе с мусульманской Оттоманской империей вста­ет вопрос о судьбе близких России в религиозном и этни­ческом отношении народов, населявших Балканы.

В наиболее полном и концептуальном виде русская идея была сформулирована в конце XIX века крупнейшим рус­ским философом Вл.Соловьевым, человеком весьма дале­ким от шовинизма и национализма. Вл. Соловьев облекал ее прежде всего в религиозно-философскую форму. Отстаивая такую форму самоидентификации России, философ резко негативно относился к позитивизму как в философии и методологии, резко полемизируя, в частности, с таким столпом позитивизма как Огюст Конт. Соловьев настоя­тельно подчеркивал "ограниченность" позитивизма. Соло­вьев полагал, что поскольку позитивизм ориентирован лишь на "внешние относительные явления", он не спосо­бен проникнуть в то, чему сам Соловьев уделял первостепенное внимание как главным инструментам познания че­ловека и общества - содержанию религии и философской метафизики[7].

Смысл русской идеи Соловьев определял так: историчес­кий долг России требует признания неразрывных связей с вселенским семейством Христа и достижения такой гармо­нии между церковью, государством и обществом, когда каждое из этих главных органических единств было бы "свободно и державно". "Восстановить на земле этот вер­ный образ божественный Троицы - вот в чем русская идея".[8] Он выдвигает идею преображения русской жизни путем укрепления религиозной стороны бытия русского на­рода, которое понималось им широко как нравственное усовершенствование, расширение общественных свобод, верное служение добру и справедливости. При этом Соло­вьев выступал за объединение ветвей христианства - право­славия, католичества и протестантизма - и против отож­дествления христианства лишь с православием. Отсюда - его поддержка идеи единения России с Европой на почве христианства. Русская идея, по Соловьеву, не представляет собой ничего исключительного, она есть лишь новый ас­пект самой христианской идеи. Для осуществления нацио­нального призвания, писал философ, нам не нужно действовать против других наций, но с ними и для них.

Представители русского культурного подъема начала XX века - Вяч.Иванов, Н.Бердяев. В.Розанов - продолжили развитие русской идеи в ее соловьевском понимании. Одна­ко независимо от того, имела ли она религиозные, монархические или либерально-демократические формы, русская идея не выдержала испытания первой мировой войной, ре­волюцией и гражданской войной, - вынуждены были с го­речью признавать вожди "белого движения"[9].

Период господства идей социализма, наступивший после Октябрьской революции, с его качественно новой интерна­циональной направленностью во многом низложил русскую идею, но не свел ее на нет. Сегодня же, в условиях утраты обществом ценностных ориентации, духовного кризиса и одновременно в связи с заметной активизацией религиоз­ной жизни (особенно в ее внешних формах), подъема инте­реса к национальной самобытности русского народа, русской культуре и истории, русский человек все чаще обраща­ется к богатым традициям русской идеи. Найдет ли он там что-то, отвечающее его сегодняшним настроениям, потреб­ностям дня и способное служить путеводной звездой? К ка­ким политическим движениям российского социального организма это в конечном счете приведет? На эти вопросы пока ясных ответов мы не находим.

* * *

Вопрос о положении России в системе координат Вос­ток-Запад занимал и продолжает занимать особое место в умах россиян. Одним из крупнейших и широко известных споров о выборе Россией цивилизационной ориентации в этой системе координат, является широко известный спор между российскими славянофилами и западниками. Этот спор с особенным накалом страстей проходил в XIX веке, но коренился в более далеком прошлом. Отголоски этого великого спора отчетливо слышны и ныне.

Предтечи западников XIX века, по оценке выдающегося российского историка В.О.Ключевского, появились еще в XVII веке, в период жесточайших испытаний, которые выпали на долю России в связи с "великой смутой", окончив­шейся изгнанием из Москвы поляков и других иноземцев и воцарением династии Романовых в 1613 году ("Прадедом" западников XIX в. Ключевский называет, в частности, кня­зя Н.А.Хворостина. Его писания начала XVII в. историк подробно разбирает в одном из своих трудов).

