Geum.ru

Каневский Александр Денисович Впереди разведка шла Сайт Военная литература

Вид материалаЛитература

Содержание


Если враг не сдается
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   16

Если враг не сдается



В последние декабрьские дни мы стали свидетелями того, как фашисты варварски разрушили Буду, историческую часть венгерской столицы. Чтобы остановить наступление наших войск, они подрывали стены противостоящих домов, образуя завалы на улицах, заживо погребая в бункерах горожан, укрывшихся там от обстрелов и бомбежек.

Желая избежать излишнего кровопролития и разрушений, советское командование решило обратиться к окруженному врагу с предложением о капитуляции. На передовой линии фронта заговорили мощные громковещательные станции, сообщавшие на немецком и венгерском языках о том, что в расположение осажденного гарнизона будут направлены парламентеры. Указывались время и маршрут их следования.

Шесть пунктов ультиматума содержали в себе на редкость приемлемые для врага условия: всем, прекратившим сопротивление,– от солдата до генерала гарантировались жизнь и безопасность, питание и медицинская помощь, немцам после войны – возвращение в Германию или в любую другую страну по личному желанию военнослужащих, а сдавшимся венграм после регистрации и допроса роспуск по домам; всему личному составу сдавшихся частей сохранялись военная форма, знаки различия, ордена, личная собственность и ценности, а старшему офицерскому составу, кроме того, и холодное оружие.

По всему кольцу воцарилась тишина – словно в предгрозье. В сторону Вечеша в легковушке с белым флагом выехал парламентер капитан Миклош Штейнмец, с ним – лейтенант Кузнецов и младший сержант Филоненко. А по дороге, идущей из Буды на Эрд, с такой же миссией ехал капитан Остапенко, инструктор политотдела 316 й стрелковой дивизии, бывший горловский шахтер. Сопровождали его старший лейтенант Орлов и старшина Горбатюк.

Мы видели, как легковушка остановилась у нейтральной зоны, как парламентеры подняли белый флаг. Томительно тянулось время. Наконец, посланцы стали приближаться к нашим окопам. Над ними все так же развевался белый флаг. Все облегченно вздохнули. И вдруг тишину расколол минометный и пулеметный огонь. Капитан Остапенко сразу упал как подкошенный, Орлов и Горбатюк по счастливой случайности остались живы.

Мы были потрясены этой внезапно разыгравшейся трагедией, не верили своим глазам.

Такой же акт чудовищного злодеяния был совершен на левом берегу Дуная, в юго восточной части Пешта. Немцы застрелили капитана Штейнмеца и младшего сержанта Филоненко. Спасти удалось только тяжелораненого лейтенанта Кузнецова.

На следующий день Совинформбюро оповестило весь мир об этом мерзком преступлении. Теперь лишь одно чувство владело всеми нами: раздавить злобную и трусливую фашистскую гадину!

...Почему же гвардейцев корпуса было решено перебросить в новый район боевых действий? Для этого имелись веские причины. Гитлеровское командование предпринимало самые отчаянные попытки, чтобы освободить будапештскую группировку и потеснить наши войска за Дунай. Для этого привлекались два танковых корпуса, один из которых – 4 й танковый, прибывший из Восточной Пруссии,– сосредоточился в Комарно. В него входили отборные дивизии СС «Мертвая голова» и «Викинг». Сюда также спешно направлялись другие части, в том числе 96 я пехотная дивизия из Голландии.

Первоначально мы получили задачу перейти к обороне в районе Даг, Кирва, Унь, чтобы не допустить противника к Будапешту. Но в силу тяжелой обстановки, сложившейся около Надьшапа, где сражались танкисты и пехотинцы генералов Говоруненко и Соколовского, командарм 46 приказал корпусу закрепиться на линии Дорог, Шаришап, высота 225.

Пришлось окапываться. Гвардейцы, привыкшие к стремительным рейдам, теперь долбили твердую мерзлую землю, кое где даже рвали толовыми шашками. Рыли траншеи, капониры для танков, оборудовали арт позиции...

Периодически в вылинявшем, сером небе гудели немецкие транспортники, подбрасывавшие окруженцам боеприпасы, продовольствие, медикаменты. Отчетливо были видны красные парашюты с кассетами и мешками, которые медленно плыли к земле. Часто наблюдалась и такая картина: ползет трехмоторная каракатица со всякой начинкой, лавирует среди зенитных разрывов – и вдруг камнем падает вниз, волоча за собой шлейф дыма. Тогда с нашей стороны раздавались крики «ура!», летели вверх шапки...

Штаб бригады разместился на окраине деревушки Даг. В небольшом домике было душно и накурено – хоть топор вешай. Полковник Сафиуллин в накинутой на плечи большущей шубе, облокотись на карту, курил, стряхивая пепел в консервную банку. Тут же находились начштаба подполковник Бобров, начальник оперативного отдела майор Аплачко, зампотех майор Тацкий, начальник артиллерии полковник Бенюк, начальник разведки майор Козлов, начальник связи майор Лазаренко, помощник начальника штаба по учету личного состава капитан Беловол, командиры артиллерийских и минометных дивизионов.

Комбриг кратко изложил обстановку (а она, прямо скажем, была тревожной), поставил на полях карты несколько вопросительных знаков, обвел их красным карандашом.

– С такими гостями не шутят,– почесал затылок Нуртдин Сафиуллович.– Сам Гилле решил пожаловать...

– Это не тот ли Гилле, которого прозвали черным генералом? – поинтересовался командир 1 го батальона майор Кузнецов.

