Айрис Мердок. Единорог

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   ...   34

ГЛАВА 21




-- Подними руку, Эффи, в рукав, хорошо.

-- Немного вперед, давай я заправлю рубашку сзади.

-- Подними ноги, я надену тебе тапочки. Облаченный в твидовый костюм

Джералда, он благоухал солью для ванн и был один среди трех женщин. Их

прекрасные лица, освещенные нежностью и любовью, склонились над ним, подобно

ангелам.

-- В православной церкви Святая Троица иногда изображается в виде трех

ангелов, -- сказал Эффингэм. Он выпил уже много виски с тех пор, как

вернулся. Теперь его похлопывали три пары рук. Он добавил: -- Автоматически,

совершенно автоматически.

-- Что ты имеешь в виду, Эффи? Ты уже сказал это несколько раз. Ты

повторял эти слова, когда Дэнис привел тебя.

-- Я пытаюсь что-то припомнить...

-- Как хорошо, что Дэнис был здесь. Никто из деревенских жителей не

пошел бы ночью. Ты долго кричал, прежде чем Дэнис услышал тебя?

-- О, время от времени я кричал: <На помощь! > -- в надежде, что

кто-нибудь появится.

-- Ты очень храбрый. Я бы просто впала в панику. А вы, Мэриан, Алиса?

То, что он только что сказал, было не совсем верно, подумал Эффингэм.

Он попытался сфокусировать свой взгляд на женщинах, но они сливались в один

неясный золотой шар. Тело его обмякло, но в то же время он чувствовал себя

восхитительно, как будто заново родился, будто превратился в иное существо и

еще лежал на берегу, утомленный, но преображенный. Он жалел, что не может

вспомнить то, что пытался.

-- Я уверена, что впала бы в панику. Прошло так много вре мени. О чем

же ты думал, Эффингэм, когда тебя засасывало?

-- Пожалуй, не знаю. -- Это был бессмысленный ответ. Но он еще не мог

думать о недавнем прошлом как о чем-то реальном. Была смутная тьма, быстро

отступающая, как кошмар, который все еще присутствует в пробуждающемся

мозгу.

-- Не беспокой его, Мэриан. Дай ему еще виски, Алиса.

-- Я хочу помочь ему вспомнить. Я уверена, так лучше. Что происходит

<совершенно автоматически>, Эффингэм?

Эффингэм сосредоточился. Три ангела сливались в сияющий шар, из

которого струился поток света. Он видел это прежде. Шар был миром,

вселенной. Он сказал:

-- Я думаю, это любовь, которая вспыхивает автоматически, когда любовь

-- это смерть.

-- Мне кажется, ты опьянел, Эффи.

-- Ш-ш-ш, Алиса, пусть он говорит.

Эффингэм сел прямо. Он все еще не был уверен, но думал, что теперь

сможет им объяснить. Возможно, в конце концов ему удастся восстановить в

памяти видение, хотя он все еще не знал его имени и ожидал, когда придут

свои собственные слова, чтобы рассказать им. Он не мог восстановить в

памяти, долго ли длилось это видение -- может, только минуту или только

секунду, -- и оно полностью исчезло, когда к нему вернулась жажда жизни. И

все же он чувствовал, что оно каким-то образом притаилось здесь. Он должен

сосредоточить на этом свое внимание, пока тьма не погло тила его и не

сделала черным, как само болото.

Он взглянул на Ханну и с удивлением обнаружил, что видит ее совершенно

ясно, как будто она освещена светом, в то время как два других лица

сливались с ее лицом, составляя единый образ.

-- Видите ли, -- с трудом выдавил он. Если б только ему удалось немного

потянуть, пока видение само собой не воплотилось бы в слова. -- Видишь ли,

это совсем не так, как считают Фрейд и Вагнер.

-- Что ты имеешь в виду, Эффи, дорогой? При чем здесь Фрейд и Вагнер?

Он пристально смотрел на Ханну. Ее прекрасное усталое лицо улыбалось

ему. В конце концов, она была его направляющей, его Беатрисой. Ему

подумалось, что она, должно быть, как-то связана с откровением, пришедшим к

нему на болоте. Возможно, в этом была правда, истинная правда, которая жила

в ней как будто в сонном состоянии и создавала вокруг нее постоянное

ощущение душевного беспокойства. Несомненно, она поймет его.

-- Видишь ли, видишь ли, смерть не завершение самого себя, но только

конец для себя. Это очень просто. Пока личность не начнет исчезать, ничего в

действительности не существует, и так происходит большую часть времени, но,

как только личность уходит, все начинает существовать и автоматически

становится ob'ektom любви. Любовь удерживает мир вместе, и если бы мы смогли

забыть себя, все в мире вознеслось бы в совершенной гармонии, и прекрасные

вещи, которые мы видим, нам об этом напоминают.

-- Мне кажется, он бредит. Это всего лишь искаженная версия того, что

отец...

-- Все не может быть так просто, Эффингэм...

-- Я понимаю, что ты имеешь в виду, Эффи, продолжай.

Эффингэм умоляюще поднял глаза на ангельское лицо. Нет, все, конечно

же, не могло быть так просто, и все же он был уверен, что это верные слова.

