На Мамаевом кургане тишина, За Мамаевым курганом тишина, В том кургане похоронена война, В мирный берег тихо плещется война.
Перед этою священной тишиной Встала женщина с поникшей головой, Что-то шепчет про себя седая мать, Все надеется сыночка увидать.
Заросли степной травой глухие рвы, Кто погиб, тот не поднимет головы, Не придет, не скажет: «Мама! Я живой! Не печалься, дорогая, я с тобой!»
Вот уж вечер волгоградский настает, А старушка не уходит, сына ждет, В мирный берег тихо плещется волна, Разговаривает с матерью она.
Виктор Боков
Мамаев курган
Так получилось, что в 1947 году мамина сестра Августа Филипповна уехала с мужем-волжанином в Сталинград.
Жили первое время в землянках на берегу Волги. Город тогда ещё не был восстановлен.
Позднее целые кварталы домов были заново отстроены пленными немцами. В одном из них наши родные и получили квартиру.
И, конечно же, мы неоднократно приезжали к ним в гости.
Из окна квартиры маленькой фигуркой была видна Мать-Родина. Мы всегда приходили на Курган с цветами, с каждым разом мемориал приобретал все новые черты, все большую торжественность. А я со слезами вспоминаю ещё не заложенный плитами курган, массу людей, в тишине сидящих на склонах, по-русскому обычаю, с водочкой, поминающих тех, кто остался на этой земле навсегда. И, вот, появляется гармонист, и звучат сначала робко, как будто проба, несколько аккордов. А потом поют все, поют замечательные военные песни, и никому не хочется уходить, и, даже, кажется, что цикады поют вместе со всеми. Становится совсем темно, оживляются светлячки, точками светятся огоньки "Беломора" , так тепло и уютно ,все - как одна семья, всем пронзительно больно.
Я и сейчас храню в себе мечту - побывать в Волгограде в День Победы. Правда, никак не получалось.
Написать о кургане, о городе хотела давно.
И вот внезапно, буквально вчера, в голове возникла эта песня: "Мамаев Курган".
Я её пою и плачу...Не приведи, Господи, больше. Никогда.
Дремлет Мамаев курган,
Гаснут огни диорам.
Мирному вечеру рад,
Спит неизвестный солдат.
Снятся ему : генерал,
Волги горящий причал,
В вражьем кольце Сталинград,
Тысячи однополчан.
Здесь полыхает война,
За каждый квартал борьба,
В страшных пожарах боев
Черные локти домов.
Каждый считая снаряд,
Дети в землянках не спят.
От крови, от горя, от ран
Стонет Мамаев курган.
"За Волгу врага не пускать!"-
Требует Родина-мать.
И на защиту страны
Все её встали сыны.
Рвется и стонет земля,
Ливнями пули летят.
Мы не отступим назад!
Мы отстоим Сталинград!
Мирному вечеру рад,
Спит неизвестный солдат.
Гаснут огни диорам.
Дремлет Мамаев курган.
Есть в Волгограде место, самым тесным образом связанное с событиями Второй Мировой войны, с Великой Сталинградской битвой - это прославленный Мамаев курган.
Во время Сталинградской битвы Мамаев курган, господствующий над основной частью города и обозначавшийся на военно-топографических картах, как Высота-102,0 являлся главным звеном в общей системе обороны Сталинградского фронта. Именно он стал ключевой позицией в борьбе за волжские берега, так как позволял тому, кто контролировал вершину, автоматически контролировать почти весь город, Заволжье, переправы через реку. Здесь в последние месяцы 1942 года в течение 140 дней шли ожесточенные бои. Склоны кургана были перепаханы бомбами, снарядами, минами. Почва смешалась с осколками металла, после битвы на каждом квадратном метре земли здесь находилось от 500 до 1250 осколков от мин, снарядов, бомб. Это место огромных людских потерь… Именно здесь, в районе Мамаева кургана, 2 февраля 1943 года закончилась Сталинградская битва.
Мамаев курган — высота 102,0 как господствующая над окружающей местностью точка с древнейших времен использовался кочевыми племенами в качестве сторожевого и наблюдательного пункта. По преданию название его связано с ханом Мамаем.
С вершины кургана открывается панорама города, видны заводы, Волга и заволжские леса. Удержать Мамаев курган для 62-й армии было вопросом жизни или смерти. Фашисты же стремились, невзирая на потери, захватить его. Вот почему в течение 140 дней и ночей шли жестокие бои за эту высоту.
До первой половины сентября 1942 года на кургане был командный пункт и штаб 62-й армии, а с 13 сентября развернулись кровопролитные бои.
Над курганом беспрерывно кружили фашистские самолеты, сбрасывая бомбы самого различного веса, ливнем сыпались мины и снаряды, вокруг бушевало море огня и едкого дыма. Обожженный, изрытый глубокими воронками, дзотами, как чешуей, покрытый осколками от мин, бомб, снарядов, он и зимой чернел, как обугленный. Здесь сражались воины 112-й, 10-й, 13-й гвардейской, 95-й дивизий и танкисты 6-й гвардейской бригады.
...В разгар тяжелого боя старшина роты 10-й дивизии войск НКВД Александр Гришин заметил, что умолк один станковый пулемет. Заметив тяжело раненного пулеметчика, старшина е упор стал расстреливать атакующих фашистов. Пулемет разбило миной. Тогда Гришин перебежал к другому, у которого также погиб весь расчет. Рядом оказалась военфельдшер Аня Бесчастнова — сталинградская комсомолка, которая стала подавать пулеметные ленты. От вражеской пули пал Александр Гришин, и девушка сама легла за пулемет. В этот день Аня Бесчастнова уничтожила около сорока гитлеровцев и с поля боя вынесла пятьдесят одного бойца с оружием.
Враг вводил свежие резервы, бомбил и обстреливал боевые порядки советских войск. Напряженность боев с каждым днем возрастала. Поддерживаемые артиллерийским и минометным огнем, танками и авиацией, гитлеровцы переходили в атаку, но продвигались на отдельных участках лишь тогда, когда в живых не оставалось ни одного защитника. Советские воины дрались до последнего патрона, до последней гранаты, а если не оставалось и этого — дрались в рукопашной схватке штыком и прикладом. С конца сентября и до конца сражения курган стойко обороняла 284-я стрелковая дивизия полковника Н. Ф. Батюка, в составе которой были сибиряки и моряки Тихоокеанского флота. Боевая обстановка была крайне тяжелой. Переправившиеся на правый берег Волги подразделения 284-й дивизии с ходу вступили в бой. Дивизия продвинулась вперед больше километра и закрепилась в районе оврагов Долгий и Крутой и на территории метизного завода. В начале октября гитлеровцам удалось закрепиться на вершине Мамаева кургана. Здесь они возвели многочисленные укрепления, создали сильную систему огня, минные поля, а водоотстойные баки превратили в укрепленные доты и дзоты.
