Конкурс виктор бычков. Перекрёсток веры, надежды. Григорий большунов
Вид материала | Конкурс |
СодержаниеВ мире искусства Литературное сегодня В. Г. Авилов. Молитва. Повести и рассказы. Саратов: Изд-во ИКЦ «Не за тридевять земель», 2010. На волне памяти Покроется небо пылинками звёзд |
- Протоиерей Григорий Дьяченко Борьба с грехом Благословение Свято-Троице-Серафимо-Дивеевского, 777.44kb.
- Солошенко Анастасии «Дневники Надежды», 6.91kb.
- Учитель: Федорова Галина Николаевна, 10.79kb.
- Р. В. Щипина Святитель Григорий Нисский, 3701.1kb.
- Белорусская Православная Церковь Минская Епархия Свято-Елисаветинский Женский монастырь, 27.77kb.
- Григорий Фёдорович Пономаренко и Виктор Гаврилович Захарченко. Работа по теме урок, 33.45kb.
- Описание профориентационной методики перекресток (Пряжников), 360.33kb.
- Мартин Бубер. Два образа веры, 2036.01kb.
- Христианская церковь против евреев, 353.52kb.
- Xi международный фестиваль-конкурс детских, юношеских, взрослых любительских и профессиональных, 360.1kb.
^ В МИРЕ ИСКУССТВА
Владимир
АЛИФАНОВ
«Театральная провинция – столицам»
Так называется книга известного культуролога и искусствоведа, доцента Саратовского института социального образования Российского государственного социального университета Вячеслава Алексеевича Дьяконова, вышедшая в прошлом году в Саратове, в издательстве «Новый ветер».
Автор более трёх десятков лет проработал в областных органах и учреждениях культуры и искусства г. Саратова. По долгу службы и призванию он не пропускал и не пропускает до сих пор ни одной театральной премьеры, ни одного значительного концерта, ни одной художественной выставки. Причём на каждом таком мероприятии он не просто «официальное лицо» и пассивный созерцатель, а равноправный партнёр актёра, чтеца, музыканта, художника, вдумчивый и чуткий к Красоте и Правде. Более того, он хочет и много практически делает для того, чтобы Красота и Правда стали достоянием каждого саратовца. И не случайно именно при его деятельном участии в Саратовской области создано более ста детских музыкальных и художественных школ, «Академия одарённых детей», Губернский театр хоровой музыки, Союз мастеров декоративно-прикладного искусства, объединения академиков, докторов и кандидатов наук, любителей литературы, музыкального, театрального, изобразительного искусства. Так что всё, о чём пишет Вячеслав Алексеевич, он знает непонаслышке. Он сам – активный участник всего, что происходит в культурной жизни области, и оттого его суждения об искусстве представляются нам и интересными, и убедительными.
Это уже четвёртая книга саратовского искусствоведа, посвящённая истории театрального движения в России. Первые три («Лицедеи, певчие, музыканты». – Саратов, 1991; «Мастера саратовской сцены». – Саратов, 1994; «Театральное отражение эпох: саратовские театры ХХ столетия». – Саратов, 2001) рассказывают об удивительной, более чем 200-летней истории саратовских театров, о творчестве их выдающихся представителей – драматических актёров, солистов оперы и оперетты, артистов балета и балетмейстеров, режиссёров и дирижёров. Четвёртая книга, которую мы представляем, прослеживает историю уже не одной театральной провинции, а всего провинциального театрального движения в России в его высших проявлениях.
В книге 15 глав и эпилог. Первые пять глав носят историко-теоретический характер. В них последовательно рассматривается путь России к первому государственному общедоступному театру, который, говоря словами исследователя, «начинался от народных языческих обрядов и праздников с заклинаниями, ряжеными и хороводами, продирался с дерзкими выступлениями скоморохов и «потешников» сквозь гнёт и душегубство, обрастал религиозными сюжетами и действами Православной церкви, примыкал к театральным забавам царей и вельмож». Особо следует отметить вторую главу, в которой автор впервые рассказывает о пути крепостных провинциальных актёров труппы А. Е. Столыпина на сцены Москвы и Санкт-Петербурга. Эти актёры были удостоены высокой чести составить основу трупп Большого и Малого столичных театров.
Вопреки традиционно сложившимся представлениям о центробежном распространении искусства из столиц в провинцию, автор предлагает рассмотреть влияние провинции на становление и развитие столичных театров и убедительно подтверждает правильность предполагаемого на примере Фёдора Григорьевича Волкова, организовавшего в Ярославле в 1750 году любительскую труппу (актёры И. А. Дмитриевский, Я. Д. Шумский и др.), на основе которой
в 1756 году в Петербурге был создан первый постоянный профессиональный русский публичный государственный театр, в котором Фёдор Григорьевич играл руководящую роль и по праву носил звание первого российского актёра.
Помимо Ф. Г. Волкова, исследователь повествует о большой группе актёров, которые впервые проявились и заметно развились именно в провинции, а затем на сценах столичных театров оказались прогрессивными деятелями русского театра на пути его совершенствования. В их числе «большой специалист по шекспировским ролям»
М. Т. Иванов-Козельский, «артист громадного трагического темперамента» В. Н. Андреев-Бурлак, признанный «чародей Москвы»
М. В. Лентовский, а также В. А. Гиляровский, А. М. Горин-Горяйнов, М. Н. Ермолова, В. Ф. Комиссаржевская, К. А. Марджанов,
В. Э. Мейерхольд, П. Н. Орленев, А. А. Пасхалова, И. Н. Певцов,
М. М. Петипа, В. Н. Рыжова, Б. А. Садовский, П. В. Самойлов,
П. А. Стрепетова, П. П. Струйский, Н. Н. Ходотов, Т. Л. Щепкина-Куперник, Ю. М. Юрьев, Г. М. Ярон.
В этот список не вошли те великие провинциалы, которые в этой книге сами рассказывают о себе в «заметках об искусстве», воспоминаниях, интервью, столь же ярких, талантливых, неожиданных, как и сами авторы. Недаром же говорят, что стиль – это человек со всеми его духовными и физическими особенностями. И вот со страниц этих «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет» встают блистательные Михаил Семёнович Щепкин, Мария Гавриловна Савина, Владимир Николаевич Давыдов, Фёдор Иванович Шаляпин и, наконец, Фёдор Григорьевич Волков. Последний не оставил после себя никаких мемуаров, поскольку умер от сильной простуды в 35 лет. Поэтому он представлен в этой книге биографией, написанной замечательным русским просветителем Н. И. Новиковым.
Все эти пять жизнеописаний я проглотил мгновенно – до такой степени они меня захватили. Несколько охладила мой пыл чрезвычайно насыщенная, рассчитанная на неторопливое, вдумчивое чтение историко-теоретическая глава «Во славу российского театра», посвящённая советскому периоду, который, по мнению автора, особенно для провинции оказался благоприятным, и двум кризисам российского театра, разразившимся в конце XIX и в конце XX веков. Из первого кризиса российский театр вывели совместными усилиями два великих театральных деятеля, два реформатора – К. С. Станиславский и Вл. И. Немирович-Данченко. Что же касается последнего кризиса, может быть, самого тяжёлого за всю историю российского театра, то его удар был в значительной мере ослаблен усилиями тех режиссёров, которые в лихие 90-е годы, несмотря ни на что, работали интенсивно, определяя лицо театра, и сумели сохранить себя, своё имя. Преисполненный к ним благодарности, автор назвал их, и мы с удовольствием приводим их имена. В Москве это – Валентин Плучек и Андрей Гончаров, Борис Покровский и Олег Ефремов, Марк Захаров и Галина Волчек, Леонид Хейфец и Алексей Бородин, Марк Розовский, Дмитрий Брянцев и Роман Виктюк; в Санкт-Петербурге – Лев Додин и Рубен Агамирзян, Игорь Владимиров, Темур Чхеидзе, в трудную минуту поддержавший товстоноговский театр; в Челябинске – Наум Орлов; в Орле – Борис Голубицкий; в Свердловске – Александр Титель и Кирилл Стрежнев; в Липецке – Владимир Пахомов; в Саратове – Александр Дзекун; в Воронеже – Анатолий Иванов, Валерий Вольховский и Михаил Бычков; в Ульяновске – Юрий Копылов; в Якутске – Андрей Борисов; в Уфе – Рифкат Исрафилов; в Казани – Марсель Салимжанов; в Чебоксарах – Валерий Яковлев.
По окончании этой главы я вновь с энтузиазмом погрузился в воспоминания теперь уже моих великих современников – Бориса Андреевича Бабочкина, Иннокентия Михайловича Смоктуновского, Михаила Александровича Ульянова, Олега Ивановича Янковского, Евгения Валентиновича Миронова, которые стремительно «привели» меня к эпилогу, завершающемуся таким впечатляющим абзацем:
«Добрая слава давно идёт по всей земле о русской театральной школе, но явление это пока ещё недостаточно изучено и описано, чтобы о нём узнали и в России, и за её пределами. Мы всегда должны помнить: есть достижение в мировом искусстве родом из России, которое приносило и будет приносить незримое богатство стране. Ведь мы обладаем мощными духовными и интеллектуальными ресурсами, передовой теорией и практикой, прогрессивной эстетикой и «системой Станиславского». Люди должны знать о своей сокровищнице. Должны ею гордиться! Должны черпать из неё мудрость, традиции, опыт для своих будущих творческих восхождений и открытий».
Книга издана на средства, полученные по гранту Президента РФ для поддержки проектов в области культуры и искусства. Она изящно оформлена. Уникальные фотографии из коллекции автора размещены на специальной вкладке, что, к сожалению, не уберегло их от некачественной печати (практически все снимки нечёткие, какие-то «размытые»).
Огорчает не только качество снимков, но и качество редактирования книги: к сожалению, и автор, и редактор, и корректор проглядели немало ошибок и опечаток. Но всё же эти недочёты не могут, не должны заслонить от читателя главного – глубины и оригинальности исследования, удачной попытки автора по-новому проследить историю становления и развития провинциального театрального движения в России.
Прежде чем поставить в рецензии последнюю точку, считаю необходимым отметить, что книга написана хорошим литературным языком и адресована широкому кругу читателей. Её с интересом прочтут и ученики (лицеисты) старших классов, и студенты театральных вузов, и профессиональные и самодеятельные артисты, и маститые искусствоведы, и все любители русского театра, русского искусства.
^ ЛИТЕРАТУРНОЕ СЕГОДНЯ
Мария БАХАРЕВА
Исповедь сердца человеческого
Искренность – душа таланта.
Владимир Авилов
^ В. Г. Авилов. Молитва. Повести и рассказы.
Саратов: Изд-во ИКЦ «Не за тридевять земель», 2010.
В центре современной литературы, жанровой прозы, оказываются событие, увлекательный сюжет, актуальная социальная проблема. И не было бы в этом ничего дурного, если бы из литературы не исчезали человек, пристальное внимание к его душе, умение изобразить и разрешить психологическую ситуацию, связать человека со временем и людьми, даже просто нарисовать характер. Как-то забывается, что предметом литературы всегда был человек в его отношениях с Богом. Это то, что всегда делало и делает писателя Писателем, даже теперь, когда общество перестало быть литературоцентричным.
Потому всегда радуешься, если находишь произведение, стихотворение, рассказ, а тем более целую книгу, которая действительно является литературным произведением, созданием писателя, рассказом человека о человеке.
К таким писателям можно отнести Владимира Авилова. В апреле этого года вышла его книга «Молитва». Это первая книга прозы писателя, но она же представляет собой избранное, подводящее некий промежуточный итог. В ней собраны произведения разных лет. Композиционно сборник построен так. Открывается всё короткими рассказами – в них автор максимально отстранён от созданного им мира. Далее право голоса переходит к герою или рассказчику («Разговор длиною в её жизнь»). А в конце книги помещена автобиографическая повесть «Аэродром», в которой фактически отсутствует дистанция между автором и героем.
Итак, композиция книги – это движение от произведений подчёркнуто сюжетных, событийных – к душе человека, его исповеди; от объективно-авторского изложения к изображению внутреннего мира героя в динамике («Случай», «Разговор длиною в её жизнь», «Молитва» и др.).
Наиболее сильное впечатление производят именно короткие рассказы и повесть «Молитва». Рассказы хороши своей точностью, лаконизмом, естественностью авторской речи. В немногих словах передана судьба, трагедия жизни и смерти. Один из лучших рассказов называется «Кошка»: привязанность бездомной кошки отдана мальчику, который спасает её от голодной смерти. И гибель своего спасителя она переживает как человек. Рассказ настолько пронзительный и так точно передаёт чувство живого существа при потере близкого ему, что как ни перечитывай его, всё равно слёзы наворачиваются на глаза.
Уже в этом рассказе Владимир Авилов изображает жизнь «на надломе», когда остро и резко встаёт вопрос о смысле существования на земле. Зачем живёт человек, к чему он предназначен и как он ведёт себя – в такой пограничной ситуации. Вот учитель истории, человек надломленный и опустившийся, но Учитель с большой буквы, ибо он рассказывает детям о главном:
«– Не будьте быстры в суждениях друг о друге, словами и делами не торопитесь судить и осуждать. Человек – существо сложное, но тонкое. Чтобы понять его, нужно много, чтобы надломить, нужно мало. Так давайте стараться понимать, но не надломлять. Вы уже взрослые, дети…»
Этот учитель, благодаря своей человечности и чуткости, оставит свой след в сердце детей. Ему, как и многим другим героям Владимира Авилова, присущ талант – талант всегда оставаться человеком, творцом, художником, «сеять разумное, доброе, вечное».
И, конечно, талант сопряжён со страданием. Своим страданием и страданием за других. Во вступительной статье к книге о мотиве страдания говорится довольно подробно, потому не буду останавливаться на этом. Скажу только о его роли. Именно страдание объединяет героя книги В. Авилова с другими людьми. Герой не замкнут на себе, он живёт ради других жизней, ради матери, ради маленького сына, ради своей любви. И несмотря на то, что автор никого не осуждает, в его рассказах есть герои, осознающие смысл своего существования, своё предназначение, свой талант, а есть равнодушные, «непрозревшие», не понявшие себя и других.
Главные герои книги «Молитва» находятся на пути к прозрению. У каждого из них, разумеется, свои «тропинки», о которой писатель так говорит в одноимённой миниатюре: «...с годами мы теряем зоркость зрения и уже не замечаем их, тропинок (…) И если через много лет, неизбежно утратив зоркость зрения, мы нет-нет, да и вспомним один из таких пустячков, как тропинки, и если воспоминание, эта молния памяти, всколыхнёт нас благими страданиями, доброй очищающей тоскою, то неизбежно значит: потеряв зоркость зрения, мы приобрели зоркость души».
Во всей полноте этот путь раскрывается в повести «Молитва». Главный её герой, художник Иван Николаевич, оказавшись в одиночестве, в деревне, переосмысливает свою жизнь, своё в ней предназначение. «Пятьдесят девять через месяц, а что сделано? Да не-ет, за сорок лет написал он много, не одну сотню картин, а... «Прекрасное, Доброе, Вечное?» Есть? Да, есть, ему думается, но... всего четыре, ну шесть картин, по пальцам можно пересчитать...» Путь его – после «надлома», после душевного кризиса – это обращение к Богу, когда стирается грань между необходимостью и свободой («художник обязан» и «художник никому ничего не должен»), когда через его, художника, картины приходит в мир то самое «Прекрасное, Доброе, Вечное», протягивается нить от Бога к человеку, от человека к Богу.
Иван Николаевич пишет тот самый холст, о котором молился («холст мой, последний»). Его холст – это его возвращение к детству, его путь: «...Полумрак. Волшебная картина в окошке. Мальчонка... Лет двенадцати, эдакий Ванька Жуков, только тот пишет письмо, а этот – смотрит. Конечно, это он, маленький Васильев, только вот... уж больно нос картошкой, он ещё подумает... Стол. Узкий, обязательно узкий. Взгляд, руки, поза – это вроде бы нащупалось... Но главное – глаза мальчонкины, он смотрит – как? А как на волшебство – вот как. И... в углу икона. Он. Бог. И, разумеется, эти горящие глаза. Как, чем, что в них? Свечка перед иконой, лампа? И как сочесть, не разбить центр картины, ведь основное всё-таки – мальчонка, его глаза. И глаза Христа....»
Всегда и для любого писателя это чрезвычайно сложная задача – передать становление, жизнь и развитие души человека, его боль, его каждодневную рефлексию. Но Владимир Авилов с честью справляется с этой задачей. Проза его – проза психологическая, напряжённая, потому порою «непричёсанная» (с формальной точки зрения), лишённая гладкости стиля, чрезмерной шлифовки. Всё его писательское мастерство направлено на раскрытие души человека. Поэтому любая часть текста книги не самоценна и не самоцельна, а нацелена на раскрытие человеческой психологии. В то же время мелодика, построение его прозаической фразы напоминает по ритму своему, музыке – поэзию в прозе. Стоит только перечитать миниатюру «Тропинки», чтобы в этом убедиться. Или описания ночного неба, ночной пейзаж – от звёзд Вселенной до морозных узоров на окнах, снега, «фиолетовой темени».
«Мириады звёзд, щедрыми гроздьями рассыпанные по небу, излучали свой холодный небесный свет с такой неистовой силой, словно напоследок; казалось, ещё миг, и они, как лампочки, перед тем как перегореть, осветив и ослепив всё и вся – угаснут, погрузив всё в глубочайший мрак» («Случай»).
«В окне была ночь. Лишь угадывался привычный пейзаж, но было не до этого. Слабыми огонёчками перекликались в фокусе его зрения огни маленьких приземистых домиков: где-то тоже не спали» («Надлом одного сердца»).
«Всё окрест было залито молоком суховатого, но резкого света полной луны. Топлёным молоком. Небо было просто засыпано звёздами – серебряные деньги во всесветном монетном дворе. Не было, наверное, ни облачка, и эти точки-миры прямо-таки горели в ночи. Как это у Цвейга – «алмазными гвоздями прибитые к небу»?» («Молитва»).
Ночной пейзаж, в котором ничего лишнего нет, всё точно, как в графике. Именно ночью ничто не мешает человеку обдумать свою судьбу, рассказать о ней.
Основное средство изображения внутренней жизни героя – монолог. Это может быть монолог внутренний, речь-исповедь-молитва, обращённая к Богу, как у Ивана Николаевича, а могут быть мысли и чувства человека, решившегося на самоубийство («Надлом одного сердца»), или же рассказ, обращённый к родному и близкому человеку («Разговор длиною в её жизнь»).
В построении монолога проявляется свое-образие Владимира Авилова как писателя. Стилизуя, имитируя устную речь, он подчёркивает не только индивидуальность каждого персонажа, но и ход его мысли, сердечные движения, всплески эмоций. Повтор, в целом характерный для авторского стиля
В. Авилова, связан именно с тяготением к устной речи. Лексический повтор усиливает сказанное, подчёркивает основную мысль писателя. Инверсия, непрямой порядок слов, воспроизводит способ мышления в пограничной ситуации.
Один из авторских приёмов связан с архитектоникой текста: монолог персонажей В. Авилов разбивает на части, начиная его с абзаца и тире, как самостоятельную реплику. Этот приём, на первый взгляд формальный, но на самом деле он подчёркивает значимость монолога в прозе В. Авилова. Это нужно для облегчения восприятия исповеди-молитвы, для верной структуризации текста в целом. Таким образом, построена вставная новелла (тоже от первого лица) о загадочном дубе, погубившем трёх братьев, троих сыновей старухи, которую рисует один из героев повести «Молитва».
