Юрий Никитин      Фарамунд

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   28   29   30   31   32   33   34   35   36
     Второй был намного грузнее, и, как показалось Фарамунду, значительно старше. Когда он ступил во двор, Фарамунд невольно протер глаза. Они совершенно не скрывались, даже мечи не вытащили из ножен!
     Через двор пошли быстро, но без суетливости и, как он видел отчетливо, беспечно. Сердце застучало в страхе. Они знают, что в доме мертво. Значит, это они сделали, навели порчу... Или хотя бы только сон, но ему одному удалось избежать!..
     Оба незнакомца шли к крыльцу. Фарамунд торопливо огляделся, бежать и укрываться уже некуда, сделал шаг назад, вжался в темный угол.
     Ступеньки слегка заскрипели, на мгновение в дверном проеме вырос темный силуэт, тут же исчез, Фарамунд ощутил движение воздуха совсем рядом. Второй вошел следом, не дожидаясь знака от первого.
     Привыкшие к ночи глаза Фарамунда видели, как оба прошли через холл к лестнице. Оба негромко переговаривались, явно не страшатся охраны...
     - Здесь его нет, - донесся молодой голос. - Черт!.. Где же...
     - Загляни в кладовку, - предложил старший. - Может, напился и лежит как свинья?
     - Хорошо бы... А если к женщинам, это хуже...
     - Что, впервые убивать и женщин?
     - Да нет... к тому же их убивать не обязательно. Даже лучше! Найдут зарезанным в женской постели, тут же всем все понятно...
     Послышался короткий смешок:
     - Ну да, либо ревнивый муж отомстил, либо сама зарезала... Я так проделывал тоже. Но если ушел к женщине за пределы крепости?
     - Он что, совсем дурак? Ему любую девку прямо в постель...
     Фарамунд слушал, оцепенев. Они говорили на другом языке, странном и непохожем на языки герулов, готов или лангобардов. В этом языке ясно слышался шорох горячих песков, крики неведомых птиц и даже шипение огромных змей, невиданных в этих краях, но он, Фарамунд, понимает, все, о чем говорят!
     Послышался стук упавшего стула, ругань младшего. Совсем не таятся, сволочи. Донесся раздраженный голос:
     - Придется искать по всему дому.
     - Насколько долго защита?
     - Это знают Старшие. Но мы должны успеть осмотреть даже двор, если понадобится.
     - Вряд ли такое раньше случалось!
     - Да, но Старшие такие случаи наверняка предусматривают...
     - Конечно, Старшие знают все.
     В голосе звучало такое преклонение, что озноб снова побежал по спине Фарамунда. Этот человек говорил о неведомых Старших так, словно те не люди, а боги...
     - Старшие знают, - повторил другой почтительно. - Не зря же они могут смотреть в наши черепа, как в раскрытые книги! Ты бы не знал, если бы мог читать в людских душах?
     - Тихо, не смей такое даже думать...
     Фарамунд с бьющимся сердцем на цыпочках выбежал во двор. В черепе билась о стенки паническая мысль: так вот что значило то странное ощущение, когда в черепе словно рылись чужие пальцы! Выходит, кто-то, в самом деле, рылся?
     Лунный свет заливает двор, высвечивает каждую щепочку. С замирающим сердцем следил за крохотной тучкой, что ползла в сторону холодного сверкающего диска, но медленно, слишком медленно...
     Стиснув зубы, он рискнул пробежать под стеной. Голова сама уходила в плечи, он чувствовал себя как улитка, лишенная раковины, мышцы спины сжались, готовые встретить болезненный удар сверху...
     Оставался ярко освещенный двор, но если те двое колдунов уже осмотрели его комнату, то сейчас опускаются по лестнице... Он промчался мимо колодца как олень, прыгнул в темный проем между кузницей и конюшней.
     Сердце колотилось, словно пробежал милю. Стукнула дверь, на крыльце появился младший, за ним вышел второй. В руках все еще холодно блистали длинные узкие ножи.
