Geum.ru

С-Айресе президент Аргентины Ла Нусса подарил каждому из них комплект шахмат из оникса и спросил героя нашего сегодняшнего портрета, кто, по его мнению, победит

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
Самый таинственный чемпион


Перед началом матча претендентов на шахматную корону в 1971 году в Буэнос-Айресе президент Аргентины Ла Нусса подарил каждому из них комплект шахмат из оникса и спросил героя нашего сегодняшнего портрета, кто, по его мнению, победит. «Я, и досрочно!» – последовал незамедлительный ответ. «Другого я и не ожидал, – улыбнулся президент. – Так мне говорили все спортсмены». Однако не разделявший иронии Президента наш герой только пожал плечами. Совсем недавно отправивший в глубокие нокауты Тайманова и Ларсена, он действительно не сомневался в своей победе. И что бы там ни говорили о его потрясавшей всех самоуверенности, Петросяну, как, впрочем, и всей шахматной Федерации СССР, было, над чем задуматься.

Этот без сомнения гениальный шахматист родился в 1943 году в США и уже с младых ногтей отличался независимостью суждений и готовностью защищать свою точку зрения до последнего. Правда, тогда на него смотрели снисходительно, ребенок он и есть ребенок. Но шли годы, а капризное дитя не только не думало меняться, но становилось еще более капризным и неуправляемым. Уже в четырнадцать лет, будучи по сути дела еще подростком, он стал чемпионом США, оттеснив на вторые роли признанных во всем мире мастеров.

Еще через год, получив звание международного гроссмейстера, он заявил о себе уже в полный голос и с редким упорством принялся демонстрировать не только свое удивительное мастерство, но и, прямо скажем, не самые приятные черты своей непредсказуемой натуры. Словно задавшись целью доказать всему шахматному миру, что прав только он и больше никто, он постоянно шел на конфликты со всеми, кто ему не угодил. В матче претендентов в шестьдесят втором году в Кюрасо он потерпел чувствительное поражение и тут же во всем обвинил советских гроссмейстеров, которые якобы сговорились. Затем, лидируя с огромным отрывом на межзональном турнире в Сусе в 1967 году, он в очередной раз не поладил с организаторами и... исчез. К великой, надо заметить, радости его оппонентов, поскольку он уже тогда имел все шансы войти в число претендентов на шахматную корону, которую давно уже намеревался примерить.

И все же истинного этого человека любители и специалисты шахмат увидели только в 1970 году, когда он в прекрасном стиле выступил в «матче века» и межзональном турнире в Пальма-де-Мальорке. Да, гроссмейстер предстал перед своими поклонниками во всем своем блеске! Сыгранные там партии позволили его биографам назвать их периодом «бури и натиска», а все остальные, включая и его победы над претендентами, всего лишь новыми вехами его легендарного взлета.

Отголоски этой самой «бури» и настигли Тайманова, Ларсена и приехавшего в Буэнос-Айрес Петросяна, с которым у нашего героя были личные счеты. Причиной тому послужила не совсем этичная статья о молодом американце, опубликованная в газете «64». Ну а поскольку ее главным редактором был сам Петросян, то наша легенда, нимало не сомневаясь в том, что напечатанный в ней пасквиль сделан по заказу его противника, тут же разразился ответными оскорблениями по адресу Петросяна.

Эта не очень красивая предыстория и определила накаленную до предела атмосферу финального матча в Буэнос-Айресе, который сразу же стал носить скандальный оттенок. Во время встреч с представителями советской делегации наш герой каждый раз старался избежать ее и исчезал самым непостижимым образом. Ну а своего соперника он не видел, что называется, «в упор». Более того, с первой же партии гроссмейстер потребовал, чтобы из партера были удалены тренеры Петросяна Авербах и Суэтин. А когда ему это не удалось, он заставил-таки их сидеть там, где ему хотелось. И его вызывающее поведение никак не соответствовало его удивительно импозантному внешнему виду. Всегда аккуратно причесанный, элегантно одетый и гладко выбритый, он производил впечатление настоящего джентльмена.

И даже его постоянные опоздания на игру ни в коей мере не являлись каким-то тонко рассчитанным средством психологического давления на соперника, а всего лишь следствием его режима, необычного для шахматиста такого уровня. Даже перед самой напряженной партией он отправлялся на теннисный корт или в бассейн, что само по себе было уникально, и, увлекшись игрой, просто-напросто не успевал прийти к ее началу.

В его поведении и в игре вообще было много странного и удивительного. Но больше всего специалистов поражала та быстрота, с которой он отвечал противнику, находясь даже в самых сложных ситуациях. Он никогда не думал больше тридцати минут над ходом и умудрялся загонять «самого Петросяна» в цейтнот. Удивляло и его поведение во время самой игры. Он был предельно сконцентрирован и не отрывал взгляда от доски в течение всех пяти часов. В минуты наибольшего напряжения он заметно бледнел и никогда не пил во время игры кофе или чай, предпочитая не возбуждать свою нервную систему, а подкреплял ее молоком или соками.

Не совсем обычными были его отношения и с работавшими с ним тренерами. Приехавший с ним в Буэнос-Айрес Бирн только недоуменно разводил руками, не понимая, за что он получает деньги. И не без причины. В единственной отложенной во время матча партии, где требовался очень сложный анализ, он просидел над ним всю ночь и, довольный найденным решением, утром отправился в номер к нашей легенде. К его великому изумлению и огорчению, тот даже не взглянул на его записи.

«Покажешь мне их после игры, – равнодушно произнес он, словно речь шла о чем-то неважном. – А сейчас не мешай мне и не забудь, что вечером мы играем в теннис!» И все же, несмотря на все его заявления, после первых пяти сыгранных в Буэнос-Айресе партий многие поклонники американца, даже самые ярые из них, начали сомневаться в его досрочной победе, поскольку Петросян не только играл с ним на равных, но порою и превосходил его в тонкости. Тем не менее, наш герой оставался по-прежнему спокоен и, уже с шестой партии заиграв во всю свою феноменальную силу, сдержал обещание, данное президенту Аргентины.

Ну а специалистам оставалось только развести руками. Такого в истории шахмат еще не было. Этот великий шахматист одержал три блестящие победы с общим счетом 18:2. И над кем! Над ведущими гроссмейстерами мира, двое из которых были советскими! На заключительном банкете он то и дело прикладывался к бокалу с молоком и отбивал специально сделанным для этого факсимиле автографы многочисленным желающим. Среди них было очень много женщин, которые жаждали познакомиться с ним, но наш герой, к удивлению многих, весьма старательно избегал их. И все же специалистов больше интересовали не его чудачества, а игра. А она того стоила!

Как писал в одной из своих книг Алексей Суэтин, партии американца отличались, прежде всего, универсальностью владения стратегией и тактикой на базе классического позиционного стиля. Поражала в его игре и удивительная четкость конкретного расчета. Зная, как сконцентрироваться в нужный момент, он довел свое практическое мастерство до полного автоматизма. Ему были совершенно чужды беспочвенные фантазии, и трезвость его мышления изумляла даже при игре в «блиц». Он с непостижимой скоростью отбрасывал все ложные ходы и очень быстро находил единственно правильное решение. В то же время, его игра никогда не отличалась сухостью. Когда было надо, он без колебаний шел на любые осложнения, и его дебютный репертуар даже в игре черными содержал в себе элемент стратегического риска. Да и белыми он предпочитал обоюдоострые системы, до пределов насыщенные позиционной борьбой.

Честолюбивый и преданный шахматам до мозга костей, он был настоящим бойцом, и понятия «короткой ничьей» для него не существовало. Он не признавал компромиссов и сражался до последней пешки. Но особенно блестяще он начинал играть тогда, когда видел, что его противник «поплыл». Наряду с этим, он почти никогда не нарушал принципов позиционной игры, и при объективных ничьих не стремился выжимать из позиции то, чего в ней не было. Но стоило только его противнику допустить хотя бы самую незначительную ошибку или пойти на необоснованное обострение, он мгновенно менял тактику и представал намного более грозным, нежели казался до той минуты! И когда его спрашивали о его таинственном методе игре в шахматы, он всегда честно отвечал, что никакого особого стиля у него нет и он лишь умело пользуется ошибками своих противников.

Так оно, по всей видимости, и было, и в его игре не было чего-либо такого, что не поддавалось бы привычному анализу, как это было в свое время с неповторимым Талем. И все же главным, что обеспечивало удивительную по силе игру этого шахматиста, была его феноменальная способность считать сильнее своих соперников. А отсюда уже шла и его удивительная точность действий и блестящая техника использования полученного преимущества, даже едва заметного.

Проигравший Петросян и некоторые специалисты поспешили объявить проблему нашего героя неразрешимой и возвели американца в ранг гения. «… не остановить никому!» – заявляли они. Правда, были и другие, объяснявшие успехи этой легенды не столько его мастерством, сколько большим психологическим преимуществом перед противниками. Как бы то ни было, и те и другие с огромным интересом наблюдали за поставленным им самим экспериментом завоевания шахматной короны наикратчайшим путем. И многие комментаторы в преддверии матча со Спасским ожидали от него даже не столько победы, сколько очередного чуда.

В обстановке мирового противостояния двух общественно-политических систем такой матч, естественно, постарались использовать в своих целях сторонники двух враждебных идеологий. Обстановка вокруг него постоянно нагнеталась, делалось все, чтобы превратить шахматистов чуть ли не во врагов. Впрочем, для советского строя наш герой таковым и являлся. Однако Спасский был слишком независим, чтобы идти на поводу у служителей идеологии, и называл гроссмейстера «самым достойным, самым интересным и сильнейшим из всех своих возможных соперников». Да и сам наш герой включил Бориса в десятку величайших шахматистов всех времен. А это кое-что значило.

Как это ни удивительно, у этих столь непохожих друг на друга людей было много общего. Оба росли без отцов и уже с ранних лет познали нужду. Оба рано начали играть в шахматы, демонстрируя не по годам зрелую игру, и с юношеского возраста считались основными претендентами на мировую корону. Оба отличались известным свободомыслием и никогда не шли на поводу у общественного мнения, хотя Борису в этом отношении было намного труднее: в СССР особо не высказывались даже такие выдающиеся люди. И может быть, именно поэтому оба приехали в Исландию без огромного количества сопровождавших их лиц. Да, тот матч Спасский проиграл, но проиграл он достойному сопернику, и в его проигрыше были свои закономерности.

Дело в том, что уже тогда Спасский начал терять интерес к шахматам, а без огня в глазах, как неоднократно заявлял сам Борис Васильевич, играть бессмысленно. По мнению Суэтина, в те годы Спасскому приходилось сражаться скорее уже с самим собой. Конечно, это нисколько не умаляло победы нашей легенды, который и в Исландии не удержался от своих трюков и в самом начале встречи даровал своему противнику два очка. Спасский сумел выиграть у американца целых шесть очков, чего до него не удавалось никому. Конечно, это служило слабым утешением, но нельзя забывать и того, как сильно играл тогда наш гроссмейстер.

3 сентября 1972 года на торжественном закрытии матча президент ФИДЕ Макс Эйве провозгласил его новым чемпионом мира и вручил ему лавровый венок. Однако и после этого ближе специалистам и любителям шахмат этот человек не стал, и ожидаемая всеми «эпоха …» так и не наступила.

Более того, он стал еще более загадочным и непредсказуемым, чем раньше. И теперь, когда его победа вызвала в Америке самый настоящий шахматный бум и перед ним открылась широкая дорога к благополучию и всемирной славе, он, с мало кому понятным упорством фанатика, стал бороться против всех и вся. Вот тогда-то и появился миф о рождении «сверхшахматиста», загадку которого не разгадать никому. Впрочем, загадкой представлялся феномен не только как шахматиста, но и как человека, являвшего собою, как выразился один журналист, некий фантом, который при всякой попытке приблизиться к нему становится еще более неуловимым и загадочным.

«Я, – писал известный советский гроссмейстер Котов, – знаю трех …. Это славный парень, с которым приятно иметь дело. Это …, съедающий два бифштекса и выпивающий семь довольно крепких коктейлей. Тактичный …, общительный и остроумный. Первого можно наблюдать во время игры. Это грозная и неумолимая сила. Ощущение такое, будто перед вами творящий молитву священник. Наконец, … странный, загадочный, поступки которого в состоянии объяснить разве что психологи. Этот … любит деньги, но сия слабость свойственна не только ему».

Да, деньги он действительно любил, в чем не было ничего удивительного. В отличие от сидевших на всем готовом советских чемпионов, он был вынужден сам зарабатывать себе на жизнь. Странным было другое. Став чемпионом мира и получив возможность грести деньги лопатой, он вдруг ушел в тень и за последующие после выигрыша у Спасского три года не только не сыграл ни одной официальной партии, но, в конце концов, отказался защищать и свое звание в матче с Анатолием Карповым. Да и по сей день многие бизнесмены, очень рассчитывавшие на этого человека, морщатся, когда заходит разговор о том, какие огромные деньги он мог бы делать, будучи чемпионом мира.

Вполне возможно, что именно в этом и заключается самый удивительный парадокс. Он запросил неслыханный ранее гонорар за игру с Карповым и в то же время и пальцем не пошевелил, чтобы заполучить сами шедшие к нему в карман миллионы. Похоже, этот «стяжатель», как поспешили его окрестить многие в шахматном мире, оказался самым обыкновенным шахматистом в мире деляг. И кто знает, может быть, заполучив свое несметное богатство в виде так идущей ему шахматной короны, он просто не смог торговать им оптом и в розницу. Отсюда тот внутренний разлад, который и заставил его, в конце концов, навсегда уйти из шахмат.

И все-таки этот странный человек стал настоящим кумиром Америки, которому, по словам советского журналиста Владимира Симонова, поклонялись и чье имя шептали, отходя ко сну. Да и его последний матч со Спасским стал поистине историческим, поскольку именно он открыл эпоху не только качественно новых шахмат, но и совершенно новых отношений между игравшими в них людей. Шахматисты-профессионалы уже начинали понимать, что после бунта этого человека что-то должно произойти и уже намечается коммерциализация шахмат, которая приняла особенно широкие масштабы в последние годы. И все же думается, что он ушел из шахмат не только из-за отказа ФИДЕ принять его условия на матч с Карповым. Не игравший три года в шахматы чемпион не мог не бояться стремительно прогрессировавшего советского шахматиста. Не исключено и то, что, выдав свой фантастический результат в играх с претендентами и самим Спасским, он просто-напросто надорвался.

Такие игры не проходят бесследно даже для столь великих и, по словам того же Спасского, отнимают несколько лет жизни. А выходить совершенно неготовым на поединок такого накала и бесславно терять корону ему, конечно, не хотелось. Слишком он возомнил о себе, и развеять уже сложившуюся о нем легенду своими руками было выше его сил. Не случайно о нем уже тогда говорили как о некоем двуликом Янусе, и, фантазируя на тему двух этих людей, американский журналист Брэд Даррах уверял, что «один из них здоровый и уверенный в себе, рвется в бой, а другой, страдающий манией преследования, не решается сдвинуться с места».

«…, – вторил ему хорошо знавший чемпиона мира его тренер Роберт Бирн, – нельзя назвать психически нездоровым. Но у него ярко выраженный комплекс боязни завтрашнего дня. Чем дольше он не играет, тем больше опасается, что утратил свою силу». Тем не менее, югославский гроссмейстер Светозар Глигорич пошел еще дальше и вслух выразил то, о чем уже многие начинали подумывать. «С виду, – говорил он, – … совсем здоров. Но что-то неуловимое говорит о том, что с психикой у него нелады».

Как и всегда в подобных случаях, было сложено огромное число самых различных легенд о самом таинственном чемпионе всех времен и народов. Была среди них, конечно, и чисто шахматная. Это может показаться очень странным не особо сведущим в шахматах людям, но наша легенда был по сути дела порождением советской шахматной школы. Да, Тайманов, Петросян и Спасский были ее ярчайшими представителями, и все же этот гроссмейстер сумел пойти дальше их всех. Но когда он увидел, а не увидеть он этого не мог, что Карпов играет уже совсем в другие шахматы, он растерялся и так и не решился окунуться в неведомые глубины. Ведь ему надо было не только играть, но и обязательно выигрывать, подпитывая легенду о великом и непобедимом чемпионе.

Конечно, все это только догадки, пусть и интересные, и вряд ли сам этот человек смог бы однозначно ответить на вопрос, почему же он все-таки ушел из шахмат, вел и продолжает вести в высшей степени затворническую жизнь. При всем при этом, когда «двадцать лет спустя» ему предложили сыграть повторный матч со Спасским, Фишер сразу же согласился. Возможно, его волновал в этой встрече не только огромный гонорар в два миллиона долларов, но и возможность проверить себя.

Он снова выиграл, но это был уже не «тот» чемпион, каким его помнили специалисты. Хотя класс, конечно, остался. Наверное, он и сам остался недоволен собой и именно по этой причине отказался от намного более высоких гонораров за матчи против Карпова и Каспарова. Но все это уже история и не имеет ровным счетом никакого значения. Как бы там ни было, все нынешние шахматисты-профессионалы должны поставить этому шахматисту памятник уже только за то, что именно с его не очень-то легкой руки начался подъем их материального благополучия.

Ну а другой, нерукотворный, он воздвиг себе сам, подарив миру свои блестящие партии, в которых и по сей день может найти очень много полезного для себя шахматист любого уровня, включая и действующих чемпионов мира.