Геополитическая экономия как традиция российской экономической мысли

Вид материала

Автореферат

Содержание Ii. основное содержание работы Iii. основные положения и научные результаты Статьи в изданиях, содержащихся в Перечне ведущих рецензируемых научных журналов и изданий, рекомендованном ВАК РФ

Подобный материал:

• Регулирование теплопотребления зданий реальная экономия тепла, 117.55kb.
• «История экономической мысли», 124.08kb.
• Вариант №9 задани е, 171.51kb.
• История экономической мысли россии (конец XIX хх век), 78.96kb.
• Курс лекций по дисциплине экономическая теория тема, 1703.45kb.
• «Развитие экономической мысли как процесс становления экономической науки», 90.67kb.
• Конспект лекций Тема 1: Предмет экономической теории, ее философские и методологические, 1660.88kb.
• Программа кандидатского экзамена по экономической теории (для аспиратнов отраслевых, 519.87kb.
• Темы рефератов по курсу «История управленческой мысли», 54.57kb.
• Человек в зеркале экономической теории (Очерк истории западной экономической мысли), 2582.51kb.

^

II. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Первая глава диссертации - «Отражение геоэкономических особенностей России в ранней русской экономической мысли (XVII-XVIII века)» - показывает, как при сходных целевых установках в постановке основных проблем с западноевропейской экономической наукой в период ее становления (умножение государственной казны; активный торговый баланс; заимствование передового опыта промышленности и земледелия; целесообразность стеснений иностранной торговли), на российской «литературе проектов» и практиках реформирования отражались особенности евразийской территориальной государственности.

В параграфе 1 «Элементы геополитической экономии в европейском меркантилизме» выяснено, что в идеологии и практике европейского меркантилизма прослеживается геополитическая дилемма «приморский мир - континентальный мир». Крупнейшие выразители идей меркантилизма в Италии, Франции, Англии (А.Серра, А. де Монкретьен, Ришелье, Ж.-Б.Кольбер, Т.Ман, О.Кромвель, У.Петти, Дж.Ло) неизменно связывали процветание государств с преимуществами водных путей сообщения и развитием дальней заморской торговли, наличием сильного торгового и военного флота; тогда как камералисты И.И.Бехер и Ф. фон Хорник разрабатывали в лишенной доступа к морям Австрии концепцию активного торгового баланса с большим акцентом на сельском хозяйстве и мануфактурной промышленности. В параграфе 2 «Элементы геополитической экономии в российском меркантилизме» осмыслен российский меркантилизм как школа геополитического протоанализа. Сопоставлены взгляды первых российских экономистов-гео­политиков - А.Ордин-Нащокина и Ю.Крижанича. Оба они тесно увязывали экономический подъем России с решением геополитических задач (панславизм; завоевание Балтийского побережья и Крыма) и налаживанием евразийского транзита (внимание к Каспийскому морю; проект А.Ордин-Нащокина о повороте Шелкового пути на Волгу при помощи армянских купцов; идеи Ю.Крижанича об иртышском торге и о кругосибирском пути в Китай). Представлен более широкий взгляд на преобразования Петра I, традиционно представляемые как стремление к сближению с Западом; отмечена их преемственность с экономико-геополитическими проектами Ю. Крижанича и практической деятельностью А.Ордин-Нащокина в том, что касается планов евразийского торгового транзита. В параграфе 3 «Экономические доктрины и ловушки эталонных ареалов» акцентировано влияние эталонных ареалов – стран, привлекательных как образцы для подражания, - на рецепцию ранних экономических доктрин в России (Амстердам – для меркантилизма; Англия с рациональным плодосменным севооборотом и фермерским хозяйством – для физиократии); выяснено, что попытки прямого воплощения «мировых стандартов» без учета геоэкономического своеобразия в реформировании хозяйственных отношений в России приводили к результатам, скорее противоположным практике эталонных ареалов. В параграфе 4 «Геоэкономическое пространство России и дилемма национального рынка» при анализе «Письма о китайском торге» А.Н. Радищева выявлены две ключевые проблемы в рецепции российской экономической мыслью категорий классической политэкономии: сравнительная целесообразность «естественной» свободы торговли и «рационального» протекционизма; сравнительное значение крупного и мелкого (кустарного) промышленного производства в аграрной России. Однако Радищев как завершитель «предыстории» геополитической экономии в России ставил эти проблемы еще статично. Их анализ в динамике, дополненный вопросом о судьбах русской сельской поземельной общины и возможных альтернативах пролетаризации населения по западному типу во многом определил главные экономические дискуссии в России в течение XIXв.

