Россия в поисках своего места в современной цивилизации

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Наташи Ростовой «Война и мир» Роман, 20.97kb.
• О двух тенденциях в развитии современной цивилизации (индустриализация деиндустриализация), 661.41kb.
• И наше мировоззрение, 2605.4kb.
• Философия истории русского религиозного идеализма, 733.22kb.
• Пояснительная записка, 144.79kb.
• История России, 409.95kb.
• Джеймс Уайли в поисках фаллоса: Приап и Инфляция Мужского, 1441.09kb.
• Нис «Идея права в современной России: в поисках социально-культурных и государственно-управленческих, 78.27kb.
• Нп «сибирская ассоциация консультантов», 209.34kb.
• Международный конгресс и выставка “природные катаклизмы и глобальные проблемы современной, 46.79kb.

к явным западникам сегодняшнего дня. Его точка зрения от­ражает мнение большой части российских историков и по­литологов и поэтому заслуживает внимания.

Татаро-монгольское нашествие, по Косолапову, тот пер­вый, крайне важный рубеж, на котором резко расходятся дальнейшие исторические пути западной и восточной гео­графической Европы в период после XIII века. И законо­мерно, считает он, что за прошедшие с тех пор восемьсот лет к настоящему времени очень сильно разошлись пути За­падной Европы - как наиболее защищенной в этот период от внешних вторжении части континента, и России как, на­против, объективно наиболее открытой для таких вторже­ний, как будто даже "приглашающей" их самим своим гео­графическим и геополитическим положением^[30]. Расхожде­ния, различия, по отдельным параметрам весьма заметные, были и раньше. Но только в период после татаро-монгольского нашествия, по мнению Косолапова, многие важней­шие характеристики российского и западноевропейского социумов, социально-территориальных систем обретают - и чем дальше, тем отчетливее, - принципиально разный ха­рактер. Эти новые расхождения стали долговременным следствием не столько собственно нашествия, сколько социально-исторических макропроцессов, которые это на­шествие сделало возможными, а в чем-то даже неизбежны­ми в соответствующих частях европейского континента, считал Н.Косолапов^[31].

Вторжений в истории и России, и Европы было мно­жество, но татаро-монгольское занимает среди них особое место, пишет он далее. Оно длилось два с половиной века, что соответствует смене за это время 8-9 поколений людей. Оно произошло, когда в обеих частях европейского конти­нента уже сложились достаточно развитые, по меркам вре­мени, давно вышедшие из периода дикости социальные, ор­ганизационно-политические, духовные структуры. И оно на много поколений в значительной мере изолировало две час­ти Европы друг от друга, создав в каждой из них качествен­но разные условия и предпосылки для последующего разви­тия^[32].

Российская социально-территориальная система, как указывает Н. Косолапов, - испытала мощный, разрушаю­щий, опустошающий удар, чисто физическое восстановле­ние после которого заняло несколько веков. Удар, память о котором жива до сих пор, удар, разорявший Россию на протяжении тех самых двух с половиной веков, когда в осталь­ной части Европы особенно быстро пошло накопление ма­териальной и духовной культуры. Удар, который, помимо прочего, объективно способствовал изоляции России от Ев­ропы, культурному и эмоциональному удалению от нее, ограничению и без того не сильно развитых связей. Европа, и раньше смотревшая на старороссийские земли как на страну варваров, после начала татаро-монгольского нашест­вия надолго списывает их из категории "цивилизованных" (по европейским меркам времени), тем более, что тут, как и в большинстве славянских земель, никак не прививался католицизм.

В историческом смысле именно татаро-монгольское на­шествие, его масштабы, необходимость противостояния ему и освобождения от многовекового ига, а потом и историчес­кая память об этом страшном всенародном опыте, по мне­нию Косолапова - стало главным фактором, предопреде­лившим образование уникального централизованного Рос­сийского государства^[33].

Эта точка зрения находит, однако, противников, к числу которых следует прежде всего отнести известного в России историка и этнографа Л.Н.Гумилева и его сторонников. В своих работах Гумилев последовательно проводил мысль о том, что союз Руси с Западной Европой, где в это время бы­ла обеспечена победа папства над императорами из семьи Гогенштауфенов, был бы ей (Руси) не нужен. Более того, Гумилев держался довольно экстравагантной точки зрения, в соответствии с которой никакого татаро-монгольского ига не было, а был естественный симбиоз православных рус­ских и язычников монголов.