Ключевский, которого ни в коей мере нельзя считать сторонником славянофилов, дает весьма критическую оценку западникам. Со времени князя Хворостина, по его словам, возникает в русской культурной и политической жизни "неясный силуэт" этого типа. Этот тип "с тех пор бу­дет жить в нашем обществе, от времени до времени высту­пая в разных видах и каждый раз все с более определенны­ми чертами умственными и нравственными; во 2-й полови­не XVII в. в виде латиниста, приверженца польско-латин­ской школы, во 2-й половине XVIII в. в виде вольтерианца, космополита-скептика, при Александре 1 под именем либералиста, туманного и нетерпеливого поклонника западно­европейских политических форм, в 30-40-х гг. текущего столетия под собственным званием западника, восторжен­ного и ученого почитателя западноевропейской мысли и на­уки, преимущественно шеллингианской и потом гегелианской философии, и наконец, в виде современного интелли­гента, осторожного и даже боязливого, а потому неясного в речах приверженца всевозможных течений западноевропей­ской мысли и жизни"[10].

В своей критике западников Ключевский идет еще даль­ше. Он считает, что они не живут и не хотят жить в реаль­ном мире России, со всем ее сложившимся бытом и скла­дом жизни. Западник, по словам Ключевского, "смотрел на быт и склад своего отечества как на личное неудобство, как на случайную неопрятную обстановку, среди которой ему временно пришлось остановиться на пути в какой-то лучший мир. где у него нет ни родных, ни знакомых, но где давно каким-то образом поселились его ум и сердце"[11].

Это замечание применимо, к сожалению, и ко многим российским "западникам" последующих периодов отечест­венной истории, включая наши дни, стремящихся - пусть даже из самых благих побуждений, к скорейшему и безо­глядному переносу на российскую почву всего того, чем так привлекателен Запад: его бытовой культуры, техники, взаимоотношений между людьми и общественными инсти­тутами.

С точки зрения сегодняшнего дня одним из интересней­ших представителей отечественной историко-философской мысли XIX в. является П.Я. Чаадаев, которого многие от­носили к наиболее ярым прозападно настроенным деятелям своего времени, обвиняя в том числе (и порой небезоснова­тельно) в национальном нигилизме. Можно вполне согла­ситься с мнением современного российского историка про­фессора М.А. Маслина о том. что в первом из своих "Фи­лософических писем" Чаадаев предъявил России настолько серьезные обвинения, что они едва ли не ставили ее вне ис­тории[12].

"Мы живем на востоке Европы - это верно, и тем не ме­нее мы никогда не принадлежали к Востоку, у Востока - своя история, не имеющая ничего общего с нашей" - писал П.Я. Чаадаев в своей "Апологии сумасшедшего"[13]. Выступая за вхождение в западную цивилизацию, отвергая принад­лежность России к Востоку, Чаадаев считал бесплодными искания славянофилов, которые, по его словам, зовут Рос­сию снова уйти в пустыню. В поисках места России в современной ему и будущей цивилизации Чаадаев, однако, выдвинул интересный, но не получивший более вниматель­ного рассмотрения тезис, в соответствии с которым росси­яне - северный народ по всей совокупности имеющихся признаков. "Мы просто северный народ и по идеям, как и по климату, очень далеки от благоуханной долины Кашми­ра и священных берегов Ганга"[14], - писал он.

При всем своем критическом, скептическом, а иногда и явно нигилистическом взгляде на российскую историю, Ча­адаев, по авторитетному мнению русского религиозного философа Н. Бердяева, был на самом деле последователь­ным проводником русской мессианской идеи. Он создал оригинальную концепцию философии русской истории, ко­торую подхватили самые различные течения. Особенно притягательным для многих оказался главный тезис Чаада­ева - русский народ имеет огромный скрытый, нереализованный потенциал, и социально-экономическая отсталость России может для нее обернуться однажды историческим преимуществом. Революционные демократы воспользова­лись идейным наследием Чаадаева для обоснования воз­можности совершения Россией скачка через определенный этап исторического развития, для обоснования некапита­листического пути развития России к социализму. Извест­но, что позднее эту идею подхватила радикальная фракция российских социал-демократов (большевиков) во главе с В.И. Лениным.