Вторая глава диссертации - «Геополитическая экономия российского своеобразия: дискуссии ХIХ века» посвящена выяснению геоэкономической составляющей главных дискуссий в России в течение XIX в. - протекционистов и фритредеров, славянофилов и западников, народников и марксистов. В параграфе 1 «Геоэкономическое пространство России в оценке политэкономов первой половины XIX века и периода падения крепостного права: фритредеры и протекционисты, западники и славянофилы» исследованы географические коррективы к российской рецепции западных доктрин политической экономии. Подчеркнуто, что в российской политэкономической литературе первой половины XIX века вопрос о национальном экономическом своеобразии ставился прежде всего как вопрос о природных предпосылках преобладания того или иного рода хозяйственной деятельности в стране и соответственно места в международном товарообмене, причем сложилось противостояние приверженцев «линии А.Смита» и «линии Ф.Листа». К первой тяготели фритредеры-западники – авторы первых российских курсов политэкономии Г.Шторх, Х.А.Шлецер, А.И.Бутовский, И.Я. Горлов; ко второй - протекционисты от Н.С.Мордвинова до поздних славянофилов И.С.Аксакова, Н.Я.Данилевского и др. Фритредеры считали Россию самой природой предрасположенной к земледельческому состоянию, с уступкой «прав рукоделия и торговли» передовым странам (Шторх), ссылались на авторитет А.Смита (Шлецер), богатство черноземом (Бутовский). Протекционисты настаивали на структурных сдвигах в российском хозяйстве в пользу увеличения доли промышленности, ссылаясь на «многоразличие угодий» на обширном пространстве при неблагоприятности значительной части страны только лишь для земледелия (Мордвинов), необходимость освоения природных ресурсов окраин (славянофилы). В дискуссиях протекционистов и фритредеров, славянофилов и западников была впервые широко поставлена проблема внутреннего рынка. Своеобразный русский аналог доктрины национального экономического развития Ф.Листа (однако, с коренным расхождением по аграрному вопросу) был выдвинут в статьях Н.Я.Данилевского.

Параграфы 2 и 3 - «Геоэкономическое пространство России в историко-цивилизационных исследованиях С.М. Соловьева и А.П.Щапо­ва» и «А.К.Корсак – первый русский экономист-компаративист» посвящены концепциям, в которых было впервые дано глубокое осмысление зависимости состояния России от ее предшествующего развития в связи с геоэкономическими особенностями. Распространение русского населения по величайшим в мире равнинным пространствам обусловило как центробежные тенденции, так и ответные центростремительные усилия со стороны самодержавной государственности, преуспевшей благодаря отсутствию препятствий из «камня» (гор, феодальных замков, городских стен) в стремлении «ловить, усаживать и прикреплять» (обобщение С.М.Соловьева - главного представителя западнической государственной школы русской историографии). Автор незаконченной «Истории цивилизации в России» А.П.Щапов, воздавая должное колонизационной энергии русского народа, связывал, однако, с ней и экономическую отсталость страны: вековое напряжение починочной работы и земледельческой страды привело к недостатку индустриальной изобретательности, консервации непосредственно натурального присвоения даров лесных и водных угодий; при разреженности населения по огромной территории раскинулись сельские поселения, включая многочисленные промысловые деревни в местах бобровых гонов, бортных ухожаев, рыбных ловель; но были слабо развиты города и внутриобластной обмен. Зачинатель исторического направления в российской политэкономии А.К.Корсак в книге «О формах промышленности вообще и о значении домашнего производства (кустарной и домашней промышленности) в Западной Европе и в России» (1861) показал, как вследствие особенностей геоэкономического пространства России ее промышленная традиция рассредоточилась в производстве немногосложной продукции на отдаленный сбыт. Причем целые деревни, лежавшие на больших дорогах, превратились в центры «оптовых ремесел», которые брали не качеством, как западные (укрывшиеся за городскими стенами, монополизированные отдельным классом населения со своей сословной гордостью и развивавшиеся как цеховое специализированное мастерство), а дешевизной изделий.

В параграфе 4 «Геоэкономическое пространство России в оценке легального народничества и катедер-социализма» показан вклад ведущих идеологов легального народничества (В.П.Воронцов, Н.Ф.Даниельсон) и социал-реформистской профессуры Центральной России (И.И.Иванюков, А.А. Исаев, А.И. Чупров) в осмысление геоэкономических препятствий для роста российского национального рынка. Российские политэкономы указали на такие факторы торможения национального рынка, как холодный климат и краткий срок земледельческих работ; континентальность, бездорожье и не слишком благоприятные для товарного грузооборота режимы рек (в том числе крупнейших рек Великой Русской равнины). По существу, было раскрыто содержание введенной современными российскими геоэкономистами (Ю.Н.Гладкий и др.) категории «евразийское неудобье». Другое предвосхищение экономистов легального народничества – диагноз российского «периферийного капитализма», обусловленного расширением участия в мировом рынке страны с недиверсифицированным и преимущественно сельскохозяйственным экспортом. При разноступенчатости капиталистической культуры неэквивалентный обмен на мировом рынке провоцирует социально-экономический дуализм в отсталых странах: отдельные отрасли промышленности и сферы обращения, замкнутые на внешнюю торговлю, становятся динамичными сегментами национального хозяйства, оторванными от его застойной аграрной основы. Как подчеркивали Н.Ф.Даниельсон и В.П. Воронцов, угнетенное состояние земледелия пореформенной России усугублялось, с одной стороны, искусственным насаждением государством капиталистических условий процесса обращения (железнодорожное учредительство и кредитно-денежная эмиссия), отвечавшим не национальным потребностям роста производства, а военным – казны и спекулятивным – непроизводительных слоев; с другой стороны, конкуренцией на мировом хлебном рынке со странами, обладавшими лучшими по плодородию и местоположению землями (США, Канада) и присваивавшими мировую земельную ренту благодаря дешевизне своего зерна.

