История создания песен Великой Отечественной войны
| Вид материала | Документы |
- Задачи: Сформировать у обучающихся представления о жизни людей во время Великой Отечественной, 90.46kb.
- История создания песен Великой Отечественной войны, 636.62kb.
- Актуальные проблемы предыстории великой отечественной войны, 270.82kb.
- Д. А. Медведеву Уважаемый Дмитрий Анатольевич! Явынуждена обратиться к Вам в связи, 24.37kb.
- Тема: История создания военных песен, 107.79kb.
- Великой Отечественной Войны», «Моя малая Родина в годы Великой Отечественной Войны», 80.92kb.
- Конспект урока-конкурса "По страницам Великой Отечественной войны", 461.13kb.
- Поэты Великой Отечественной войны) Литературная гостиная (рассказ, 144.67kb.
- «Песни Великой Отечественной войны», 201.5kb.
- Великой Отечественной войны в зауральской литературе, 1297.48kb.
Песня «Катюша».
В
1938 году в Москве был создан Государственный джаз-оркестр Союза ССР под управлением М. Блантера и В. Кнушевицкого, и в феврале 1939 года состоялась премьера подготовленной им программы. С
реди новых песен, впервые исполненных в этой программе, была «Катюша». Спела ее в сопровождении оркестра солистка Валентина Батищева. Вскоре песню стали петь и другие певцы и певицы — Георгий Виноградов, Лидия Русланова, Вера Красовицкая, а вслед за ними профессиональные и самодеятельные хоровые коллективы, армейские ансамбли. Ее распевали в селах и городах, на демонстрациях и народных гуляньях, а то и просто в домашнем кругу, за праздничным столом. Едва появившись, песня эта стала знаменитой, родной и близкой миллионам людей.Как же родилась «Катюша»?
Вначале были написаны стихи — всего несколько строк. Написал их М. В. Исаковский, автор известных и популярных в ту пору песен: «Прощание», «Вдоль деревни», «И кто его знает», «Любушка», «Зелеными просторами» и других.
«Я не знал, — говорил потом поэт, — что же дальше делать с Катюшей, которую я заставил выйти на «высокий берег на крутой» и запеть песню. Поэтому стихи пришлось отложить…» Неизвестно, как долго ожидали бы они своего часа, не повстречай Исаковский композитора М. И. Блантера. С ним незадолго до того познакомил его журналист Василий Регинин.
«
Я начал одну песню»,— сказал мне Михаил Васильевич и показал четверостишие, — вспоминает Блантер. — Это было удивительно. Я попросил поэта оставить мне зачин его песни. Теперь я буквально не находил себе места… «Катюша» без остатка заняла мое воображение. Вслушиваясь в слова Исаковского, я заметил, что в стихотворении его очень звонкая интонация. И в частности, вот что: берег, на берег! Какая причудливая игра ударений! Ну прямо-таки как в веселой народной припевке. Не исключено, что эта деталь окончательно определила подвижной жанр «Катюши».Однако над музыкальным решением песни пришлось потрудиться немало. Наконец, родилась именно та мелодия, которую все мы сегодня знаем и любим. Но песни пока не было. Ведь стихотворение оставалось незавершенным. И тогда поэт и композитор стали вместе искать, какой же быть песне. Направление поиска и построение ее сюжета подсказано было самой жизнью, напряженной обстановкой предгрозовых довоенных лет.
“Мы как бы уже предчувствовали войну, хотя и не знали точно, когда и откуда она может прийти, — говорил Исаковский. — Впрочем, мы не только предчувствовали, что война будет, но в известной мере уже переживали ее: ведь в 1938 году еще пылало пламя войны в Испании; в том же году Красная Армия вынуждена была вести и вела тяжелые бои с японскими самураями у озера Хасан; не очень спокойно было и на западных наших границах.
По этим причинам тема Родины, тема защиты ее от посягательств врага была темой самой важной, самой первостепенной, и я, конечно, никак не мог пройти мимо нее даже в лирической песне”.
Так в советскую песенную лирику вошла новая тема — тема любви девушки и воина, защитника Родины.
В чем новизна и актуальность воплощения этой темы поэтом и композитором, привлекательность и неожиданность ее решения?
Не только в сюжете, но и в самом ее настроении. Во все времена создавались песни, повествующие о любви, о разлуках и расставаниях. Матери, жены, невесты провожали сыновей, мужей, любимых на священную защиту Родины, на военную службу, а потом ожидали с надеждою их возвращения, пели об этом песни. И всегда это были грустные песни, полные тоски и печали. Образ тоскующей женщины, ожидающей воина с поля брани и службы солдатской, вызывал сочувствие, сострадание.