Днем и ночью враг обстреливал советские позиции из всех видов оружия и бомбил беспрерывно с воздуха. Гитлеровцы по 10—12 раз в сутки переходили в атаки, но, теряя людей и технику, не смогли захватить весь курган. Воины Батюка стояли насмерть. Они буквально врылись в землю восточных склонов Мамаева кургана. Бойцы строили дзоты, траншеи и блиндажи туннельного типа с амбразурами, делали ходы сообщения. С каждым днем совершенствовалось мастерство советских воинов.
Именно здесь родилась боевая слава снайперов В. Зайцева, В. Медведева, Н. Куликова, А. Авзалова и многих других. Спокойный, зоркий, изучивший повадки врага, Василий Зайцев со свойственной ему русской смекалкой и хитростью повсюду преследовал и уничтожал ненавистных гитлеровцев. Он расчищал путь наступающей пехоте, помогал блокировать вражеские дзоты, смело вступал в боевые поединки с немецкими снайперами.
Вот что рассказывает В. Г. Зайцев о снайперском поединке с руководителем школы немецких снайперов майором Конингом, присланным в Сталинград со специальным заданием убить «главного зайца». «...Над фашистским окопом неожиданно приподнимается каска и медленно двигается вдоль траншеи. Каска раскачивается неестественно, ее, вероятно, несет помощник снайпера, сам же он ждет, чтобы я выдал себя выстрелом.
...На третий день... по быстроте выстрела я заключил, что снайпер где-то прямо против нас.
...Наверное, он там, под железным листом на нейтральной полосе. Решил проверить. На дощечку надел варежку, поднял ее. Фашист клюнул... Дощечку осторожно опускаю в траншею в таком положении, в каком приподнимал... прямое попадание. Значит, точно, фашист под листом... Теперь надо врага выманить и «посадитьи на мушку» хотя бы кусочек его головы.
...Куликов стал приподнимать каску. Фашист выстрелил. Куликов на мгновение приподнялся, громко вскрикнул и упал. Гитлеровец... высунул из-под листа полголовы. На это я и рассчитывал. Ударил метко: голова фашиста осела, а оптический прицел его винтовки, не двигаясь, блестел на солнце... Как только стемнело, наши бойцы на этом участке пошли в наступление. В разгар боя мы... вытащили из-под железного листа майора фашистской армии... документы доставили... командиру дивизии».
Более трехсот гитлеровцев уничтожил В. Зайцев в уличных боях и очень многих советских бойцов обучил снайперскому искусству. Ему и В. Медведеву было присвоено звание Героя Советского Союза. За три месяца уличных боев снайперы 284-й стрелковой дивизии уничтожили более 3000 немецких солдат и офицеров.
Снайперы действовали и вместе с штурмовыми группами; большую связь они держали с минометчиками и разведчиками-наблюдателями. Без промаха разил врага артиллерист Г. Д. Протодьяконов и минометчик старший лейтенант И. Т. Бездидько, награжденный орденом Красной Звезды. Отлично действовали артиллеристы И. З. Шуклин и Акиньшин, одним орудием уничтожившие четырнадцать танков врага. Храбро сражались здесь, на кургане, пехотинец-комсомолец Антонюк и помощник начальника штаба полка по разведке К. К. Устюжанин, командиры рот Рудаков и Сабитое, капитан Беняш, сержант Сидоров и многие другие. В январе 1943 года 284-я стрелковая дивизия вместе с войсками Донского фронта овладела вершиной Мамаева кургана.
26 января в районе кургана произошла встреча войск 21-й и 62-й армий. Первыми соединились на юго-западной окраине поселка завода «Красный Октябрь» воины 51-й гвардейской дивизии генерала Н. Т. Таварткиладзе, 21-й армии с 13-й гвардейской дивизией 62-й армии.
Несколько позднее на северо-западных скатах Мамаева кургана произошла встреча 52-й гвардейской дивизии полковника Н. Д. Козина 21-й армии с 284-й дивизией 62-й армии.
Окруженная группировка немецко-фашистских войск в Сталинграде была расчленена на две части. В память этого исторического события установлен на постаменте танк Т-34 № 18 «Челябинский колхозник», входивший в состав 121-й танковой бригады 21-й армии (командир бригады подполковник М. В. Невжинский). В священной земле Мамаева кургана, густо усеянной осколками от мин, бомб, снарядов (на каждый квадратный метр их приходилось от 500 до 1250), советские воины похоронили своих погибших товарищей.
На братской могиле они установили временный деревянный памятник, скрестив на нем две винтовки. 8 февраля 1943 года состоялось открытие этого памятника. Шли годы. На вершине Мамаева кургана, за которую велись кровопролитные бои, был установлен постамент с танковой башней, отмечающий передний край обороны советских войск.
В соответствии с постановлением Совета Министров СССР от 23 января 1958 г. были начаты работы по строительству величественного памятника в честь победы советского народа под Сталинградом. Работы велись около 7 лет. Это была народная стройка, участие в которой приняли многие жители города, воины гарнизона, учащаяся молодежь, ветераны войны и труда.
Торжественное открытие Памятника-ансамбля героям Сталинградской битвы состоялось 15 октября 1967 года.
Идея сооружения в городе-герое величественного монумента, в память о великом сражении, возникла почти сразу после окончания битвы. В результате проведенного конкурса право на постройку ансамбля получил коллектив скульпторов под руководством Е. Вучетича.
Грандиозный масштаб и сложность композиции задуманного ансамбля потребовали больших сроков для его осуществления. Начато сооружение монумента в мае 1959 года, а закончено 15 октября 1967 года, когда памятник-ансамбль Героям Сталинградской битвы был торжественно открыт. Это самый крупный монумент, посвященный событиям Второй мировой войны, из всех, построенных где-либо в мире. Именно памятник-ансамбль, как высшая форма монументального искусства, позволил авторскому коллективу наиболее полно передать размах массового героизма, раскрыть смысл и значение Сталинградской битвы многопланово и разносторонне, воплотив конкретные художественные образы в различных видах скульптуры, в ее синтезе с архитектурой и природой.