Завершающий главу параграф 5 «Стадийный историзм и геополитическая экономия» посвящен самой значительной экономической дискуссии в России XIX в. – между народниками и «неомарксистами» (по тогдашней терминологии). Она рассматривается как переход спора о российской «самобытности» в полемику об эволюционно-стадиальной логике экономического прогресса. Для политэкономов-народников живучесть российских кустарных промыслов в виде семейных и артельных форм производства стала основанием для концепции общинного «народного производства». Оно предлагалось как альтернатива крупной промышленности западного типа, наталкивающейся в России на пределы внутреннего рынка и недоступность внешних рынков, обусловленные самой природой и запоздалым экономическим развитием («капиталистический пессимизм» В.П.Воронцова). В противовес народничеству «неомарксисты» Н.И.Зибер, М.И.Туган-Барановский, В.И. Ульянов-Ленин предприняли анализ кустарной промышленности как разновидности капиталистической мануфактуры, прогнозируя ее неизбежный переход в фабрично-заводскую стадию крупного машинного производства.

В числе аргументов «неомарксистов» были и геоэкономические. В.И.Ульянов-Ленин отрицал принципиальную разницу между внутренним и внешним рынками, П.Б.Струве - недоступность внешних рынков для российского экспорта. Опираясь на фундаментальный труд Туган-Барановского «Русская фабрика», Струве обосновал категорию «децентрализованного товарного производства» как пространственной предпосылки российского капитализма. Децентрализованное товарное производство развилось не из местных рынков, связывающих городское корпоративное ремесло с сельской округой, а из оптовых деревенских ремесел, подчиненных действующему на громадной территории торговому капиталу. Оно было технически отсталым, но зато свободным от стеснений предпринимательства корпоративным правом и, следовательно, экономически выигрышным при приближении к капитализму.

Идеологически наиболее мягкий из «неомарксистов» С.Н.Булгаков, обратившись к изучению западного хозяйственного опыта, в противоположность В.Ульянову-Ленину, с одной стороны, и П.Струве, с другой, признал частичную правоту народников в вопросе о рынках для капитализма и о климатических факторах живучести русского кустарничества, соединения промыслов с земледелием. Скорректировав свои взгляды, Булгаков сделал попытку увязать стадиальную логику менового хозяйства с пространственными факторами. Ревизовав тезис К.Маркса о том, что история развитых индустриальных стран указывает неизбежный путь для стран более отсталых, Булгаков сделал вывод, что Англия - страна с островным положением и верховенством на морях, в мировой торговле и денежном обороте, - представляет собой тип развития промышленности, более не повторившийся. От него отличаются более значительной ролью внутреннего рынка и крупнейшие страны материковой Западной Европы (Германия и Франции), и бывшие колонии с наличностью большого массива свободных земель (США); в целом же в исторической перспективе начальные стадии менового хозяйства нуждаются во внешнем рынке или искусственно создаваемом сбыте.

Хотя типология С.Н.Булгакова охватила лишь самые крупные передовые промышленные страны, да и то в самых общих чертах, она обозначила выход российского политэкономического дискурса за пределы сосредоточенности на соответствии / несоответствии стадиальных закономерностей западного капитализма национальным особенностям развития. Движение российской экономической мысли к обобщениям мирохозяйственного масштаба привело к формированию глобальных экономико-геополитических концепций.

Третья глава диссертации - «Глобальные экономико-геополи­тические концепции в российской экономической мысли в первой трети ХХ века» - начинается с обоснования более широкого взгляда на теорию империализма русских марксистов. Необходимо учитывать не только интерпретацию, данную В.И.Ульяновым-Лениным, но и работы, в большей степени уделившие внимание структурным и инфраструктурным аспектам глобального политического противоборства начала ХХ века - «Империализм» (1913) И.И.Степанова-Скворцова, «Мировое хозяйство и империализм» (1915) Н.И.Бухарина, первый советский учебный курс «Империализм» (1920-е гг.) М.П.Павловича-Вельтмана. Марксистская политическая экономия империализма включает и неортодоксальную «организационную» версию А.А.Бог­данова. Эти концепции проанализированы в параграфе 1 «Геополитическая экономия империализма» и в параграфе 2 «А.А.Богданов: тектологическая концепция мирового хозяйства и национально-государственного капитализма». Особое внимание уделено обоснованной М.П.Павловичем экономико-геополитической концепции империализма как глобальной гонки сухопутных и морских вооружений и инфраструктурных сооружений, обусловленной структурным сдвигом к преобладанию тяжелой индустрии и заинтересованностью металлургической олигархии в военных и железнодорожных заказах.

