К. А. Свасьян феноменологическое познание пропедевтика и критика

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15

* * *

Между тем спектакль еще в разгаре, и сказанное, поэтому, уместно разве что в порядке шепота. Меня, быть может, одернут (уже одергивают) коллеги, внемлющие очередному шедевру блистательного лицедея. Что это? – Вы бы поменьше отвлекались, чтобы не докучать вопросами. Это – новые направления в науках о духе, исключительно интересные и многообещающие. – И что за это направления? – Вот это – "понимающая психология", а это – "понимающая социология". – Но помилуйте, а разве есть и "непонимающие"? – Вам надо было внимательно следить за действием. Возьмите этот списочек литературы и справьтесь в книгах. – Да, да, спасибо. Но скажите только: "понимающая психология", не значит ли это, что психология должна быть понимающей? И если да, то отчего в предложенном вами списочке отсутствует одно славное имя? – Ах, здесь действительно пропущены... nomina sunt gloriosa! – Да нет же, речь не о них. – ?! – Я имею в виду всего лишь Палладина Мамамуши (припомните), он же: достопочтенный и вполне парадигмальный полукавалер де Журден.

* * *

Последнее недоумение вслух: как же случилось, что, идя на "Фауста", попали на "Ревизора"? Или это все-таки Фауст, решивший отсрочить свое нисхождение к "Матерям" эффектной клоунадой в окружении "мачех"?

* * *

Вопрос об интуитивном мышлении упирается не в списки соответствующей литературы, а в опыт. Нужно ли говорить, что под опытом разумеется здесь не понятие об опыте, а сам опыт. Все злоключения мысли, в конечном счете, исчислимы путем единого алгоритма, и этот алгоритм: подмена мысли термином. Но термин облицовывает не мысль, а привычку в форме мысли; поразмыслим над такой привычной дистинкцией, как рационализм и эмпиризм, чтобы уловить суть вопроса. Считается (кем? почему? на каком основании?), что мысль рациональна, а чувства эмпиричны; опыт, поскольку он относится к сфере эмпирики, оказывается, поэтому, просто и только чувственным опытом; что касается мысли, она приравнивается к понятию и определяется областью надопытного и внеопытного. Последствия описанного "пасьянса" ужасны; именно здесь санкционируется запрет на интуитивную мысль. Приговор как приговор; но что мешает нам, если мы занимаемся философией не потому, что случайно ей научились, а в воплощенном пафосе заповеди "Vitam impendere vero", что же мешает нам обжаловать этот запрет и подать кассацию? Способ очень прост и, как великое множество простых вещей, предан забвению: философский тезис существует не в себе и для себя, а для нашего сознания (если понимать под "нашим" сознанием не "трансцендентального" истукана, запрограммированного пустыми тавтологиями); но вот же: не имея ничего против и ничего за, можно же испробовать смысл любого "философски значимого" утверждения путем конкретизации его и индивидуализации в личном сознании. Предположив, что речь идет как раз о "понимающей" философии... Итоги эксперимента изостряются в парадокс: "общезначимая истина" философии никак не подтверждается личным переживанием, больше того: противоречит переживанию и аннулирует его. Подумайте о чем-нибудь и попытайтесь осознать процесс мысли по шаблону означенной выше дистинкции. Вы убедитесь, что так называемая "мысль" есть не что иное, как автоматическая реакция некой философской привычки на заданный материал. Реальность переживания самого материала оказывается просто внеположной мыслительному акту, который извне привносит в материал понятийную форму. Предположим: я мыслю падающий камень. Общезначимая схема мысли такова: есть падающий камень, данный мне в чувственном восприятии, и есть соответствующая категория рассудка, примысливающая к восприятию падающего камня закон тяготения, который априорно задан моей мысли и логически "предшествует" падающему камню, так что, строго и "философски" говоря, я мыслю падающий камень не потому, что камень падает, но камень падает оттого, что я мыслю падающий камень. В обобщенном плане: я мыслю так не потому, что это – так, а это – так, потому что я мыслю, что это – так. В итоге, мир оказывается в полной зависимости от устройства моей мысли (при полном небрежении мною вопроса: кто собственно устроил ее так); это значит, что все свершающееся в мире – с точки зрения научной познаваемости его – свершается только "так"; все, что свершается не "так", а, скажем, "сяк" – иллюзия, химера и поэтическая вольность (ибо, заметим в скобках, в отличие от научной мысли, устроенной "так", поэтическая мысль, буде таковая имеется, устроена "сяк"). Позволительно ли еще раз вспомнить об интуиции: какова ее роль? Скажем: ее роль – неисповедима. Она – оборотень, проникающий из "сяк" в "так", и прихотью ее наш научно значимый мир оказывается не просто "таким", а вполне "таким-сяким". Мысль работает прилежно и сообразно режиму; миг "интуиции" – миг некой "черной дыры", в которую она проваливается как в память, чтобы на секунду опомниться от номенклатурного беспамятства и вспомнить, что она – не часовой механизм, а, скорее уж, сам часовщик... Падающий камень продолжает падать, но падает он уже не оттого, что я мыслю его "так", а сама моя мысль преодолевает собственное устройство и оказывается имманентной факту падения камня, так что, мысля факт, я мыслю саму мысль, индуктивно данную мне в факте как идея и закон его, получающий во мне понятийное самовыражение.