– Он, Андрей Андреевич, собственной персоной. Генерал лейтенант войск СС Герберт Отто Гилле. Год назад командовал эсэсовской дивизией «Викинг», попал в корсунь шевченковскую западню. Тогда ему удалось улизнуть из котла, бросив своих головорезов на произвол судьбы. Теперь надеется прорвать кольцо под Будапештом. Этот будет лезть напролом!..

Где же противник сосредоточит свои войска для прорыва? Это был вопрос вопросов. Авиация снабжала нас довольно противоречивыми данными, многие разведгруппы не могли захватить «языков», порой и вовсе не возвращались. А если возвращались, то вместо сведений приносили раненых и убитых. Немцы проявили большую изобретательность: чтобы запутать нашу разведку, организовали сложную серию переброски живой силы и техники. Передвижение войск близ фронта совершалось, как правило, ночью.

Мы были готовы к любым неожиданностям, но уж никак не могли представить, что однажды по тылам корпуса станут прогуливаться немецкие танки... Не с неба же они свалились!

Генерал Свиридов, оценив опасность, сразу же связался с комбригом, а тот в свою очередь приказал майору Козлову немедленно произвести разведку маршрута, по которому части бригады совершали выход в район Шаришапа и высоты 225.

Танки я нашел. Управляли ими... наши ремонтники из мастерской. Оказалось, что, восстановив машины, брошенные немцами на поле боя, они решили испытать их на ходу, а случайно подвернувшийся телефонист, увидев колонну, тут же связался с КП корпуса, сообщил генералу Свиридову. Естественно, возникла легкая паника. Хорошо, что разведчики внесли ясность в ситуацию. Потом уж от души обложили того телефониста крепкими словами...

...Новый год встретили в сырых блиндажах и запорошенных траншеях. Низкое, хмурое небо висело над венгерской землей. Снег валил мокрыми хлопьями, дул пронизывающий ветер.

Обстановка на внешнем обводе окружения Будапешта усложнилась. В ночь на 2 января гитлеровцы предприняли свой первый деблокирующий удар из района Комарно. За полчаса до атаки фашистские офицера зачитали солдатам, экипажам танков и самоходок приказ Гитлера. Он гласил: «В Будапеште окружены четыре немецкие дивизии. Вас будут поддерживать мощная артиллерия и авиация. Нужно сделать все, чтобы освободить своих товарищей. Я сам буду руководить операцией». Войскам было отдано распоряжение: пленных не брать, советских солдат и офицеров расстреливать на месте.

Гитлеровцы затеяли дело с размахом. Они решили любой ценой пробиться на восток к Дунаю, потом повернуть на север, двигаясь вдоль реки, соединиться с окруженными войсками, зажатыми в Буде.

...Чуть прояснилось. Опушенные инеем деревья и кустарники стыли в молчаливом оцепенении. В легкой дымке у подножия высоты 225 растворялся горняцкий поселок Шаришап.

Из за снежных брустверов мотострелки озабоченно смотрели в ту сторону, откуда мог появиться противник. Притаились у пушек артиллеристы, танкисты деловито сновали у машин, заканчивая последние приготовления к бою. Замаскировались хорошо, потому что над позициями часто прогуливалась «рама» – двухфюзеляжный «фокке вульф».

Наша разведгруппа ожидала прибытия майора Козлова. Бронемашину приготовили еще с утра, сменили два протектора. Командир автотранспортного отделения старший сержант Швырев по горлышко заправил «скауткар» горючим. Петр Орлов подмарафетил его в соответствии с зимним фоном. Тщательно почистили оружие, набили диски, подточили кинжалы, проверили гранаты. Кое какие неполадки устранил оружейный мастер сержант Иван Максимов.

Все при нас – маскировочные костюмы, боеприпасы по норме, бинокли, карты бланковки, компасы, паёк...

Начальник разведки, как всегда, прибыл на своем помятом «виллисе» в сопровождении двух автоматчиков. Сразу бросилось в глаза, что Борису Михайловичу нездоровится: голос сиплый, на лице горячечный румянец. Кутаясь в овчинный куцый кожушок, он отвел меня в сторону, под уцелевшую стену какой то хибарки. Вытянул из планшетки карту.

– Предстоит тебе, Саша, моцион основательный.

А на карте – черт ногу сломит, рябит от всяких значков.

– Общую обстановку ты знаешь. Теперь нужно детально уточнить, куда фриц попрет основными силами. Пройди по этому маршруту и пропади, как иголка в стогу. Наблюдение и только наблюдение. Связь с тобой будет держать Дребезгов. Докладывай по обстановке. Кого с собой берешь?

Я назвал Алешина, Ситникова, Аверьянова, Иващенко, Ермолаева, Орлова...

На задание отправились к исходу дня.

Местность чуть холмистая, видимость прескверная. Часто останавливались, настороженно ловили звуки, петляли от укрытия к укрытию перекатами. Как сказал Ермолаев, плели кружева. Грунт был вполне сносный, но некоторые участки оказались топкими, несмотря на то, что морозец крепко прихватил землю.

Место нашли самое удобное для наблюдения – на вытянутой огурцом поляне стог сена. В нем и спрятали свой броневик. Стали ждать утра.

С рассветом все внимание обратили к грейдерной дороге. Вывод простой: немец будет спешить, поэтому по целине не пойдет, ему главное – выиграть время, навалиться на противника, ударить бронированным кулаком в грудь обороняющимся, смять, соединиться с теми тремя дивизиями, которые начнут встречное наступление на Будапешт. Ведь сам фюрер установил срок освобождения войск в котле – 3 января.