В параграфе 3 «Геополитическая экономия обновленного народничества: пространственные факторы аграрной эволюции» проанализирована «новая сельскохозяйственная экономия» русских кооператоров - лидеров организационно-производственной школы и близкого к ним Н.П.Огановского – как эволюционная и геоэкономическая концепция. Она ответила на стадийный историзм германской исторической школы и марксизма раскрытием эволюционной логики сельскохозяйственных районов (А.Н.Че­линцев), агропромышленного кооперирования (А.В.Чаянов) и агротехнологических предпосылок перехода национального хозяйства к поступательному расширенному воспроизводству (Н.П.Огановский). Центральное место уделено аграрно-эволюционной концепции Н.П.Огановского как имеющей большое методологическое значение для воспроизводственной типологии экономических формаций; для экономико-геополитической концепции истории России как страны, в которой колонизационный размах замедлял поступательное движение по стадиям экономического роста; для оценки аграрных реформ в России ХХ века. Подчеркнуто, что Н.П.Огановский, первым введя в экономический анализ категорию «устойчивое развитие производительных сил», предвосхитил обе трактовки термина «устойчивое развитие» в экономической мысли второй половины ХХ – начала ХХI вв.: как «самоподдерживающегося экономического роста» и как «экологически устойчивого хозяйствования», учитывающего интересы будущих поколений в сохранении природной среды. Однако Огановский недооценил всех сложностей согласования между собой двух указанных смыслов устойчивого развития.

В параграфе 4 «Геополитическое измерение глобальной модели длинноволновой динамики Н.Д.Кондратьева» показано экономико-геополитическое значение эмпирического обобщения Н.Д.Кондратьева об усилении роли новых стран молодой капиталистической культуры на повышательных фазах длинных волн. Выяснена связь этого обобщения с конкретным анализом роста державного могущества США как государства, сумевшего с максимальной эффективностью использовать преимущества своего геополитического и геоэкономического положения.

В параграфе 5 «Экономическая концепция евразийства» раскрыты политэкономические истоки доктрины евразийства, ее связь с теоретическими и прикладными разработками проблематики национальных производительных сил России. Показано методологическое значение обоснованных ведущим идеологом движения евразийцев П.Н.Савицким категорий «евразийское месторазвитие» и «вековая технико-экономическая конъюнктура» для сравнительных историко-экономических исследований.

В параграфе 6 «Глобальная экономико-геополити­ческая модель В.П.Семенова-Тян-Шанского» показана роль В.П. Семенова-Тян-Шанского как систематизатора российской экономико-геополитической доктрины, вобравшей традиции национальной экономии (Д.И.Менделеев, С.Ю.Витте), геополитической историософии (В.И.Ламанский), статистики (П.П.Семенов-Тян-Шанский), экономической географии (А.И.Воейков). Проанализирована в контексте геополитических моделей и глобальных экономических изменений ХХ века обоснованная В.П.Семеновым-Тян-Шанским типология могущественного территориального владения, увязанная с глобальной концепцией колонизационных волн и экономическим районированием России.

В заключении подведены итоги исследования в контексте проблемы стратегических ориентиров России в условиях геоэкономической триполярности и макрорегионализации современного мира.


^ III. ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ И НАУЧНЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ

ИССЛЕДОВАНИЯ, ВЫНОСИМЫЕ НА ЗАЩИТУ

1. Геополитическая экономия как традиция российской экономической мысли прошла три основных этапа:

1) экономический и геополитический протоанализ эпохи общеевропейского меркантилизма и становления политической экономии как научной системы (XVII-XVIII века);

2) выяснение структурных, институциональных и стадиальных особенностей российского хозяйства, обусловленных воздействием на него природных и геополитических факторов, в процессе рецепции категорий западной политической экономии и дискуссий о перспективах экономического обустройства страны (ХIХ век);

3) разработка российскими экономистами глобальных экономико-геополитических концепций (первая треть ХХ века) с обоснованием таких категорий экономической и геополитической динамики, как система международного господства финансового капитала; устойчивое развитие производительных сил; большие циклы конъюнктуры; евразийское месторазвитие; вековая технико-экономическая конъюнктура, колонизационные волны человечества; типы могущественного территориального владения.

2. Становление политической экономии как науки происходило в период формирования мирового рынка и европейской системы политического равновесия. Различные доктрины меркантилизма отразили борьбу национальных государств за политическое и торговое преобладание, на которую сильное влияние оказывало «приморское» или «континентальное» местоположение. Своеобразием российского меркантилизма стало первое осмысление экономического значения евразийского территориального положения России и перспектив евразийского торгового транзита в проектах А.Ордин-Нащокина, Ю.Крижанича, Петра I и его соратников.

3. Стремление к переносу «передового» западного хозяйственного опыта на российскую почву обнаружило расхождение результатов с «эталонными ареалами» ранних экономических доктрин Запада (меркантилизм, физиократия). На этом фоне возникла (первоначально статичная) постановка вопросов формирующейся тематической традицией геополитической экономии (И.Посошков, А.Радищев) о своеобразии хозяйственных укладов, предопределенном особенностями геоэкономического пространства России (сельское кустарное производство).

Создание А.Смитом развернутой системы категорий экономической науки и ее распространение как доктрины естественной свободы и государственного невмешательства сопровождалось переоценкой административных границ государств как «преходящих явлений» (Ж.-Б.Сэй), вызвавшей реакцию в виде геополитически окрашенной «системы национальной экономии» Ф.Листа. Рецепция системы категорий экономической науки в России происходила с оглядкой на географические масштабы страны и исторические особенности ее хозяйственного строя. Возникло противостояние между приверженцами фритредерской «линии Смита» (А.К.Шторх, Х.А.Шлецер; позже Л.В.Тенгоборский, А.И.Бутовский) и протекционистской «линии Листа» (Н.С.Мордвинов; позже славянофилы). Сторонники последней выступили с обоснованием протекционизма как способа осуществления диктуемой самой географией необходимости подъема России на более высокую стадию экономического развития (превращение из земледельческого в аграрно-индустри­альное государство).