И вдруг появилась «Катюша». В песне этой никакой тоски нет и в помине. Напротив, слова ее и музыка выражают светлые чувства уверенности, бодрости и надежды. Героиня песни гордится тем. что ее любимый — «боец на дальнем пограничье». Все это очень отличало песню о простой и обаятельной девушке с ласковым русским именем Катюша от всех ее предшественниц. И за это ее полюбили и безоговорочно приняли всюду и все. В устах миллионов людей «Катюша» зазвучала как песня не о грусти разлуки и расставания, а о долге бойца, о верности девушки в любви, о больших патриотических чувствах советских людей. Родилась не просто лирическая песня о любви девушки и воина, а о такой любви, которая вселяет гордость и бодрость, укрепляет веру в нее, помогает защитнику Родины выполнять свой долг. Вот почему она была воспринята народом как глубоко современная, несущая в себе важную общественную, патриотическую идею.
По-новому зазвучала «Катюша» в годы Великой Отечественной войны. В народе появились десятки новых вариантов этой песни, «ответы» на нее. Кем только ни была в них героиня песни: и бойцом с автоматом в руках, и верной подругой солдата, ждущей его возвращения с победой, и фронтовой медсестрой. Пели во время войны и о Катюше-партизанке, «проходившей по лесам и селам партизанской узкою тропой с той же самой песенкой веселой, что когда-то пела над рекой».
Но не только в песнях жила в ту суровую пору Катюша. Ее именем народ ласково «окрестил» новое грозное оружие, наводившее ужас на врага, — реактивные гвардейские минометы. И об этих «катюшах» вскоре были сложены песни:
Шли бои на море и на суше,
Грохотали выстрелы кругом-
Распевала песенки «катюша»
Под Калугой, Тулой и Орлом.
Вот оно, прекрасное стихотворение Михаила Исаковского:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
В
ыходила на берег Катюша,На высокий берег, на крутой.
Выходила, песню заводила
Про степного сизого орла.
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла.
Ой ты, песня, песенка девичья,
Ты лети за ясным солнцем вслед
И бойцу на дальнем пограничье
От Катюши передай привет.
Пусть он вспомнит девушку простую,
Пусть услышит, как она поет,
Пусть он землю бережет родную,
А любовь Катюша сбережет.
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой.
Как подчёркивают исследователи, Исаковский написал и другой последний куплет, редко исполнявшийся:
Отцветали яблони и груши,
Уплыли туманы над рекой.
Уходила с берега Катюша,
Уносила песенку домой.
Песню часто передавали по радио, слова издали отдельной книжечкой. И практически сразу появились ответы Катюше от тех воинов-пограничников, к которым она обращалась:
...Не забыл тебя я, дорогая,
Как ты пела мне на берегу,
На границе солнечного края
Я родную землю стерегу.
Не забудь и ты, моя Катюша,
Про того, кто часто письма шлет,
Про того, кто лес умеет слушать,
Про того, кто счастье бережет.
Не цветут здесь яблони и груши,
Здесь леса прекрасные растут.
Каждый кустик здесь бойцу послушен,
И враги границу не пройдут.
Не забыл тебя я, дорогая,
Помню, слышу песенку твою
И в дали безоблачного края
Я родную землю берегу.
Не забудь и про меня, Катюша,
Про того, кто письма часто шлет,
Про того, кто лес умеет слушать,
Про того, кто счастье бережет.
Как правило, в любовных письмах не употребляют высокопарных и громких слов. Но в особых условиях войны, когда Жизнь, Смерть, Родина, Любовь становятся не отвлечёнными, а уже трагически конкретными понятиями, солдат говорит в письмах своей любимой самое сокровенное, звучащее возвышенно-обобщённым обещанием:
...Милая Катюша,
Буду метко бить я по врагам.
Наши нивы, яблони и груши
На позор фашистам не отдам.
В ответных «письмах-песнях» девушка заверяет любимого в том, что и она своим трудом поможет фронту:
Обещала милому Катюша:
«Будем честно фронту помогать,
Будем больше делать мин и пушек,
Чтоб скорей победу одержать».
Возможно, нынешнее поколение молодёжи усомнится в искренности подобной «переписки», но напрасно, поскольку нет причин сомневаться в сокровенной правдивости этих клятв и заверений, так как путь к любви, к личному счастью тогда был один – через Победу.
Милая сердцу "Катюша" всегда была вместе с солдатами – песня на войне нужна, наверное, куда больше, чем в мирной жизни, и, естественно, появлялись новые варианты. В этом Катюша предстаёт в образе верной девушки гипотетического партизана:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
А за нею немец молодой.
«Подарю тебе, Катюша, бусы,
Подарю я перстень золотой.
На тебе, Катюша, я женюся,
Увезу в Германию с собой».
Но Катюша смело отвечала:
«Не тебе я, фрицу, отдана.
Меня любит чернобровый Ваня,
О котором знает вся страна».
Немец сразу понял, в чём тут дело,
Что Катюшу любит партизан.
Закурил с досады папироску,
На Катюшу он навел наган.
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Умерла красавица Катюша,
Умерла Катюша, как герой.
А в этой песне – в образе медсестры:
Весь блиндаж снарядами разрушен,
Вдоль реки метелица свинца,
И выходит на берег Катюша,
Слышит стон советского бойца.
Вот вперёд летит она, как птица,
Вот ползёт по краешку леска.
Вражьей пули Катя не боится,
Не боится вражьего штыка.
Катя слово раненому скажет
Так, что сердце песню запоёт.