...Гул становился с каждой минутой все сильнее и сильнее. Казалось, поток камней стремительно катится по железному, кованному руслу.

Первыми выскочили мотоциклисты, за ними двигались танки и самоходки. Принялись их считать: восемь танков... Две роты. Затем еще тридцать...

А колонна все не кончалась. В хвосте «тигров» и «пантер» около десятка бронетранспортеров. На некоторых отчетливо виднелись рамные реактивные установки.

Петр Алешин заглянул через мое плечо, рассматривая, как я составляю текст кодограммы, глубоко вздохнул.

– Наколют орехов эти «викинги», товарищ лейтенант, ох, наколют. Во какую тьму танков гонит Гилле.

– И Гилле окажется в могиле, – скаламбурил, чиркнув ладонью по подбородку, Петр Орлов.– Как никак немец далеко уже не тот, гонор пораструсил. Однако, гад, пыжится, шапку в охапку брать не собирается.

Связь с бригадой была превосходной, казалось, рядом слышу голос радиста Геннадия Дребезгова. Странно, но от этого стало как то спокойней на душе...

Колонна оборвалась, но ненадолго – рев бронированного потока, чуть ослабевший, снова начал нарастать.

Теперь шли машины, битком набитые пехотой. Я определил, что немцев в кузовах не менее двух батальонов. Глядя на эту железную, клепанную, грохочущую силу, остро начал сознавать истинные размеры опасности, угрожавшей бригаде.

Задачу мы выполнили, теперь можно пробираться к своим. И тут на нас, как картофель из драного мешка, посыпались беды. Сначала вышла из строя радиостанция. Затем угодили в трясину, и в броневике «полетела» полуось. Хорошо, что под рукой было сено, броневик тщательно замаскировали. Потом угодили под обстрел своей же артиллерии, еще раз увидев, что остается после огневого налета гвардейских минометов – «катюш». Заканчивались последние сухари...

Так прошли сутки, вторые, третьи...

А со стороны Шаришапа доносился ослабленный расстоянием грохот сражения: земля подрагивала от гулких разрывов бомб и снарядов, над черными зубцами деревьев порхали в разные стороны трассы всевозможных расцветок. Я невольно поежился, представив, что сейчас происходит там, где немцы сталью и огнем таранили нашу оборону.

Потом стало как то тише. От Шаришапа по два, по три потянулись в тыл немецкие танки. Некоторых буксировали на тросах. Навстречу танкам ехал конный разъезд, по всей видимости – венгерский. Кавалеристы сгрудились у обочины, о чем то переговорили с экипажем остановившейся машины и рысью направились к Шаришапу. За ними потянулась длинная вереница всадников. И все это – в какой то сотне метров от нас.

Вид у наездников был далеко не гусарский, да и лошади выглядели под стать своим хозяевам. Боялись мы одного: потянутся с голодухи к копнам сена, где спрятали броневик, и тогда дело примет совсем другой оборот. Но кавалеристы, не задерживаясь, прошли мимо.

Бронемашину пришлось бросить. Под покровом ночи двинулись к бригаде.

Только теперь я хорошо рассмотрел своих разведчиков. Усталые, перемазанные, обросшие... Шутка ли – десять суток мотались по вражьим тылам!

Первыми нас встретили автоматчики из батальона Кузнецова. И вот блиндаж комбата. Андрей Андреевич радостно меня потискал, пожал руки всем разведчикам. Кроме майора в блиндаже находились его заместитель старший лейтенант Безверхий, замполит капитан Монстаков, начальник штаба старший лейтенант Асикаев. Кузнецов сразу же связался со штабом бригады, доложил о возвращении разведчиков. Через минут двадцать в блиндаж не вошел – ворвался майор Козлов. Он сгреб меня в охапку, и я ощутил на щеке влагу. Как бы спохватившись, Борис Михайлович отвернулся, затем снял шапку, опустился на ящик с патронами. Набрал полную грудь воздуха, облегченно вздохнул:

– Ну, как в старину говорили, слава богу! Возвратились... А тут по вашим душам уже поминки поспешили заказать. Мол, разведгруппа Каневского, выполняя важное задание командования, к установленному сроку не возвратилась... И откуда что берется?

Вечером мы были в кругу своей ротной семьи. После длительного вояжа ребята приводили себя в божеский вид: прилаживали к гимнастеркам свежие подворотнички, скоблили заросшие физиономии, мылись, меняли белье, чистили сапоги.

Я смотрел на моих как бы помолодевших боевых товарищей, свершивших трудное и опасное дело, о котором они сейчас говорили как о чем то обычном, будничном, и в душе поднималась большая к ним любовь. Ничего другого не желал бы в жизни – только довести их до конца войны, сохранить.

Петр Алешин подмигнул повару: мол, подбрось добавки. Расправляясь с пельменями, жмурился от удовольствия. Потом уже, словно оправдываясь, говорил:

– Признаюсь, никогда так не уставал, как в этом поиске. Возвращались – думал, не дойду. Тело ломит, ноги не слушаются. Не несут, окаянные, – и все! А потом вспомнил: когда уходили, наш гвардии повар Леонов сказал: «Не задерживайтесь, ребята, а то пельмени остынут». И тут силы утроились, думаю: хоть по пластунски, а доползу до кухни! Ради такого удовольствия по минам побежишь...

Леонов от такой похвалы только усы покручивал.

Молча помянули всех, для кого промерзшие окопы стали могилой. А потери бригада понесла немалые.