4. К середине XIX века полемика фритредеров и протекционистов переплелась с полемикой западничества и славянофильства, причем обе стороны признали влияние природно-пространственных особенностей государства на хозяйственный быт. Однако западники либо не видели предпосылок к изменению аграрного характера страны и ее участия в сложившейся международной системе разделения труда (И.Я.Горлов, М.Х. Рейтерн), либо полагали, что после отмены крепостного права частная выгода при свободной конкуренции автоматически поведет предпринимателей к развитию необходимых стране отраслей промышленности (И.В.Вернадский). Славянофилы выработали своеобразную версию русского «воспитательного протекционизма», в которой, как и в «национальной экономии» Ф.Листа, придавалось важное значение железнодорожному строительству как инструменту консолидации внутреннего рынка.

Развернутую геоэкономическую аргументацию тарифного покровительства промышленности для изменения структуры национального хозяйства предложил Н.Я.Данилевский, поставивший вопрос о необходимости диверсификации российского экспорта, поскольку расширение доли России в мирохозяйственном обороте при сохранении традиционной аграрно-сырьевой основы проблематично. Пределы для российского экспорта были заданы малой эластичностью («растяжимостью») спроса на хлеб, подключением к мировому рынку стран с лучшими условиями производства и продажи сельскохозяйственного сырья, вытеснением натуральных продуктов товарами-заменителями вследствие технического прогресса. Поэтому ставился вопрос о необходимости индустриализации Европейской России, которая к тому же обеспечит внутренние рынки сбыта земледельческим произведениям колонизуемой Сибири.

5. Российские политэкономы XIX века наряду с С.М.Соловьевым, Н.И.Костомаровым, А.П.Щаповым, В.О. Ключевским и другими классиками отечественной историографии внесли заметный вклад в осмысление влияния природных и геополитических факторов на структуру и институты российского национального хозяйства. В работах Н.С.Мордвинова, А.К.Корсака, В.П.Ворон­цова, Н.Ф.Даниельсона, А.И.Чупрова, А.А.Исаева было по существу раскрыто содержание геоэкономической категории евразийское неудобье. Климатическая задержка отделения промышленности от земледелия (краткий срок земледельческих работ - массовость отхожих промыслов); континентальность, бездорожье и не слишком благоприятные для товарного грузооборота режимы рек и т.д. представляли собой геоэкономические преграды формированию внутреннего рынка. Легально-народническое направление российской политической экономии 1880-1890-х гг. (В.П.Воронцов, Н.Ф.Даниельсон) возвело анализ этих преград в утрированную концепцию «капиталистического пессимизма», противопоставляя крупному фабричной индустрии общинно-артельное «народное производство» как самобытный путь экономического развития России. Несмотря на свою односторонность, легальное народничество справедливо указало на противоречия периферийного капитализма: отрыв связанных с внешней торговлей «капиталистических надстроек» национального хозяйства от его застойной аграрной основы.

6. В полемике с народничеством русский марксизм (в тогдашней терминологии - «неомарксизм», поскольку «народники» в своей концепции «капиталистического пессимизма» опирались на марксистскую трудовую теорию стоимости) выступил в 1890-е гг. как доктрина капиталистического развития России. Доказывая наличие в российском хозяйстве тех же фазовых закономерностей экономического прогресса, что и в западноевропейском опыте (через мануфактуру - к крупному фабричному производству), марксисты оспаривали выводы народнической политэкономии и трактовали сельские кустарные промыслы как разновидность рассеянной мануфактуры, обусловленную отчасти историческим, отчасти геоэкономическим своеобразием России. Опираясь на введенную первым русским экономистом-компаративистом А.К.Корсаком категорию оптовых ремесел (специализация целых деревень вдоль больших дорог на каком-либо одном промысле в условиях отсутствия городских цехов), П.Б.Струве и М.И.Туган-Барановский разработали концепцию децентрализованного товарного производства, подчиненного торговому капиталу на обширной территории. Именно оно в России было питательной средой для фабричного капитализма. Однако приведение «неомарксистами» закономерностей экономического развития России к «общему знаменателю» с западным капитализмом было преувеличением; осознание этого привело С.Н.Булгакова к признанию частичной правоты народников и к постановке вопроса о разных типах капитализма, обусловленных геоэкономическими особенностями стран и временем их вступления на капиталистическое поприще.

7. «Перекрестное» влияние идей марксизма и германской «новой» исторической школы в политэкономии стимулировало постановку в начале ХХ в. российскими учеными вопроса о мировом хозяйстве как исторической стадии и международной реальности. Российскими марксистами была разработана концепция политической экономии империализма как системы международного господства финансового капитала. Политэкономия империализма (И.И.Степанов, Н.И.Бухарин, М.П.Павлович-Вельтман), может быть интерпретирована как геополитическая модель. Она отразила не только превращение всего мира в сферы влияния соперничающих великодержавных наций и сращивание монополистического капитала с государством, но и глобальную борьбу за инфраструктуру, провоцировавшую конфликты вплоть до мировой войны. В.И.Ульянов-Ленин на основе анализа государственно-моно­полистического капитализма военного времени сделал вывод об империализме как «последней стадии» капитализма и полагал, что в рамках ГМК достигнута «материальная подготовка социализма», которая подразумевала возможность контроля и распоряжения из единого центра всеми национальными производительными силами (иными словами - геоэкономической консолидации ресурсов).