Протяженность мемориального комплекса от подножия до вершины холма составляет 1,5 км, все сооружения выполнены из железобетона. Уникальной чертой памятника является то, что все скульптуры – полые внутри, хотя внешне очень часто создается впечатление, что изготовлены они из цельных кусков камня.
Ансамбль включает в себя несколько уровней: вводная часть, композиция «Стоять насмерть», Стены-руины, Площадь Героев, Зал Воинской славы, Площадь скорби, ссылка скрыта. Каждая скульптура здесь уникальна, каждая пронизана идеей преданности родной земле и готовности отстоять ее ценой собственной жизни, каждый камень здесь свят для русского человека, в чьей душе навсегда сохранится память о великом сражении на Волге.
Посещение памятника-ансамбля оставляет глубокое, надолго запоминающееся впечатление, а участие в организованном мероприятии еще больше влияет на умы и сердца тех, кому оно адресовано.
В настоящее время Государственный историко-мемориальный музей-заповедник «Сталинградская битва» является самым посещаемым в России. Он функционирует круглый год, без выходных, бесплатно.
Ежегодно памятник посещают и отдают дань памяти павшим защитникам нашей Родины миллионы советских людей, зарубежные гости, туристы, делегации.
12 июня 2008 года на Красной площади в Москве были подведены итоги конкурса «7 чудес России». По результатам голосованния, Мамаев курган вошел в число семи российских чудес.
От героев былых времен Не осталось порой имен. Те, кто приняли смертный бой, Стали просто землей и травой... Только грозная доблесть их Поселилась в сердцах живых. Этот вечный огонь, нам завещанный одним, Мы в груди храним.
Погляди на моих бойцов - Целый свет помнит их в лицо. Вот застыл батальон в строю... Снова старых друзей узнаю. Хоть им нет двадцати пяти, Трудный путь им пришлось пройти, Это те, кто в штыки поднимался как один, Те, кто брал Берлин!
Нет в России семьи такой, Где не памятен был свой герой. И глаза молодых солдат С фотографий увядших глядят... Этот взгляд, словно высший суд, Для ребят, что сейчас растут. И мальчишкам нельзя ни солгать, ни обмануть, Ни с пути свернуть!
«Офицеры» — художественный фильм ссылка скрыта, снятый на киностудии имени Горького. Премьера состоялась 26 июля 1971 года.
Сюжет фильма протекает приблизительно с 1920-х до 1960-х годов.
В его центре судьба Алексея Трофимова, его супруги Любы и близкого друга Ивана Вараввы. Фильм повествует о том как красные офицеры пронесли свою дружбу через гражданскую и Великую Отечественную войны, дослужились до генеральских чинов и сохранили преданность профессии защищать Родину. Третье поколение семьи Трофимовых — внук Иван идёт по стопам отца и деда…
Для Владимира Рогового картина стала дебютом в роли режиссёра. Борис Васильев предложил на главную роль в картине Георгия Юматова. Режиссёр сначала отказывался. У Юматова была плохая репутация сильно пьющего человека, который мог сорвать съёмки. Однако Васильев поручился за него.
Кроме этого, между Лановым и Юматовым были очень натянутые отношения. Ещё в 1950-е годы Юматов мечтал сняться в фильме ссылка скрыта, но вместо него тогда на роль взяли Ланового. На съёмках «Офицеров» актёры помирились.
Многие члены съёмочной группы сами прошли через войну. В сцене, когда после возвращения Алексея из Испании жена видит у него след от ранения на спине, оно (ранение) настоящее — Юматов был ранен во время Великой Отечественной войны[2].
Съёмки фильма проходили по всему Советскому Союзу: в Москве, Подмосковье, Твери, Севастополе, Ашхабаде. Одна из самых известных сцен возле некоего военного ведомства, где находился кабинет генерала Варравы, на самом деле снималась возле входа в ссылка скрыта.
По сюжету фильма внук Трофимовых — Иван выбрал службу в ссылка скрыта. Этот факт в сценарий фильма был внесен с рекомендации ссылка скрыта. Кадры с учений ссылка скрыта также были внесены по инициативе ссылка скрыта.
ссылка скрыта — лучший фильм года, лучший актёр года (Василий Лановой) согласно опросу журнала ссылка скрыта
Песню «Вечный огонь» («ссылка скрыта…») исполнил Владимир Златоустовский (второй режиссёр картины), стихи — ссылка скрыта, музыка — Рафаила Хозака.
Из истории фронтовой песни "Огонек".
Музыка:народная Слова:М. Исаковский 1947г.
По всей вероятности, поэт заведомо рассчитывал, что песней эти его стихи обязательно станут. Такое случалось уже не однажды. Стихи Исаковского были сами по себе столь напевны, что стоило появиться им на газетной или журнальной странице, как тут же начиналось негласное соревнование между композиторами: кто из них лучше, ярче, доходчивей выразит в музыке мысль, идею поэта? Так было, к примеру, с его стихотворениями «Морячка», «До свиданья, города и хаты», «Не тревожь ты себя, не тревожь».
К «Огоньку» музыку стали сочинять и подбирать повсюду и все — профессиональные композиторы и самодеятельные, дирижеры, музыканты, певцы. Известны публикации мелодических версий «Огонька», принадлежавших М. Блантеру, А. Митюшину, Н. Макаровой, Л. Шварцу, а из самодеятельных композиторов — Н. Чугунову, В. Никитенко. Все они исполнялись в концертах на фронте и в тылу, а некоторые звучали по радио и даже были записаны на грампластинку (как это случилось, к примеру, в годы войны с музыкой М. Блантера). Однако ничего общего с той мелодией, которая была подхвачена в народе, ни одна из них не имеет.
Повсеместно запели именно тот «Огонек», который все мы знаем и сейчас. Кто же автор этой мелодии? А главное — каким образом она так быстро, можно сказать, мгновенно распространилась в военные годы и прочно закрепилась в народной памяти? На эти вопросы ни одному из исследователей, занимающихся песенным творчеством периода Великой Отечественной войны, не удалось пока дать аргументированный ответ. Никто не отыскал публикаций или хотя бы рукописей «Огонька», относящихся к военному времени.
Впервые с той мелодией, которая всем нам хорошо известна, песня была записана на грампластинку и прозвучала по Всесоюзному радио уже после войны, в 1947 году, в исполнении замечательного певца и талантливого пропагандиста советской песни Владимира Нечаева. Он спел «Огонек» с эстрадным оркестром Радиокомитета под управлением Виктора Кнушевицкого. По всей вероятности, именно Кнушевицкий и осуществил первую музыкальную редакцию, запись и аранжировку того напева, который бытовал в устной традиции, передавался из уст в уста, с живого голоса на живой (а не с кассеты на кассету, как в наши дни).