Но я забежал вперед. Самоочевидность сказанного требует предварительного переустройства мысли. Что значит "интуитивная" мысль? Принципиально говоря: она есть непредвзятая мысль, мысль, равная себе и протекающая не в русле привычных терминов, а сообразно собственной природе. Попробуем осознать ее опытно, отбросив в сторону все априорные суждения. Привычка вынуждает нас мыслить мысль не саму по себе, а окруженную только сферою чувственных восприятий, без которых она, как полагают, пуста и бессодержательна. Парадокс ситуации достаточно коварен: с одной стороны, мысли приписывается прямо царственная функция законодательницы; с другой стороны, она оказывается начисто лишенной самостоятельности и автономности; без поддерживающих ее костылей чувственности она – ничто, так как весь смысл ее исчерпывается ориентацией и опорой на чувственные восприятия. Если теперь мы представим себе на минуту, что указанный ход рассуждений не имеет под собой никаких реальных оснований и попытаемся определить значимость мысли, исходя из эмпирики переживания самого процесса мышления в нас, мы должны будем непредвзято встать перед следующим вопросом. По какому праву мысли отказывается в том, в чем не отказывается чувственному восприятию: иметь собственный объект восприятия? Глаз воспринимает цвет, ухо – тон; цвет и тон суть объекты чувственного восприятия; что если и мысль есть sui generis восприятие, доступное особому индуктивному способу рассмотрения? Скажут: глаз видит цвет, ухо слышит тон; что же мыслит мысль? Можно ответить прямо: идею. Скажут: цвет и тон суть реальности; не глаз и ухо создают их, но глаз и ухо их воспринимают; идея же – продукт мысли и, стало быть, нереальна. Можно ответить: она нереальна, если сводить реальность к чувственно воспринимаемым объектам; между тем, на каком основании мы, до процесса мышления, устанавливаем дистинкцию между реальным и нереальным? Откуда, собственно, знаем мы, чтО реально и чтО нереально, если предваряем саму мысль "знанием" о нереальности ее объекта? Ситуация подлежит жесткому аналитическому дознанию. Я вижу цвет и говорю себе: он – реальный объект моего восприятия. Идею я не вижу и заключаю, поэтому, о ее нереальности. Никакого мышления здесь нет; суждения мои покоятся на элементарнейшей привычке, восходящей к двум, по меньшей мере, предпосылкам: предвзятому употреблению слов и отождествлению мысли с некритически усвоенным термином. Опыт мысли начинается не со слов, а с праксиса наблюдения за самой мыслью. Если я временно заключу в скобки все "знания" о процессе мышления и рискну сосредоточиться на факте самого процесса, я должен буду оторвать мысль от всех наклеенных на нее экслибрисов априоризма и рассматривать ее как своего рода восприятие, отличающееся от чувственного восприятия своим сверхчувственным характером. Мы, несомненно, добились в философии большого прогресса, но одно утратили мы по сравнению с прежней философией (не только античной, но и средневековой): овладев "эргоном" мышления, мы потеряли связь с его "энергейей", и оттого сведено оно у нас лишь к правилам соединения понятий (априоризм). Опыт мысли есть переживание мысли, погружение сознания в допредикативную, дорефлективную, допонятийную жизнь мысли, где она оказывается органом восприятия, поначалу не менее реальным и внятным, чем глаз и ухо, а постепенно и более реальным и внятным, чем глаз и ухо, так как сама возможность чувственного восприятия проистекает из возможности мыслительного восприятия идей. Здесь падают все претензии субъективного идеализма, и доступ познания к объекту выглядит уже не логическим ребусом эмпиристов и рационалистов, а просто самоочевидностью.