8. Особое направление в марксистской политэкономии империализма было представлено создателем тектологии А.А.Богдановым. Войну и дезинтеграцию мирового хозяйства он считал результатом неустойчивого геополитического двоецентрия глобального капитализма (милитаристская Европа - США), предвосхищая современную концепцию «гегемонистской стабильности». Богданов, в отличие от Ульянова-Ленина, полагал, что тенденция к контролю над национальными производительными силами в рамках ГМК не дает еще «материальной подготовки» социализма. Богданов прогнозировал новую стадию капитализма после мирового военного кризиса: господство научно-технической элиты индустриально-финансовых комплексов и государственного чиновничества, решающих задачи мобилизации ресурсов в национально-территориальном масштабе перед лицом угрозы новых войн. Разновидностью такого строя Богданов считал послеоктябрьский режим в России, отрицая социалистический характер «военного коммунизма» и нэпа.

9. Основы для построения современных моделей циклов гегемонии в мировом хозяйстве и мировой политике были заложены Н.Д.Кондратьевым. В своей гипотезе больших циклов конъюнктуры он зафиксировал (и предложил объяснение), что каждый новый виток в динамике длинных волн характеризуется усилением роли новых стран в мировой хозяйственной жизни и крупными военно-политическими столкновениями великих держав вследствие изменившихся условий конкуренции за ресурсы и рынки. В исследовании «Индустриализация С.Ш.» Кондратьев проанализировал историю США как державы, максимально использовавшей геополитические и геоэкономические выгоды своего местоположения.

10. Теоретическая мысль обновленного народничества в начале ХХ века через разработку новой сельскохозяйственной экономии как эволюционной концепции пришла к геоэкономическим обобщениям глобального характера, с наибольшей полнотой проведенным в работах Н.П.Огановского «Закономерность аграрной эволюции» (3 тт., 1909-1914) и «Сельское хозяйство, индустрия и рынок в ХХ веке» (1924). Опираясь на выяснение эволюционной логики аграрных отношений в странах умеренного климатического пояса, Огановский обосновал новые стадиальные критерии экономического прогресса, более глубокие сравнительно со схемами германской исторической школы и марксизма.

В концепции аграрной эволюции Н.П.Огановского были проанализированы агротехнологические условия перехода национального хозяйства к поступательному расширенному воспроизводству. Они заключаются в замене экстенсивной системы полеводства - парового трехполья - многопольными и плодосменными севооборотами (с посевами кормовых трав и корнеклубнеплодов), которые делают возможным увеличение плодородия почвы и одновременно наращивание поголовья скота, восстановление нарушенного истощающим землю трехпольем равновесия между земледелием и животноводством (расширение площади пашни за счет пастбищных угодий).

Н.П.Огановский первым ввел в экономический анализ категорию «устойчивоеразвитие производительных сил», подразумевая под ним цепочку взаимного стимулирования сельского хозяйства и городской индустрии через рыночные связи. Огановский показал, что при переходе к долговременному экономическому росту увеличению доли индустриального сектора относительно аграрного должны предшествовать структурные сдвиги внутри самого аграрного сектора. Посевы кормовых трав и корнеклубнеплодов содействовали, с одной стороны, интенсификации животноводства (круглогодичное содержание скота, селекция, товаризация), с другой стороны – развитию перерабатывающей промышленности (сахарная, маслобойная и т.д.). Обеспеченное кормами животноводство предоставляет органические удобрения для повышения плодородия почвы, а растущая городская промышленность поглощает избыточное население деревень, предъявляет растущий спрос на продукцию сельского хозяйства, способствует его дальнейшей интенсификации и товаризации поставками сельскохозяйственных машин, искусственных удобрений, налаживанием транспортно-складского хозяйства и кредита.

Хотя Огановский преувеличивал преимущества крестьянского семейного хозяйства и недооценивал возможности высококонцентрированного постоянного капитала (развитие форм малой механизации, преодолевших ограничения для роста крупных хозяйств; масштабы химизации, фабрикации комбикормов, разработки высокоурожайных сортов семян в научно-ис­следовательских центрах), он верно определил критерий аграрно-индустри­ального прогресса - переход к интенсивным системам, интегрирующим обработку земли и животноводство. Он также ввел в экономический анализ экологический критерий, связанный с сохранением природного достояния для будущих поколений, хотя не предвидел гипертрофированных масштабов индустриальной динамики. Категорией «устойчивое развитие производительных сил» Огановский предвосхитил обе трактовки термина «устойчивое развитие» в современной экономической мысли: как «самоподдерживающегося экономического роста» и как «экологически устойчивого хозяйствования».