На этикетке пластинки было указано, что слова песни М. Исаковского, а музыка — народная. То же самое говорилось и в передачах радио, когда она звучала. С тех пор разгорелись споры вокруг авторства мелодии «Огонька», которые не затихают по сей день.
«...Начиная примерно с 1945 года и до сих пор, - писал по этому поводу Михаил Васильевич Исаковский в апреле 1968 года, - очень многие люди пытаются доказать, что песню (музыку) написали они, то есть, вернее, каждый пытается доказать, что это его музыка. Одним словом, авторов музыки «Огонька» было великое множество. Союз композиторов создал специальную комиссию, чтобы выяснить, кто же автор «Огонька». Было рассмотрено множество материалов, проверена каждая нота, каждая музыкальная «закорючка». В конце концов комиссия установила, что ни один из претендентов не мог написать музыку «Огонька», что стихи «Огонька», напечатанные в «Правде», поются на мотив польской песенки «Стелла»...
(Полностью это письмо М. В. Исаковского учителю из станицы Медведовской Краснодарского края Н. С. Сахно опубликовано было в журнале «Вопросы литературы» №7 за 1974 год.) Мне же вспоминаются слова поэта, сказанные в октябре 1964-го в связи с появлением очередного «автора»: «Если бы я сам пытался напеть свое стихотворение, то, подбирая мелодию, наверное, был бы близок к той, которая стала столь популярной»...
О какой же песенке — мелодической прародительнице «Огонька» — идет речь? О танго «Стелла». На него, кстати сказать, ссылались, да и версию эту выдвинули и отстаивали в свое время композиторы М. Табачников, В. Кнушевицкий, В. Кочетов, С. Полонский, Э. Рознер, музыковеды И. Нестьев, А. Сохор и другие. (К сожалению, ошибочно все они называли это танго польским.)
О популярности «Стеллы» рассказывают многие. Свидетельствует об этом и эпизод из книги А. М. Гусева «От Эльбруса до Антарктиды»: «Поезд из Батуми уходил ночью. Друзья-однополчане усаживали нас в вагоны... На следующий день мы шагали по улицам Кутаиси, отыскивая штаб 46-й армии, где должна была решаться наша судьба...
В нашем распоряжении оставался вечер в этом незнакомом, но чудесном древнем грузинском городке. Знакомых здесь у нас, казалось бы, не было, но вдруг Гусак вспомнил о старом своем друге альпинисте, докторе Мельничуке А. И., служившем здесь в военном госпитале. Разыскали его, вечер и ночь провели у него. Вспоминали горы, пили чудесное вино. Вскоре его чистый тенор негромко заполнил тишину летнего вечера.
Голубыми туманами наша юность прошла, — пел он, аккомпанируя себе на гитаре. Затем кто-то из нас, вторя ему и импровизируя, продолжал: По горам, по вершинам наша молодость шла. Голубыми туманами наша юность прошла. Пронеслася и скрылася, как лихой буйный шквал Перед нами, друзья мои, жизненный перевал. И что-то еще в этом роде».
В песне «Стелла» банальные, в общем-то, слова. Мелодия из припева заимствована (по принципу коллажа) из польского танго «Юж нигди» («Уж никогда») известного композитора Ежи Петербургского, автора «Донны Клары», «Утомленного солнца», «Синего платочка» и других популярных в довоенные годы песен.
Но самое интересное, что начальные такты запева почти буквально повторяют мелодию популярной в 20-е годы песенки М. Блантера «Сильнее смерти».
Одним словом, перед нами конгломерат заимствованных отовсюду интонаций и попевок, поэтому, наверное, до сих пор никому и не удается выяснить, был ли у «Стеллы» автор. Не найдено упоминание о ней в довоенных концертных программах. Никто пока не отыскал клавира или оркестровой партитуры, не говоря уж о публикациях песни. Вряд ли они были. Но то, что мелодия эта часто звучала до войны на танцплощадках, в ресторанах, сомнению не подлежит.
Современным авторам шлягеров, наверное, трудно представить себе подобную ситуацию, но в те годы, когда появилось на свет танго «Стелла», композиторы скорее скрывали ресторанно-танцплощадочную популярность своих сочинений, опасаясь (справедливо), что обвинят их в пошлости, буржуазности и т. д. Яркий пример тому — история с довоенным медленным фокстротом «Пусть дни проходят», мелодия которого стала во время войны сначала песней «Голуби» (о ростовском герое Вите Черевичкине), а потом знаменитой «Баксанской». Лишь много лет спустя — в 60-х годах — свое авторство первоисточника признал Б. М. Терентьев.
Несколько лет тому назад в мой адрес пришла посылочка от жителя Воронежа Владимира Кирилловича Макарова. В ней — письмо с записью рассказа его отца-фронтовика Кирилла Максимовича и магнитофонная кассета.
«В 1937 году, — пишет В. К. Макаров, — мой отец работал в Икорецком доме отдыха имени Цюрупы. Там я не раз мальчишкой слышал в его исполнении танго «Стелла».
Всю войну отец прошагал с баяном за плечами. Вот что рассказывает он сам о рождении песни «Огонек»:
- «В районе Крюково мы строили мост через реку Днепр к Кременчугу. Ко мне подошел начпрод, лейтенант интендантской службы: «Товарищ Макаров, я знаю, вы играете на баяне. Не могли бы вы подобрать музыку к очень хорошим словам стихотворения «Огонек».
Это стихотворение было напечатано в газете нашего 2-го Украинского фронта. Я прочел его и понял, что по размеру и ритмике оно подходит к танго «Стелла». Мне пришлось только видоизменить два такта во второй части танго и отбросить припев...
Таким образом, появилась на свет всеми любимая песня «Огонек». Ее стали петь все, через некоторое время я услышал «Огонек» в исполнении фронтового ансамбля.».
Далее следовала магнитофонная запись довоенной «Стеллы», на которую и раньше многие ссылались, но приводили в лучшем случае две первые фразы мелодии. Ветеран-фронтовик напел ее всю, аккомпанируя себе на баяне. В ней без труда угадываются мелодические и ритмические контуры будущей знаменитой песни. Легко представить себе, как в дальнейшем, под воздействием совершенно естественного в условиях военного времени процесса фольклоризации, мелодия эта обрела свой окончательный вид, засверкала неожиданными гранями и красками, соприкоснувшись с чудесными стихами Исаковского.