Майор Козлов рассказывал о том, как «викинги» и «мертвоголовые» молотили со всех концов бригаду, и я явственно представил эту жуткую картину.

Именно на нашей бригаде сфокусировалось острие атаки. Первая попытка пробить брешь в ее боевых порядках не принесла гитлеровцам успеха. Подтянув за ночь резервы, враг снова рванулся вперед, охватывая Шаришап железными клешнями. Отдельным группам автоматчиков удалось просочиться в северную часть поселка, пристрелять улицы. Чтобы ночью можно было вести более менее прицельный огонь, гитлеровцы поджигали дома, стога соломы и кукурузы. Пожары не переставали бушевать над поселком – он буквально тонул в дыму.

Каждое утро начиналось с новой атаки. Эсэсовцы лезли с диким остервенением. У них это называлось «рюкзихтслос», то есть действовать напролом, без оглядки. Нахлеставшись «для храбрости» шнапса, они сбивались в толпы, улюлюкали, свистали. Снаряды и мины рвали и кромсали эту массу, но она, словно желе, снова стекалась в одно целое. Как ни прочна была наша оборона, но и она не выдержала таранного удара. И здесь пришлось хлебнуть лиха не только мотострелкам, но и артиллеристам, минометчикам, танкистам...

В то зимнее раннее утро 7 января над землею стелился туман, белая изморозь покрыла деревья и кустарники, фосфорной пыльцой искрилась на зачерствевших комьях выброшенной земли, орудиях, снарядных ящиках, телогрейках... Артиллеристы батареи лейтенанта Михаила Сурошникова подготавливали снаряды, раскладывали по «сортам»: бронебойные, осколочно фугасные, шрапнель.

Гитлеровцев ждать долго не пришлось. Спустя несколько минут после ураганного артналета на позицию батареи попер бронированный табун – танки, бронетранспортеры, до двух батальонов мотопехоты. Сурошников, обсыпанный землей от разорвавшегося поблизости снаряда, отплевываясь, выжидал. Триста метров, двести, сто пятьдесят...

– Нахально прут, сволочи! – повернулся он к парторгу батареи старшему сержанту Кобычеву. Затем взмахнул рукой:

– Огонь!

Команду подхватили командиры орудий. Выстрел – и головной танк задымил.

– Горит, товарищ лейтенант! – крикнул наводчик рядовой Сорин.

– Горит, как и положено фашисту,– спокойно уточнил комбат.

Второго «тигра» стреножил наводчик рядовой Тюрин: снаряд пробил гусеницу и сорвал ее с катков.

– Чистая работа! – похвалил Сурошников бойца.

Гитлеровцы обрушили на батарею шквал снарядов мин, сплели вокруг нее паутину пулеметных трасс. Куча мерзлой земли вперемешку со снегом поднялась над позицией, а когда эта туча осела, на батарею вновь двинулась четверка танков.

Артиллеристы, сбросившие ватники, напоминали кочегаров у раскаленных топок. Прикипев к прицелам, точно посылали снаряд за снарядом.

Зачадил еще один «тигр», второй развернулся, чтобы спрятаться в лощине, но получил снаряд в борт. Прошло только пять минут, а на поле уже полыхало шесть танков.

Снова атака.

– Ребята, ни шагу назад! – крикнул своим батарейцам Сурошников. Голос его встряхнул бойцов, как если бы они увидели с десяток пушек за своей спиной, пришедших на помощь.

Еще один танк крякнул, закачал хоботом. Из его нутра повалил черно бурый дым. Бронетранспортеры стали поворачивать вспять, автоматчики рассыпались по лощинам. Эсэсовцы отошли, но огонь не прекратили. Рядом с Сурошниковым разорвался снаряд, изувечив орудие. Ни одного человека из расчета не осталось на ногах – лишь убитые и раненые среди пустых гильз...

Сурошников бросился к другой пушке, где упал наводчик, но и сам получил тяжелое ранение...

Семь атак отбито! Шесть фашистских танков и два бронетранспортера, исковерканных и опаленных, словно ураганом разбросало вокруг сурошниковских пушек на сером, изжеванном траками поле.

Золотая Звезда Героя Советского Союза стала достойной наградой храброму и умелому командиру батареи Михаилу Матвеевичу Сурошникову.

В период, когда наша пехота окапывалась, выскочил бронетранспортер, обстрелял сначала ее, а затем открыл огонь из крупнокалиберного пулемета по артиллеристам старшего лейтенанта Георгия Урнышева. В этой ситуации не растерялся младший лейтенант Михаил Белый – приказал сержанту Ивану Дедовцу через ствол навести орудие на бронетранспортер. Тот загорелся с первого выстрела. Водитель и офицер были убиты. При них оказалась полевая сумка с топографической картой.

Неоценимую помощь бригаде в отражении атак оказали корпусные артиллеристы полковника Самохина, «катюши» майора Волынцева. На высоте оказались и минометчики лейтенанта Федора Литвиненко, с которым не раз сводила нас фронтовая судьба.

Гитлеровцы большими силами сжали фланги бригады, и мотострелки вынуждены были отойти назад. Рота Литвиненко держалась дотемна, а ночью также заняла более выгодное место и окопалась. Немцы снова потеснили мотострелков. Атаки повторялись одна за другой, стволы минометов накалились от непрерывной стрельбы. Казалось, силы у людей на пределе возможного. И тогда ротный Литвиненко приказал поставить минометы и пулеметы на прямую наводку, а сам с группой смельчаков, вооруженных гранатами, бросился навстречу танкам. Для многих этот бой стал последним...