Мысль о том, что Россия добывала для других каштаны из горячих углей, по мнению многих исследователей, нахо­дит подтверждение в более поздней истории нашей страны и, в частности, в истории Отечественной войны, разгрома наполеоновской Великой армии в 1812 г. Крушение напо­леоновской империи в результате стратегического пораже­ния великого полководца в России сохранило плюрализм европейских стран и народов, что и считается одним из ос­новных факторов взлета современной европейской цивили­зации (включающей в себя и Северную Америку). Сама Россия для своего внутреннего развития получила от этой выдающейся победы сравнительно немного. Главное - не было ликвидировано крепостное право, что было уже в то время более чем актуальной проблемой. Его ликвидации ждало крестьянство, сыгравшее огромную роль в пораже­нии иноземных захватчиков.

Неоспорим решающий вклад Советского Союза в разг­ром гитлеризма, национал-социализма, угрожавшего су­ществованию современной цивилизации, поработившего перед нападением на Советский Союз почти всю Европу. (Роль нашей страны особо рельефно была отмечена в дни празднования 50-летия Дня Победы, в котором принял участие в том числе канцлер Федеративной Республики Германии Гельмут Коль.) Разгром национал-социализма ос­вободил в том числе и саму Германию, продемонстрировав­шую после второй мировой войны новые выдающиеся дос­тижения немецкой культуры, науки, техники. Для Совет­ского Союза в плане внутреннего социально-политического развития эта выдающаяся победа не дала тех плодов, на ко­торые рассчитывал наш народ.

Гигантским социальным экспериментом, попыткой по­строить общество высшей социальной справедливости - сначала социализм, затем коммунизм, Россия (Советский Союз) также внесла свой неоспоримый вклад в развитие цивилизации. Весь советский опыт, в том числе огромные его издержки и трагедии, оказал сильнейшее воздействие на развитие социалистического движения в других странах, бо­лее цивилизованного и отвечающего в большей мере реаль­ным человеческим потребностям. Что не менее важно - бы­ла показана и пагубность многих эксцессов социалистичес­кого пути развития.

Существует мнение, что тот же "новый курс" Рузвельта формировался под сильнейшим воздействием того, что про­исходило в то время в Советском Союзе. Успех же "нового курса" во многом определил судьбу евро-атлантической ци­вилизации вплоть до наших дней.

Есть немало оснований ожидать, что в результате осмыс­ления более широкими кругами российского общества пе­чального опыта России (платить в мировых коллизиях слишком большую цену, получая взаимен либо мало, либо не получая ничего), наше общество, возможно, побудится к обретению разумного национального эгоизма, пониманию национальных интересов - этих необходимых компонентов более искушенного понимания такого понятия как патрио­тизм.

Вопрос о том, какое место Россия займет в современной цивилизации, во многом связан с тем, считать ли нашу страну уже утратившей свой запас энергии или еще способ­ной после всех огромных жертв, потерь, разочарований, продемонстрировать мощную энергию, дающую возмож­ность занять свое, высокое место под солнцем. Ответ на этот вопрос пытался дать вышеупомянутый Л.Н.Гумилев в серии своих увлекательно написанных трудов. Гумилев постоянно проводит мысль о том, что древние русичи и русские, населяющие нашу страну, являются двумя сменив­шими друг друга суперэтносами. Русские как этнос относи­лись к древним русичам как французы к галлам или италь­янцы эпохи возрождения к римлянам времени Калигулы. Гумилев делает однозначный вывод: русские относительно Западной Европы не старый (и отсталый), а молодой эт­нос^[34], за которым будущее.