Свидетельством широкого распространения «Огонька» на фронте и в тылу являются многочисленные «ответы» на него, как это было с «Катюшей», «Землянкой», «Синим платочком» и другими популярными песнями.
В одном из них паренек героически погибает и, умирая на поле боя, вспоминает далекую свою подругу и золотой огонек на заветном окошке. Герой другого варианта трудными военными дорогами доходит до Берлина, а когда «стихли залпы последние и легла тишина», возвращается с победой домой, к той, которая ждала и верила в его возвращение.
Ну а как же быть с многочисленными претендентами на авторство — В. П. Никитенко (Харьков), М. И. Никоненко (Москва), Л. В. Прокофьевой (Волгоград), Н. Ф. Шибаевым (Электросталь), Н. А. Капорским (Череповец) и другими — с их «первооткрывателями», публикующими в различных изданиях истории рождения этой песни одна другой занимательней и неправдоподобней? Сошлюсь на слова музыковеда, автора фундаментальной работы «О мелодике массовой песни» В. Зака, которого я познакомил со всеми собранными мною материалами об «Огоньке».
«Мне думается, — заключил наш разговор Владимир Ильич, — мы имеем тут дело с явлением, которое можно было бы охарактеризовать как множественность возникновения одной истины. Вполне возможно, что большинство из тех, кто выдвигает и приводит в своих письмах эти версии и доводы, не желает лукавить. Все искренне это говорят. Но если сложить это все вместе, то получится «какофония». Выходит ведь так, что авторы «Огонька» одновременно сочинили одну и ту же мелодию чуть ли не в ста различных местах. Весь курьез тут в том, что каждый из них имеет в виду именно ту мелодию «Огонька», которая звучит сейчас. Безусловно, такого быть не могло, да и не было. Песня имела какой-то один мелодический первоисточник, в котором каждый улучшал, видоизменял какую-то фразу, пока не довели ее до такой «кондиции», в какой она и получила распространение. Это, несомненно, народный вариант».
Само собой разумеется, что этой публикацией не исчерпывается поиск автора мелодического первоисточника «Огонька», и я очень рассчитываю на помощь и участие в нем читателей «Музыкальной жизни». Что же касается самой песни, то глубоко убежден: пусть музыка ее, как считалась, так и остается народной.
1. На позиции девушка Провожала бойца, Тёмной ночью простилася На ступеньках крыльца. И пока за туманами Видеть мог паренёк, На окошке на девичьем Всё горел огонёк.
2. Парня встретила дружная Фронтовая семья, Всюду были товарищи, Всюду были друзья, Но знакомую улицу Позабыть он не мог: "Где ж ты, девушка милая, Где ж ты, мой огонёк?"
3. И подруга далёкая Парню весточку шлёт, Что любовь её девичья Никогда не умрёт. Всё, что было загадано, Всё исполнится в срок,- Не погаснет без времени Золотой огонёк.
4. И становится радостно На душе у бойца От такого хорошего, От её письмеца. И врага ненавистного Крепче бьёт паренёк За советскую Родину, За родной огонёк.
"Наполе танки грохотали"
Песня "На поле танки грохотали" основана на старой шахтерской песни "Коногон" - она звучала в первой, довоенной серии фильма Леонида Лукова "Большая жизнь" о шахтерах Донбасса 1930-х гг. (1939 г., Киностудия им. А. Довженко, в ролях: Борис Андреев, Марк Бернес, Петр Алейников и др.).
Песню пел "отрицательный герой" Макар Лаготин (актер Л. Масоха). Фильм был лидером кинопроката предвоенного 1940 года. Из фильма мелодия шагнула в фольклор Великой Отечественной войны. Такая же судьба у другой песни, специально написанной для "Большой жизни" - "Спят курганы темные" (муз. Н. Богословского, сл. Б. Ласкина).
Вариантов очень много. Есть также аналогичная невоенная песня о машинисте - "Вот мчится поезд по уклону".
Погоны в Красной Армии были введены в январе 1943 г. - значит, этот вариант песни не мог появиться ранее 1943 года. Есть варианты, где погоны не упоминаются ("в военной форме, при пилотке...", "при петлицах" и т. п.). Поднимут на руки каркас - видимо, заимствовано из нетанкистского варианта (возможно, из авиационного), так как каркас танка на руки не поднять, да и нет у танка каркаса.
На поле танки грохотали, Солдаты шли в последний бой, А молодого командира Несли с пробитой головой.
Под танк ударила болванка, Прощай, гвардейский экипаж! Четыре трупа возле танка Дополнят утренний пейзаж...
Машина пламенем объята, Сейчас рванет боекомплект, А жить так хочется, ребята, Но выбираться сил уж нет...
Нас извлекут из под обломков, Поднимут на руки каркас, И залпы башенных орудий В последний путь проводят нас.
И полетят тут телеграммы Родных, знакомых известить, Что сын их больше не вернется И не приедет погостить.
В углу заплачет мать-старушка, Слезу рукой смахнет отец, И дорогая не узнает, Какой танкиста был конец.
И будет карточка пылиться На полке пожелтевших книг - В танкистской форме, при погонах И ей он больше не жених.
Песня родилась осенью 1942 года из боли от неожиданного падения Одессы, когда оборона нашего города считалась одним из немногих успешных моментов в целом трагичного 1941 года.
В августе-сентябре 1941 года благодаря работе фронтовых журналистов и работников информ - бюро, весь Советский Союз знал о том, что одесский гарнизон, состоящий из обескровленных дивизий приморской армии, ополченцев и отрядов моряков, не просто защищает город от пятикратно превосходящего противника, но и бьёт его, переходя в контрнаступление. Весь Советский Союз знал о том, что одесситам сотнями сдаются в плен деморализованные румыны, рассчитывавшие взять Одессу всего за три дня.
Мирный торговый город всего за несколько недель превратился в настоящую крепость, ощетинившуюся тремя рядами обороны и начавшую выпускать всё необходимое для себя оружие, в том числе танки и бронепоезда. Одесситы совершенно серьёзно готовились сражаться не только на подступах к городу, но и в самой Одессе.
Вот как описывал свои впечатления и ощущения от того времени Леонид Утёсов: «Мы гордились Ленинградом, гордились Москвой и оплакивали Одессу, сражённую в неравной борьбе. Поэт Владимир Дыховичный написал тогда песню «Мишка-одессит», композитор Михаил Воловац сочинил музыку, а я, взволнованный событиями, запел: «Широкие лиманы, зелёные каштаны…».