Короткий отдых – и мы снова отправляемся на задание. Стояли исключительно темные ночи, поэтому в группу я взял самых опытных разведчиков – Ситникова, Багаева, Алешина. Предстояло «расшифровать» перегруппировку войск противника. Такие данные в штаб уже поступали, но их следовало перепроверить.

Темень – плотная, густая – казалась плюшевой. Шли на ощупь, как слепые.

Тут фонарь поставят под глаз, и не узнаешь, с какой стороны,– нащупывая скользкую стенку каменного забора, процедил Алешин.

– Прелестная ночь! – восторгался Ситников. – Как по заказу. Только для сердечных свиданий.

Долго кружили закоулками. Стояла тишина, лишь время от времени мрак прорезался осветительными ракетами. И тут у меня мелькнула мысль: что если захватить ракетчика? Ведь он сам помогает нам отыскать его в этой чертовой тьме.

– Ну и голова у тебя, командир! – Алешин довольно потирал руки.– Недаром говорят: все оригинальное – просто.

Я не обращал внимания на его восторги, понимал – это лишь эмоции, а иллюминаторщика нужно не только найти, но и взять, избежав всякого шума...

Ракетчика мы обнаружили на какой то каменной каланче, откуда то и дело с шипением взлетали ракеты.

Алешин юркнул в узкую дверь. Ребята приготовили оружие, но все обошлось. Через несколько минут Алешин вытащил немца. Засмеялся:

– Он так увлекся своим занятием, что даже рта не успел открыть. Пришлось помочь засунуть в рот «конфету».

Во рту пленного торчал кляп.

Обратно вернулись необычным путем – подземными угольными штольнями, по которым нас провел венгр шахтер.

После непродолжительной паузы фашисты взялись за нас вновь. Сперва налетели «хейнкели», затем подключилась артиллерия. Сразу же последовал ответ: из за спины размеренно, словно отсчитывая минуты, ухнули гаубицы, полковые минометы. Танковый строй немцев заметно поредел, но противник с утроенной яростью продолжал атаковать наши позиции. Роте пехоты при поддержке пяти «тигров» удалось вклиниться в оборону мотострелкового батальона на левом фланге, выйти к перекрестку дорог Шаришап – Даг.

Мне приказали сопровождать начальника политотдела подполковника Герасименко в Даг, на командный пункт бригады, где располагалась и разведрота. По пути мы обнаружили отлично замаскированную 76 миллиметровую пушку. Она стояла вблизи перекрестка – целая, исправная, рядом лежали снаряды, а расчета и в помине не было. Тут уж не до разбирательств, по какой причине брошено орудие и где его хозяева.

Между тем из за лощины неторопливо выехали бронетранспортеры. Угловатые, черные силуэты, кресты, как на гробах. Один немного развернулся и пошел прямехонько на нас.

– Стрелять умеешь, Александр? – спросил Герасименко.

– Приходилось.

– Становись к панораме, а я буду командовать.

С нами был Семен Ситников. Он схватил снаряд и вогнал в казенник. Помогал и шофер начальника политотдела.

Вырвавшийся вперед бронетранспортер медленно наплывал на сетку прицела. Я выждал несколько секунд, выстрелил. Промах...

– Возьми чуть левее, – внес поправку Герасименко.

Я нажал на спуск, и второй снаряд продырявил бэтээру шкуру. Экипаж бросился в заснеженный виноградник. Ситников схватил автомат, послал несколько очередей вдогонку. Потом затолкнул в казенник очередной снаряд, сказав:

– Нур фюр дойче!*


* Только для немцев! (нем.)


Два остальных броневика дальше не пошли. Построчив из пулеметов, свернули за бугор...

– Да тебя, Александр, нужно переводить в артиллерию. Ты же бог войны! – тряс мою руку Герасименко.

– Предпочитаю быть чертом в разведке,– пошутил я и, хотя куревом не баловался, задымил предложенным «Казбеком».

А ты что, немецкий знаешь? – обратился начальник политотдела к Ситникову.

Так точно, товарищ подполковник, в объеме, необходимом для общения с «языками»...

Враг через Шаришап так и не прошел, был остановлен в лобовых атаках. Не ошибусь, если скажу: бои за этот шахтерский поселок и высоту 225 были самыми кровопролитными из всех боев на территории Венгрии, наиболее драматичными. Значительно поредели здесь ряды бригадных частей и подразделений, мы потеряли много техники, практически остались без боеприпасов и горючего.

На госпитальные койки попали многие бойцы разведроты. От тяжелого ранения в живот скончался ординарец лейтенанта Позднякова рядовой Владимир Лазарев. Похоронили его в Будакеси.

В начале февраля бригада передала оборонительные позиции стрелковой дивизии генерала Рубанюка, сосредоточилась в районе Торбадь, затем была переброшена к Жамбеку. Такие перемещения диктовались сложившейся обстановкой. Командование будапештской группировкой так и не дождалось вожделенной помощи извне. А она была так близка! Четырнадцать километров, отделявшие танки дивизии «Мертвая голова» от южной окраины Буды, стали для эсэсовского танкового корпуса неодолимыми.

В районе Жамбека мы оказались как бы между молотом и наковальней. С одной стороны еще напирали эсэсовцы, а с другой – от Будапешта – готовились вырваться из «котла» окруженцы. Чтобы не вызывать подозрение у русских какими то действиями, им было приказано технику не взрывать, а демонтировать. Солдаты отвинчивали детали и тут же их разбивали под выкрики офицеров: «Шнель, шнель!»