* * *

Среди мыслителей России, даже в период быстрого развития капитализма в конце XIX - в начале XX в.в., было не так уж много тех, кто, размышляя о судьбе отечества, свя­зывал бы это с необходимостью российского промышленно-экономического развития. Это вызывает тем большее удивление, что Крымская война 1853-1856 г.г. показала зна­чительную техническую отсталость России по сравнению с такими государствами как Франция и Англия, (прежде все­го в военно-технической сфере, особенно в развитии военно-морских флотов). За эту отсталость России пришлось за­платить не только большой кровью в этой сравнительно не­большой войне, но и унижением, самым болезненным об­разом сказавшимся на психологии императорского дома и правящей элиты, всего российского общества того времени. Поражение было особенно горьким потому, что лично им­ператор Николай I и дворянская элита первостепенное вни­мание уделяли армии и флоту, и Российская империя преж­де всего была империей военной, с богатейшими традици­ями выдающихся военных побед. В памяти народа была жи­ва славная победа России над Великой армией Наполеона (представлявшей собой фактически многонациональное ев­ропейское воинство с французским ядром), многочислен­ные победы над Оттоманской империей, над Пруссией в Семилетней войне, поражение некогда могущественной Швеции в длительной Северной войне и другие уходящие вглубь веков победы.

Примечательно, что, пожалуй, наиболее активной груп­пой сторонников индустриализации России были ранние социал-демократы марксисты, которые были убеждены в том, что именно этот процесс приведет к образованию то­го класса, который и будет классом-освободителем России, - к образованию пролетариата. В этом они резко расходи­лись со своими предшественниками - народниками, кото­рые в глазах марксистов превратились почти в реакционе­ров.

Русский марксизм, возникший в стране еще не индустри­ализованной, без развитого пролетариата, неизбежно дол­жен был раздираться моральными противоречиями. Это, по словам Н.Бердяева, "давило на совесть многих русских со­циалистов". Как можно желать развития капитализма, при­ветствовать его развитие - и вместе с тем считать капитализм злом и несправедливостью, с которой каждый социалист призван вести активную борьбу? - спрашивал он. Этот сло­жнейший вопрос создавал моральный конфликт, а вопросы моральные играли очень видную роль в российском револю­ционном движении того периода. Развитие капиталистичес­кой индустрии в России, как писал Бердяев, предполагало, среди прочего, разорение крестьянства, его пролетаризацию, т.е. ввержение в бедственное положение большей части на­рода, причем той части, которая только-только освободилась от крепостной зависимости^[35].

Этот моральный конфликт был разрешен лишь Лениным и большевиками. Ленин с определенного момента начнет утверждать, что социализм может быть осуществлен в Рос­сии до образования многочисленного рабочего класса. Но при этом Ленин считал, что социалистическая революция в России может развиваться, если вслед за ней произойдут со­циалистические революции в более развитых странах Евро­пы, прежде всего в Германии. Только после известных неу­дач будет выдвинут тезис о построении социализма в одной отдельно взятой стране.

Так что на определенном этапе произошло как бы неза­метное соединение традиций революционного марксизма с традициями старой русской революционности, не желав­шей допустить капиталистической стадии в развитии Рос­сии (традиции последней выражались в работах и деятель­ности Чернышевского, Бакунина, Нечаева, Ткачева и др.). В результате марксисты-большевики оказались гораздо бо­лее в рамках русской традиции, чем марксисты-меньшеви­ки, более близкие к основной массе европейской социал-демократии.

Среди идеологов немарксистского толка, делавших ставку на ее индустриализацию как на главный источник накопле­ния национального богатства, а само национальное богатст­во рассматривающих как главный источник мощи страны, важное место занимает вышеупомянутый Д.И.Менделеев. Он писал: "Каким бы мещанством ни отзывалось бы это требование накопления богатства... сколько бы оно ни рас­ходилось с благородным идеализмом древних и новых ве­ков, все же ныне без особых на то доказательств необходи­мо признать, что без правильного предварительного накоп­ления богатства неосуществимо все то, что должно пони­мать под именем "народного блага". Без накопления богат­ства, по мнению Менделеева, не возможны ни "дело укреп­ления порядка и правды", ни рост просвещения страны, ни даже ее прямая оборона^[36]. Он подчеркивал при этом прямую обязанность государства заботиться о промышленном раз­витии страны и о просвещении народа^[37]. Для придания же импульса целенаправленному промышленному развитию России Менделеев предлагал создать мощное "Министерст­во содействия народной промышленности"^[38]. (Эта идея Менделеева, пожалуй, перекликается со все более популяр­ными ныне призывами создать у нас аналог японского ми­нистерства внешней торговли и промышленности.)

Со сходных позиций выступал современник Менделеева видный государственный деятель России С.Ю.Витте. (Меж­ду тем, в реформационных идеях другого известного рос­сийского государственного деятеля П.А. Столыпина, к на­следию которого в последние годы часто обращаются совре­менные российские политики самого разного толка, воп­росы промышленного развития России занимали не перво­степенное место.)