Широкие лиманы, зеленые каштаны, Качается шаланда на рейде голубом... В красавице Одессе мальчишка голоштанный С ребячьих лет считался заправским моряком. И если горькая обида Мальчишку станет донимать, Мальчишка не покажет вида, А коль покажет, скажет ему мать:
Припев: «Ты одессит, Мишка, а это значит, Что не страшны тебе ни горе, ни беда: Ведь ты моряк, Мишка, моряк не плачет И не теряет бодрость духа никогда».
Широкие лиманы, поникшие каштаны, Красавица Одесса под вражеским огнем... С горячим пулеметом, на вахте неустанно Молоденький парнишка в бушлатике морском. И эта ночь, как день вчерашний, Несется в крике и пальбе. Парнишке не бывает страшно, А станет страшно, скажет он себе: Припев.
Широкие лиманы, сгоревшие каштаны, И тихий скорбный шепот приспущенных знамен... В глубокой тишине, без труб, без барабанов, Одессу покидает последний батальон. Хотелось лечь, прикрыть бы телом Родные камни мостовой, Впервые плакать захотелось, Но комиссар обнял его рукой: Припев.
Широкие лиманы, цветущие каштаны Услышали вновь шелест развернутых знамен, Когда вошел обратно походкою чеканной В красавицу Одессу гвардейский батальон. И, уронив на землю розы, В знак возвращенья своего Наш Мишка не сдержал вдруг слезы, Но тут никто не молвил ничего.
Припев: Хоть одессит Мишка,- Аэто значит, Что не страшны ему ни горе, ни беда: Ведь ты моряк, Мишка, моряк не плачет, Но в этот раз поплакать, право, не беда!
27 июля 1941 года Симонов вернулся в Москву, пробыв не менее недели на Западном фронте — в Вязьме, под Ельней, близ горящего Дорогобужа. Он готовился к новой поездке на фронт — от редакции “Красной звезды”; на подготовку машины для этой поездки нужна была неделя. «За эти семь дней, — вспоминал он, — кроме фронтовых баллад для газеты, я вдруг за один присест написал “Жди меня”, “Майор привез мальчишку на лафете” и “Не сердитесь, к лучшему”. Я ночевал на даче у Льва Кассиля в Переделкине и утром остался там, никуда не поехал. Сидел на даче один и писал стихи. Кругом были высокие сосны, много земляники, зеленая трава. Был жаркий летний день. И тишина. На несколько часов даже захотелось забыть, что на свете есть война. Наверно, в тот день больше, чем в другие, я думал не столько о войне, сколько о своей собственной судьбе на ней. И вообще, война, когда писались эти стихи, уже предчувствовалась долгой. «..Жди, когда снега метут...» в тот жаркий июльский день было написано не для рифмы. Рифма, наверно, нашлась бы и другая...». Поздней осенью, уже в Северной армии, Симонов читал еще не напечатанное стихотворение «Жди меня» целому десятку людей сразу. Из воспоминаний поэта: «Наша “Красная звезда” помещалась тогда в том же самом здании, что и “Правда” и “Комсомолка”. После возвращения из Феодосии (Симонов вернулся в Москву с Южного фронта 9 января.) я встретился в редакционном коридоре с редактором “Правды”. И он повел меня к себе в кабинет попить чаю. Посетовав, что за последнее время в “Правде” маловато стихов, Поспелов спросил, нет ли у меня чего-нибудь подходящего. Я сначала ответил, что нет.
— А мне товарищи говорили, будто вы недавно тут что-то читали.
— Вообще-то есть, — сказал я. — Но это стихи не для газеты. И уж во всяком случае, не для “Правды”.
— А почему не для “Правды”? Может быть, как раз для “Правды”.
И я, немножко поколебавшись, прочел Поспелову не взятое в “Красную звезду” “Жди меня”. Когда я дочитал до конца, Поспелов вскочил с кресла, глубоко засунул руки в карманы синего ватника и забегал взад и вперед по своему холодному кабинету.
— А что? По-моему, хорошие стихи, — сказал он. — Давайте напечатаем в “Правде”. Почему бы нет? Только вот у вас там есть строчка “желтые дожди”... Ну-ка, повторите мне эту строчку.
Я повторил:
— «Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди...»
— Почему “желтые”? — спросил Поспелов.
Мне было трудно логически объяснить ему, почему “желтые”. Наверное, хотел выразить этим словом свою тоску. Поспелов еще немножко походил взад и вперед по кабинету и позвонил Ярославскому. Пришел седоусый Емельян Михайлович Ярославский в зябко накинутой на плечи шубе.
— Прочитайте, пожалуйста, стихи Емельяну Михайловичу, — сказал Поспелов.
Я еще раз прочел свое “Жди меня”, теперь уже им обоим.
Ярославский выслушал стихи и сказал:
— По-моему, хорошо.
— А вот как вам кажется, Емельян Михайлович, эти “желтые дожди”... Почему они желтые? - спросил Поспелов.
— А очень просто, — сказал Ярославский. — Разве вы не замечали, что дожди бывают разного цвета? Бывают и желтые, когда почвы желтые...
Он сам был живописцем-любителем и, наверное, поэтому нашел для моих желтых дождей еще один довод, более логический и убедивший Поспелова больше, чем мои собственные объяснения. Потом оба они попросили меня в третий раз прочесть стихи. Я прочел и оставил их Поспелову, сказавшему: “Будем печатать”. А через несколько дней, вернувшись из-под не взятого еще, вопреки ожиданиям, Можайска, увидел свое “Жди меня”, напечатанным на третьей полосе “Правды”.
Много лет прошло с тех пор. Много лет тому назад Лев Кассиль - первый слушатель, которому посчастливилось услышать это стихотворение сказал Симонову, что стихотворение это очень похоже на заклинание... И он был прав... Это действительно заклинание. И очень-очень сильное заклинание.
Стихотворение Константина Симонова, опубликованное в январе 1942 г. в газете «Правда», обращалось к одной женщине – Валентине Серовой. Эти стихи стали жизненно необходимы миллионам людей в самое тяжелое для них время.
Звезду советского кинематографа тридцатых-пятидесятых годов зрители обожали. Но в то время не существовало «глянцевых» журналов, способных удовлетворить интерес поклонников к личной жизни актрисы, поэтому вакуум неизбежно заполнялся множеством мифов и легенд. Актриса рано овдовела (ее первым мужем был Герой Советского Союза летчик Анатолий Серов) и вскоре связала свою судьбу с известным поэтом Константином Симоновым. Именно она вдохновила его на создание знаменитого стихотворения «Жди меня», которое стало всенародно любимым в годы Великой Отечественной войны.