     - Начнем с конюшни? - предложил младший.
     Второй засмеялся:
     - Думаешь, питает нездоровую страсть к лошадям? Нет, эти наивные дикари еще чисты нравами... Сперва загляни в людскую, он мог перепиться с челядью и там храпит. А я пойду навстречу, начиная от тех казарм... или бараков для солдат, как они тут называют.
     - Ну, у них нет еще таких понятий, как казармы или солдаты. Это дикари!
     - Но сами казармы есть, - сказал голос трезво.
     - Думаешь, в этом дикаре видят угрозу?
     - Кто знает замысел Старших? Возможно, что-то личное...
     - У Старших?
     В голосе прозвучало такое недоверие, что Фарамунд сразу представил этих таинственных Старших древними старцами, у которых в душах не осталось огня, не осталось ничего личного, которые живут только воспоминаниями и заботами о племени вообще.
     - Кто знает, - ответил первый голос, - кто знает Старших?.. У них свои бури.
     Второй почтительно молчал, Фарамунд слышал его сопение совсем рядом. Похоже, первый допущен к Старшим чуть ближе, всячески на это намекает, гордится, выставляет напоказ.
     - Хорошо, я пошел через помещения для слуг.
     Фарамунд видел, как оба разом пошли один направо, другой налево. Когда и старший скрылся в помещении для воинов, Фарамунд метнулся к забору, подпрыгнул, ухватился за край. Здесь был яркий лунный свет, проклятая тучка проползла мимо. Чувствуя себя абсолютно беспомощным, он подтянулся, перевалился на тут сторону.
     Двое коней спокойно стояли перед запертыми воротами. Кровь шумела в голове, грудь ходила ходуном. Он смотрел во все глаза на коней, еще не видел таких высоких, статных, с сухими мускулистыми телами, ноги перевиты сухожилиями, даже простолюдин поймет, что такие кони могут мчаться, обгоняя ветер, и что усталости не знают.
     Умные морды повернулись в его сторону. Не стреноженные, даже не привязанные к воротам, кони терпеливо ждали хозяев. У него мелькнула сумасшедшая мысль вскочить на одного, другого за узду, и пусть попробуют догнать, а он умеет перескакивать на ходу с одного на другого... да, умеет, теперь он это чувствует!
     Под ногами едва слышно хрустели камешки. Он скатился в ров, пробежал по сухой земле, пора заполнить водой, выскочил на другую сторону. Здесь все тот же нещадный лунный свет, он как на ладони, до леса далеко, хотя можно успеть, пока эти обыскивают весь дом и строения...
     Он пробежал вокруг всей крепостной стены, в лицо пахнуло сыростью. Голый берег в лунном свете как на ладони, видно даже бегающих муравьев...
     Задержав дыхание, он быстро перебежал, скатился вниз до самой воды. Едва сдерживаясь, вошел в волны как можно медленнее, сбоку хмуро выступала из мрака черная громада пристани. Опустился с головой, избегая брызг и хлюпанья, поднырнул под черные осклизлые бревна. Макушка уперлась в твердое, пахнущее тиной и жабами, вода неспокойно колыхалась у подбородка.
     Из крепости не доносилось ни звука. Он быстро промерз, потом вроде бы донесся стук копыт. Он напряг слух, но со стороны крепостной стены по-прежнему тихо, словно там вымерло. Мелькнула мысль, что если противник вздумал бы сейчас не то, что напасть, но даже послать кого-то на разведку, то захватил бы всю крепость и перерезал сонных...
     Стуча зубами, он нырнул, выплыл из-под причала. На востоке небо начало светлеть. На берегу отряхнулся всем телом, как огромный пес, брызги с мокрой одежды полетели во все стороны.
     У ворот с этой стороны уже пусто. Он перебежал ближе, весь превратившись в слух, заглянул во двор, так же быстро пронесся до крыльца. Уже в холле его пальцы сомкнулись на рукояти меча.