Катя крепко рану перевяжет,
На плечах из боя унесёт.
Ой ты, Катя, девушка простая!
Ты солдат спасала из огня!
Может, завтра, милая, родная,
Из огня ты вынесешь меня.
Ты достойна имени героя,
Ты в сраженьях Родине верна.
И тебя любимою сестрою
Называет вся моя страна.
Некоторые строки утверждают, что и сама Катюша сражалась с оружием в руках:
Отцвели вы, яблони и груши,
Только дым клубится над рекой.
В лес ушла красавица Катюша
Партизанской тайною тропой.
Завязался рано на рассвете
Жаркий бой, где яблони цвели.
Билась с ярым недругом Катюша
За клочок своей родной земли.
В одной из песен девушка оказывается на захваченной врагом территории, её угоняют в немецкий плен:
Здесь звенела песенка Катюши,
А теперь никто уж не поёт:
Сожжены все яблони и груши,
И никто на берег не придёт...
Это «чтоб ненависть била сильнее, давай говорить о любви», — писал поэт-фронтовик Александр Прокофьев. Вот и воины, сочиняя новые и новые варианты песни, говорили о любви. Ведь в образе невольницы-полонянки им представлялись невесты и жены, дочери и сестры, оставшиеся на захваченной фашистами земле.
На фронте было также много реальных героинь с песенным именем, например, старший сержант Катюша Пастушенко. Отважная пулемётчица уничтожила немало фашистов, за что была награждена орденом Красной Звезды. 10 января 1943 года в газете 44-й армии «На штурм» были опубликованы стихи о Кате Пастушенко:
Мы любим петь о девушке Катюше,
Что выходила на берег крутой...
О Кате песню новую послушай,
О девушке суровой и простой.
Когда враги вдруг налетели стаей
И замолчал внезапно пулемет,
Катюша наша, девушка простая,
Одна рванулась заменить расчет...
О реактивных гвардейских миномётах были сложены таки строки:
Пусть фриц помнит русскую «Катюшу»,
Пусть услышит, как она поет:
Из врагов вытряхивает души,
А своим отвагу придает!
Или такие:
Шли бои на море и на суше.
Над страной гудел снарядов вой.
Выезжала из лесу «Катюша»
На рубеж знакомый огневой.
Выезжала, мины заряжала
Против немца – изверга, врага.
Ахнет раз – и роты не бывало,
Ахнет два – и нет уже полка.
Поднимались города и села
На смертельный, на кровавый бой.
Шли гвардейцы с песнею весёлой
На рубеж знакомый, огневой.
И нижеследующие:
Эй ты, песня, песня огневая,
Выжигай дотла фашистский сброд,
Чтоб не смела вражья свора злая
Лазить в наш советский огород.
И летят снаряды в тьму густую,
И огнём окрашен небосвод.
Пусть услышат «девушку простую»,
Пусть запомнят, как она поёт!
Вот уже «победный» вариант про Катюшу-девушку:
Расцветали яблони и груши,
Сдохнул Гитлер, кончилась война!
Но никак не встретится с Катюшей,
Проезжает мимо старшина.
В степенях своей солдатской «Славы»
Вспоминает тяжкий путь в Берлин,
Мгу и мглу кровавую, Синявин,
А теперь, похоже, на Харбин...
Ветры снова просятся в вагоны,
Эшелон любимое поёт.
Едет эта армия в погонах –
То не первый – сорок пятый год!
…и такой про «Катюшу»-оружие:
Шли бои на море и на суше,
Грохотали выстрелы кругом.
Распевала песенки «Катюша»
Под Касторной, Курском и Орлом.
Дух солдат советских поднимала,
Пела марш победный, боевой
И врагов в могилу зарывала
Под великой Курскою дугой.
В трудный час пехоту выручала,
Пела песни громкие она.
Лишь тогда «Катюша» замолчала,
Как Победой кончилась война.
Всего же исследователи насчитывают только одних текстов на мотив «Катюши» свыше ста вариантов!
Песня стала очень популярной и за рубежом. В Италии она известна в двух вариантах: «Катарина» и «Дует ветер». Последняя представляет собой партизанский гимн итальянских патриотов, боровшихся против фашизма. Хорошо знают «Катюшу» и в странах, которым советские воины принесли освобождение.
Песня эта служила своеобразным паролем молодежи всего мира на международных фестивалях, а к проходившему летом 1985 года в Москве XII Всемирному фестивалю молодежи и студентов было решено создать в честь нее сувенир. Многочисленных гостей нашей столицы встречала симпатичная, весело улыбающаяся, приветливая девочка с ласковым и знакомым всем, певучим именем Катюша. Подобно знаменитому олимпийскому медвежонку она стала известной всей планете. И, конечно же, всюду звучала сложенная в честь нее замечательная песня.
“Здравствуй, Катюша!” — говорили ей на всех языках.
1941 год:
Вставай, страна огромная
Вставай, на смертный бой
С фашистской силой темною
С проклятою ордой!
