Xxii. Нечистая сила

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Xxii. Нечистая сила, 45390.75kb.
• Новогодняя сказка -2009, 139.58kb.
• Ш. М. Шихвердиев на заре Горбачевской перестройки, на одном из первых книжных аукционов,, 157.74kb.
• «Как нечисть Любовь украла», 49.19kb.
• Новогодняя сказка, 48.53kb.
• Нечистая сила, 2543.88kb.
• 4. Сила тяжести. Сила, возникающая при деформации. Вес. Сложение сил. Сила трения, 99.78kb.
• Нечистая сила I черти-дьяволы (Бесы), 2886.26kb.
• Программа XXII научно-практической конференции учащихся красноярск 2012 г порядок работы, 65.87kb.
• Урок по физике в 7 классе Тема урока: «Сила трения. Трение в природе и технике», 110.11kb.

¹ Сходная сказка есть у греков (Ган, 65); здесь ведьма прилетает в виде облака и душит лошадей; но предание значительно сокращено и лишено старинных красок.

² German. Mythen, 40; Die Götterwelt, 304.

³ Гануша: Дед и Баба, 48.


сказания о сорочке, которую прядут и ткут парки для каждого человека и которая приносится покойником на тот свет, как история его земной жизни, представляе­мая на суд богов). Сродство усопших с эльфами и богиней-пряхою свидетельству­ется еще следующими поверьями: в Воронежской губ. считают за грех мыкать мычки и прясть кудели в пятницу, ибо чрез это оскорбляются покойные родители, так как шелуха и кострика легко могут засорить их светлые очи¹; в Курской губ. крестьянки ничего не шьют в поминальные дни: по их мнению, кто шьет в эти дни, тот своею иглою колет покойникам глаза². Означенные поверья первоначально от­носились к тем облачным тканям, изготовление которых помрачает ясные звез­ды = эти очи блаженных предков, кротко взирающих на землю из своих небесных обителей. Те же домашние работы (прясть, ткать и шить) воспрещаются по пятни­цам, чтобы не исколоть иглами и веретенами мифической Пятницы и не запоро­шить ее пречистых глаз; Пятница же соответствует Фрее (1, 116—123) и Гольде, бо­гиням, в свите которых тени усопших шествуют в загробный мир. Облачная ткань (покров, одеяние, ковер-самолёт) есть именно та пелена, на котррой душа, по смер­ти человека, возносится в царство блаженных. По свидетельству народных стихов, ангелы, являясь за праведною душою, принимают ее на пелену и несут на небо (см. стр. 31); подблюдная святочная песня: «по городу хожу, полотенцем стелю» предве­щает смерть³, т. е. указывает на путь в загробное царство, так как всякая дорога, ве­дущая в дальнюю сторону, на метафорическом языке сравнивалась с разостлан­ным полотном (см. I, 24). Моравские песни приписывают вознесение праведных душ на небо Пречистой Богородице или св. Анне; являясь к одру умирающего, они изрекают: «chyć se, dušo, meho plašča, půjdžemy před Pana Krista», или: «chyt' se, duše, meho křidla (крыло = покров), poletime v rajské sidla»⁴. В Тверской губ. каждому по­койнику дают в руки полотенце; в других местностях когда везут умершего в цер­ковь, то гроб его покрывается белою пеленою, а дуга, вожжи и повода обвиваются холстом. Гроб принято опускать в могилу на холстах или ручниках, которые потом достаются священнику и дьякону; к могильному кресту прикрепляют кусок полот­на или белый плат; тотчас по кончине кого-либо из членов семейства поселяне вы­вешивают полотенце из окна избы на улицу, которое и остается здесь до истечения шести недель, т. е. до того времени, пока душа не отлетит из сего мира на тот свет; после шестинедельного срока полотенце это отдают нищим. Когда совершаются годовые поминки в честь всех усопших родичей, незримо присутствующих при этом обряде, — хозяин, по окончании трапезы, открывает окно, распускает на ули­цу холст и приглашает покойников возвратиться в свои загробные жилища по ра­зостланному полотну: «ступайте с Богом! вот тут будет вам помягче!» В день годов­щины усопшего, при совершении литии, могилу его покрывают холстиною⁵.

Выше объяснено (I, 94; II, 71—74), что восток, как страна воскресающего солн­ца, был признан за блаженное царство весны и что именно там арийское племя по­лагало вечно цветущий, пресветлый рай — обиталище всещедрых богов и блажен­ных предков. По литовскому преданию, в этом солнечном царстве, на востоке, пре­бывают души, пока не будут посланы на землю в тела новорожденных младенцев, и


¹ Этн. Сб., I, 215; Послов. Даля, 1031.

² Этн. Сб., V, 82.

³ Ворон. Г. В. 1850, 17.

⁴ Гануша: Дед и Баба, 48. Перевод: Ухватись, душа, за мой плащ (за мое крыло), пойдем перед Гос­пода Христа или полетим в райские селения.