В чем-то близкие к Чаадаеву мысли о месте России в системе координат Восток-Запад высказывал и известный русский демократ - активный борец с самодержавием А. И. Герцен: "Мы - часть света между Америкой и Европой и нам этого достаточно"[15].

Сегодня, когда евразийская концепция России приобре­ла популярность в среде интеллигенции и у значительной части нарождающейся политической элиты России[16], неко­торые российские интеллектуалы, вспоминая это высказывание Герцена, называют его едва ли не первым российским "евроазийцем". Считать Герцена евроазийцем в современном понимании было бы, верно, большим преувеличением. Определяя место России между Европой и Америкой, Гер­цен был явным проевропейцем. хотя и не закрывал глаза на негативные стороны и пороки современной ему европей­ской цивилизации. Находясь долгие годы в эмиграции, он знал европейскую цивилизацию гораздо лучше многих рос­сийских западников, наведывавшихся в Европу время от времени.

Нельзя не отметить, что Герцен неоднократно преду­преждал против "иконоборничества" и уравнительства, ло­зунга революционеров-бунтарей как в Европе, так и в Рос­сии. Он резко критиковал поэтизацию революционного насилия, отрицание культуры прошлых эпох и формировав­шихся столетиями ценностей, что оказалось весьма актуаль­ным и в последующие периоды, в том числе и в наше вре­мя. Эта сторона идейного творчества Герцена, как правило, замалчивалась в советский период нашей страны, несмотря на исключительно высокий статус этого деятеля в офици­альном пантеоне предтечей революционеров 1917 года.

Великий русский химик и разносторонний ученый Д.И.Менделеев в своих размышлениях о месте России под­черкивал ее принадлежность и Европе, и Азии, что также дало повод некоторым отечественным исследователям при­числять Менделеева к евразийцам прошлого. Он писал: "Россия, расположенная отчасти в Европе, отчасти в Азии и граничащая с владениями, наиболее центральными в той и другой части света, назначена историей именно для того, чтобы так или иначе Европу с Азией помирить, связать и слить"[17]. Менделеев особо отмечает и исторически сложив­шийся многоэтнический характер России, являющийся прямым следствием ее особого географического положения.

"В России народов разного происхождения, даже различ­ных рас, скопилось немалое количество. Оно так и должно быть вследствие того срединного положения, которое Рос­сия занимает между Западной Европой и Азией, как раз на пути великого переселения народов, определивших всю современную судьбу Европы и берегов Средиземного моря, падение древнего Рима и Греции и самое появление в вели­кой европейской равнине славянской отрасли индоевропей­цев. Послужив главным путем великого переселения народов, Россия содержит осевшие на месте их остатки"[18].

Если говорить об идеях славянофилов, то нельзя не ска­зать об одном из крупнейших русских поэтов XIX века Ф.И. Тютчеве. Ему принадлежат знаменитые слова: "Умом Россию не понять, аршином общим не измерить, у ней осо­бенная стать, в Россию можно только верить". Они не раз вызывали как восхищение, так и насмешки (в том духе, что уже давно пора умом Россию понимать).

Тютчев как политический и социальный мыслитель фор­мировался под самым непосредственным воздействием та­ких столпов славянофильства, как И. Киреевский и А. Хо­мяков. Говоря, как и они, об определяющей роли религии в духовном складе нашего народа и прославляя самобыт­ность русской культуры, он одновременно стремился пока­зать, что Россия не противостоит христианскому Западу, а является его "законной сестрой".

Тютчев выступал в качестве одного из наиболее крупных идеологов-романтиков формирования России как всеславя­нского государства со столицей в Византии (Константино­поле). Он писал, что когда-то в будущем царь России дол­жен пасть перед Христовым алтарем в верообновленной Ви­зантии под древними сводами храма Софии и встать "как всеславянский царь". С созданием такой всеславянской державы Тютчев связывал решение одного из главнейших вопросов внешней и внутренней политики России того пе­риода - вопроса о Польше. По Тютчеву, в "славянской мировой грамаде" водворится "строй вожделенный" лишь тог­да, когда с "Русью Польша помирится". Но это примирение произойдет не в Петербурге, не в Москва, и не в Киеве, а в Царьграде[19].