“ Священная война”
Муз. А. В. Александрова, сл. В. Лебедева-Кумача
Интересна история создания одной из самых знаменитых песен Великой Отечественной войны. 24 июня 1941 года газеты “Известия” и “Красная звезда” опубликовали стихи Лебедева-Кумача, начинавшиеся словами: “Вставай, страна огромная, вставай, на смертный бой…” Стихи эти потребовали от поэта упорной работы. Их прочитал руководитель Краснознаменного а
нсамбля песни и пляски Красной Армии А. В. Александров. Оно произвело на него такое сильное впечатление, что он сразу же сел за рояль. На другой день, придя на репетицию, композитор объявил:- Будем разучивать новую песню – “Священная война”.
Он написал мелом на грифельной доске слова и ноты песни – печатать не было времени! – а певцы и музыканты переписали их в свои тетрадки. Еще один день – на репетицию с оркестром, и вечером – премьера на Белорусском вокзале, узловом пункте, откуда в те дни отправлялись на фронт боевые эшелоны. Слова ведущего, который объявляет, что сейчас впервые будет исполнена песня “Священная война”, тонут в общем гуле. Но вот поднимается рука Александра Васильевича Александрова, и зал постепенно затихает…
Волнения оказались напрасными. С первых же тактов песня захватила бойцов. А когда зазвучал второй куплет, в зале наступила абсолютная тишина. Все встали, как во время исполнения гимна. На суровых лицах видны слезы, и это волнение передается исполнителям. У них у всех тоже слезы на глазах… Песня утихла, но бойцы потребовали повторения. Вновь и вновь – пять раз подряд! – пел ансамбль “Священную войну”.
Так начался путь песни, славный и долгий путь. С этого дня “Священная война” была взята на вооружение нашей армией, всем народом, стала музыкальной эмблемой Великой Отечественной войны. Ее пели всюду – на переднем крае, в партизанских отрядах, в тылу, где ковалось оружие для победы. Каждое утро после боя кремлевских курантов она звучала по радио.
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идёт война народная,
Священная война!
Дадим отпор душителям
Всех пламенных идей,
Насильникам, грабителям,
Мучителям людей.
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идёт война народная,
Священная война!
Не смеют крылья чёрные
Над Родиной летать,
Поля её просторные
Не смеет враг топтать!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идёт война народная,
Священная война!
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идёт война народная,
Священная война!
В летописи Отечественной войны есть немало героических эпизодов, рассказывающих о том, как вступала в бой эта песня - гимн. Так, весной 1942 года небольшая группа защитников Севастополя заняла оборону в пещере, выдолбленной в скале. Гитлеровцы яростно штурмовали эту естественную крепость, забрасывали её гранатами. Силы защитников таяли. И вдруг из глубины пещеры послышалась песня:
«Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой
С фашистской силой темною, с проклятою ордой»
Потом раздался сильный взрыв, и обломки скалы завалили пещеру... Не сдались наши воины ненавистному врагу!
Автор «Священной войны» Александр Васильевич Александров в своё время писал: «Я не был никогда военным специалистом, но у меня всё же оказалось могучее оружие в руках - песня. Песня так же может разить врага, как любое оружие!»
Враг бешено рвался к Москве. В октябре город был уже в осадном положении. Гитлер собирался пройти 7 ноября со своими войсками по Красной площади.
7 ноября 1941-го года н, в день 24-й годовщины Октября, военного парада никто не ждал.
Шел густой крупный снег и мела метель. Всё стыло от мороза.
А
по Красной площади шли и шли наши солдаты. Они шли бить врага. Их провожал на фронт оркестр своим маршем «Прощание славянки». У музыкантов коченели пальцы рук, ног, губы. Замерзали клапаны у труб. Словно грудных детей, прятали музыканты трубы под шинель, согревая их своим телом. И звуки музыки лились чисто и мощно над древней площадью, над страной, над всей землей. Они роднили людей, помогали им бороться, верить и побеждать…
Наши бойцы гибли, но одерживали победы на фронтах.
А откуда к ним приходили боеприпасы, танки и самолеты, одежда и обувь, продовольствие и медикаменты?
За сотни и тысячи километров от фронта по 14 часов в сутки на заводах и фабриках, на полях и фермах трудились женщины и дети. Не хватало продовольствия, дров, одежды. Но люди не унывали – они верили в победу и пели любимые песни.
Седьмая симфония Д. Шостаковича
События 1936–1937 гг. на долгое время отбили у композитора желание сочинять музыку на словесный т
екст. “Леди Макбет” стала последней оперой Шостаковича; лишь в годы хрущевской “оттепели” он получит возможность создавать вокально-инструментальные произведения не “по случаю”, не в угоду властям. Буквально лишенный слова, композитор концентрирует творческие усилия в области инструментальной музыки, открывая для себя, в частности, жанры камерно-инструментального музицирования: 1-й струнный квартет (1938; всего в этом жанре будет создано 15 сочинений), фортепианный квинтет (1940). Все самые глубокие, личные чувства и мысли он старается высказать в жанре симфонии.Появление каждой симфонии Шостаковича становилось огромным событием в жизни советской интеллигенции, ожидавшей этих произведений как подлинного духовного откровения на фоне убогой, задавленной идеологическим гнетом официозной культуры. Широкая масса советских людей, советский народ знал музыку Шостаковича конечно же гораздо хуже и едва ли вполне был в состоянии понять многие сочинения композитора (вот и “прорабатывали” Шостаковича на многочисленных собраниях, пленумах и заседаниях за “переусложненность” музыкального языка) – и это при том, что размышления об исторической трагедии русского народа были одной из центральных тем в творчестве художника. Тем не менее кажется, что ни один из советских композиторов не смог так глубоко и страстно выразить чувства современников, буквально слиться с их судьбою, как Шостакович в своей Седьмой симфонии.