В стихотворении воспевалась верность женщины ушедшему на фронт мужу. Но именно в это время прошел слух о бурном романе Серовой с маршалом Рокоссовским…
Говорили, что Сталин, любовно называвший Серову «дочкой», настаивал на поддержании государственной легенды любви Поэта и Актрисы. Но он смог понять и своего военачальника. Когда ему доложили о «факте морального разложения» и спросили: «Что будем делать с Рокоссовским?», - вождь ответил: «Что будем делать? Завидовать ему будем!» Валентина Серова – женщина вне времени. Та «великая» эпоха воспевала совсем других женщин – деятельных, несгибаемых, противостоящих жизненным невзгодам, суровым лишениям и трудностям, без конца преодолевающих тернии на пути к социалистическим звездам. А Серова не противостояла и не преодолевала – просто жила и любила. И ее любили. Любили отчаянно, самозабвенно, любили так, как многие женщины только мечтают быть любимыми.
Это стихотворение завоевало сердца читателей. Солдаты вырезали его из газет, переписывали, сидя в окопах, заучивали наизусть и посылали в письмах женам и невестам. Его находили в нагрудных карманах раненых и убитых…
Жди меня, и я вернусь. Только очень жди, Жди, когда наводят грусть Желтые дожди, Жди, когда снега метут, Жди, когда жара, Жди, когда других не ждут, Позабыв вчера. Жди, когда из дальних мест Писем не придет, Жди, когда уж надоест Всем, кто вместе ждет.
Жди меня, и я вернусь, Не желай добра Всем, кто знает наизусть, Что забыть пора. Пусть поверят сын и мать В то, что нет меня, Пусть друзья устанут ждать, Сядут у огня, Выпьют горькое вино На помин души... Жди. И с ними заодно Выпить не спеши.
Жди меня, и я вернусь, Всем смертям назло. Кто не ждал меня, тот пусть Скажет: - Повезло. Не понять, не ждавшим им, Как среди огня Ожиданием своим Ты спасла меня. Как я выжил, будем знать Только мы с тобой,- Просто ты умела ждать, Как никто другой.
Много на земле стихотворений хороших и разных. Но «Жди меня» Симонова стоит особняком, поскольку затрагивает самые нежные струны человеческой души. Это произведение о любви, хотя это слово ни разу там не упоминается, но каждый, открывающий его для себя вновь и вновь, это понимает. И, как всякое великое искусство, оно делает человека лучше, чище и нравственно богаче.
Это стихотворение нашло отклик в душе каждого человека нашей страны. Поэтому зауральские женщины написали свой ответ на стихотворение К.Симонова «Жди меня». Это стихотворение получило название «Жду тебя» и доброй весточкой полетело обратно на фронт.
Жду тебя, хороший мой.
Очень крепко жду.
Жду уральскою зимой,
Жду весной в цвету
Жду тебя, и дни бегут,
Гаснут вечера.
И со мною вместе ждут
Все, кто ждал вчера.
Ждут по-прежнему друзья,
Всей душой любя.
Что ни делала бы я, Это для тебя.
Для тебя припасено
Все давным-давно,
И початое вино
Выпьем мы вдвоем.
Снятся мне твои черты,
Где же ты теперь?
Жданный мой, когда же ты
Постучишься в дверь.
Верно, ты придешь опять,
Ласковый, родной.
Милый, я умею ждать,
Как никто другой.
Авторы этого стихотворения сумели ярко показать, что есть в России женщины, которые любят, ждут, надеются и верят в скорую встречу с любимым человеком.
1. Враги сожгли родную хату Сгубили всю его семью Куда ж теперь идти солдату Кому нести печаль свою Пошел солдат в глубоком горе На перекресток двух дорог Нашел солдат в широком поле Травой заросший бугорок
2. Стоит солдат и словно комья Застряли в горле у него Сказал солдат Встречай Прасковья Героя мужа своего Готовь для гостя угощенье Накрой в избе широкий стол Свой день свой праздник возвращенья К тебе я праздновать пришел
3. Никто солдату не ответил Никто его не повстречал И только теплый летний вечер Траву могильную качал Вздохнул солдат ремень поправил Раскрыл мешок походный свой Бутылку горькую поставил На серый камень гробовой
4. Не осуждай меня Прасковья Что я пришел к тебе такой Хотел я выпить за здоровье А должен пить за упокой Сойдутся вновь друзья подружки Но не сойтись вовеки нам И пил солдат из медной кружки Вино с печалью пополам
5. Он пил солдат слуга народа И с болью в сердце говорил Я шел к тебе четыре года Я три державы покорил Хмелел солдат слеза катилась Слеза несбывшихся надежд И на груди его светилась Медаль за город Будапешт Медаль за город Будапешт
У этой песни не простая судьба. Написанная вскоре после окончания войны, она, прозвучав всего один раз по радио, затем не исполнялась около… пятнадцати лет.
…Как-то композитор Матвей Блантер встретил Александра Твардовского. - Идите к Мише (так любовно называли поэты Михаила Васильевича Исаковского, хотя многие из них были моложе его). Он написал замечательные стихи для песни.
Героя Социалистического Труда, народного артиста СССР М.И. Блантера и Героя Социалистического Труда М.В. Исаковского связывала долголетняя творческая дружба, они написали вместе немало хороших песен. Но на этот раз Исаковский стал всячески отнекиваться, говорил, что стихи не песенные, слишком длинные, чересчур подробны и т.д. Однако Блантер настаивал.
- Дайте мне посмотреть эти стихи. Исаковский был несказанно поражен, когда через некоторое время узнал, что Блантер сочинил музыку.
Но, как мы уже сказали, песня долгие годы не звучала ни в эфире, ни на концертной эстраде. В чем же дело?
Вот что рассказывал об этом М. Исаковский:
«Редакторы – литературные и музыкальные – не имели оснований обвинить меня в чем-либо. Но многие из них были почему-то убеждены, что Победа исключает трагические песни, будто война не принесла народу ужасного горя. Это был какой-то психоз, наваждение. В общем-то неплохие люди, они, не сговариваясь, шарахнулись от песни. Был один даже – прослушал, заплакал, вытер слезы и сказал: «Нет, мы не можем». Что же не можем? Не плакать? Оказывается, пропустить песню на радио “не можем”».
Так продолжалось до 1960 года. Для участия в представлении Московского Мюзик-холла «Когда зажигаются огни» был приглашен популярный артист кино и исполнитель советских песен Марк Бернес. Многочисленные зрители, заполнившие Зеленый театр ЦПКиО им. М. Горького, где состоялась премьера представления, всем ходом эстрадного спектакля были настроены на веселое, развлекательное зрелище. Под стать этому зрелищу были и песни. Но вот на сцену вышел Бернес. Он подошел к микрофону и запел:
Враги сожгли родную хату, Сгубили всю его семью. Куда ж теперь идти солдату, Кому нести печаль свою?..
Поначалу в зале возникло недоумение, но потом установилась абсолютная тишина. А когда певец закончил, раздался гром аплодисментов. Успех превзошел все ожидания!
С этого дня началась, по существу, жизнь этой замечательной песни. «Прасковья» (как иногда ее называют) получила широкое признание, особенно у бывших фронтовиков. Многие из них восприняли ее как рассказ о своей нелегкой судьбе. Вот несколько отрывков из их писем, которые получал певец:
«Сегодня я слушал по радио не впервые в Вашем исполнении песню, которая для меня – моя биография. Да, я так приехал! “Я три державы покорил!”. Вот на столе лежат медали и ордена. И среди них – медаль за город Будапешт. И наградой мне будет, если Вы пришлете мне текст песни, которая кончается словами: “И на груди его светилась медаль за город Будапешт”».
«Услышал я в Вашем исполнении песню, как возвратился солдат с фронта, а у него никаких близких не оказалось, - так было и у меня. Мне так же пришлось со слезами на глазах выпить чарку вина в яме разбитой землянки, где погибла в бомбежку моя мама».
«Напишите мне, пожалуйста, слова песни. Я Вас век помнить буду и поминать добрым словом. Начинается она так: “спалили хату на деревне…” В общем, пришел солдат, а дома всех уничтожи-ли. Я уже, дорогой товарищ, не молод, но песню твою забыть не могу».
А вот что написал Марку Бернесу Михаил Васильевич Исаковский: «Я уже давно собирался написать Вам, но, как видите, собрался только сейчас.
Дело в том, что еще в дни, когда у нас отмечалось двадцатилетие Победы над фашистской Гер-манией, я слышал в Вашем исполнении песню Матвея Блантера, написанную на мои слова, - “Враги сожгли родную хату“.
Исполняли Вы великолепно – с большим талантом, с большим вкусом, с глубоким проникновением в саму суть произведения. Вы просто потрясли миллионы телезрителей, заставили их пережить все то, о чем говорится в спетой Вами песне…
И мне хотелось бы выразить Вам самую искреннюю свою благодарность за отличное исполнение песни, за понимание ее, за очень правильную трактовку содержания, за то, что Вы донесли смысл песни до каждого слушателя…»
Этот рассказ о песне хочется закончить словами Александра Твардовского: «Удивительно послевоенное стихотворение Исаковского, ставшее широко известной песней “Враги сожгли родную хату”, сочетанием в нем традиционно-песенных, даже стилизованных приемов с остросовременным трагическим содержанием. С какой немногословной и опять-таки негромогласной силой передана здесь в образе горького солдатского горя великая мера страданий и жертв народа-победителя в его правой войне против вражеского нашествия.
И каким знаком исторического времени и невиданных подвигов народа – освободителя народов от фашистского ига – отмечена эта бесконечная тризна на могиле жены:
Он пил – солдат, слуга народа, И с болью в сердце говорил: «Я шел к тебе четыре года, Я три державы покорил…»
Хмелел солдат, слеза катилась, Слеза несбывшихся надежд, И на груди его светилась Медаль за город Будапешт».
Приведём фрагмент из статьи Евгения Евтушенко о М. Исаковском из его (Е.Евтушенко) антологии:
«И, наконец, в сорок пятом году Исаковский написал свое самое пронзительное стихотворение «Враги сожгли родную хату…», воплотившее всё то, что чувствовали десятки, а может, и сотни тысяч солдат – освободителей Европы, да вот не освободителей самих себя. Стоило всего лишь один раз прозвучать по радио этой песне под названием «Прасковья», как она была со скандалом запрещена для дальнейшего исполнения, хотя люди писали на радио тысячи писем с просьбой ее повторить. Однако «вино с печалью пополам» пришлось не по вкусу обессердечившимся от усердия цековским и пуровским проповедникам оптимизма. Запрет длился полтора десятилетия, пока в 1960 году Марк Бернес не отважился исполнить «Прасковью» во Дворце спорта в Лужниках. Прежде чем запеть, он глуховатым голосом прочел, как прозу, вступление: «Враги сожгли родную хату. Сгубили всю его семью». Четырнадцатитысячный зал встал после этих двух строк и стоя дослушал песню до конца. Ее запрещали еще не раз, ссылаясь на якобы возмущенное мнение ветеранов. Но в 1965 году герой Сталинграда маршал В.И. Чуйков попросил Бернеса ее исполнить на «Голубом огоньке», прикрыв песню своим прославленным именем.
Песня не сделалась массовой, да и не могла ею стать, но в драгоценном исполнении Бернеса, которого критики ядовито называли «безголосым шептуном», стала народным лирическим реквиемом.
есня - сказ о Мамаевом кургане
Дремлет Мамаев курган, 
нсамбль, как высшая форма монументального искусства, позволил авторскому коллективу наиболее полно передать размах массового героизма, раскрыть смысл и значение Сталинградской битвы многопланово и разносторонне, воплотив конкретные художественные образы в различных видах скульптуры, в ее синтезе с архитектурой и природой. 
з цельных кусков камня. 
...Начиная примерно с 1945 года и до сих пор, - писал по этому поводу Михаил Васильевич Исаковский в апреле 1968 года, - очень многие люди пытаются доказать, что песню (музыку) написали они, то есть, вернее, каждый пытается доказать, что это его музыка. Одним словом, авторов музыки «Огонька» было великое множество. Союз композиторов создал специальную комиссию, чтобы выяснить, кто же автор «Огонька». Было рассмотрено множество материалов, проверена каждая нота, каждая музыкальная «закорючка». В конце концов комиссия установила, что ни один из претендентов не мог написать музыку «Огонька», что стихи «Огонька», напечатанные в «Правде», поются на мотив польской песенки «Стелла»...
песне «Стелла» банальные, в общем-то, слова. Мелодия из припева заимствована (по принципу коллажа) из польского танго «Юж нигди» («Уж никогда») известного композитора Ежи Петербургского, автора «Донны Клары», «Утомленного солнца», «Синего платочка» и других популярных в довоенные годы песен.
это значит,