Недобрые предчувствия охватывали теперь солдат фюрера, и кто знает, возможно, не один из них вспомнил убитых советских парламентеров... Поздно! Теперь уже мало кто тешил себя надеждой уйти на запад.

«Горячий» прием мы подготовили немцам в Жамбеке. Разорвав оборону около Будакеси, пьяная толпа в добрую тысячу человек ночью ринулась к городу. Мы впустили «гостей», предварительно перекрыв все выходы. Захватив несколько улиц, гитлеровцы уже предвкушали успех. И тогда я приказал одновременно включить фары всех бронетранспортеров, «повесить» ракеты.

Все было сделано отлично: ослепив противника ярким светом, разведчики открыли внезапный огонь.

Такое зрелище надолго запоминается!

Гитлеровцы метались, как ошалелые, по площади, пытаясь найти хоть какую нибудь лазейку в этом «мешке», но везде их встречал разящий свинец. Напрасно кричали гитлеровские офицеры «форвертс!», а венгерские – «ро, ро, мадьяро!..»*.


* Вперед, вперед, мадьяры! {венгерск.)


На холмах Буды звучали последние выстрелы. Столица Венгрии очищалась от врага. Попытался выбраться из окружения и сам командующий группировкой Пфеффер Вильденбрух со своим штабом. Генерал решил уйти из Будапешта весьма прозаическим путем – через канализационную трубу. Но, выбравшись на поверхность, «свободой» наслаждался недолго – попал в руки разведчиков старшего лейтенанта Скрипкина. Бывший теперь уже командующий шел под конвоем, а впереди него с белым флагом, сделанным из простыни, чинно шагал адъютант – чванливый пруссак майор Ульрих фон Дамерау. Кстати сказать, путешествие по канализационной трубе оставило на Пфеффер Вильденбрухе такие «следы», что, прежде чем беседовать с ним, генерала отправили на помывку в солдатскую баню.

13 февраля 1945 года Будапешт пал. Наряду с другими отличившимися соединениями Родина высоко отметила заслуги корпуса, на боевом гвардейском стяге которого засиял орден Красного Знамени. Корпус получил второе почетное наименование – «Будапештский».

Немногим тогда пришлось побывать в освобожденной венгерской столице, однако нам, разведчикам, это удалось. Прежде мы видели ее очертания только издали, когда в ноябрьские дни подошли к самым стенам города. В декабре ворвались на окраину с запада, но и тогда в вихре уличных боев не разглядели лицо Будапешта.

И вот теперь...

Первые дома, первые улицы. Развалины, развалины, развалины... Черные от копоти, белые от извести. Взгляд напрасно скользит по сторонам, пытаясь отыскать хоть одно уцелевшее здание. В разбитых окнах гуляют сквозняки, шевелят цветными обоями. Снег, перемешанный с хлопьями сажи, садится на сорванные картины, разбитые зеркала, клочья ковров, кадки с цветами... Жалкие остатки разоренного человеческого уюта!

И всюду трупы. Убитые немцы и салашисты лежат в развалинах, в воронках от бомб, прямо на тротуарах, свисают с окон, крыш и даже маячат на деревьях, где их настигла пуля или куда забросила взрывная волна.

В разных позах застыли «тигры», «пантеры», «фердинанды», пушки, минометы...

На крышах, на остриях соборов – огромные красные полотнища парашютов, с помощью которых гитлеровские летчики сбрасывали осажденным боеприпасы и продовольствие.

А дальше, на одной из площадей Ремхплац, мы увидели... аэродром. Когда кольцо окружения сжалось до предела, гитлеровцы стали производить здесь посадку своих самолетов. Аэродром смерти! Невесело, наверное, было сюда приземляться, а взлетать и подавно. Кругом разбитые самолеты – один ударился в крышу дома, другой зацепил деревья, третий носом угодил в окно верхнего этажа, да там и застрял...

Очень много пленных. В голове пестрой колонны, подняв воротники шинелей, ссутулившись, засунув руки поглубже в карманы, бредут офицеры. Осунувшиеся, небритые лица выражают злость, напряженную настороженность, безразличие. За офицерами вразнобой топают солдаты – в пилотках с отогнутыми бортами, в гражданском платье, кто то обмотал пол лица мешковиной, замотал шею полотенцем... Салашисты шествуют в своей черной униформе.

На улицах появились первые будапештцы. Они опасливо обходят кучи убитых, с гадливостью смотрят на пленных, качают головами.

Наш переводчик Алексей беседует с каким то старикашкой в грязном, изжеванном пальто. Собеседник постоянно щурится, словно впервые после длительного заточения увидел дневной свет.

– Что он рассказывает? – поинтересовался я у Алексея.

– Учитель гимназии. Говорит об иронии судьбы. Мол, Венгрия в течение девятисот с лишним лет боролась против Габсбургов, а потом присоединилась к этому полоумному Гитлеру. Вот и покарал бог за этот

союз...

– Что ж, урок весьма предметный. Разбитый, обугленный красавец Будапешт стал чем то вроде символического памятника «германо венгерской дружбе».

На одном из перекрестков я встретил майора Козлова.

– Вот, Борис Михайлович, мы и в Будапеште. Взяли все таки...

– Событие памятное. Но к нему можешь добавить еще одно – личное. Тебе присвоено звание гвардии старшего лейтенанта...

