Ocr: Rock Mover посвящается с. А

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 ... 63

ГЛАВА 64

Абдулла успешно вел переговоры по улаживанию разногласий.

Гасим, переставший держать себя вызывающе, но угрюмый и

мрачный, не навязывал свои советы, и поэтому около сотни

представителей мелких кланов бросали ему вызов, обещая

присоединиться к нашему рейду. Мы обсудили это с Заалем и

решили попытать счастья и извлечь наибольшую пользу из

этого контингента. В более долгосрочной перспективе мы

рисковали потерять наших теперешних сторонников, при малой

надежде приобрести других в условиях теперешних настроений

племен.

У нас составился крошечный отряд, всего в треть

численности, на которую мы рассчитывали. Такая наша

слабость могла прискорбным образом изменить наши планы,

вдобавок ко всему у нас не было и надежного лидера. Зааль,

как всегда, выказывал свои способности быть

предусмотрительным и деятельным руководителем любых

конкретных подготовительных мероприятий, человеком с

твердым характером, но был слишком близок к Ауде, чтобы

подчиняться другим, а его острый язык и насмешливая улыбка,

блуждавшая на влажных синих губах, вызывали подозрение и

заставляли людей отказываться ему подчиняться, даже если

его распоряжения бывали дельными.

На следующий день прибыли вьючные верблюды от Фейсала --

двадцать голов под присмотром десятка вольноотпущенных, с

четырьмя невольниками-телохранителями Фейсала. Они были

надежнейшими слугами в армии и находились в постоянной

готовности к выполнению своих персональных служебных

обязанностей. Они были готовы умереть, чтобы спасти

хозяина, или умереть вместе с ним, если бы его убили. Мы

прикрепили их по двое к каждому сержанту, так что, что бы

ни случилось со мной, их благополучное возвращение было

гарантировано. Из грузов отобрали все необходимое для

облегченного рейда, и все было готово к раннему

выступлению.

На рассвете шестнадцатого сентября мы выехали из Румма.

Слепой шериф Аид настоял на том, чтобы ехать с нами,

невзирая на потерю зрения, заявив, что если он не может

стрелять, то может ехать на верблюде, и что если Аллах

сподобит нас добиться успеха, он покинет Фейсала и

отправится домой, не слишком горюя от того, что оставшиеся

годы придется прожить без всякой пользы. Зааль привел

двадцать пять человек из новосера -- клана арабов Ауды,

которые назвали себя моими людьми и были известны по всей

пустыне своими верховными верблюдами. В мою компанию их

привлекла моя привычка быстро ездить.

Старый Мотлог эль-Авар владел Джедой, лучшей верблюдицей в

Северной Аравии. Мы смотрели на нее с гордостью, но с

некоторой завистью. Моя Газель была выше и крупнее, с более

быстрым аллюром, но уже слишком стара, чтобы ее можно было

посылать в галоп. Однако она была единственным запасным

животным в отряде, да, впрочем, и во всей пустыне, равным

Джеде, и ее достоинства укрепляли почтительное отношение ко

мне.

В остальном наш отряд был разрознен подобно разорванному

ожерелью. В него входили группы племен зувейды, дарауши,

тогадки и зелебани, и в этом рейде случилось так, что

первыми дошли до моего сознания достоинства хаммадов и

тугтаги. Через полчаса после нашего выступления из боковой

долины выехали несколько задержавшихся из племени

думаньехов.

Ни одна группа не ездила в смешанном строю с другой, и

никто не разговаривал с людьми из другой группы, поэтому я

целый день мотался, разговаривая то с одним, то с другим

хмурившимися шейхами, стараясь свести их друг с другом,

чтобы при команде к бою была обеспечена координация и

солидарность действий. Они соглашались при условии, что не

услышат ни одного слова от Зааля в отношении порядка нашего

движения, хотя признавалось, что он был умным и самым

опытным воином. Что касается моего частного мнения, он был

единственным человеком, которому можно было доверять. В

отношении других мне казалось, что ни на их слова, ни на их

советы, а может быть, и ни на их винтовки нельзя было

положиться.