Несмотря на настойчивые предложения эвакуироваться, Шостакович остается в осажденном Ленинграде, неоднократно просит зачислить его в народное ополчение. Зачисленный, наконец, в пожарную команду войск противовоздушной обороны, он внес свой вклад в оборону родного города.
7-я симфония, законченная уже в эвакуации, в Куйбышеве, и там же впервые исполненная, сразу стала символом сопротивления советского народа фашистским агрессорам и веры в грядущую победу над врагом. Так воспринимали ее не только на Родине, но и во многих странах мира. К первому исполнению симфонии в осажденном Ленинграде командующий Ленинградским фронтом Л.А.Говоров приказал огневым ударом подавить вражескую артиллерию, чтобы канонада не мешала слушать музыку Шостаковича. И музыка этого заслуживала. Гениальный “эпизод нашествия”, мужественные и волевые темы сопротивления, скорбный монолог фагота (“реквием жертвам войны”) при всей своей публицистичности и плакатной простоте музыкального языка и в самом деле обладают огромной силой художественного воздействия.
9 августа 1942 года, осажденный немцами Ленинград. В этот день в Большом зале филармонии впервые была исполнена Седьмая симфония Д.Д. Шостаковича. С тех пор, как оркестром Радиокомитета дирижировал К.И.Элиасберг, минуло 60 лет. Ленинградская симфония была написана в блокадном городе Дмитрием Шостаковичем как ответ немецкому нашествию, как сопротивление российской культуры, отражение агрессии на духовном уровне, на уровне музыки.
Музыка Рихарда Вагнера, любимого композитора фюрера, одухотворяла его армию. Вагнер был кумиром фашизма. Его мрачная величественная музыка была созвучна идеям реванша и культа расы и силы, которая воцарилась в те годы в немецком обществе. Монументальные оперы Вагнера, пафос его титанических громад: "Тристан и Изольда", "Кольцо Нибелунгов", "Золото Рейна", "Валькирия", "Зигфрид", "Гибель богов"– все это великолепие пафосной музыки славило космос германского мифа. Вагнер стал торжественными фанфарами Третьего рейха, покорившего в считанные годы народы Европы и шагнувшего на Восток.
Шостакович воспринимал германское нашествие в ключе музыки Вагнера, как победную зловещую поступь тевтонцев. Это чувство он гениально воплотил в музыкальной теме нашествия проходит через всю ленинградскую симфонию.
В теме нашествия слышны отзвуки вагнеровского натиска, кульминацией которого стал "Полет валькирий", полет дев-воительниц над полем сражения из одноименной оперы. Ее демоничные черты у Шостаковича растворились в музыкальном рокоте набегающих музыкальных волн. Ответом нашествию Шостакович взял тему Родины, тему славянского лиризма, которая в состоянии взрыва порождает волну такой силы, которая отменяет, сминает и отбрасывает вагнеровскую волю.
Седьмая симфония сразу после своего первого исполнения получила огромный резонанс в мире. Триумф был всеобщим – музыкальное поле сражения тоже осталось за Россией. Гениальное произведение Шостаковича наряду с песней "Священная война" стало символом борьбы и победы в Великой Отечественной войне.
“Эпизод нашествия”, живущий как бы отдельной от других разделов симфонии жизнью, при всей карикатурности, сатирической заостренности образа совсем не так прост. На уровне конкретной образности Шостакович изображает в нем, конечно, фашистскую военную машину, вторгшуюся в мирную жизнь советских людей. Но музыка Шостаковича, глубоко обобщенная, с беспощадной прямотой и захватывающей последовательностью показывает, как пустое, бездушное ничтожество обретает чудовищную силу, попирая все человеческое вокруг. Подобная трансформация гротескных образов: от пошловатой вульгарности до жестокого всеподавляющего насилия – не раз встречается в сочинениях Шостаковича, к примеру в той же опере “Нос”. В фашистском нашествии композитор узнал, почувствовал нечто родное и знакомое – то, о чем он уже давно был вынужден молчать. Узнав же, со всей горячностью возвысил голос против античеловеческих сил в окружающем мире… Выступая против нелюдей в фашистских мундирах, Шостакович косвенно нарисовал портрет и своих знакомых из НКВД, долгие годы державших его, как казалось, в смертельном страхе. Война со своей странной свободой позволила художнику высказать запретное. И это вдохновляло на дальнейшие откровения.