Примечательно, что Тютчев, будучи активным сторонни­ком и проводником панславизма, никогда не противопос­тавлял его, например, Германии не выступал с антигерман­скими идеями. Наоборот, будучи многими нитями (в том числе семейными узами и долгим проживанием) связан с Германией, он выступал активным поборником германско­го единства и российско-германских дружественных отно­шений[20]. Это наиболее отчетливо проявилось в его извест­ной статье "Россия и Германия", (написанной в 1844 г.)[21].

То, о чем говорил Тютчев относительно всеславянской роли России, было, естественно, полетом фантазии поэта, но фантазии отнюдь не беспочвенной. Многие политичес­кие группы и движения практически у всех славянских на­родов и во всех славянских странах того и более позднего периодов смотрели на Россию с большой надеждой, кото­рая часто подкреплялась с российской стороны изрядной, если не решающей, помощью в деле освобождения славян и народов с православной религией, формирования ими собственной государственности. Это относилось и к тем славянским народам, где уровень бытовой культуры и сте­пень социального развития были выше, чем в России - на­пример, к Чехии, где пророссийские настроения были ис­ключительно сильны. В первую мировую войну чехи целы­ми частями, не желая сражаться за австро-венгерскую им­перию, переходили на сторону России.

Поиски славянофилов, несмотря на все их слабости, да­ли свои плоды. Во многом благодаря им в начале двадцато­го века произошел русский культурный, ренессанс на осно­ве нового синтеза отечественной и европейской традиций. В настоящее время этот период истории культуры России вызывает живейший интерес соотечественников. Расцвет охватил все виды творчества. Так, русский балет, живопись, музыка, поэзия, литература в целом получают всеобщее признание и в известной мере стимулируют развитие миро­вой культуры. Во многом эти достижения были результатом возрождения глубоких традиций славянства, восходящих к Древней Руси. Вместе с тем, они объяснялись и появлени­ем новых столпов национальной духовности в лице Ф. Достоевского, Вл. Соловьева и Л. Толстого и др.[22]

Общеизвестно, какое огромное значение оказал на духов­ную и культурную жизнь России Ф.М. Достоевский. Сегодня к взглядам писателя на Россию снова обращаются многие в поисках ответов на извечные вопросы о судьбе Отечества, тем более что становятся известными как его произведения, так и работы о нем, не публиковавшиеся в годы советской власти. Для целей данной статьи в обширнейшем философском и ли­тературном наследии писателя, так много и страстно писав­шего о русском характере, русской жизни и судьбе России, коснемся его отношения к идейной борьбе западников и славянофилов. Выдающийся русский философ Н.О. Лосский, один из лучших авторов, писавших о Достоевском и его мировоззрении, считает, что тот не был ни односторонним сла­вянофилом, ни односторонним западником-либералом.

Достоевский никак не согласен с теми, кто, как тот же Тютчев, призывал к собиранию всех славянских народов под крылом России и видел в этом главный смысл русско­го государства. Славяне, как считал Ф.М. Достоевский - это "источник будущих несчастий России". Он говорил: "Делай им добро и проходи мимо. Мы не можем раствориться в славянстве, мы выше. Они внесут к нам начало раздора и ее разъединения"[23].

В западниках же Достоевский прежде всего осуждал неуемное желание все переделать в России одним махом. "Еще два века назад хотели поспешить и все подсчитать, а вмес­то того и застряли: ибо несмотря на все торжествующие возгласы наших западников, мы несомненно застряли'', - писал Достоевский[24]. Однако напомним, что западников Достоевский трактовал по-своему, прежде всего, имея вви­ду радикалов, революционеров, социалистов, свое негатив­ное отношение к которым, он, как известно, в литератур­ной форме весьма ярко выразил в романе "Бесы". По убе­ждению Достоевского, и западники, и славянофилы развер­нули свои "фантастические споры" тогда, когда и те, и дру­гие "перестали быть русскими"[25]. На вопрос о том, кем же и чем же будет наш народ, Достоевский давал следующий, для кого-то убедительный, а для кого-то не убедительный ответ: "надо просто-напросто стать русскими".