Но это и есть интуитивная мысль. Отождествляя ее с понятием, мы невольно помещаем ее в голове и тщетно бьемся над теоретико-познавательной белибердой субъект-объектного отношения. Понятие (дискурсивный срез мысли) может вполне находиться "в" голове; но мысль, не делящаяся на голову без остатка, пребывает своим остатком в самой вещи, составляя ее сущность и смысл. Траектория дискурсивной мысли – из головы к вещи – не познание, а тупик (буквально: апория) познания; любая вещь равна в этой линии безукоризненно бредовой черепахе логического фокусника-элеата. Траектория интуитивной мысли – из вещи к голове – игольное ушко, выводящее познание в многомерные ландшафты "духовной науки". Мысль здесь не понятие, а сущность самой вещи, отражающаяся в понятии и через понятие причащающаяся к осмысленности и понятности. Сводя мысль только к понятию, мы отчуждаем ее от мира и безуспешно силимся вновь соединить ее с миром; агностицизм есть прямой вывод из всякой мысли, толкуемой чисто дискурсивно. Но мысль – генезис ее и допонятийная жизнь – изначально едина с миром; задача познания – извлечь ее из мира и отразить в дискурсии; в этом смысле единственной нормой познания оказывается правило мыслить сообразно действительности. Такова – in optima forma – характеристика интуитивной мысли. Важно понять: здесь нет никакого наития, никакого "везения", никакой мистики; есть строгость, трезвость, ясность и... сознательный контакт с силами собственного мышления. Сказанное не выходит за рамки просто здравого смысла: мыслить сообразно действительности (т.е. соображать), значит мыслить, исходя из действительности. Интуиция в мысли – не случайная вспышка, а первородство самой мысли; мышление, во-первых, есть опознание собственной объективности, данной в чувственно-вещном тропе, и оно, во-вторых, есть причащение вещи к собственному смыслу через самовыражение сущности вещи в понятийной форме.

Все это – шепотом и в сторону: в надежде, что затянувшееся действие спектакля могло бы еще кому-то оказаться в тягость. В общем же приходится "делать вид", чтобы с тебя не потребовали вдруг "доказательств". Доказательство – не шутка, и там, где последней инстанцией мысли пребывает доказательство, интуиции остается самой взять на себя спасительную роль шутки и разыгрывать перед респектабельной дискурсией нелегкую мистерию "Иванушки-дурачка".

Ссылки и примечания

Глава 1

В. Russell. A History of Western Philosophy. New York, 1945. pp. 576, 718, 53.
И. Кант, Сочинения в шести томах. т. 4, ч. 1, М., 1965, с. 201.
Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов, М., 1979, с. 336.
Е. Husserl. Formale und transcendentale Logik. Halle, 1929, S. 12.
Ср. E. Cassirer. Idee und Gestalt. 2. Aufl., Berlin, 1924, S. 115-117.
Ср. Густав Шпет. Философия Джоберти. "Мысль и слово", 1, М., 1917, с. 350.
Подробнее об этом см. К. А Свасьян. Философия символических форм Э. Кассирера (в печати).
А.Ф. Лосев. Музыка как предмет логики. М., 1927, с. 12-33
Там же, с. 119-120.
А.Ф. Лосев. Философия имени. М., 1927, с. 134-135.
И. Кант. Сочинения в шести томах, т. 3. М., 1964, с. 124.
Ф. де Ларошфуко. Мемуары. Максимы. Л., 1971, с. 158.
Л. Белый. Символизм. М., 1910, с. 141.
И.В. Гёте. Избранные философские произведения. М., 1964, с. 56.