     Лестница скрипела оглушительно. Он взбежал наверх, страшный и взъерошенный. Если же двое не уехали, а только затаились, убрав коней от ворот, то сейчас яростная схватка, он больше не станет прятаться даже от колдовства...
     На лавке возле дверей его покоев сидели Рикигур и Фюстель. Рикигур не двигался, подремывал, а Фюстель обоими кулаками тер глаза.
     Оба разом повернули головы, Рикигур, однако, вскочил первым, в руке неуловимо быстро оказался меч:
     - Стой! Кто... О, рекс!
     Фюстель раскрыл глаза шире.
     - Рекс... как ты прошел мимо? Мы не смыкали глаз!
     Его глаза были красные, воспаленные. Их взгляды опустились на мокрые следы, что оставались за Фарамундом. Он заставил замерзшие губы растянуться в улыбке:
     - Но я все-таки сумел выскользнуть, верно?.. Сплавал за реку на ту сторону. Хотя все верно, никакие женщины того не стоят...
     Она уставились остолбенело за закрывшуюся дверь. Фарамунд быстро сбросил мокрую одежду, слышал, как Рикигур и Фюстель обсуждают случившееся. Рикигур ругался, что ему как будто песку в глаза бросили, а Фюстель, которого колдуны застали с открытыми глазами, ворчал, что он вовсе почти ослеп, глаза пересохли, будто полдня смотрел вверх на непривычно яркое южное солнце...
     В своей комнате Фарамунд дико осмотрел стены, ложе, стол. За окном все еще видны звезды, но небо посветлело, вот-вот алая заря растечется по всему хрустальному своду.
     За ним все еще оставались мокрые следы. Он подкрался к окну ближе, со двора доносится обычный привычный шум: кузнец стучит железом, в конюшне возятся лошади, от колодца донесся скрип колеса.
     - Что же это, - прошептал он. Зубы стучали, как в лихорадке. - Что же это было?.. Кто такие Старшие? Почему так важно меня убить?.. Убить именно меня?

     Глава 31

     По мере продвижения к югу его войско не таяло, а росло. Это народ назывался франками, но в войске были отряды гепидов, лангобардов, тевкров, а также множество разных готских племен, что говорили на разных диалектах. Шли к нему, ибо чье, как не имя Фарамунда из всех рексов, конунгов и архонтов, звучит особенно громко? О нем говорят с восторгом и завистью, а размеры его добычи, по слухам, превосходят воображение. Города и бурги он берет с такой легкостью, словно это беззащитные деревушки, а гарнизоны признают его власть и клянутся служить ему.
     Зима еще не наступила, да и наступит ли в этих краях, когда пришли тревожные вести из земель, завоеванных им всего в прошлом году. Восстали хаддоны, перестали платить дань терлигоны, а кумвры вообще признали власть неведомых гуннов, странного звериного народа, что выплеснуло из Степи...
     - Войско распределить по гарнизонам, - велел он. - Укрепиться! И - ждать. Я возьму только легкую конницу. Пройдусь, поинтересуюсь, что же не так...
     Громыхало бухнул тяжелым голосом:
     - Завоевать всегда легче, чем удержать. Но мы и так покрыли себя славой!
     Фарамунд процедил сквозь зубы:
     - Я не хочу, чтобы то, что создал я, постигла участь...
     Он не договорил, кулаки его сжимались, из груди вырывались яростные хрипы. Громыхало спросил осторожно:
     - Участь чего? Если того государства, что создал Маробод, то... все же он погулял со своими ребятами по Европе! Всех трясло.
     - Маробод умер, - выдохнул Фарамунд, - и тут же могучая держава рухнула!.. Это было только вчера, но теперь даже его народа нет! Исчезли, испарились. Перестали быть. Не-е-е-ет, мы будем! Убьют ли меня или сам помру, но то, что сейчас сделали... останется!
     Громыхало пожал плечами, но спорить не стал, спросил:
     - Я с тобой? А то мне здесь, если честно, делать нечего. Не люблю сидеть за крепкими стенами.