Он чувствовал, что все постепенно исчезает и что он в конце концов все

забудет. Он останется с пустопорожним описанием, а вещь в целом полностью

исчезнет из вида. Он попытался повторить слова снова, как молитву, как

заклинание:

-- Это автоматически, видишь ли, вот что так важно. Тебе просто нужно

посмотреть в другом направлении. -- Но он больше не верил в то, что говорил.

И когда он поднял глаза, то увидел, что три головы незаметно разделились,

распались и развернулись перед ним. Самое важное ушло, и все же, возможно,

что-то осталось.

Он любил Ханну. Но разве, любя ее, он не любил так же остальных? Как

прекрасны они были сейчас, объединенные в восхитительный силуэт в своем

духовном согласии, в своей общей заботе о нем, и какой совершенный объект

любви они составили, они, любящие его все вместе. Так любовь,

беспрепятственно совершив кругооборот, вернулась к нему. Он созерцал их. И

здесь все было объяснимо. Это не было большим событием, но тут, безусловно,

присутствовала определенная изысканность.

Он начал снова:

-- Например, нас четверо. При наличии такой доброже лательности между

нами, почему мы не безупречны в отношении друг к другу? Что нам мешает? Мы

не можем превратить весь мир в республику любви, но каждый мог бы создать

свой собственный уголок здесь...

-- Мы готовы попытаться, дорогой Эффи...

-- Беда в том, что пока весь мир...

-- Эффи, я думаю, тебе лучше поехать домой...

-- Ты и Алиса, например. Вы обе любите меня. Хорошо, вы должны любить и

друг друга тоже. И, Мэриан, я, конечно, люблю тебя. Любить так легко, это

просто необходимо, если только...

-- Мне очень жаль прерывать вашу метафизическую дискуссию, но у меня

есть очень плохие для всех нас новости, -- раздался от двери голос Джералда

Скоттоу.

Ханна, сидевшая рядом с Эффингэмом, тотчас встала, и группа распалась,

когда Джералд закрыл дверь и подошел к ним. Он сильно запыхался и был явно

возбужден. Сцена перед Эффингэмом внезапно сфокусировалась, обрела

чрезвычайную ясность и четкость. Золотое сияние исчезло, и он увидел

дождливый свет за темным оконным стеклом.

-- В чем дело, ради Бога? -- спросила Ханна, прижав руку к горлу.

-- Питер возвращается в Гэйз.

-- Питер? -- глупо переспросил Эффингэм.

-- Питер. Питер Крен-Смит. Муж Ханны, -- повысил голос Джералд.

-- Когда он приедет? -- спросила Ханна. Голос ее был спокойным, но

слабым и тихим.

-- Через несколько дней. Он послал телеграмму, когда садился на

корабль.

-- Итак, семь лет подошли к концу, -- сказал Эффингэм. Он пытался

встать, но, казалось, ноги ему не повиновались.

Ханна стояла совершенно неподвижно, а ее руки безжизненно повисли. На

ней было надето ее длинное одеяние из желтого шелка, и она выглядела как

жрица перед ритуалом, преисполненная каким- то сильным волнением. Она

пристально смотрела на Джералда.

-- Питер, -- тихо сказала она. Эффингэм никогда не слышал, чтобы она

произносила это имя, и оно резко прозвенело и заглохло в притихшей комнате.

-- Питер приезжает сюда. Через несколько дней. Это правда, Джералд?

-- Да, правда, Ханна. Хочешь посмотреть телеграмму?

Она раздраженно встряхнула головой, сбросила руку Мэриан, которую та с

сочувствием положила ей на плечо, и снова произнесла:

-- Питер, -- как будто пытаясь привыкнуть к этому звуку. А затем: --

Это невозможно. Это действительно правда, Джералд?

-- Действительно правда. Сядь, Ханна. Выпей виски.

-- Я уже достаточно выпила, -- пробормотала она, повернулась к окну и

выглянула. Все они смотрели на ее фигуру, полностью отделенную от них. В

комнате воцарилось молчание.

Наконец, откашлявшись, Алиса сказала:

-- Извините, боюсь, нам пора уезжать. Нам с Эффи лучше уйти. Пойдем,

Эффи.

Быстрым движением она поставила его на ноги. Ханна, повернувшись,

взмолилась:

-- Не уходи, Эффингэм, пожалуйста. Алиса уверенно и твердо заявила:

-- Он пьян. Ему лучше выспаться. Я привезу его назад, когда он

протрезвеет. Пошли, Эффи, поднимай свои большие ноги. -- Она стала

подталкивать его к двери.

-- Эффингэм, пожалуйста, останься здесь, пожалуйста...

-- Я же сказала, я привезу его назад.

-- Это происходит совершенно автоматически, -- сказал Эффингэм Скоттоу.

Эффингэм нетвердо спускался по ступеням, держась за руку Алисы. Дневной

свет резал ему глаза. Когда он выходил через стеклянные двери, то услышал

позади себя в глубине дома звук. Это было его собственное имя, переросшее

затем в пронзительный крик. Он сел в <остин> и уснул.