Глава 2

С.G. Yung. Memories, Dreams, Reflections. New York, 1965, p. 247-248.
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, с. 563.
"Платоновская идея, – пишет А Ф. Лосев, – это танец, доведенный до своего понятийного предела". А.Ф.Лосев. История античной эстетики. Высокая классика. М., 1974, с. 276.
Признание Алкивиада о Сократе. См. Платон. Соч. в трех томах, т. 2. M., 1970, с. 148.
Е. Cassirer. Symbol, Myth and Culture Essays and Lectures 1935-1945. Yale Univ. Press, 1979, p. 60.
E. Husserl. Die Krisis der europäischen Wissenschaften und die Transcendentale Phänomenologie. "Husserliana", Bd. 6. Haag, 1954, S. 8.
Э. Гуссерль. Философия, как строгая наука. "Логос", кн. 1. М., 1911, с. 55.
Е. Husserl. Die Krisis der europäischen Wissenschaften..., S. 315.
Ibid., S. 1.
Ibid., S. 4-5.
См. в этой связи интересную работу П. Шпета "Проблема причинности у Юма и Канта. Ответил ли Кант на сочинения Юма?". Киев, 1907.
П. Флоренский. Из богословского наследия. "Богословские труды", XVII, с. 124.
Термин Э. Кассирера. См. Е. Cassirer. Philosophie der symbolischen Formen, Bd. 1. Die Sprache, Berlin, 1923, S. 31.
Как часто забывают об этом, судя об "Аналитиках" Аристотеля в отрыве от его "Топики"!
И.В. Гёте. Избранные философские произведения, с. 285-286.
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, с. 7.
Тонкий анализ логического аспекта этой мистерии осуществил в свое время Г. Коген. См. H. Cohen. Logik der reinen Erkenntnis. Berlin, 1902.
Лейттема судьбы в Восьмой Дуннской Элегии Рильке.
Ср. острейшие антропологические идеации Макса Шелера: "По сравнению с животным, всегда говорящий "Да" действительности – даже там, где оно испытывает отвращение и обращается в бегство, – человек есть "мастер отказа" (der "Neinsagenkönner"), "аскет жизни", вечный протестант в отношении всякой голой действительности". Max Scheler. Die Stellung des Menschen im Kosmos. Bern, 1975, S. 55.
Cp. M. Merleau-Ponty. Eloge de la philosophie et autres essais. Paris, 1971, p. 162.
Ср. интересное описание признаков мифического сознания у Э. Кассирера. Е. Cassirer. Philosophie der symbolischen Formen. Bd. 2, Das mythische Denken. Berlin, 1925, S. 39-78.
В. Виндельбанд. История древней философии. СПб., 1908, с. 44.
См. О. Spengler. Der Untergang des Abendlandes. Bd. 1. Munchen, 1924, S. 168.
Е. Husserl. Die Krisis der europäischen Wissenschaften..., S. 7.
Ibid., S. 339.
Е. Husserl. Ideen zu einer reinen Phänomenologie und phänomenologischen Philosophie, I. Halle, 1913, S. 6.
Е. Husserl. Die Krisis der europäischen Wissenschaflen..., S. 46.
Rudolf Stelner. Der menschliche und der kosmische Gedanke. Dornach, 1961, S. 10-11.
H. Vaininger. Philosophie des "Als ob". Berlin, 1922. Мы уже имели возможность однажды обсуждать этот курьез. См. К.А. Свасьян, Проблема символа в современной философии. Ереван, 1980, с. 25-26.
Correspondance inedite de l'abbe Ferdinand Galiani. Paris, 1818. t. 2, p. 212-213.