Не менее радостным событием для меня стали долгожданные письма от Любы. Вначале не мог понять, почему на конверте стоит штемпель полевой почты. Оказывается, Люба через райком комсомола и военкомат была направлена работать, а вернее, служить на 2 й Белорусский фронт. Ее 5 е военное эксплуатационное управление находилось в польском городе Быдгощ. Вспоминая встречу в Волновахе, я никак не мог представить Любу в шинели, ушанке и кирзовых сапогах...

...После изнурительных боев нас вывели в резерв. Расположились мы в районе Биаторбадь. Пауза оказалась кратковременной.

Севернее Будапешта, если двигаться против течения, Дунай круто поворачивает влево, образуя как бы громадную излучину. Здесь расположены крупные города Эстергом, Комаром, а на западном крае поворота – Дьер. На подступах к этой водной дуге противник держал жесткую оборону, одновременно накапливая силы, чтобы пробить брешь в наших позициях и соединился со своими войсками. Нам предстояло пересечь Эстергомскую дугу по хорде ударом на северо запад, окружить и уничтожить гитлеровцев, скопившихся в речной излучине.

Во второй половине марта корпус перешел в наступление, прорвал оборону в лесистых горах Вертеш, взял направление по маршруту Орослань, Дад, Коч к городу Тата.

Пробиваться с каждым шагом было все труднее. Подули теплые ветры, снег стал таять, вода затопила низины, переполнила речушки и каналы. Проселочные дороги стали непроезжими. Изношенное покрытие многих шоссе не выдерживало тяжести танков и самоходок, боевые машины буксовали, увязали в набухшей, перенасыщенной влагой земле.

Разведчикам работы хватало по горло. Вместе с саперами мы искали проходы в минных полях, взрывали завалы, в населенных пунктах обшаривали чердаки, подозрительные углы и задворки, стога соломы и кукурузы.

Для танков враг номер один – фаустники. Затаятся в какой либо щели, как тараканы, и ждут. Фаустпатрон оружие довольно примитивное – жестяная труба диаметром пять шесть сантиметров, на нее насажена граната, формой напоминающая графин. Подпустит фауст ник танк или самоходку метров на тридцать – и бац этим «графином»! Прескверная штука...

Первой в город Тата ворвалась «тридцатьчетверка» старшего лейтенанта Федора Тимошенко. Приоткрыв тяжелый люк танка, он вытер смуглое от загара и копоти лицо, жадно глотнул влажный весенний воздух, посмотрел вокруг. Неплохо поработали его ребята! По сторонам валялись шесть искореженных орудий и три самоходки.

И снова вперед. А через несколько часов старший лейтенант Тимошенко погиб... Похоронили его в маленьком скверике на площади Таты. Все таки не разминулся с фаустником.

Гитлеровцы яростно огрызались. Поняв, что удержаться не смогут, они ринулись в узкую горловину между озером Надь и правым берегом Дуная.

Целую ночь длился марш бригадных колонн. Наутро они вышли к населенному пункту Насаи и здесь наткнулись на немецкие заслоны. Поставив скорострельные зенитные пушки и счетверенные пулеметы на прямую наводку, гитлеровцы подожгли несколько «тридцатьчетверок», прижали к земле пехоту. И только корпусная артиллерия, получив точные данные о местонахождении вражеских батарей, расчистила бригаде проход между высотой 146,0 и каналом.

До Насаи оставались считанные километры, когда немцы вдруг бросились в контратаку. Впереди танки, сзади короткими перебежками наступали автоматчики.

И завертелась огненная карусель: над землей летели рои пуль, ухали гранаты, лихорадочно стучали «дегтяри» и МГ, азартно подскакивали от выстрелов выдвинутые в боевые порядки противотанковые орудия.

Автоматчики стали рассыпаться по полю, просачиваться к штабу бригады.

Я старался ловить в прицел тех, кто поближе, чтобы наверняка. Николай Багаев швырял гранаты, сопровождая каждый бросок хриплым выкриком:

– Бей рыжую сволочь!

Рядом короткими точными очередями из «пэпэша» подсекали немцев Семен Ситников, Иван Пиманкин, Антон Глушков, Федор Молчанов, Николай Петровец, Михаил Иваника, Алексей Рой...

Пыл наступавших охладили, но на нас неожиданно набросились «мессеры». Два бронетранспортера вспыхнули, как сухой хворост. Слева и справа рвались бомбы, во все стороны летели комья грязи, удушливый дым выворачивал внутренности.

Я прихватил с собой двух разведчиков и побежал к штабным машинам. Туда удалось прорваться нескольким гитлеровцам. Дошло до рукопашной.

На Ермолаева набросился дюжий немец с винтовкой наперевес. Угрожающе сверкнул штык... Семен ударил солдата лопаткой по руке, и тот выронил винтовку. Поднять не успел: Петр Алешин свалил гитлеровца ударом приклада. Туго бы нам пришлось, если бы не подоспели на помощь мотострелки капитана Нехаева.

Поздно ночью немцев все таки выкурили из Насаи, но заплатили мы за это дорогой ценой.

Встретил после боя Владимира Иванова. Он был мрачнее тучи. Потерял прекрасного офицера лейтенанта Харитонова. Не уберег! Да и как уберечь, если тот сознательно пошел на смерть ради общего святого дела.

А случилось вот что. В проеме за виадуком на шоссе притаился «фердинанд». Стоило показаться нашему танку, как тут же звучал выстрел. Ни пройти, ни проехать. Выход был один: закрыть проем. Но как и чем?

Вызвался командир танка Харитонов. Он приказал экипажу выйти из машины, сам сел на место механика водителя и рванул вперед. Самоходка выстрелила в тот же момент, как танк появился в проеме виадука. Машина Харитонова загорелась, но ее стальная масса закрыла для гитлеровцев выгодную позицию. Наши бойцы устремились дальше...

Настигла здесь смерть и механика водителя Толстоусова. Сотни километров прошел он на своей машине «Латышский стрелок», а тут не удалось обмануть костлявую...

Среди многих погибших оказались офицер связи корпуса майор Молчанов, парторг 1 го батальона старший лейтенант Дрогль, разведчик рядовой Карябин. Тяжело ранило сержанта Фица. Отправили в медсанбат и майора Козлова – он еле выбрался из под перевернутой машины. Не стало и нашего любимца, начальника политотдела бригады подполковника Герасименко. Во время бомбежки он находился на позиции минометчиков... Гроб с телом Герасименко был отправлен на Украину, в Черкассы.

Дьер, стоящий на реке Раба, также оказался крепким орешком. Требовалась добрая кувалда, чтобы расколоть его, так как и здесь вся местность перед городом была изрезана траншеями, ходами сообщения, противотанковыми рвами. Для их сооружения гитлеровцы использовали густую сеть мелиоративных каналов. Не так просто было перешагнуть и Рабу. Захваченные разведчиками «языки» прямо заявляли, что форсирование реки – задача неосуществимая. Гитлеровцы взорвали мосты, разрушили переправы, заминировали броды.

...Посылая в разведку младшего лейтенанта Николая Доброву, я испытывал какое то недоброе предчувствие. И, к сожалению, оно не обмануло... Увлекшись скоростью, Доброва не заметил засаду: на полпути к Дьеру из развалин мельницы по броневику ударил фаустник. БА 64 запылал, потом взорвались бензобаки. Водитель Григорий Беляев так и не успел выскочить из машины. Тяжелые ожоги получил и командир взвода, обгорел так, что даже расплавился орден Красной Звезды. Ординарца Добровы ефрейтора Николая Петровца, который сидел на запасном колесе, отбросило ударной волной. Ему продавило лоб, вырвало икры на ногах, обожгло губы... Ранило лейтенанта Касумова.

Из всех командиров взводов у меня остался только лейтенант Григорьев.

Бой у Дьера оказался последним и для командира 5 й мехбригады полковника Якова Ивановича Проценко.

Да, обильную жатву собрала война на венгерских полях...

Уже после войны я узнал такую цифру: здесь погибло более 140 тысяч воинов, как писалось в похоронках, «верных воинской присяге и проявивших мужество»... Их было бы гораздо меньше, если бы Верховный действовал, не исходя «из политических соображений», а вник в реальную, довольно сложную обстановку.

Здесь уместно сделать небольшое отступление и поведать об одном примечательном, на мой взгляд, разговоре между Верховным Главнокомандующим И. В. Сталиным и командующим 2 м Украинским фронтом маршалом Р. Я. Малиновским. Разговор этот состоялся по ВЧ накануне наступления 46 й армии на Будапешт, начавшегося, как уже отмечалось, 2Э октября.

Верховный Главнокомандующий:

– Необходимо, чтобы вы в самое ближайшее время, буквально на днях, овладели столицей Венгрии – Будапештом. Это нужно сделать во что бы то ни стало. Сможете ли вы это сделать?

Командующий 2 м Украинским фронтом:

– Эту задачу можно было бы выполнить дней через пять, после того, как к 46 й армии подойдет 4 й гвардейский механизированный корпус. Его подход ожидается к 1 ноября. Тогда 46 я армия, усиленная двумя гвардейскими механизированными корпусами – 2 м и 4 м,– смогла бы нанести мощный, совершенно внезапный для противника удар и через два три дня овладеть Будапештом.

Верховный Главнокомандующий:

– Ставка не может предоставить вам пять дней. Поймите, по политическим соображениям нам надо возможно скорее взять Будапешт.

Командующий 2 м Украинским фронтом:

– Я отчетливо понимаю, что нам очень важно взять Будапешт именно по политическим соображениям. Однако следовало бы подождать прибытия 4 го гвардейского механизированного корпуса. Лишь при этом условии можно рассчитывать на успех.

Верховный Главнокомандующий:

– Мы не можем пойти на отсрочку наступления на пять дней. Надо немедленно переходить в наступление на Будапешт.

Командующий 2 м Украинским фронтом:

– Если вы дадите мне пять дней сейчас, то в последующие дни, максимум пять дней, Будапешт будет взят. Если же немедленно перейти в наступление, то 46 я армия ввиду недостатка сил не сможет быстро развить удар, она неминуемо ввяжется в затяжные бои на самых подступах к венгерской столице. Короче говоря, они не сумеют овладеть Будапештом с ходу.

Верховный Главнокомандующий:

– Напрасно вы упорствуете, вы не понимаете политической необходимости нанесения немедленного удара по Будапешту.

Командующий 2 м Украинским фронтом:

– Я понимаю всю политическую важность овладения Будапештом и для этого прошу пять дней...

Верховный Главнокомандующий:

– Я вам категорически приказываю завтра же перейти в наступление на Будапешт!

Трубка тотчас была положена, что означало – разговор окончен...*


* Цит. по: 1944–1945. Освобождение Юго Восточной и Центральной Европы. М„ 1970. С. 321–322.


Диалог этот не требует особых комментариев. Вопреки амбициозному желанию Верховного взять Будапешт этаким лихим наскоком при развернутых знаменах осада города длилась почти полтора месяца.