Концепция Н.П.Огановского имеет большое методологическое значение для сравнительных историко-экономических исследований как основа воспроизводственной типологии общественных формаций. Особый интерес представляет реинтерпретация Н.П.Огановским на основе общих закономерностей аграрной эволюции выводы классической русской историографии об особенностях колонизационного процесса России и предложенное объяснение отставания сельскохозяйственного производства в стране, в историческом ядре которой условия для земледелия были хуже, чем в остальной Европе. Колонизационный размах снижал плотность населения и создавал возможности для расширения экстенсивного земледелия в новых поясах освоения (сначала Среднее Поволжье и Прикамье, затем Новороссия и Нижнее Поволжье; затем Северный Кавказ, Сибирь и Средняя Азия), а тем самым – для «попятного хода» эволюции. Поэтому в отличие от Запада сельское хозяйство России застыло на стадии парового трехполья с нарушением равновесия между земледелием и скотоводством, наступлением пашни на пастбище, истощением почв, аграрным перенаселением, слабостью городской индустрии. Для преодоления стадиальной экономической отсталости и превращения России в страну с динамичным развитием рынка и индустрии Н.П.Оганов­ский предлагал программу, в главных чертах совпадавшую с рекомендациями организационно-производственной школы: многоукладная экономика с организованной помощью крестьянству со стороны правительства (сооружение транспортной сети) и интеллигенции (рационализация стихийного перехода к многополью и плодосмену; кооперация для вытеснения паразитического посреднического капитала).

11. Неизбывность парового трехполья на большой части исторической территории России и ограниченность возможностей для европейски интенсивного плодосменного земледелия была акцентирована П.Н.Савицким как одна из трех главных геоэкономических особенностей евразийского месторазвития. Две других особенности: обделенность наиболее удобными и дешевыми (морскими) транспортными путями в торговле; историческое несовпадение ресурсных и культурных средоточий в промышленности. Евразийство, идентифицировавшее себя с русской геополитической школой, было не авангардной, а арьергардной идеологией, исходившей из того, что континентальная Россия-Евразия при включении в мировое «океаническое» хозяйство окажется на его задворках.

Евразийство было генетически связано с дискуссиями о национальных производительных силах в российской политэкономии начала ХХ в., включая полемику молодого П.Н.Савицкого с М.И. Туган-Барановским (членом Комиссии по естественным производительным силам России) о промышленных перспективах России. Савицкий сформулировал «дилемму коренного ядра российских областей»: русская культура мирового масштаба развилась в районах, лишенных богатых почв и недр. Она была исторически устремлена на Северо-запад, к Европе и морю; а ресурсы для промышленности крупного масштаба были найдены расширявшейся империей в культурно отсталых, если не пустынных районах Юга и Востока (Донбасс, Кавказ, Прикаспий, Урал, Сибирь, Туркестан). Впоследствии эту дилемму Савицкий интегрировал в концепцию «евразийского исторического задания» России, ссылаясь на результаты геолого-минералогических изысканий, обнаруживших наибольшую «полноту естественнопромышленного одарения» с изобилием полезных ископаемых и водной энергии в Восточной Сибири («алтайско-енисейско-байкальская» полоса).

П.Н.Савицкий увенчал экономико-геополитическую концепцию евразийства обоснованием в книге «Месторазвитие русской промышленности» (1932) категории «вековая технико-экономическая конъюнктура». Вековая технико-экономическая конъюнктура – это смена в глобальном масштабе универсальных (т.е. имеющих отношение более или менее ко всем отраслям) промышленных факторов - энергоносителей и конструкционных материалов. Савицкий особо выделил вековую динамику энергоносителей - замещение древесного угля каменным углем и впоследствии каменного угля нефтью. Эта последовательность в конце ХХ в. была детально проанализирована в длинноволновых моделях базисных нововведений в производстве и потреблении энергоресурсов.

П.Н.Савицкий подошел к постановке вопроса о критерии статуса страны как великой экономической державы – ее способность воздействовать на вековую технико-экономическую конъюнктуру в благоприятном для себя направлении. Но категория вековой технико-экономической конъюнктуры осталась недостаточно разработанной и была истолкована Савицким скорее в духе технологического детерминизма; несостыкованными остались экономико-геополитическая и духовно-социокультурная стороны концепции евразийства.

Категории месторазвития и вековой технико-экономической конъюнктуры имеют большое методологическое значение для объяснения зигзагов хозяйственного роста и великодержавного статуса России. Превращение России в великую военную державу в XVIII веке основывалось на создании «окраинной» Уральской рудно-металлургической базы и превосходстве над Европой в наличии универсального фактора промышленности - древесного топлива. Но промышленный переворот в Англии нанес сокрушительный удар по российской промышленной традиции. Сосредоточенная в Москве и на Урале, лишенных запасов ископаемого горючего, она отстала от Запада, утилизовавшего энергию минерального топлива. Лишь в конце XIX века благодаря ресурсам новоосвоенных окраин (т.н. Юг России) и повороту мировой техники к нефти как энергоносителю, Россия стала выбираться из состояния промышленной отсталости. Причем главный идеолог российской индустриализации С.Ю.Витте указывал на континентальность и территориальное рассредоточение месторождений угля и железа как на главные геоэкономические проблемы России, которые надлежит решать посредством железнодорожного строительства.