Глава 3

Е. Husserl. Erfahrung und Urteil. Untersuchungen zur Genealogie der Logik. Prag, 1936, S. 31.
Е. Husserl. Cartesianische Meditationen. Eine Einleitung in die phänomenologle. Hamburg, 1977, S. 47.
E. Husserl. Die Krisis der europäischen Wissenschaften..., S. 267.
M. Merleau-Ponty. Eloge de la philosophie, p. 243.
E. Husserl. Erfahrung und Urteil. S. 28.
Paul Valery. Oeuvres completes. t. 1, Paris, 1957, pp. 1203-1204. См. на эту тему: К.А. Свасьян. Голоса безмолвия. Ереван, 1984, с. 94-126
M. Heidegger, Vortrage und Aufsatze. Pfullingen, 1954, S. 168. Cp. аналогичные мотивы в одном из писем Рильке: "Еще для наших дедов был "дом", был "колодец", знакомая им башня, да просто их собственное платье, их пальто; все это было бесконечно большим, бесконечно более близким, почти каждая вещь была сосудом, из которого они черпали нечто человеческое и в который складывали нечто человеческое про запас. И вот из Америки к нам вторгаются пустые равнодушные вещи, вещи-призраки, суррогаты жизни... Дом, в американском понимании, американское яблоко или тамошняя виноградная лоза не имеют ничего общего с домом, плодом, виноградом, которые впитали в себя надежды и думы наших предков... Одухотворенные, вошедшие в нашу жизнь, соучаствующие нам вещи сходят на нет и уже ничем не могут быть заменены. Мы, может быть, последние, кто еще знали такие вещи". Р.-М. Рильке. Ворпсведе. Огюст Роден. Письма. Стихи. М., 1971, с. 306.
E. Husserl. Erfahrung und Urteil. S. 44.
Е. Husserl, Die Krisis der europäischen Wissenschaften..., S. 152.
Paul Valery, Oeuvres completes. t. 1, p. 721.
Е. Husserl. Logische Untersuchungen. Bd. 2, T.2. Elemente einer phänomenologischen Aufklärung der Erkenntnis. Halle, 1901, S. 634.
Э. Гуссерль. Философия, как строгая наука, с. 29.
Е. Husserl. Ideen..., III. Die phänomenologle und die Fundamente der Wissenschaften. "Husserliana", Bd. 5. Haag, 1971, S. 80.
E. Husserl. Cartesianische Meditationen. S. 74-75.
H. Bergson. Ecrits et paroles, t. 2. Parts, 1959, p. 303.
I. Benrubi. Souvenirs sur Henri Bergson. Neuchatel, 1942, p. 79.
A. Diemer. Edmund Husserl. Mesenheim a. G., 1956. S. 86.
E. Husserl. Formale und transcendentale Logik. S. 265.
E. Husserl. Zur Phänomenologie des inneren Zeitbewusstiseins. "Husserliana", Bd. 10. Haag, 1966. S. 4.
Ibid., S. 333. Cp. R. Sokolowsky. Husserlian Meditations. How Words present Things. Evanston, 1974. pp. 138-169.
Ibid., S. 182.
Е. Husserl. Analysen zur passiven Synthesis. "Husserliana", Bd. 11. Haag, 1966. S. 326.
E. Husserl. Ideen..., III, S. 117. Ср. остроумное замечание французского философа Алена: "Не лес, в котором я прогуливаюсь во сне, находится в моем теле, а мое тело в лесу". Alain. Elements de la philosophie. Paris, 1969, p. 61.
Е. Husserl. Ideen..., I, S. 184.
Ibid., S. 42. Мы не ошиблись бы, предположив, что дальнейшее радикальное осмысление, поверх всех неосознанных "запретов" самого Гуссерля, оказало бы немалую услугу специалистам в области мифологии.
Э. Гуссерль. Философия, как строгая наука, с. 14.
Р.-М. Рильке. Ворпсведе. Огюст Роден. Письма. Стихи, с. 305-307.
E. Husserl. Cartesianische Meditationen, S. 91.
E. Husserl. Ideen..., II, S. 81.
Ср. изложение этого же отрывка в контексте сравнительного анализа Гуссерля и Фихте в прекрасной книге П. П. Гайденко. "Философии Фихте и современность". М., 1979, с. 146-152.
Е. Husserl. Cartesianische Meditationen, S. 91-155.
Е. Husserl. Ideen..., I, S. 206.
M. Merleau-Ponty. Eloge de la philosophie, p. 104.
Е. Husserl. Formale und transcendentale Logik, S. 216.
J.N. Mohanty. Phenomenology and Onlology. "Phaenomenologica", 37. Haag, 1970, p. 145.
E. Husserl. Cartesianische Meditationen, S. 86.
F.W.J. Schelling. Philosophie der Mythologie. Sämtliche Werke, 2-te Abt., Bd. 1. Stuttgart, 1856. S. 207 ff.
E. Husserl. Ideen..., I, S. 206.
Е. Husserl. Erfahrung und Urteil, S. 12
E. Husserl. Die Idee der Phänomenologie, "Husserliana", Bd. 2. Haag, 1958, S. 60.
Ibid., S. 62
Э. Гуссерль. Логические исследования, ч. 1. Пролегомены к чистой логике. СПб., 1909, с. 124.
Е. Husserl. Formale und transcendentale Logik, S. 144.