Вскоре после окончания 7-й симфонии Шостакович создает два шедевра в области инструментальной музыки, глубоко трагичных по своему характеру: Восьмую симфонию (1943) и фортепианное трио памяти И.И.Соллертинского (1944) – музыкального критика, одного из самых близких друзей композитора, как никто другой понимавшего, поддерживавшего и пропагандировавшего его музыку. Во многих отношениях эти сочинения останутся в творчестве композитора непревзойденными вершинами.
Так, Восьмая симфония явно превосходит хрестоматийную Пятую. Считается, что это произведение посвящено событиям Великой Отечественной войны и находится в центре так называемой “триады военных симфоний” Шостаковича (7-я, 8-я и 9-я симфонии). Однако, как мы только что видели в случае с 7-й симфонией, в творчестве такого субъективного, интеллигентского композитора, каким был Шостакович, даже “плакатные”, снабженные однозначной словесной “программой” (на которые Шостакович был, кстати, весьма скуп: бедные музыковеды, как ни старались, не могли вытянуть из него ни единого слова, проясняющего образность его собственной музыки) произведения загадочны с точки зрения конкретного содержания и не поддаются поверхностному образно-иллюстративному описанию. Что уж говорить о 8-й симфонии – сочинении философского характера, которое до сих пор поражает величием мысли и чувства.
Публика и официальная критика поначалу приняли сочинение вполне доброжелательно (во многом в фарватере продолжающегося триумфального шествия по концертным площадкам мира 7-й симфонии). Однако дерзновенного композитора ждала суровая расплата.
Все произошло внешне как бы случайно и нелепо. В 1947 году стареющий вождь и Главный Критик Советского Союза И.В.Сталин вместе с Ждановым и другими товарищами изволили прослушать на закрытом представлении последнее достижение многонационального советского искусства – оперу Вано Мурадели “Великая дружба”, с успехом поставленную к этому времени в нескольких городах страны. Опера была, надо признать, весьма посредственной, сюжет – крайне идеологизированным; в общем, лезгинка товарищу Сталину показалась весьма ненатуральной (а уж в лезгинках Кремлевский Горец знал толк). В результате 10 февраля 1948 года вышло постановление ЦК ВКП(б), в котором вслед за суровым осуждением злосчастной оперы лучшие советские композиторы объявлялись “формалистическими извращенцами”, чуждыми советскому народу и его культуре. Постановление прямо ссылалось на одиозные статьи “Правды” 1936 г. как на основополагающий документ политики партии в области музыкального искусства. Стоит ли удивляться, что во главе списка “формалистов” стояла фамилия Шостаковича?
Полгода беспрестанных поношений, в которых каждый изощрялся на свой лад. Осуждение и фактическое запрещение лучших сочинений (и прежде всего гениальной Восьмой симфонии). Тяжелый удар по нервной системе, и без того не отличавшейся особой устойчивостью. Глубочайшая депрессия. Композитора доломали.
И вознесли: на самую вершину официозного советского искусства. В 1949 г. вопреки воле композитора его буквально вытолкнули в составе советской делегации на Всеамериканский конгресс деятелей науки и культуры в защиту мира – от лица советской музыки произносить пламенные речи в осуждение американского империализма. Получилось весьма неплохо. С этих пор Шостакович назначается “парадным фасадом” советской музыкальной культуры и осваивает тяжкое и малоприятное ремесло: разъезжать по самым разным странам, зачитывая заранее заготовленные тексты пропагандистского характера. Отказаться он уже не мог – его дух был полностью сломлен. Капитуляция была закреплена созданием соответствующих музыкальных произведений – уже не просто компромиссных, а полностью противоречащих художническому призванию артиста. Наибольший успех среди этих поделок – к ужасу автора – снискала оратория “Песнь о лесах” (на текст поэта Долматовского), воспевающая сталинский план преобразования природы. Он был буквально ошеломлен восторженными отзывами коллег и щедрым денежным дождем, пролившимся на него, как только он представил ораторию публике.
Двусмысленность положения композитора состояла в том, что, используя имя и мастерство Шостаковича в пропагандистских целях, власти при случае не забывали напоминать ему, что постановление 1948 года никто не отменял. Кнут органично дополнял пряники. Униженный и порабощенный, композитор почти отказался от подлинного творчества: в важнейшем для него жанре симфонии возникает цезура длиной в восемь лет (как раз между окончанием войны в 1945 г. и смертью Сталина в 1953-м).
Созданием Десятой симфонии (1953) Шостакович подвел итог не только эпохе сталинизма, но и длительному периоду в собственном творчестве, отмеченному прежде всего непрограммными инструментальными сочинениями (симфониями, квартетами, трио и др.). В этой симфонии – состоящей из медленной пессимистически-самоуглубленной первой части (звучащей свыше 20 минут) и трех последующих скерцо (одно из которых, с весьма жесткой оркестровкой и агрессивными ритмами, предположительно является своеобразным портретом только что скончавшегося ненавистного тирана) – как ни в какой другой, выявилась совершенно индивидуальная, ни на что не похожая трактовка композитором традиционной модели сонатно-симфонического цикла.
Разрушение Шостаковичем священных классических канонов осуществлялось не по злому умыслу, не ради модернистского эксперимента. Весьма консервативный в своем подходе к музыкальной форме, композитор не мог не разрушать ее: слишком далеко отстоит его мироощущение от классического. Сын своего времени и своей страны, Шостакович был до глубины сердца потрясен бесчеловечным образом явившегося ему мира и, не в силах ничего поделать с этим, погружался в мрачные размышления. Вот скрытая драматургическая пружина его лучших, честных, философски обобщающих сочинений: и хотел бы он пойти против себя (скажем, радостно примириться с окружающей действительностью), но “порочное” нутро берет свое. Повсюду видит композитор банальное зло – безобразие, абсурд, ложь и обезличенность, не в силах противопоставить ему ничего, кроме собственной боли и скорби. Беcконечная, вынужденная имитация жизнеутверждающего мировоззрения лишь подрывала силы и опустошала душу, просто убивала. Хорошо, что умер тиран и пришел Хрущев. Наступила “оттепель” – пора относительно свободного творчества.
"Двадцать второго июня, ровно в 4 часа"
Музыка: Е. Петербургский
1941 г.
В
первых же числах войны поэт Борис Ковынев сложил строчки на полюбившуюся мелодию:Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа
Киев бомбили,
Нам объявили,
Что началася война.
Кончилось мирное время,
Нам расставаться пора.
Я уезжаю,
Быть обещаю
Верным тебе до конца.
И ты смотри,
С чувством моим не шути!
Выйди, подруга,
К поезду друга,
Друга на фронт проводи.
Дрогнут колеса вагона,
Поезд помчится стрелой.
Ты мне с перрона,
Я — с эшелона
Грустно помашем рукой.
Пройдут года,
Снова я встречу тебя.
Ты улыбнешься,
К сердцу прижмешься
И поцелуешь, любя.
С той поры появилось несколько десятков текстовых версий и переделок на мотив «Синего платочка», но простые строчки «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа» навсегда сохранились в народной памяти. Вот что пишет об этих стихах Юрий Бирюков в журнале «Родина», № 6/2005:
«Несколько лет назад поэт-песенник Сергей Павлович Красиков, длительное время редактировавший литературно-художественный альманах „Поэзия“, рассказал мне, что стихи про „двадцать второе июня“, в числе других, принес к нему однажды поэт Борис Ковынев и предложил опубликовать в разделе, составленном из произведений, родившихся в годы войны. Он показал при этом вырезку с их публикацией в одной из фронтовых газет, подписанной его фамилией. Однако члены редколлегии сочли эти стихи примитивными и не заслуживающими опубликования в альманахе.
Возможно, они были правы. Но эти строки сочинялись оперативно, по горячим следам событий. А главное — были подхвачены и запеты миллионами. Сам Ковынев об этом, наверное, не знал и не догадывался. Во всяком случае, не настаивал на выполнении своей просьбы. Забрал стихи и ушел. К тому времени он был уже довольно пожилым человеком».
Почти год назад я познакомился с удивительным человеком — бывшим командиром взвода 322-й отдельной армейской штрафной роты Михаилом Ключко. Уже тот факт, что Михаил Григорьевич дожил до нашей встречи, свидетельствует о многом — после каждого боя в его штрафной роте оставалось не более десяти человек личного состава. К счастью, Ключко был храбрым и удивительно везучим человеком: Миус-фронт, Брест, Неман, Восточная Пруссия, Прага — в каждой из этих географических точек ему приходилось участвовать в штурмовых атаках. Его родные дважды (!) получали извещения о его смерти. И все-таки он выжил...
На протяжении всей войны Михаил Ключко записывал песни, услышанные в недолгие дни отдыха. В результате за три года его фронтовой блокнот превратился в подлинную энциклопедию забытого городского романса, созданного в период Великой Отечественной войны...
В марте Михаила Григорьевича не стало... К счастью, за несколько месяцев до смерти бывший командир штрафного взвода не только разрешил мне снять копии с его записей, но и опубликовать их.
Разбирая записи Ключко, я почти сразу наткнулся на легендарную песню «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа...» (в блокноте Ключко она носит название «Провожанье»). Никогда прежде не публиковавшуюся в полном объеме...
СЛОВА — НАРОДНЫЕ, МУЗЫКА — ТРОФЕЙНАЯ
«Провожанье» написано на мотив песни «Синий платочек» — едва ли не самого популярного шлягера последних предвоенных лет.
Полный текст «Провожанья» выглядит так:
Двадцать второго июня
Ровно в четыре часа
Киев бомбили, нам объявили,
Что началася война.
Кончилось мирное время,
Нам расставаться пора.
Я уезжаю, быть обещаю
Другом твоим навсегда.
И ты, гляди, с чувством моим не шути,
Выйди, подруга,
К поезду друга,
Друга на фронт проводи.
В армию едут ребята,
Едут на фронт воевать.
Девушки плачут, слез не покажут,
Будут в тылу помогать.
Стукнут колеса состава,
Поезд помчится стрелой.
Я в эшелоне, ты на перроне,
Ты мне помашешь рукой.
По воспоминаниям известного историка-киевоведа Дмитрия Малакова (кстати, жившего в период оккупации в Киеве), эта песня появилась в столице Советской Украины в первые же месяцы войны и стала популярной еще до того, как в город вошли части вермахта. К тому же, как и любую народную песню, «Провожанье» пели в нескольких вариантах. К сожалению, я разыскал только два из них (второй удалось записать со слов киевлянки Сары Лейбович — в нем всего четыре куплета и несколько строк, слегка отличающихся от варианта, записанного Михаилом Ключко).
Комментировать песню достаточно непросто — слишком мало в ней привязок к знаковым символам военного времени. Впрочем, время написания песни можно установить относительно точно. Если учесть, что в ней есть прямое указание на время бомбардировки Киева (четыре часа утра) и речь народного комиссара иностранных дел СССР Вячеслава Молотова («...нам объявили, // Что началася война»), которая официально уведомила население о начале войны (ее трансляция началась в 12 часов), то можно заключить, что «Провожанье» было написано по свежим впечатлениям — в первые дни войны. Не случайно многие киевляне даже вспоминают легенду, согласно которой «Провожанье» впервые прозвучало по радио сразу же после речи Молотова...
Причины успеха «Провожанья», на мой взгляд, достаточно просты: для многих эта незамысловая песенка, написанная в стиле городского романса, стала едва ли не самым ярким напоминанием о дне начала войны, потрясшем каждого советского человека и полностью изменившим его жизнь. Возможно, именно поэтому песня «не прижилась» на официальной эстраде — лишнее упоминание о дате начале войны и бомбежке Киева резало слух тем, кто еще за несколько дней до первых боев на границе убеждал всех, что война будет вестись «малой кровью и на чужой территории».
После победы «Провожанье» было одной из наиболее распостраненных песен, которые пели киевские инвалиды, просившие подаяние — слушая эту песню, каждый человек вспоминал первый день войны, погибших друзей и свои, навсегда перечеркнутые надежды...
Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа
Киев бомбили, нам объявили
Что началася война.
Война началась на рассвете
Чтоб больше народу убить.
Спали родители, спали их дети
Когда стали Киев бомбить.
Врагов шли большие лавины,
Их не было сил удержать,
Как в земли вступили родной Украины
То стали людей убивать.
За землю родной Батькивщины
Поднялся украинский народ.
На бой уходили все -все мужчины,
Сжигая свой дом и завод.
Рвалися снаряды и мины,
Танки гремели броней,
Ястребы красны в небе кружили,
Мчались на запад стрелой.
Началася зимняя стужа
Были враги близ Москвы,
Пушки палили, мины рвалися
Немцев терзая в куски.
Кончился бой за столицу
Бросились немцы бежать
Бросили танки, бросили мины,
Несколько тысяч солдат.
Помните Гансы и Фрицы
Скоро настанет тот час
Мы вам начешем вшивый затылок,
Будете помнить вы нас.
“ МОЯ ЛЮБИМАЯ”
Муз. М. Блантера, сл. Е. Долматовского
Осенью 1939 года композитор Матвей Блантер и поэт Евгений Долматовский участвовали в освободительном походе Красной Армии в Западную Белоруссию, написали несколько песен и тогда же начали работать над песней, впоследствии получившей название “Моя любимая”. И уже позднее, в начале 1941 года Долматовский написал новые слова, звучавшие как воспоминание о том походе:
Я уходил тогда в поход
В суровые края.
Рукой взмахнула у ворот
Моя любимая.
- Мне кажется, что напиши я “Мою любимую” после 22 июня, она была бы гораздо суровее, может быть, даже мрачнее, - говорит Е. Долматовский. – В ней есть что-то от легких дней. Впрочем, не исключено, что запели ее как раз потому, что она мирная и несколько элегически ворошит дорогие людям воспоминания.
С этим нельзя не согласиться. Немало песен, написанных в дни мира, с особой силой прозвучали в дни войны. Они как бы надели солдатские шинели и ушли на фронт, чтобы вместе с бойцами сражаться с фашистскими полчищами. Именно так было с “Моей любимой”, ставшей одной из известных песен Отечественной войны.
Песня эта была очень близка фронтовикам, отвечала их сокровенным думам, подчас воспринималась как письмо к родным и близким. Недаром многие бойцы бережно хранили переписанные от руки ее слова:
В кармане маленьком моем
Есть карточка твоя.
Так, значит, мы всегда вдвоем,
Моя любимая.
- Я уходил тогда в поход в суровые края,
Рукой взмахнула у ворот моя любимая,
Рукой взмахнула у ворот моя любимая.
- Второй стрелковый храбрый взвод теперь моя семья,
Поклон-привет тебе он шлет, моя любимая,
Поклон-привет тебе он шлет, моя любимая,
- Чтоб все мечты мои сбылись в походах и боях,
Издалека мне улыбнись, моя любимая,
Издалека мне улыбнись, моя любимая.
- В кармане маленьком моем есть карточка твоя,
Так значит мы всегда вдвоем, моя любимая,
Так значит мы всегда вдвоем, моя любимая.