     - А кто говорил, - напомнил Фарамунд, - что мечтает о спокойной старости?
     Он улыбался, и Громыхало с облегчением улыбнулся. Уже понятно, снова плечом к плечу к рексом в бой, в сражения, приключения! А завоевания... Рекс говорит громко и яростно, убедительно... но только для тех, кто не знает его так хорошо, как знают ближайшие соратники. Как знают те, кто видел Лютецию и видел, с какими безумными глазами рекс вынес ее из горящего дома.
     А эти завоевания... Он начал их ради Лютеции, сейчас движется по инерции, как лодка, которую разогнали, а потом выбросили весла.

     Меняя коней, он с отборным отрядом двигался на север. Просторы южной Галлии быстро сменились дремучими лесами. Старые римские дороги быстро зарастали, держались только вымощенные широкими каменными плитами.
     Когда-то он ехал через такой же лес с одним Громыхало, а когда набралась дюжина воинов, считал себя могущественным вожаком! Сейчас возвращается с тысячей всадников, а войско почти не сократилось...
     Дни и ночи то слева, то справа, а то и прямо на пути поднималось и быстро росло облако пыли. Потом выныривали всадники с худыми покрытыми пылью лицами, показывались волы или коня, терпеливо волокущие повозки с женщинами и детьми. Целыми племенами перемещалось всякий раз на юг, в теплые страны, к теплым морям. Иногда среди ночи доносилось мычание скота, скрип повозок. Ехали с женами, с детьми, всем племенем или частью племени, что в состоянии жить отдельно и считать себя ростком нового народа.
     Он вспомнил рассказы о железных легионах римлян, ощутил, как от недоумения не в состоянии думать ни о чем другом. Если это правда, если, в самом деле, римская армия самая огромная и сильная на белом свете, то они должны были покорить весь мир!..
     Правда, вот старая колдунья из бурга Свена... где она сейчас?.. уверяла, что так и было. Римляне покорили весь мир, за исключением совсем уж гнилых болот или безжизненных северных скал, куда просто побрезговали или поленились опустить свой сапог.
     Но куда делись эти огромные армии, под железной поступью которых вздрагивала земля? Римская армия состоит из тех же франков и готов, которые служат империи и защищают ее от других наступающих франков и готов! Так что сами римляне не гибнут в постоянных боях, кто им мешает плодиться?
     - Не знаю, - ответил Громыхало.
     Фарамунд вздрогнул, не сразу сообразил, что рассуждает вслух, как дикий лесной человек, что привык в лесной глуши разговаривать сам с собой.
     - Ничего не знаю. Этого никто не может понять... Может быть, это и есть самая великая тайна на свете? Какой-то народ по воле богов начинает расти, покорять соседей, взбирается на вершину могущества, правит миром... А потом все рушится разом! Нет, не всегда разом. Рим до-о-о-олго набирал мощь... Войны, завоевания, войны... Он тысячу лет покорял мир. А потом еще тысячу правил. Так что и сгинет не в один день. Но сгинет.
     - Почему? - спросил Фарамунд настойчиво. - Почему?
     Громыхало напыжился, рекс выглядит угнетенным, непонимающим.
     - Такова воля богов, - изрек он многозначительно. - Даже не воля, а...
     - А что?
     - Закон, - бухнул Громыхало еще значительнее. - Закон, который боги установили... и теперь даже сами не могут изменить. Всегда так было, всегда так будет. Народы рождались, росли, матерели, старели, мерли... Одни быстро, как комары... другие долго. Но все мерло. И все начиналось сначала.
     Фарамунд простонал сквозь крепко сжатые челюсти. Щека дергалась, словно внезапно заболели зубы.
     - Так неправильно, - прошептал он. - Неправильно!
     - Неправильно, - согласился Громыхало. - Хотя, почему?.. Боги знают, что... ха-ха!.. человеку делать.