12. Проблема великодержавного статуса России во взаимосвязи с экономическим развитием и хозяйственным районированием получила наиболее глубокую проработку в работах В.П.Семенова-Тян-Шанского. Будучи членом КЕПС, он обосновал концепцию могущественного территориального владения применительно к России, подытожившую традицию изучения державного положения России такими видными учеными, как Д.И.Менделеев, В.И.Ламанский, П.П.Семенов-Тян-Шанский, А.И.Воейков. Типология В.П Семенова-Тян-Шанского была глубокой глобальной экономико-геополити­ческой моделью, более чем выдвинутые позднее на Западе конструкции Хатленда и Римленда. Основные формы экономического и геополитического могущества характеризуются в ней как обладание территориями 1) «кольцом вокруг моря», 2) «от моря до моря» или 3) «клочками» по берегам разных морей. Среди морей первостепенны «мировые средиземные» - Европейское, Американское (т.е. Карибское с Мексиканским заливом) и Азиатское (Китайское (Восточное и Южное) с Желтым и Японским).

Достоинством модели является попытка увязать экономические и геополитические аспекты локальных цивилизаций с социокультурными: вожделения державных народов издревле распространялись прежде всего на благодатные средиземноморские побережья и удержание в сфере своего влияния окрестных пустынь, откуда пророки несли в соседние урожайные земли скрижали завета великих религий.

Типология экономико-геополитического могущества была рассмотрена В.П.Семеновым-Тян-Шанским в динамической связи с колонизационными волнами человечества, разлив которых сопровождался тысячелетней борьбой двух главных миграционных потоков: западно-атлантического и восточно-тихоокеанского. Европейская «белая» волна раньше обуздала напор своих кочевых элементов и, «выплескивая» вспомогательные отряды воинов и торговцев, расширяла пояс экстенсивного земледелия; азиатская «желтая» волна раздвоилась на «авангард» налетавших порывами на запад кочевников-степняков и восточный «арьергард» интенсивного огородно-мотыжного земледелия в пределах китайской государственности. Благодаря славянорусской колонизации северо-востока Евразии атлантическая волна блокировала возможности проникновения кочевых орд с востока, тогда как подвижная западная цивилизация распространила свою экспансию за океаны и создала мировой рынок. Однако ценой превращения России в государство величайшего сплошного земельного протяжения стало экономическое отставание экстенсивного русского северо-востока Евразии от запада Европы, где развились интенсивное сельское хозяйство, промышленность и заокеанская торговля. Кроме того, Россия не смогла равномерно уплотнить область своей колонизации, принявшей на восточном конце уязвимый вид «тончающего меча».

Большое методологическое значение имеет обоснованный В.П.Семе­новым-Тян-Шанским принцип классификации всех экономических районов Земли на зональные и азональные. Вывод ученого о сосредоточении наиболее высокой экономической культуры преимущественно на морских побережьях и в азональных районах внутри стран, если только эта азональность не связана исключительно с присутствием ископаемых богатств, полностью подтвердился во второй половине ХХ века. Мощные портово-промышленные комплексы задают тон экономическому росту стран не только атлантического Запада, но и Нового Востока, экономически поднявшегося на побережьях азиатской группы «средиземных морей».

Концепция В.П.Семенова-Тян-Шанского предвосхитила геоэкономическую триполярность современного мира, поставившую перед Россией острейшие геоэкономические проблемы, но одновременно не исключающую и новые геоэкономические шансы. Отвечать приходится на геоэкономические вызовы уже не только Запада, но и «азиатско-тихоокеанского всплеска». Эти вызовы актуализируют еще два аспекта наследия В.П.Семенова-Тян-Шан­ского - едва намеченную концепцию «туризма-отчизноведения» и серьезно продуманные проекты евразийских транспортных коридоров (без которых невозможна и реализация идеи ученого о «познавательном туризме больших пространств») на основе дополнения «широтных» магистралей «меридианальными». Новый динамичный Китай давит на приграничные с Россией сибирские территории и инициирует сооружение трансевразийских магистралей; азональные районы на берегах азиатских «средиземных морей» превращаются не только в мировые центры судостроения, нефтехимической промышленности, производства бытовой техники длительного пользования, но и в мировых лидеров по показателям вклада туризма в положительное сальдо платежного баланса. Но при этом сохраняются перспективы Транссиба как опоры новых российских «культурно-колонизационных баз» в Евразии (В.П. Семенов-Тян-Шанский) и основы евразийской транспортной системы, которая бы соединяла два мировых полюса экономического роста - объединенную Европу и Новый Восток; не исключено, что и обоснованный В.П.Семеновым-Тян-Шанским проект Северной Сибирской магистрали более реализуем, чем традиционный для русской экономической мысли (от Ю.Крижанича до Д.С.Львова) акцент на коммерческие возможности (так и не ставшие пока реальностью) транзита по северным ледовитым морям.

IV. Публикации автора по теме диссертации


Монография:

1. Геополитическая экономия в России: от дискуссий о «самобытности» к глобальным моделям (XIX – начало ХХ вв.). СПб., «Алетейя», 2009. (13 п.л.)


^ Статьи в изданиях, содержащихся в Перечне ведущих рецензируемых научных журналов и изданий, рекомендованном ВАК РФ: