Книга очень искренняя. Написанная завлекающе-легким литературным языком, она сообщает читателям массу подробностей экономической научной жизни.

Вид материала

Подобный материал:

1 2

Расстрелянная наука

Авторы книги совершенно правы, когда утверждают, что судьба советской экономической науки оказалась самым непосредственным образом связана с судьбой социализма. Эта связь проявилась главным образом в огромнейшем воздействии государства на экономическую науку в течение всего периода строительства социализма в СССР.

Первоначальный период Советской власти, длившийся до конца 20-х годов, охарактеризовался расцветом экономической науки. Возникшая на гребне народного революционного энтузиазма и вобравшая в себя лучшие гуманистические идеалы и культурные традиции своего времени, лишенная какой-бы то ни было цензуры и погруженная в полную свободу, наука достигла невиданного ни ранее, ни позже интеллектуального уровня. Теория длинных волн Кондратьева, организационные основы крестьянского хозяйства Чаянова, балансы народного хозяйства Попова, тектология Богданова, инженерно-экономическая научная организация труда Гастева – всех трудов того времени, обогативших отечественную и мировую экономическую науку, не перечислить. Множество ярких, свободолюбивых, честных и талантливых людей по-разному смотрели на социализм и предлагали разные пути его построения.

Все изменилось в тридцатые годы. Осознав безальтернативность использования механизмов форсированного развития экономики для выживания государства, власть решение своих задач увидела в авторитаризме. Обеспечение высоких темпов индустриализации потребовало от государства подавления политической оппозиции, установления тотального контроля над всеми сферами общественной жизни, сокращения демократических прав и свобод, проведения массовых репрессий.

Какая экономическая наука нужна была в этот период развития страны? Нужна была только та наука, которая отражала бы интересы государства на пути его ускоренного развития. Другая часть науки была не только не нужна, она была вредна. Была вредна, так как указывала на сложности и муки превращения аграрной страны в индустриальную, влекшие за собой страдания, нищету и голод для подавляющего числа граждан. Была вредна, так как вносила идейный разброд и хаос в стройные ряды строителей коммунизма, опровергая официальную пропаганду и лживую статистику.

Многие интеллектуальные изыски ученых того времени, хотя и обогащали экономическую науку и могли впоследствии быть востребованными, казались представителям власти в преддверии большой войны неуместными занятиями, расточительством сил и средств. Можно ли было обойтись без значительной части экономистов, плановых работников, статистиков, финансистов, пусть даже эта часть, вне всякого сомнения, честна и высоко профессиональна? Да, можно. Сама по себе экономика того периода была достаточно простой, ее производство и планирование сводилось к небольшой группе номенклатуры товаров, и на первых порах больших трудностей не представляло.

По этим соображениям массовые репрессии среди экономических научных и практических работников, как варварский метод подчинения энтузиазма и регламентации социальной энергии, стали не только возможными, но и целесообразными с точки зрения власти. Каковы были последствия репрессий для экономической науки? Обозначим некоторые из них.

Наиболее очевидно то, что был уничтожен целый ряд высокоинтеллектуальных деятелей науки, разгромлены, возглавляемые ими, коллективы, научные направления, школы. Изъяты из массового обращения труды, на многие десятилетия ошельмованы их имена. Тем самым произошло оскудение и обеднение экономической науки.

Власть обозначила себя единственным заказчиком и ценителем научных экономических работ, она диктовала, какие работы нужны и актуальны. Кроме этого, государство явилось распорядителем судеб экономистов, определяла, кого из них восхвалять, кого – отправлять в лагеря, кого – расстреливать. Всякие же критерии, оценки, мнения внутри экономического сообщества с тех пор стали иметь второстепенное значение или не иметь их вовсе. Тем самым экономическому сообществу был преподнесен урок о том, что всякая работа лишь тогда чего-то стоит, если на нее обратили внимание власти. Экономисты вынесли этот урок. Вынесли с большим бесчестьем для себя. Лояльность власти, отсутствие собственного мнения и научной позиции, готовность обосновать и поддержать любое государственное начинание, каким бы идиотским оно не было – это не полный перечень качеств сформировавшихся после чисток экономистов.

Произошло перерождение экономической среды. Большинство экономических работников поняли, что успех в новой среде определяется не интеллектуальными способностями и вкладом в развитие науки, а высокими психологическими адаптационными возможностями, идейной беспринципностью, гибкостью и ситуационностью. Карьерный рост экономистов в большинстве случаев обеспечивался не научными заслугами и не сопровождался профессиональными успехами, а определялся властями. Завладев командными административными высотами в научной среде, такие выдвиженцы формировали по этим же критериям свое ближнее и дальнее окружение. В этом окружении не было места честным и квалифицированным работникам, они неизбежно выталкивались на периферию экономической жизни, занимаясь второстепенными и маловостребованными экономическими темами.

Неизбежное понижение качества экономических разработок, отсутствие в науке ярких личностей привело к падению престижности профессии экономиста. Наиболее талантливая молодежь крайне редко связывала свой жизненный путь с экономикой. Эта тенденция проявилась, в частности, в низком конкурсе на экономические специальности ВУЗов. Положение выправилось только в 80-е годы, и не по причине повышения уровня экономической науки. Наконец, экономисты вполне обоснованно испытывают на себе недоброжелательное отношение коллег-ученых, представителей точных и естественных наук. Распространенная в их среде точка зрения о том, что экономика – это не наука, она не отвечает ни одному критерию научности, сформировалась, конечно же, не случайно.

Одним словом, стреляли в ученых, расстреляли науку. Или, по выражению С.Г. Кара-Мурзы, стреляли в шинель, а попали в сердце.

Ангажированные властями экономисты много умели и могли. Могли, вслед за правителями и идеологами, обосновать неизбежность построения коммунизма уже при жизни существующего поколения. Или доказать победу социализма в соревновании с капитализмом. Или разработать программу создания продовольственного изобилия для советских граждан. Или способствовать подъему жилищного строительства до размера, обеспечивающего каждую семью отдельной квартирой. Или перейти от социализма к капитализму за пятьсот дней. Или сформулировать возможность удвоения ВВП за десять лет. В условиях, когда нет никаких сдерживающих интеллектуальных начал, нет глубины понимания проблем и профессиональной ответственности за сказанное и написанное, становятся неизбежными спекуляции на трудностях и невежество.

Конечно, велика была еще сила инерции, приверженности традициям прошлого. Сумела пережить чистки часть квалифицированных работников. Наконец, удалось сохранить достаточно высокий уровень науки экономики в тех отраслях, вход в которые был невозможен дилетантам, и где профессиональная среда была ограничена. Это, прежде всего, экономико-математические методы, статистика, финансы, специализированные отраслевые исследования.

Политэкономии в этом отношении явно не повезло. Находившаяся под идеологическим контролем самого Сталина, наука в короткий срок стала прибежищем самых гнусных шарлатанов и интеллектуальных кретинов, надежным прикрытием «серости», догматизма, конъюнктурности. За 70-летний период советские политэкономы сумели довести эту древнейшую и почетнейшую дисциплину, насчитывающую 400 лет, до чрезвычайно убого состояния. Убогого до такой степени, что как только появилась возможность избавиться от нее в учебных и научных программах, этой возможностью не преминули воспользоваться. Политэкономия – это все дальше и дальше уходящее понятие, не знакомое студентам и экономистам вот уже свыше десяти лет.

Разумеется, ни в одной науке теоретическое место пусто не бывает. На смену советской политэкономии пришел западный экономикс. Для оценки такой подмены авторы не жалеют эпитетов. Вот один из них. «Академическая и вузовская среда крайне встревожена этой перспективой и указывает, что оправдывающая подобный путь развития импортированная теория отвечает нашим нуждам еще меньше, чем советская политическая экономия. Принятая сейчас к преподаванию в российских вузах неоклассическая теология представляет собой набор таких абстрактных аксиом, вера в которые оставляет нашу экономику во власти олигархического произвола и обрекает ее на превращение в обслуживающий сектор транснациональных корпораций. Ничего хорошего от такой «теории» нам ожидать не следует. Она преследует не научные, а лишь идеологические и политические цели» (стр. 274).