     - Неправильно, - повторил Фарамунд.
     Громыхало с удивлением заметил, как лицо рекса потвердело, а взгляд стал злым и острым.
     - Ты чего? - спросил он с удивлением. - Против воли богов?
     Фарамунд покачал головой.
     - Воля богов... Боги тоже рождают и умирают. С ними умирают и придуманные ими законы. Сейчас из Рима по племенам Европы разбрелись проповедники новой веры. Кто знает, может быть, удастся разорвать этот круг?
     Лес тянулся огромный, дикий, темный. Некогда прорубленная дорога превратилась в звериную тропу, да и ту теснили деревья. Говорят, когда-то здесь были золотые рудники, но римляне выбрали последние крупицы золота еще несколько веков назад. Больше золота на севере Европы не осталось, и римляне сразу утратили интерес к этой земле.
     Когда руды не осталось, местным жителям пришлось охотиться, но кто-то предпочел охотиться на тех, кто охотится на дичь. Но и сами охотники умели охотиться не только на четвероногую дичь... Через сотню лет из этого леса вышли дикие люди, что почти не отличались от зверей, и разорили первое поселение в долине. Так впервые мир соприкоснулся с франками.
     В этом лесу, по слухам, чуть ли не на каждом дереве сидят дриады, по вершинам днем порхают эльфы, а темными беззвездными ночами между деревьями неслышно скользят маленькие коренастые фигурки с большими кирками через плечо. Они все еще добывают золото и драгоценные камни, и лесорубы ночами у костров шепотом рассказывали о несметных богатствах, что хранятся в подземных пещерах.
     Но из глубин леса все выплескиваются и выплескиваются новые лесные люди. И все - на юг!

     Унгардлик еще в первый же день выслал вперед сотню всадников. Они исчезли, как в воду канули. Громыхало заревел веселую песню про лесника и сумасшедшую эльфиню с тоненькими крылышками. Сотню захватить невозможно: в движении постоянно высылает во все стороны десятки, а те вдобавок отпочковывают по два-три всадника, что немедленно подадут сигнал при первых же признаках опасности. Это не трусость, их задача - не сражаться, не искать славы в поединках, а вовремя предупредить. Если не вернулись, значит - дорога свободная...
     За сутки до Римбурга на дороге показались два скачущих навстречу всадника. Вскоре Фарамунд рассмотрел грузного Тревора, а рядом на белом жеребце восседал прямой, как свеча, красивый всадник в сверкающих доспехах. Редьярд выглядел напряженным, но при виде Фарамунда его замороженные губы слегка раздвинулись в улыбке.
     Тревор раскинул руки,
     - Фарамунд!.. Фарамунд!.. Дай я тебя обниму!.. О тебе сейчас только и говорят!.. Все окрестные конты прислали к нам заверения в покорности и преданности. Под твоими ногами гремит земля и качается небо!..
     Фарамунд дал себя обнять, но в груди стало холодно. Даже горло перехватило, он молча похлопал старого воина по спине, отстранился. Редьярд смотрел осуждающе, в глазах был холод.
     Тревор все еще держал Фарамунда за плечо. Конь под ним беспокойно переступал с ноги на ногу. Щеки Тревора раздувались, как у веселого хомяка, только голос стал менее грохочущим:
     - Рекс!.. Я вижу, ты и сейчас помнишь о Лютеции?..
     Фарамунд протолкнул сквозь перехваченное судорогой горло:
     - А как же иначе? Она была твоей племянницей...
     - У меня есть еще одна племянница, - возразил Тревор. - Твоя супруга, кстати.
     - Хорошо, - ответил Фарамунд, - что хоть не назвал женой.

     Он заметил, что Редьярд посматривает на него украдкой. Этот блистающий воин всегда держался отстранено, пренебрегал им как простолюдином, так и рексом. Даже когда он вошел в нынешнюю мощь, когда окрестные конты сами льстиво склонили головы, страшась близости такого соседа, Редьярд держался в стороне, ни разу не назвал его рексом.
     Но сейчас Фарамунд видел, как Редьярд мучительно ищет и не находит повода, чтобы заговорить. Кони неслись галопом, совсем редко переходили на рысь, Фарамунд с наслаждением подставлял лицо встречному ветру. Земля грохотала под копытами, этот стук будоражил кровь и странным ритмом отдавался в черепе.
     - Фарамунд!
     Редьярд скакал на своем красавце жеребце рядом. Конская грива развевалась по ветру, Редьярд угрюмо смотрел на Фарамунда, лицо стало бледным, а красивые выразительные глаза запали, словно после долгого поста.
     - Фарамунд! - повторил он. Видно было, как он сделал усилие, затем выдавил: - Рекс!.. Конунг! Я впервые называю тебя конунгом, но, в самом деле, ты... твое племя... ты уже больше, чем конунг. Ты собрал такое войско, что в состоянии поглотить всю Галлию. Может быть, тебе даже удастся нанести последний удар Риму... Но ты понимаешь, что это означает?.. Мы, франки, ввергаем культурный мир в эпоху хаоса, мрака, невежества...
     Фарамунд смолчал, щурился от встречного ветра. Слова "культурный мир" ничего ему не говорят, но вот то, что римляне должны уйти, исчезнуть, это понятно даже деревьям в лесу. Там гниль всегда уступает место сильным молодым дубкам. Вернее, не уступает, а молодые дубки теснят сами.
     - Нам нужны новые земли, - сообщил он. - А с севера нас теснят.
     - Но не так... - простонал Редьярд. - Не так!
     - А как?
     Редьярд выровнял коня, чтобы несся с конем Фарамунда ноздря в ноздрю, вскрикнул:
     - Раньше не было такой жестокости!.. Раньше культурные нации дрались... с менее культурными! И всегда побеждали! Цивилизованные эллины много веков воевали с цивилизованными персами, цивилизованные македонцы разгромили цивилизованную Мидию, еще более цивилизованный Рим покорил и Персию, и Македонию, и Египет, и Элладу!.. И с тех пор правил миром. Не Рим, а цивилизация правила миром! Но впервые... впервые!.. из темных отвратительных лесов и вонючих болот вышла самая настоящая дикость, что тупо уничтожает всю культуру!.. Я видел, как наши франки убивали ученых, юристов, поэтов... Для них это самые бесполезные люди!..
     Фарамунд вспомнил, как его самого передернуло от вида своих соратников, когда тупо и остервенело разбивали молотами мраморные статуи в захваченном римском городке, едва не бросился останавливать, когда вытаскивали из библиотеки корзины с книгами и засыпали ими огромную яму на дороге...
     Но в то же время в словах красавца-франка... вернее, как бы за словами, чувствовалась и некая огромная, как гора, неправда.
     Не находя слов, он стегнул коня, что делал крайне редко, тот оскорблено взвизгнул, их бросило навстречу рвущему глаза и губы уже не ветру, а урагану.
     Некоторое время несся в одиночестве, потом его догнал весь отряд. Там разговор шел о делах в Римбурге, Тревор с хохотом пересказывал Громыхало и Вехульду сплетни, как дворовые, так и соседские. Редьярд ехал мрачный, лицо вытянулось. Фарамунду на миг стало жаль удивительного человека, что страдает не за свою долю добычи, а за чужие и непонятные народы.
     - Нас теснят, - сказал он ему, словно стараясь загладить грубость. - Теснят еще более дикие народы! Звери из степи, что прямо на конях рождаются, едят, испражняются, спят! Которые едят не только пленников, но и своих...
     Редьярд тут же воскликнул с жаром:
     - Надо встать на сторону Рима! И вместе с ним отразить натиск тех дикарей! Заодно и сами... окультуримся...
     Фарамунд покачал головой:
     - Я знаю немного, но даже мне уже ведомо, что многие могучие племена вставали на защиту Рима. Их называют федератами, верно?