E. Husserl. Erste Philosophie, T. 2. Theorie der phänomenologische Reduktion. "Husserliana", Bd. 8. Haag, 1959, S. 32.
Е. Husserl. Ideen..., III, S. 152.
E. Husserl. Formale und transcendentale Logik, S. 2.
Ibid., S. 3.
E. Husserl. Ideen..., III. §7.
E. Husserl. phänomenologische Psychologie, "Husserliana", Bd. 9. Haag, 1962. S. 188.
E. Husserl. Briefe an Roman Ingarden. Haag. 1968. S. 73-74.
E. Husserl, Ideen..., I, S. 56-57. Глубокий анализ редукции и феноменологического метода вообще дан Н.В. Мотрошиловой в статье "Специфика феноменологического метода". См. "Критика феноменологического направления современной буржуазной философии", Рига, 1981. Мне хотелось бы также с особым удовольствием отметить недавно вышедшую книгу В. У. Бабушкина "Феноменологическая философия науки (Критический анализ)". М., 1985. Эта книга, думаю я, обладает всеми преимуществами настольной книги; я познакомился с ней уже по написании своей работы, получив от чтения не только удовольствие, но и пользу.
E. Husserl, Phanoraenologische Psychologie, S. 194.
Е. Husserl, Phenomenology. In: "Encyclopaedia Britannica", 14ed., London—New York, v. 17, p. 700.
Е. Husserl. Formale und transcendentale Logik, S. 209-210.
E. Husserl. Ideen..., II, S. 297 ff.
E. Husserl. Cartesianische Meditationen, S. 37.
E. Husserl. phänomenologische Psychologie, S. 74.
Ibidem.
E. Husserl. Die Krisis der europäischen Wissenschaften, S. 269.
E. Husserl. Phänomenologische Psychologie, S. 253.
Е. Husserl, Formale und Transcendentale Logik, S. 248.
Е. Husserl. Cartesianische Meditationen, S. 7.
Ibid., S. 157.
E. Husserl. Erste Philosophie, T. 2. S. 19.
E. Husserl. Die Krisis der europäischen Wissenschaften..., S. 348.
Ibid., S. 188.
E. Husserl. Briefe an Roman Ingarden, S. 79.
Неудовлетворительность этого определения особенно бросается в глаза, если сравнить его с приведенными в 1-й главе дистинкциями А. Ф. Лосева между эйдосом и логосом.
Пример взят нами из книги: R. Sokolowsky. Husserlian Meditations. How Words present Things, pp. 76-77.
"Феноменология, – настаивает Гусрерль, – не есть "литература", по которой можно прогуливаться глазами. Она – как и всякая серьезная наука – требует работы, плодом которой оказывается методически вышколенный глаз и сила собственного суждения". E. Husserl. Ersle Philosophie, T. I, Kritische Ideengeschichte. "Husserliana", Bd. 7. Haag, 1956, S. 238.
См. К.А. Свасьян. Философское мировоззрение Гёте. Ереван, 1983.
Гуссерль в приложении к "Критической истории идей" упоминает Гёте в связи с его полемикой против Ньютона. Оценка ситуации выглядит непостижимой. Гёте вменяется в вину общий грех послекантовского немецкого идеализма: отсутствие трансцендентального внимания к теоретико-познавательной проблематике. E. Husserl. Ersle Philosophie, T. I. Kritische Ideengeschichte, S. 407. Поразительно, что Гуссерль проглядел чистую эйдетическую феноменологию как раз там, где она была развита Гёте с наибольшей силой: в "Учении о цвете". Остается предполагать, что подобная оценка оказалась следствием крайне нефеноменологического прочтения Гете; если бы Гуссерль применил здесь собственный метод редукции, идеации и свободной вариации в фантазии, он расширил бы свое восприятие до горизонта Гёте и обнаружил бы в нем кристальное наличие этого же метода.
Цитирую по изданию, объединившему две книги: Rudolf Steiner. Grundlinien einer Erkenntnistheorie der Goetheschen Weltanschauung. – Wahrheit und Wissenschaft. Stuttgart, 1961.
Отсюда можно уже заключить, насколько это эпохе радикальнее Гуссерлевского, которое хочет начать познание с чистой субъективности, нарушая тем самым собственное же требование дonpeдикативности опыта
У Гуссерля – мы знаем – прямо противоположная картина: он начинает с сознания и пытается "заключить в скобки" только объективность, желая получить только субъективность, тогда как логика редукции требовала, чтобы в скобки была заключена и субъективность, ибо что же такое "субъективность", как не познавательная предпосылка в теория познания, притязающей на беспредпосылочность?

Blog

К. А. Свасьян феноменологическое познание пропедевтика и критика

* * *

* * *

* * *