Философ Н.О.Лосский приводит запись из дневников писателя за 1880 г., в которых Достоевский писал, что обе партии в отчуждении одна от другой, во вражде одна с дру­гой, ставят свою деятельность в ненормальное положение, тогда как в единении и в соглашении друг с другом могли, может быть, все спасти и воззвать Россию к новой, здоро­вой, великой жизни, доселе невиданной. Этот призыв Дос­тоевского более чем актуален и сегодня.

* * *

Чувством историческим, формировавшимся в течение столетий, является русский патриотизм. Первый кризис русского патриотизма описан В.О. Ключевским в истории "смуты". Одной из причин "смуты" он считал устарелый "вотчино-династический" взгляд на государство. "Москов­ские люди XVI в. видели в своем государе не столько блю­стителя народного блага, сколько хозяина московской государственной территории, и на себя смотрели как на при­шельцев, обитающих до поры до времени на этой террито­рии, как на политическую случайность"[26]. Смута была пре­одолена, и государство возродилось, когда было покончено с воззрением на него как на вотчину царя и утвердилось со­знание народной его принадлежности.

Как пишет современный российской публицист Андрей Зубов, та Россия, которая воссоздавалась в огне коммунис­тической революции, по большинству черт совсем не похо­дила на рухнувшее трехсотлетнее государство Романовых. Не только православные, но и многие культурно-истори­ческие реминисценции были ей не просто чужды, но даже глубоко враждебны. Могли ли большевистские вожди Рос­сии, сравнивая с землей Храмы и всерьез размышляя над возможностью латинизации русской письменности, хоть на миг пожелать Креста на святую Софию или Славянского братства? Актуальным стало братство другого рода - атеис­тический союз пролетариев всех стран, пишет Андрей Зу­бов[27].

В числе многих новых идей, выдвинутых в советский пе­риод, была и идея советского патриотизма. Патриотическая идея в этот период, рассматривалась преимущественно в связи со служением делу социализма и коммунизма, вер­ностью идеалам советской власти, декларировавшейся как высшая форма демократии[28].

Активное обращение к традиционным национальным ценностям России произошло лишь во время Великой Оте­чественной войны 1941-1945 гг., когда встал вопрос не толь­ко о выживании советской власти, но и о выживании на­ции, как таковой, в ее полном историческом, этническом, культурном измерении. Отсюда и обращение власти к рус­ской православной церкви, и к идее славянского единства, и воспроизведение в массовой пропаганде национальных российских героев, начиная с XIII в. - таких, как Александр Невский, Дмитрий Донской, Козьма Минин и Дмитрий Пожарский, Александр Суворов, Михаил Кутузов, Федор Ушаков, Павел Нахимов и др.

После многочисленных срывов и неудач в развитии Рос­сии, многие в нашей стране обращали и обращают внима­ние на то, что она гораздо больше дала остальному миру, чем самой себе. На это в свое время обратил внимание еще А.С.Пушкин: - "России определено было высокое предназ­начение: ее необозримые равнины поглотили силу монго­лов и остановили их нашествие на самом краю Европы; варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощен­ную Русь и возвратились в степи своего Востока. Образую­щееся просвещение было спасено растерзанной и издыхаю­щей Россией ..."[29] Такой взгляд со времени Пушкина обос­нованно укоренился в российском общественном сознании. Ряд российских исследователей считает, что Россия запла­тила за защиту европейской цивилизации от удара мощной военной машины кочевников не просто отставанием от Ев­ропы, но разъединением с ней на долгий период времени.

Приверженцем тезиса об историческом расхождении пу­тей Западной Европы и России выступает современный российский ученый Н. Косолапов, которого причисляют