* * *

Многих российских мыслителей прошлого и настоящего интересует вопрос о колоссальной роли государства в Рос­сии, а еще точнее - государственного аппарата, о гипертро­фированной роли и размерах государственной бюрократии. По мере развития исторического знания в этом отношении часто проводились небезынтересные параллели между Рос­сийской империей и Советским Союзом, с одной стороны, и Византией, с другой. Исследователи указывали, в частнос­ти, на самодовлеющую государственность Византии, пара­лизовавшую способность державы к саморазвитию, на византизм как особую модель государственности, во многих аспектах - несмотря на другие исторические условия - пе­ренятые Москвой.

Среди тех, кого наиболее сильно отвращали гипертрофи­рованные размеры и роль государства в России, был Н.А. Бердяев. Он. в частности, писал, что Россия самая бю­рократическая страна в мире. Все в России превращается в орудие политики. Русский народ создал могущественней­шее в мире государство, величайшую империю. Со времени Ивана Калиты последовательно и упорно собиралась Рос­сия и достигла размеров, потрясающих воображение всех народов мира. Силы народа, о котором не без основания думают, что он устремлен к внутренней духовной жизни, подчеркивал Бердяев, отдаются колоссу государственности, превращающему все в свое орудие. Интересы созидания, поддержания и охранения огромного государства занимают совершенно исключительное и подавляющее место в рус­ской истории^[39].

В результате такой чрезмерной роли государства, считает Бердяев, у русского народа почти не оставалось сил для сво­бодной творческой жизни, все силы шли на укрепление и защиту государства. Классы и сословия были слабо развиты и не играли той роли, какую играли в истории западных стран. Личность была придавлена государством, предъяв­лявшим непосильные требования. Бюрократия развилась до размеров чудовищных. Русская государственность занимала положение сторожевое и оборонительное. Она выковыва­лась в борьбе с татарщиной, иноземными нашествиями, в смутную эпоху. И она превратилась в самодовлеющее от­влеченное начало; она живет своей собственной жизнью, по своему закону, не хочет быть подчиненной функцией на­родной жизни. Эта особенность русской истории наложила на русскую жизнь печать безрадостности и придавленности, отмечал Бердяев^[40].

На сверхбюрократизацию российского государства обра­щали внимание и многие другие видные российские исто­рики и правоведы, включая Ключевского.

В значительной мере с бердяевской оценкой государства в России сходны мысли Е.Т.Гайдара, бывшего в 1992 г. ав­тором и проводником политики "шоковой терапии" для экономики Российской Федерации. Мощное государство, осуществляя территориальную, социальную и технологичес­кую экспансию, по его словам, проехалось по структурам общества, остановило их развитие, нередко - просто унич­тожило. "Благодатная почва сложно структурированного общества" с частной собственностью, гарантией от произвола не сложилась в России. Сформировался культ госу­дарства, который "изуродовал сознание" общества, породил в нем ряд тяжелых комплексов. Эти комплексы, подчерки­вает Гайдар, мешают россиянам рационально, открытыми глазами видеть себя и мир даже сегодня^[41].

Чрезмерная роль государства и государственной безопас­ности не могла не вызывать отрицательного отношения со стороны значительной части интеллигенции в дореволюци­онной России, в том числе и всякого рода эксцессов. Госу­дарство с доминирующим в нем дворянско-бюрократическим элементом, значительная, если не подавляющая часть интеллигенции, да и многие представители нарождающейся буржуазии рассматривали как едва ли не главный тормоз развития отечества, поступательного движения России впе­ред. В результате весьма велико было влияние, особенно в студенческой среде, анархических идей, велика было попу­лярность работ таких проповедников анархизма, как Баку­нин и князь Кропоткин. Эти идеи нашли широкое приме­нение и в практике российской революции после 1917 г., последующей гражданской войны в России. Одним из наи­более ярких выражений этого была так называемая "мах­новщина".

С точки зрения сегодняшнего дня обращают на себя вни­мание попытки дореволюционных российских мыслителей найти оптимальное соотношение между обществом и госу­дарством, сформулировать позитивную и прогрессивную за­дачу для государственной машины. Вл. Соловьев в характерном для него духе писал о необходимости нахождения для России оптимума в отношении не только между госу­дарством и обществом, но государством, религией и об­ществом. В определении этого оптимума Соловьев и видел смысл развития России. В том виде, в каком существовало российское государство, будучи "империей, объединенной в своем абсолютизме", оно было, по Соловьеву, "лишь угро­зой войны и беспокойных войн". Если же она изменит свой характер, начав служить "Вселенской церкви и делу обще­ственной организации", возьмет их "под свой покров", то она "внесет в семейство народов мир и благословение"^[42].

Будучи хорошо знакомым с весьма отрицательным отно­шением к государству вообще у значительной части русской интеллигенции, известный легальный марксист П. Струве (на которого активно нападали радикальные социал-демок­раты) писал, что интеллигенция страны должна пропитать­ся тем духом государственности, без господства которого в образованном классе не может быть мощного и свободного государства^[43]. При этом Струве подчеркивал необходимость проведения и реальной политики по осуществлению наци­ональной идеи, без которой невозможна государственная мощь. Национальную идею современной ему России Стру­не определял как примирение между властью и проснув­шимся к самосознанию и к самодеятельности народом, ко­торый становится нацией; государство и нация должны ор­ганически срастись^[44]. По его словам, в новейшей европей­ской истории самым значительным и поучительным приме­ром в этой плане было формирование Бисмарком Герман­ской империи, в которой и произошло сращение государст­ва и превращавшейся из народа нации. При этом П. Стру­ве, как и Менделеев, подчеркивал примат экономического развития для формирования нового государства, чему пра­вящая элита России на деле уделяла в это время явно не­достаточное внимание. Струве подчеркивал, "созидать ве­ликую Россию означает прежде всего созидать государственное могущество на основе мощи хозяйственной"^[45].

Значение государства отмечали и руководители больше­вистской, коммунистической партии, рассматривая, естественно, его в значительной мере по-разному до Октябрьской революции 1917 г. и после нее, когда они пришли к власти. Наиболее полно дореволюционные взгляды Ленина были изложены в известном труде "Государство и революция". В период существования Советского Союза, особенно после сворачивания "новой экономической политики" и начала коллективизации сельского хозяйства в конце 20-х годов, степень огосударствления всей жизни в стране резко воз­росла, достигла огромных масштабов, невиданных для со­временной цивилизации. Фактически частью государства оказалась партийная машина - машина единственной разрешенной в стране партии. Экономика, экономическая жизнь в Советском Союзе, как небезосновательно считают многие отечественные специалисты, оказалась не просто подчиненной политике и идеологии, но неотъемлемой частью политики.

В современных условиях вопрос о государстве по-преж­нему продолжает оставаться центральным в формировании курса реформ в России. При этом вышеуказанное мнение Гайдара и его единомышленников все заметнее становится мнением меньшинства, в т.ч. среди энтузиастов идеи ре­форм.

Развернутая точка зрения на роль государства в России на нынешнем этапе ее развития представлена в книге "Эко­номическая реформа в России и ее цена" российского эко­номиста А.Я. Лившица (занимающего ныне пост Помощни­ка Президента РФ). Основной тезис автора: государство не уходит из экономики, не сдает свои полномочия рыночной системе, оно серьезно меняет формы своей деятельности, стараясь получше приспособиться к требованиям современ­ного рыночного хозяйства. К этому отчасти побудили нега­тивные эффекты чрезмерной регулирующей активности. По Липшицу, сужение сферы государственного предпринимательства вполне компенсируется стимулированием произ­водства налоговыми, денежно-кредитными и иными мето­дами. Дело не в том, что рынка становится больше, а госу­дарства - меньше. Просто между ними устанавливается но­вый баланс, и не исключено, что в будущем он еще не раз изменится.

Он указывает на важную традиционную особенность рос­сийского пути развития, которую нельзя игнорировать в процессе реформ: экономике России исторически присущи элементы государственного патернализма, и отношение лю­дей к государству было не совсем таким, как в других стра­нах, от него всегда ждали большего, чем, допустим, в США или Англии. В движении по кромке таких ожиданий, по мнению экономиста, - залог доверия к любому российско­му правительству^[46].

Для ряда азиатских стран, добившихся в послевоенный период весьма крупных успехов в своем развитии, особен­но был примечателен высокий коэффициент государствен­ных расходов. Он значительно превышал и превышает то, что рассматривалось как нормальный показатель в XIX в. для стран, вставших на путь индустриализации. Это было характерно и для большинства стран Западной Европы, свершивших в 50-60-е годы "экономическое чудо". 0собенностью отечественной модели рыночного хозяйства будет развитый государственный сектор. Приватизация освободит его от бремени предприятий, которым просто по роду деятельности уготована иная, негосударственная судьба. Для этого понадобятся адекватные формы управления и, естест­венно, государственное целевое программирование. Нельзя отказываться и от опыта успешного применения в ряде вполне рыночных стран индикативного планирования, по­казавшего свою полезность. Здесь может пригодиться все жизнеспособное, что имеется в многолетнем опыте народнохозяйственного планирования^[47]. Многие отечественные и зарубежные специалисты подчеркивают, что без целевых программ структурная перестройка затянется на десятилетия и, с большой степенью вероятности, пойдет совсем не в том направлении, какое нужно для успешного развития экономики.

Соглашаясь с этой точкой зрения, надо добавить, что среди таких программ главенствующую роль должны иметь национальные программы развития инфраструктуры - тран­спорта, связи, городского хозяйства, в формировании и ре­ализации которых даже в "самых рыночных" странах Запа­да государство играло и играет крупную, если не ведущую роль. Для России с ее огромными просторами развитие транспорта и связи играют особую, специфическую роль не только для ее экономики, но и для обеспечения ее террито­риальной целостности и обороноспособности^[48].

В проведении реформаторского курса нельзя игнориро­вать то обстоятельство, что наше общество в массе нега­тивно относится к коммерциализации детских учреждений, школ, больниц, не говоря уже о высших учебных заведени­ях. В целом в России эти услуги надо брать на себя государ­ству.

Исключительно важной проблемой для закрепления кур­са реформ является формирование среднего класса в Рос­сийской Федерации и других странах СНГ. Едва ли не глав­ным предметом вполне оправданной критики действий пра­вительства Гайдара служит то, что государственная полити­ка не была нацелена на создание этого важнейшего элемен­та современного общества. Более того, в условиях либера­лизации цен, потери сбережений, резкого сокращения ас­сигнований на науку, культуру и т.п. произошла фактичес­кая пауперизация значительной части российского населе­ния, тех сегментов, которые могли бы стать источниками формирования среднего класса. В их числе немаловажная роль принадлежит инженерно-техническим работникам оборонно-промышленного комплекса страны, где были со­средоточены в течение десятилетий лучшие кадры, наибо­лее образованные и квалифицированные, способные мыс­лить критически и самостоятельно. Неадекватно поддержи­ваются в России государством программы развития малого предпринимательства. Без развития среднего класса, малого предпринимательства в России может сформироваться "бю­рократизированный псевдокапитализм каменных джунглей с огромными казенными зданиями"^[49].

В обозримом будущем России не избавиться от высокого уровня социального брожения. Рыночные процессы дейст­вительно оборачиваются ростом социально-экономического и даже политического недовольства. В результате сохранит­ся жизнеспособность социалистических и коммунистичес­ких идей, имеющих к тому же огромную историческую глу­бину, особенно в России. Это чревато и очередной радикализацией общества.

Реальности нашей приватизации, как пишет современ­ный публицист А.Панарин, насаждают в массах вместо иде­ологии индивидуального успеха идеологию групповой оби­ды^i[50]. По мнению этого автора, в настоящее время населению России свойственна низкая самооценка. Народ, восприни­мающий себя как обманываемый и обкрадываемый нечест­ными людьми наверху, как не способный конституционно, рационально и эффективно защитить свои интересы, как не могущий поэтому подключиться к мировой цивилизации, представляет собой и глобальную опасность, потому что речь идет не об отдельных личностях, а именно о целом народе^[51].

Это предупреждение не кажется слишком драматизиро­ванным, с учетом всех происходящих внутри страны про­цессов, и, думается, должно быть принято во внимание как внутри страны, так и за рубежом, тем более что пренебре­жительное отношение ко всей глубине общественного соз­нания чревато результатом, полностью противоположным задумкам реформаторов - новым чрезмерным разбуханием роли государства, еще более контрпродуктивным, чем прежде, для экономического и социального развития стра­ны, еще более опасным для свободы личности.

* * *

Актуальной проблемой в процессе самопознания России является определение ее роли в новом геополитическом ба­лансе и в новой цивилизационной конфигурации, склады­вающихся к концу XX века.

Географией и историей России определено место на ги­гантском пространстве между Западной Европой и Тихим океаном, между Северным Ледовитым океаном и Великой степью. В социокультурном отношении несомненно силь­нейшее тяготение к западноевропейской культуре; в целом Россия, несмотря на все зигзаги истории, остается в культурно-цивилизационном плане прежде всего частью Евро­пы. Но при этом она является ее особой, наиболее своеоб­разной частью, со специфическими характеристиками.

Тяготение к европейскому типу цивилизации в долго­срочном плане в обобщенном виде испытывают и все наи­более динамично развивающиеся страны Востока, образую­щие совместно с США, Канадой, Австралией, Новой Зелан­дией новый центр развития экономики, технологии и куль­туры в гигантском Азиатско-тихоокеанском регионе. При всей специфике таких стран как Япония. Китай, Южная Корея. Малайзия, Индонезия и др., они стремятся обрести рыночную экономику, корнями уходящую в европейскую модель развития. Россия, будучи Тихоокеанской державой, пока в этот процесс включена в недостаточной мере.

Новая геополитическая идея нужна России в определе­нии ее политики в отношении Востока. Интересные мысли в связи с этим предлагает вышеупомянутый исследователь Панарин. Они сводятся к следующему. Сегодня Восток, в том числе и бывший советский, не является чем-то целостным. Часть стран Востока модернизируется и вестернизируется, часть остается или переходит на позиции фундаментализма. Сегодня, однако, и те, и другие движимы скорее ло­гикой противостояния или дистанцирования от России, чем сближения с нею. До 1917 года Россия не без успеха выпол­няла миссию цивилизационного посредничества и просве­тительства. Вестернизация сопредельных стран и регионов Востока шла через Россию. После окончания холодной вой­ны с Западом, Россия представляется сомнительным союз­ником обеим частям расколовшегося Востока. Фундаменталисты не доверяют России по причине ее поражения и "от­ступничества", а реформационные режимы - по причине ее отсталости и сохраняющейся неопределенности перспектив ее прозападного курса. Можно выдвинуть предположение, что из вестернизации России сами собой вытекают основные геополитические идеи. Россия переходит на позиции Запада и свой "восточный вопрос" будет решать уже заодно с ним. Однако здесь не все так очевидно, считает Панарин. Без Рос­сии и следующей в ее фарватере Восточной Европы Запад объединялся на началах атлантизма. Переход Германии пос­ле поражения 1945 года на позиции атлантизма завершил кристаллизацию Запада вокруг этой идеи. Еще недавно про­грамма атлантической интеграции - "Европа-92" казалась близкой к завершению. Но уход на Запад стран Восточной Европы снова сделал атлантическую идею проблематичной - Европейское Сообщество не торопится принять в свои объ­ятия страны Центральной и Восточной Европы, которые не отвечают многочисленным критериям, установленным ею.

Специфична, по мнению Панарина, была роль Герма­нии до второй мировой войны. Она осознавала себя в ка­честве центральноевропейской страны - континентального бастиона в борьбе с "атлантическим космополитизмом". Теперь же она заново осмысливает свою идентичность. Центральноевропейский модус может стать вровень с ат­лантическим, если союзничества с Германией начнут ис­кать не только Венгрия, Чехия и Словакия, но и бывшие советские республики, в том числе и Украина. Для Рос­сии, по мнению Панарина, это означает, что наряду с ат­лантической моделью вестернизации появляется центральноевропейская модель, представленная Германией и Швей­царией - странами, гораздо более чуткими к проблемам национально-культурной специфики, чем англо-американ­ский мир. И тогда образ Запада и его цивилизационная перспектива, кажущиеся сегодня столь монолитными и отчетливыми, снова станут двоиться, дезориентируя наших вестернизаторов-западников^[52].

* * *

Сегодня России как никогда нужен самостоятельный, четкий, непредвзятый взгляд на собственное прошлое и настоящее для выработки устойчивого национального кон­сенсуса в отношении будущего. Без выработки такого тре­звого взгляда на самих себя и на свое место в мире Рос­сия вновь может оказаться в руках политических демаго­гов, которые не дадут ей обрести подлинное величие в рамках современной цивилизации. Опасно и самоуниже­ние (чем страдали многие "прорабы перестройки") и са­мовосхваление.

Поиск такого сбалансированного взгляда на судьбу Рос­сии напрямую связан с потенциалом формирования устойчивого политического центра, с признанием центризма как основы не просто стабильности, но и надежного поступа­тельного движения вперед. Россия будет еще долгое время отличаться богатством палитры политического спектра, в ней немалую роль будут играть, среди прочих, левые партии и движения, но главное место должен занять центризм. В свою очередь формирование устойчивого центра невозмож­но без создания значительной прослойки среднего класса.

Одним из важнейших элементов формирования устойчи­вой политической системы должна стать серия актов исто­рического примирения между главными антагонистами гражданской войны в России 1918-1922 гг., в духе и стиле того, что было сделано в Испании в 1970-е годы. В России до сих пор не существует адекватного представления о гражданской войне. В частности, кроме сравнительно узко­го круга специалистов, мало кто знает о том, что, с одной стороны, большинство офицеров царской армии в конеч­ном итоге оказалось на службе в Красной Армии, а с дру­гой - у белых, за редким исключением, сражались не "по­ручик Голицын" и "корнет Оболенский", не родовая арис­тократия, а мещане, выходцы из мелкопоместного дворян­ства. К ним принадлежало не только рядовое офицерство белых, но и вожди белого движения - Драгомиров, Дени­кин, Корнилов, Алексеев, Кутепов, Каппель, Слащов, Мар­ков, Дроздовский и др. (исключение составлял барон Вран­гель). При этом многие офицеры шли на службу в Красную Армию, имея в виду то, что именно большевики реально бо­рются за "единую и неделимую Россию", а не белые, слиш­ком уповавшие на помощь Антанты. В подавляющем большинстве командующими фронтами и армиями, начальни­ками фронтовых и армейских штабов были в Красной Ар­мии во время гражданской войны бывшие генералы и стар­шие офицеры царской Армии. Трагедия состоит в том, что тысячи бывших генералов, офицеров царской армии, верно служивших России в Красной Армии, уже в конце 1920-х годов были арестованы, расстреляны, высланы в отдален­ные районы Сибири и Дальнего Востока.

Путь России в политическом и экономическом развитии связан со значительной ролью государства при возрастании институтов и компонентов гражданского общества, разви­тия частной собственности в различных формах, не проти­воречащих традициям и культурным особенностям россий­ского народа. Необходимым элементом формирования дее­способного общества является и восстановление до опреде­ленных пределов такого его компонента как церковь. Пра­вославная церковь сыграла огромную роль в становлении и развитии самобытной российской цивилизации, в сохране­нии страны как единого целого. Именно православие было той мощной силой, которая позволила объединить страну после крушения Киевской Руси и нескольких столетий раз­дробленности. Православие внесло большой вклад в прео­доление и "великой смуты" начала XVII века, в избавление от иноземного господства. При том вряд ли в новой России православная церковь будет играть ту роль, на которую упо­вали многие идеологи российской идеи в XIX - начале XX века, но ренессанс этой церкви, а также ряда других конг­регации в России, несомненен; и в основном он имеет по­зитивное начало, хотя бы в культурно-историческом плане. Неизбежно в российской культуре сложное переплетение традиции Российской империи и Советского Союза.

Оставаясь географически евроазиатской державой, Рос­сия прежде всего смотрит с надеждой на европейский (в его широкой трактовке) опыт развития современной экономи­ки, общества и политической системы. Россия объективно уже не играет такой роли в отношениях между Востоком и Западом, какую она играла, например, в XVIII и особенно и XIX веке. Эти объективные реальности еще не полностью отразились в общественном сознании. Но это, тем не ме­нее, не умаляет ее роли в новом геополитическом балансе и в конце XX века.

Одна из важнейших задач России в современном мире - стать прежде всего для самой себя принадлежностью к наи­более динамично развивающейся части современной циви­лизации, сохранив при этом собственные культурные и ду­ховные ценности, формировавшиеся столетиями. Сохране­ние базовых черт российской самобытности при этом будет способствовать и прямо, и опосредованно здоровому, пло­дотворному плюрализму в рамках общего цивилизационного процесса.

Источник: Кокошин А.А. Быть России великой державой в ХХI веке. М., ИПИ, 1996.