Написано, ничего не скажешь, здорово. Но невольно возникает вопрос: если экономикс – это плохая наука, то почему же она с такой легкостью и безболезненностью заменила политэкономию? Наиболее логичным представляется такой ответ – потому, что то, что заменило экономикс, было значительно слабее. Если западный экономикс – это плохо, то советская политэкономия – это хуже, чем плохо. И если согласиться с таким объяснением, то невольно напрашивается еще один вопрос – какую оценку выставить одному из главных деятелей политэкономии социализма, какова ценность его научного наследия?

Пожалуй, политэкономические работы – это самый главный итог научной жизни Н.А. Цаголова. Помимо отдельных статей, заслугой Н.А. Цаголова в этой области является руководство коллективом ученых, главным образом преподавателей МГУ, сложившегося для написания учебника по политэкономии (14). В чем особенность построения и изложения учебного пособия? Прежде всего, в его теоретической основе. Оно имеет две составляющие – это работы Маркса, и текущие официальные директивы руководящих партийных и хозяйственных органов страны. Реферированное изложение «Капитала» Маркса, периодически разбавленное последними идеологическими установками, конкретизирующими неизбежность гибели капитализма и победу коммунизма – вот что такое учебник по политической экономии времен развитого социализма. Само собой разумеется, учебник не содержит описания теоретических взглядов западных ученых, которые не стоят на позиции марксизма. Или критику с теоретических марксистских позиций практики экономической советской жизни, хотя работ на эту тему, по мере разрастания пропасти между декларациями и реалиями, становилось все больше.

Помимо идеологической зашоренности и обильного цитирования партийной марксистской литературы (в отдельных произведениях это цитирование доходит до 20-30% текста), у всех работ Цаголова есть еще одна чрезвычайно непривлекательная черта – это полное отсутствие показателей и фактов экономической жизни. «Экономика без цифр» есть яркое свидетельство оторванности автора от реальности, виртуальности и надуманности его творчества. Не случайно, что один из авторов книги о Цаголове, Гавриил Попов называет политэкономическое наследие Цаголова «новым вариантом утопического социализма» (стр. 371), при котором «логичность абстракции Цаголова достигнута переходом в нечто придуманное, то есть в сферу утопии» (там же).

Однако была ли в том вина Цаголова? Думается, что нет. Сам по себе учебник, созданный под его редакцией отнюдь был не худшим учебником того времени. Так же как не был и лучшим. Да и сами определения типа «хороший» или «плохой» вряд ли целесообразны при оценке учебника. Главное здесь то, что учебник был адекватен как интеллектуальным кондициям его авторов, так и среде своего появления. Обстановка тех лет обеспечивала запрограммированность непоявления в политэкономии ничего яркого и талантливого. Церберами политэкономического догматизма выступали не только огромная армия цензоров от государства и партии, но и коллеги-ученые, не имевшие никаких научных достижений и потому так ненавидящие чужие успехи.

Есть основание считать, что к концу 60-х годов Н.А. Цаголов понял ограниченность своих политэкономических занятий и то, что в существующем виде политэкономия не может помочь решению, стоящих перед социализмом, задач. Доказательством этого является появление работ позднего Н.А. Цаголова о социалистическом механизме хозяйствования. Цаголов обратился к вопросам планирования экономики, эффективности социалистического производства, управления, хозяйственного расчета (15). Однако и эти работы вряд ли обогащают его научное наследие. Причины те же – незнание экономических реалий, суждение об экономике зрелого социализма сквозь призму экономических марксистских воззрений XIX века, идеологическая предвзятость суждений, принципиальное дистанцирование от экономических показателей, статистики, фактов.

Для примера можно проанализировать одну из последних работ Н.А. Цаголова «Концепция развитого социализма и политическая экономия», опубликованную в 1983 г.(16). В работе восемь ссылок – и все на работы В.И. Ленина, Л.И. Брежнева, материалы XXIV съезда КПСС. Другой литературы профессор Цаголов, похоже, и не знал. Сама статья – это скучнейшие рассуждения в рамках марксистской схоластики. Автор рассуждает о том, чем отличаются понятия «ступень», «стадия», «главная стадия», «этап», «фаза». Говорит о том, что при высшей стадии коммунизма обязательно произойдет расширение состава производственных отношений. А также о том, что планомерность – это всеобщая форма производственных отношений социализма. И т.д. Какое это отношение имело к реальности? А ведь реальность была такова, что ставила под сомнение уже саму идею выживания социализма. В то время уже появились работы, в которых прогнозировался жесткий экономический кризис, и доказывалась неизбежная, вслед за ним, трансформация политической системы.