Бесполезность бедняги Аида даже как номинального вождя

вынуждала меня брать руководство на себя, в нарушение как

принципа, так и собственных убеждений, поскольку особое

искусство налетов, а также подробности организации привалов

для приема пищи и выпаса верблюдов, выбора дороги, выплаты

жалованья, разрешения конфликтов, дележки трофеев, кровной

мести и порядка на марше не входили в программы факультета

современной истории Оксфордского университета.

Необходимость заниматься всеми этими проблемами отнимала у

меня слишком много времени, чтобы я успевал следить за

местностью, и не позволяла мне думать о том, как мы должны

будем штурмовать Мудовару, и с наибольшей внезапностью и

эффективностью использовать взрывчатые материалы.

Мы устроили наш полуденный привал в плодородном месте, где

благодаря последнему весеннему дождю, выпавшему на песчаный

склон, проросла густая серебристая трава, которую любили

верблюды. Погода стояла мягкая, превосходная, такая, как в

августе в Англии, и мы делали все медленно, желая продлить

удовольствие и отдохнуть наконец перед выступлением от

мелких стычек и перебранки последних дней и от некоторой

нервозности, неизбежной при уходе даже с временного

расположения. В наших обстоятельствах человек пускал корни

очень быстро.

После полудня мы продолжали свой путь, спускаясь извилистой

тропой в узкую долину, зажатую между не слишком высокими

стенами из песчаника, пока наконец, еще до захода солнца,

не выехали на другую равнину, покрытую засохшей желтой

грязью, подобную той, которая была такой прекрасной

прелюдией к роскоши Румма. Мы разбили лагерь на ее окраине.

Моя забота принесла плоды, и все расположились всего тремя

группами вокруг ярких костров, в которых, потрескивая,

ярким пламенем горели ветки тамариска. У одного из них

ужинали мои люди, у второго -- Зааля, у третьего --

ховейтаты другого клана. А поздно вечером, когда все вожди

досыта наелись мяса газели и горячего хлеба, появилась

возможность собрать их всех у моего нейтрального костра и

здраво обсудить маршрут следующего дня.

Похоже, что уже на закате мы будем пить воду из колодца

Мудовары в укрытой долине в двух или трех милях по эту

сторону от станции. А потом, в начале ночи, пройдем вперед,

чтобы разведать обстановку на станции, и решим, сможем ли

мы, учитывая наши недостаточные силы, попытаться нанести по

ней удар. Я настойчиво придерживался такого мнения (в

противоположность всем остальным), потому что это была

самая решающая точка линии. Арабы этого не понимали: в их

умы не укладывалось представление о том, насколько

протяженной была линия турецкого фронта. Однако мы достигли

внутренней гармонии мнений и в согласии разошлись, чтобы

как следует выспаться.

Утром мы снова задержались для того, чтобы поесть,

поскольку нам предстоял шестичасовой переход, а затем

двинулись по сухой грязи к равнине, выложенной слоистым

известняком, усыпанным коричневым выветренным кремнем. За

нею поднимались холмы. Под их более крутыми склонами, куда

завихрения ветра заносили песчаную пыль, виднелись кое-где

мягкие песчаные прогалины. Перевалив через эти холмы, мы

доехали по неглубокой долине до гребня. Спустившись с него

и двигаясь дальше похожими долинами, мы внезапно выехали из

мрачного нагромождения камней на залитый солнцем простор

очередной равнины, поперек которой протянулась редкая в

этих местах невысокая дюна.

Полуденный привал мы сделали, как только оказались на

местности с сильно пересеченным рельефом, а под вечер вышли

точно к колодцу. Это был открытый пруд площадью в несколько

квадратных ярдов, лежавший в глубокой долине -- царстве

каменных глыб, кремня и песка. Стоячая вода выглядела

непривлекательно. Ее поверхность была покрыта слизистой

мутью, собиравшейся в замысловатые островки

маслянисто-розового цвета. Арабы объяснили, что турки

бросали в пруд павших верблюдов, чтобы отравить воду, но

прошло время, и она очистилась. Ей следовало бы быть

намного чище, если бы критерием для ее оценки были мои

вкусовые ощущения.

И все же это было единственное питье, которое мы могли

здесь получить, если не возьмем Мудовару, поэтому мы

остановились и наполнили этой водой свои бурдюки. Один из

помогавших ховейтатов соскользнул с мокрого берега в воду.

Прикрывший ее маслянисто-розовый пятиистый ковер тут же

сомкнулся над его головой, спрятав его на мгновение от

наших глаз. Потом он вынырнул и под наш веселый смех,

тяжело дыша, стал выкарабкиваться на берег, оставив после

себя в слизистой мути черную дыру, из которой поднялось

отвратительное зловоние гниющего мяса, повисшее в воздухе

над нами и над всей долиной.

С наступлением сумерек мы с Заалем, с сержантами и с

несколькими другими нашими солдатами бесшумно двинулись

вперед и уже через полчаса были у последнего гребня, там,

где турки выкопали траншеи и построили из камней хороший

аванпост с зубчатыми брустверами, который в эту темную ночь

новолуния был пустым. Впереди, внизу, находилась станция, и

через ее двери и окна были отчетливо видны пылавшие очаги,

на которых готовили пищу, и лампы в помещениях для

гарнизона. Нам казалось, что станция была близко, но

дальность стрельбы миномета Стокса составляла всего триста

ярдов, поэтому мы подошли еще ближе. Вслушиваясь в звуки,

доносившиеся из расположения противника, мы опасались, как

бы наше присутствие не обнаружили их лаявшие собаки.

Сержант Стокс обошел участки справа и слева от нас в

поисках места для огневой позиции своего миномета, но не

нашел ничего подходящего.

Тем временем мы с Заалем поползли вперед через равнину,

туда, откуда можно было сосчитать неосвещенные палатки и

услышать голоса людей. Один из них сделал несколько шагов в

нашем направлении, потом заколебался. Он чиркнул спичкой,

чтобы зажечь сигарету, яркий свет залил его невыразительное

болезненное лицо, и мы увидели молодого офицера. Он присел

по нужде, вскоре поднялся и вернулся к своим солдатам,

затихшим при его приближении.

Мы вернулись к своему холму и шепотом посоветовались.

Станция сильно растянулась в длину цепочкой каменных домов,

таких крепких, что они могли бы устоять под нашими

снарядами с дистанционным взрывателем. По визуальной оценке

гарнизон ее насчитывал около двухсот человек. Нас было сто,

и шестьдесят винтовок, но отряд нельзя было назвать

слаженным. Единственное, что могло гарантировать нам успех,

-- это внезапность.

Поэтому я в конце концов добился единодушного решения

оставить станцию в покое, не поднимая там тревоги, до

следующего случая, который мог представиться скоро. Но

последовавшие один за другим события спасли Мудовару, и

только в августе 1918 года Корпус верблюжьей кавалерии

Бакстона решил ее судьбу.

ГЛАВА 65

Мы бесшумно вернулись к своим верблюдам и уснули. На

следующее утро мы повторили в обратном направлении

вчерашний путь строго по собственным следам, чтобы складка

равнины скрыла нас от железной дороги, а затем поехали на

юг через песчаную равнину, где нам попадались следы

газелей, сернобыков и страусов, а в одном месте даже старый

след леопарда. Мы направились в сторону невысоких гор на

дальней стороне, с намерением взорвать поезд, потому что

Зааль сказал, что там, где холмы подходят к самому

железнодорожному полотну, есть именно такое закругление

пути, какое нам нужно для минирования, и что

господствовавшие над ним отроги горного кряжа могут

послужить для засады и выбора огневых позиций пулеметчиков.

И мы повернули на восток, к южным отрогам, остановившись в

полумиле от железнодорожной линии. Отряд находился в

тридцатифутовой лощине, а я, взяв с собой несколько

человек, пошел дальше, к линии, слегка отклонившейся к

востоку в обход выступа, на котором мы расположились. Этот

выступ заканчивался плоской, как стол, площадкой на высоте

в пятьдесят футов над железнодорожным полотном и был

обращен на север.

Рельсы проходили через лощину по высокой насыпи, в которой

был двухпролетный мост для сброса дождевой воды. Место

представлялось идеальным для установки подрывного заряда.

То была наша первая попытка установки мин электрического

действия, и мы не имели представления о том, как это должно

было произойти, но понимали, что эффект будет выше, если

уложить заряд поверх пролета. Тогда как бы ни оказался

поврежден локомотив, мост должен был рухнуть, а вагоны

сойти с рельсов. Выступ был великолепной огневой позицией

для Стокса. Для автоматического оружия он был высоковат, но

продольный огонь будет весьма эффективным независимо от

того, с какой стороны появится поезд. И мы решили смириться

с недостатками навесного огня. Хорошо, что оба моих

британских подопечных будут в одном месте, в безопасности

от любой неожиданности, имея возможность независимого

отхода на пересеченную местность. Стокс в тот день болел

дизентерией. Вероятно, его желудок не выдержал мудоварской

воды. По-видимому, немногие англичане способны

противостоять подобным заболеваниям.

Вернувшись к верблюдам, мы сняли вьюки и отпустили животных

свободно пастись около скал, в которых находилась выработка

по добыче соли. Вольноотпущенники тащили к выбранному месту

миномет Стокса с боеприпасами, пулеметы Льюиса, взрывчатку

с изолированным проводом, магнето и инструменты. Сержанты

устанавливали свои игрушки на террасе, а мы тем временем

спустились вниз, к мосту, чтобы вырыть в насыпи между

шпалами нишу для закладки пятидесяти фунтов пироксилина. Мы

содрали бумагу, в которую были завернуты отдельные шашки

взрывчатки, разогрев на солнце, соединили их в общую

желеобразную массу и положили ее в мешок.

Закладка заряда была делом нелегким. Откосы насыпи

оказались крутыми, и в скрытом кармане между нею и склоном

горы ветром надуло много песка. Туда никто не хотел идти, в

конце концов, осторожно ступая, отправился я. На гладкой

поверхности оставались четко выделявшиеся следы моих ног.

Мне приходилось собирать в свой плащ выбрасываемый с пути

балласт и, без конца повторяя это путешествие, относить к

дренажной трубе, откуда его естественным путем уносила вода

по галечному руслу. У меня ушло почти два часа на рытье

ниши и на маскировку заряда. Потом была трудная работа по

прокладке тяжелых кабелей от детонатора к холмам, откуда мы

должны были взорвать мину. Верхний слой песка представлял

собою твердую корку, и ее приходилось взламывать, чтобы

закопать провода. Они были жесткими, и от этого

деформировалась покрытая рябью от ветра поверхность песка,

и змеистые полосы этих неровностей было легко обнаружить.

При заглублении провода в одном месте он выпирал в другом.

В конце концов пришлось прижимать провода камнями, которые,

в свою очередь, необходимо было прикапывать ценой новых

значительных нарушений поверхности грунта.

После всего этого приходилось присыпать песком следы на

волнистой поверхности, и наконец, за отсутствием мехов,

размахивая плащом, имитировать разглаживающее действие

ветра. Вся работа заняла пять часов, после чего была

успешно завершена: ни мне, ни кому другому не было видно,

где заложен заряд или где проходят зарытые провода. Они

тянулись на расстояние двести ярдов к подрывной машинке,

расположенной за гребнем, на котором должны были залечь

наши стрелки.

Провода были достаточно длинны, чтобы пройти с гребня во

впадину. Там мы соединили оба провода с электрической

подрывной машинкой. Это было идеальное место как для нее,

так и для того, кто должен был привести ее в действие,

правда, отсюда не был виден мост.

Однако это означало лишь то, что этот человек должен будет

нажать рукоятку по сигналу с точки, находившейся впереди

него на расстоянии пятидесяти футов, с которой был виден

также и мост. Лучший раб Фейсала Салем просил оказать ему

эту честь и встретил решение радостным криком. Конец дня до

самого вечера был потрачен на то, чтобы научить его это

делать, и он прекрасно справлялся со своей задачей, нажимая

на рукоятку точно в момент, когда я взмахивал рукой при

входе на мост воображаемого поезда.

Мы отправились обратно в лагерь, оставив одного человека

для наблюдения за линией. Наш багаж мы нашли брошенным без

охраны, и, поискав глазами остальных спутников, обнаружили

их сидевшими на фоне позолоченного закатом неба на высоком

гребне. Их было отлично видно как с севера, так и с юга. Мы

крикнули им, чтобы они либо легли на землю, либо спустились

с горы, но они не двинулись с места.

Наконец мы побежали наверх, чтобы стащить их с линии

видимого снизу горизонта, но было уже поздно. Их заметили

турки, с небольшого горного поста у Халлат Аммара, в

четырех милях к югу от нас, и открыли огонь. Бедуины были

прекрасными мастерами маскировки на местности, но в своем

презрении к тупости турок даже не попытались им ответить.

Гребень, на котором они сидели, был виден как из Мудовары,

так и из Халлат Аммара, и они явно напугали турок своим

неожиданным угрожающим поведением.

Однако на нас опустился вечерний мрак, и мы поняли, что

должны выспаться в ожидании событий следующего дня.

Возможно, турки решат, что мы ушли, если наш лагерь утром

будет выглядеть покинутым. Поэтому мы развели костры в

глубоком ущелье, напекли хлеба и с комфортом поужинали.

Общими для нас задачами было сплочение нашей разношерстной

публики в единый отряд и достижение согласия о признании

нашим вождем Зааля.

Постепенно рассвело, и мы часами смотрели на пустое полотно

железной дороги и на мирную жизнь солдат на станции.

Постоянной заботой Зааля и его хромого кузена Ховеймиля

было прятать нас от глаз противника, хотя это было и

нелегко из-за ненасытной неугомонности бедуинов, которые не

могли усидеть на одном месте и десяти минут, нервничали,

стремились что-то делать или о чем-то громко разговаривали.

Этот недостаток ставил их гораздо ниже флегматичных

англичан в условиях долгого утомительного ожидания. Отчасти

это объясняло и ненадежность их желудков в обороне. В тот

день они нас очень рассердили.

Возможно, что турки в конце концов нас заметили, потому что

в девять часов около сорока солдат вышли из палаток на

вершине горы под Халлат Аммаром и направились вольным

строем в южном направлении. Если бы мы оставили их в покое,

они отогнали бы нас от нашей мины за какой-нибудь час. Если

бы мы напали на них с нашей превосходящей численностью и

прогнали их обратно, это было бы отмечено руководством

железной дороги, и движение по ней остановили бы. Положение

было затруднительным, и в конце концов мы решили послать

тридцать человек для постепенного сдерживания вражеского

патруля и вытеснения его в горы. Это позволило бы скрыть

нашу главную позицию и убедить турок в том, что у нас нет

ни значительных сил, ни какой-то важной цели.

Несколько часов этот план работал так, как мы и

рассчитывали. Перестрелка была беспорядочной и на дальней

дистанции. Постоянный патруль уверенно продефилировал с юга

мимо нашего холма, по нашей мине, в сторону Мудовары, не

обнаружив нашего присутствия. Он состоял из восьми солдат и

толстого капрала, хмурившего брови от жары: было уже больше

одиннадцати часов, и солнце палило действительно ужасно.

Когда он проходил мимо нас на расстоянии одной или двух

миль, было видно, что усталость этого любителя пеших

прогулок явно становилась для него слишком изнурительной.

Он завел свою группу в тень от дренажного сооружения, под

своды которого медленно протекал холодок восточного ветра;

они с удобством разлеглись на мягком песке, напились воды

из своих фляг, покурили и в конце концов уснули. Мы решили,

что это был полуденный отдых, который каждый солидный турок

в Аравии считал принципиально важным, и пауза, которую они

себе позволили, говорила о том, что они либо разуверились в

опасности, либо просто ничего не подозревают. Однако мы

заблуждались.

Blog

Ocr: Rock Mover посвящается с. А