Повесть Владимира Авилова «Разговор длиною в её жизнь» – произведение, основанное на реальных биографических фактах. Написана она от первого лица (рассказчика, максимально приближенного к автору), но не всякий его фрагмент (или рассказ, т. к. В. Авилов определяет жанр произведения как «повесть в рассказах») соответствует хронологическому порядку событий. По мере развития сюжета в тексте появляется ещё один герой, мать автора-рассказчика, которой и отводится ведущее место в повествовании. В этом и состоит авторский замысел: через прямую речь героини показать не только драматизм судьбы одного человека, но и драматизм общей, народной судьбы в годы Великой Отечественной войны.
Возможно, реплики персонажей таким образом разведены во времени – и собираются они воедино только в воспоминаниях главного героя, от чьего восприятия зависит весь рассказ или повесть («Молитва» и др.).
Владимир Авилов всегда говорит «о главном». Даже в произведениях, в которых значительную роль играет публицистическая составляющая. Повесть «Аэродром» – о проблеме взаимоотношений власти и общества, об отношениях простого, рабочего человека и человека власти. «Всегда, в любой системе есть то самое, на первый взгляд мизерное меньшинство, которое – каждое своими средствами – борется с этой системой (что естественно, ибо все системы несовершенны). Не всегда – герои с пылающим взором, не всегда это законченные фанатики, готовые положить жизнь «в борьбе за это», – нет, в большинстве этого меньшинства это люди абсолютно нормальные, лишь с одним основополагающим качеством: они честны и справедливы. И вот это качество – честность и справедливость – вкупе с данной от Бога энергией и делает их героями...» – пишет автор в предисловии к своей давней повести, в которой, при всей её публицистичности и некоторой затянутости, которая, впрочем, оправдана жанром автобиографии, показан «кусочек живой жизни», которой в 80-х годах прошлого века жили «миллионы советских людей». И ещё – это повесть по-настоящему смешная, т. к. автор в ней ничего не выдумывает, а просто переносит на лист бумаги весь жизненный абсурд.
В заключение можно отметить, что
В. Авилов продолжает лучшие традиции русской литературы. Его текст – не гладкопись кича, а многомерная, глубокая работа. Очень талантливая. Проза В. Авилов предназначена для читателя, а не для писателя (не лабораторная, поисковая работа, не эксперимент, а целостная вещь, идущая от жизни). Огрехи, конечно, есть, книга, прямо скажем, нуждается в хорошей корректуре и нормальной издательской обработке, и вызывают досаду, такие, например, фразы: «...следующим утром, таким ещё ранним, что светило лишь белым снегом и кое-где редкими огнями светящихся окон, можно было бы наблюдать не очень длинную процессию». Но отдельные шероховатости не нарушают общего благоприятного впечатления от этой трудной и тяжёлой, но в то же время светлой и обнадёживающей книги. В ней сказываются пристальное внимание к человеческой душе, умение изобразить и разрешить психологическую ситуацию. Книга его привлекает читательское внимание своим лиризмом, напряжённым драматическим сюжетом, чёткой авторской позицией, любовью к человеку, вниманием к его душе.
^ НА ВОЛНЕ ПАМЯТИ
Нина
ШАТАЛИНА
Трифоновы.
Жизнь замечательных людей
Нина Шаталина родилась на Украине. Окончила Саратовский политехнический институт. Член Союза журналистов России. Печаталась в журналах «Волга – XXI век», «EDITA» (Германия), «Корни» (Москва), в литературном альманахе «Шомрон» (Самара), «Третье дыхание» (Москва).
^ Покроется небо пылинками звёзд,
И выгнутся ветки упруго.
Тебя я услышу за тысячи вёрст –
Мы эхо, мы эхо, мы долгое эхо друг друга.