Наука позднего социализма жила своей обособленной жизнью, решая эгоистические корпоративные интересы. Те части книги, которые описывают жизнь Н.А. Цаголова в его финишные 10-20 лет и научное сообщество тех лет, дают представление о сущности и содержательности экономической науки. Кроме того, многие эпизоды жизни тех лет до боли знакомы современному научному и педагогическому работнику.

Например, там можно найти характеристики двух деканов экономического факультета МГУ, занимавших эти должности в период работы на факультете Н.А. Цаголова. Один из них – М.В. Солодков. До назначения на должность декана был секретарем партбюро, затем – секретарем всей парторганизации МГУ. В дальнейшем он хотел продолжить карьеру в аппарате горкома или ЦК. Не получилось. Пришлось завершить партийную карьеру, довольствоваться постом декана. В душе при этом он был сильно обижен (стр. 377-378). Сменил его на этом посту один из авторов книги – Г.Х. Попов. У автора была бурная политическая молодость – в качестве члена и секретаря комитете комсомола МГУ. После окончания университета встала дилемма, куда идти работать – либо в ЦК ВЛКСМ, либо в аспирантуру МГУ. Вовремя осознав начавшиеся застойные явления и невозможность карьеры в комсомольских органах, автор принял решение идти в аспирантуру (стр. 378). В свете этих откровений возникает вопрос – кто эти люди, возглавлявшие крупные научно-педагогические коллективы, профессиональные карьеристы или профессиональные ученые? Думается, что все-таки профессиональные карьеристы, для которых наука – это запасной, а потому и худший вариант жизненного устройства, растратившие свои несомненные таланты по большей части в аппаратных играх и научных интригах.

Наконец, в книге можно найти описание множества оригинальных методик делания карьеры и сохранения своего лидирующего положения в коллективе. Здесь приводятся апробированные методы борьбы с конкурентами с использованием административного ресурса вышестоящей организации, и способы контроля подчиненными своего непосредственного начальства, и принципы подбора команды, обеспечивающие несменяемость лидера. По интеллектуальности эти части книги превосходят популярные в последнее время издания, посвященные корпоративному макиавеллизму. Особенно интересна в этом отношении пятая глава книги.

Будучи одним из заведующих кафедрой экономического факультета, Цаголов смог распространить свое влияние на весь факультет и поставить в зависимость от себя декана факультета. Как? Для этого Цаголов, во-первых, добился того, чтобы во главе факультета стал кандидат наук, к тому же не имеющий звания профессора. Для этого нашлась подходящая фигура – М.В. Солодков. Во-вторых, Цаголов взял на себя все «хлопоты» перед ВАК по присвоению декану звания профессора и подготовке докторской диссертации. То есть, перевел отношения «начальник-подчиненный» в альтернативную плоскость «ученик-учитель». В итоге около 5-8 лет декан был в зависимом положении от заведующего кафедрой, укрепляя своей «благодарностью» социальные позиции Цаголова (стр.376-379).

В последние годы жизни перед Цаголовым остро встала проблема сохранения своей должности. Актуализировало эту проблему то, что по состоянию здоровья Цаголов отсутствовал неделю-две, затем появлялся, устраивал разнос и снова пропадал (стр.387). Тем не менее, на своем посту он продержался до самой смерти. Почему? Ответ достаточно прост – Цаголов, как типичный руководитель эпохи развитого социализма, методично проводил в жизнь принцип опустынивания окружающего социального пространства. Для этого он изгонял из своего окружения всех способных, тем более талантливых коллег, которые были потенциальными претендентами на его должность. А те люди, что оставались в команде, вследствие своей серости были не способны возглавить кафедру без ущерба для ее работы. Гавриил Попов это подметил очень тонко: «Казбек или Эльбрус должны стоять в одиночестве – тем больше впечатления от их величия» (стр. 376). Кафедра, разумеется, тоже страдала от подобной кадровой политики. Но какое это имело значение, если речь шла о сохранении власти?

Какое событие было наиболее важным в деятельности Н.А. Цаголова на посту заведующего кафедрой политэкономии МГУ? Солтан Дзарасов звездным часом политэконома Цаголова называет, проведенную в мае 1965 г., научную конференцию по вопросам совершенствования управления социалистической экономикой. Этому событию посвящен отдельный параграф (стр. 261-269). Это мнение совпадает и с мнением Гавриила Попова, который утверждает, что 60-е годы Н.А. Цаголову удалось одержать победу над институтом экономики (стр. 380-385).

Если это событие считают важным авторы, то логично будет его рассмотреть. Обращают на себя внимание два момента. Во-первых, сам факт выделения события, характеризующий изменение приоритетов и ценностей научного работника и среды его функционирования. Заметим, что звездным часом не названы ни появление новой теории, ни ее признание, ни выход монографии и т.д., то есть успех явно лежит не в профессиональной плоскости. Успех лежит в организационной области околонаучных интриг путем проведения конференции, привлечения внимания к ней председателя Совмина СССР А. Н. Косыгина и организации газетной шумихи в «Правде». В общем, в том, что сейчас называют пиар-технологиями. Само по себе – это знаковое явление для понимания новой сущности экономической среды, критериев успеха в ней.

Во-вторых, это явление достаточно полно характеризует власть. Давайте представим себе собрание из 400 участников, главным образом преподавателей политэкономии столичных и провинциальных вузов, обсуждающее актуальные проблемы социалистической экономики. На каком уровне могло пройти это обсуждение людьми, не знавшими ни механизмов экономического воспроизводства, ни статистики, ни реального положение в отраслях? Что хотела получить власть от этой конференции, и, главное, что могла получить? С какой целью втягивалась в научные разборки и интриги? К тому времени власть уже настолько деградировала, что не понимала не только того, что нужно делать, но и того, чего делать не нужно.

Лихорадочные шатания власти, отражающие растерянность и беспомощность хозяйствующих верхов перед лицом надвигающихся экономических трудностей, вызванных усложнением характера экономики, расширением номенклатуры производства, углублением специализации и кооперации, в полной мере отразились и на характере отношений с экономической наукой. Лишенный интеллекта бюрократический аппарат пытался найти решение возникших проблем, используя широкий диапазон научных предложений, начиная от полумарксистских идей харьковского профессора Либермана и заканчивая тотальной асунизацией производства и массовой экономико-математической шизофренией. Но экономическая наука зрелого социализма уже ничем не могла помочь. Она, разумеется, могла обосновать решение властей. Но кто будет обосновывать решение властям? Пережившая чистку и репрессии, физически уничтоженная и психологически сломленная, лишенная лучших интеллектуальных кадров и расплодившая в своих рядах «серость» и человеческое ничтожество, экономическая наука могла быть только в арьергарде экономической политики, оставив руководство один на один с проблемами.

В отношении государства и экономической науки заключается одна из драм социализма. Для обеспечения выживания ранний социализм принес на жертвенный алтарь лучших экономистов. Формирующийся в чрезвычайно жестких внутренних условиях и враждебной внешней обстановке, социализм был беспощаден к тем, кто усложнял ему и без того нелегкую жизнь и благоволил к тем, кто хоть чем-то помогал его становлению. С тактических конъюнктурных соображений того времени политическая лояльность и готовность служить власти ценились куда больше, чем квалификация, принципиальность, человеческая честность и порядочность. Но эти качества стали жизненно необходимы зрелому социализму, построившему сложную наднациональную экономическую систему и вовлекшему в орбиту своей деятельности колоссальнейшие материальные, природные и человеческие ресурсы. Однако востребованных качеств уже не было. А то, что было, могло обеспечить только поражение социализма в противостоянии с капитализмом, что и случилось. Юное социалистическое государство уничтожило то, без чего трудно было обойтись зрелому государству. Тоталитарное социалистическое государство несет ответственность за гибель экономической науки, но и экономическая наука несет ответственность за гибель позднего социализма. Такова диалектика отношений экономической науки и государства социализма.

В заключении хотелось бы высказаться по поводу - быть правильно понятым. Не слишком романтическое восприятие личности Н.А. Цаголова и малолесные характеристики экономической науки, приведенные выше, не должны заслонить главное – высокое качество рассматриваемой книги. Нужно четко разделять, где герой повествования, авторы книги, их мнения и оценки, а где сама книга. Ведь то, что написано выше не является рецензией в общепринятом смысле этого слова. Речь идет не столько о книге, ее положительных моментах и недостатках, сколько о взгляде автора на предмет повествования. Написанное является во многом попыткой альтернативного видения событий и фактов, изложенных в книге. По большому счету, это является критерием, не оставляющим места сомнениям относительно высокой научной и публицистической ценности книги. Возможность различного рода интерпретаций свидетельствует о несомненных достоинствах книги, показывает многоплановость работы, глубину и сложность затронутых проблем.

И самое последнее – тираж книги. Нужно ли говорить о том, как сильно в количественном отношении в последнее время выросла экономическая наука? Массовая раздача ученых степеней кандидата и доктора наук в бесчисленных диссертационных советах при бесчисленных научных и кадровых институтах. Подготовка студентов практически во всех вузах страны по экономике, номенклатура выпуска из стен которых превышает 150 специальностей. Появление большого количества фондов, исследовательских центров, независимых аналитиков. Этот количественный рост, в полном соответствии с законом диалектики, привел к окончательному падению качества экономической науки. В России мало не только талантливых писателей, но и ничтожно мало грамотных и требовательных читателей. Три тысячи экземпляров этой замечательной книги есть страшный диагноз экономической науке. А возможно, и окончательный приговор.

Сноски:

Дзарасов С.С., Меньшиков С.М., Попов Г.Х. Судьба политической экономии и ее советского классика. М.: Альпина Бизнес Букс. 2004. 454 с.
Гумилев Л.Н. Конец и вновь начало. М.: Институт ДИ-ДИК. 1997. С. 78-83.
Цаголов Н.А. К пониманию марксовой теории кризисов // Под знаменем марксизма. 1929. № 2-3. Переиздано: Цаголов Н.А. Вопросы методологии и системы политической экономии. М.: Изд-во Моск. Ун-та. 1982. С. 3-29.
Цаголов Н.А. К проблеме мирового хозяйства (методологические заметки) // Под знаменем марксизма. 1930. № 7-9. Переиздано: Цаголов Н.А. Вопросы методологии и системы политической экономии. М.: Изд-во Моск. Ун-та. 1982. С. 29-54.
Прохоров А.П. Русская модель управления. М. : ЗАО «Журнал Эксперт». 2002. С. 188-192.
Сталин И.В. О правом уклоне в ВКП (б). Собрание сочинений. Т. 12. С. 1-107.
Сталин И.В. К вопросам аграрной политики в СССР. Собрание сочинений. Т. 12. С. 141-172.
Ханин Г.И. Экономическая история России в новейшее время: Учебное пособие. Новосибирск: НГТУ. 2003. Т.1. Экономика СССР в конце 30-х. 1960. С. 7-13.
Цаголов Н.А. и соавт. К разработке проблем баланса народного хозяйства // Плановое хозяйство. 1936. № 7. Переиздано: Цаголов Н.А. Вопросы теории производственных отношений социализма. М.: Изд-во Моск. Ун-та. 1983. С. 324.
Цаголов Н.А. и соавт. «Экономическая таблица» К. Маркса и схема баланса народного хозяйства СССР // Проблемы экономики. 1941. № 2. Переиздано: Цаголов Н.А. Вопросы теории производственных отношений социализма. М.: Изд-во Моск. Ун-та. 1983. С. 356-357.
Цаголов Н.А. Вопросы методологии и системы политической экономии. М.: Изд-во Моск. Ун-та. 1982. 480 с.
Там же. С. 163-164.
Зиновьев А.А. Русская судьба, исповедь отщепенца. М.: ЗАО Изд-во Центрополиграф. 1999. С. 271-272.
Курс политической экономии. В 2-х томах. Под ред. Н.А. Цаголова. М. 1973. Учебник имеет несколько изданий.
Статьи на эту темы собраны в 2, 5, 6 и 7 разделах книги: Вопросы теории производственных отношений социализма. М.: Изд-во Моск. Ун-та. 1983.
Там же. С. 15-36.

Blog

Книга очень искренняя. Написанная завлекающе-легким литературным языком, она сообщает читателям массу подробностей экономической научной жизни.