⁵ Черниг. Г. В. 1842, 37; Сын Отеч. 1839, VIII, 85; Вест. Р. Г. О. 1853, II, 92; III, 5; Ворон. Г. В. 1851, 2; Записки Авдеев., 122; Этн. Сб., I, 266.


чество¹. По свидетельству малорусской сказки, душа добродетельного, пришедшая в «бессмертную страну», примется в окно терема Солнцевой сестры, т. е. в то свет­лое окно небесного чертога, которое ранним утром отворяется на востоке богиней Зорею; этим же путем нисходит душа усопшей матери на свадьбу своей милой до­чери (см. выше стр. 122). В Галиции сохраняется предание, что далеко на восходе солнца, за черными морями (т. е. дожденосными тучами), обитает счастливый на­род рахманы; они ведут святую жизнь, содержат постоянный строгий пост² и толь­ко однажды в году разрешают мясо — на Велик день рахманский, который прихо­дится тогда, когда скорлупа освященного красного яйца доплывает к ним от нас че­рез широкое море. В южной Руси народ этот называют навы, а празднуемый ими Велик день — навьский или русальный. На Святой неделе малорусы бросают в воду скорлупу от крашеных яиц, чтобы она донесла покойникам радостную весть о на­ступившем празднике Воскресения Христова³. В Польше обращаются к солнцу с такою песнею:


Swieć, swieć, słoneczko!

Dam ci jajeczko,

Jak kureczka zuiesie

Na dębowem lesie.

Wezmie jajo do raju,

Wszystie dusze radują.


Слово рахманый (рахманный) доселе употребительно в народных говорах — в следующих значениях: а) веселый, щедрый, хлебосольный, угостительный, b) ти­хий, кроткий, воздержный, с) вялый, слабоумный, скучный — точно так же как слово блаженный (кроме общеизвестного своего смысла) употребляется еще в зна­чении: полоумный, расслабленный, дряхлый, блажной; блажь — дурь, юродство⁵. Таким образом, с этими эпитетами сочетались различные понятия, с одной сторо­ны указывающие на призванных к вечному довольству и покою, а с другой — на людей, отмеченных рукою Смерти: болезненных, расслабленных, тоскливых, бе­зумных, словом — подобных тем, которыми овладевают эльфы (см. выше стр. 42). В Костромской губ. о человеке, убитом горем, исхудавшем, дурно одетом и нечеса­ном отзываются: «он ходит, как рахманый!» Собственно рахмане суть «брахманы» (брамины), о счастливой, безмятежной жизни которых на Макарийских островах, под самым востоком солнца, известно суеверное сказание, занесенное в рукопис­ные сборники средневековой литературы⁶; но сказание это, перейдя через посредст­во означенных памятников к славянам, связалось с их национальными верования­ми в навов, и вместе с тем слово «рахманый» получило в устах наших поселян те самые значения, на какие наводили их старинные представления о душах усопших.

Когда человек умирает, душе его предстоит далекое и многотрудное странство­вание; чтобы достигнуть светлого неба (Gimli) и водвориться там в блаженных се­лениях, она должна перенестись через широкие, необозримые пространства воз­душной области, которая отделяет мир людей от царства богов и предков (pitris). По скандинавским преданиям, Один и подвластные ему валькирии являлись на своих быстрых конях на поле битвы, забирали души падших героев, увозили их в


¹ Черты литов. нар., 75.

² Существует поговорка: «постимо, як рахмане».

³ Маяк, VIII, 24; XI, 19; Рус. Ист. Сб., III, ст. Ходаковск., 146—7; VII, 370.

⁴ Письмо проф. Буслаева — в Истор. России Соловьева, II, 21.

⁵ Обл. Сл., 10, 190; Доп. обл. сл., 230.

⁶ Очерк литер. истории старин. повестей и сказок, А. Пыпина, 49.


валгаллу и зачисляли в сонм небесных ратников, подобно тому как, по мнению ин­дусов, души сраженных воинов шли в небо Индры. Общеизвестные на севере выра­жения: zu Odhinn fahren, bei Odhinn zu gast sein, Odhinn heimsuchen означают: уме­реть; в христианскую эпоху выражения эти частию обратились в проклятия: far pû til Odhins! Odhinn eige pik! частию стали заменяться другими: zu Gott gehen, zu Gott heimkehren¹. Вместо глагола «умереть» чехи употребляют выражение: nа daleku cestu se strojiti², а на Руси говорят: отойти к Богу, к отцам или предкам, и даже просто: отойти, что указывает на тот дальний путь, в который пускается усопший; канон, читаемый над умирающим, называют отходною. Если больному придут на мысль лошади, если к дому его будет протоптана новая дорожка — то и другое принимает­ся нашими простолюдинами за предвестие его скорой кончины³; если первою встречею на пути будет белый конь, чехи видят в этом предзнаменование смерти⁴: примета, намекающая на белого коня, на котором ездит Один. Согласно с пред­ставлением воздушной области всесветным морем или рекою, обтекающею со всех сторон землю, души усопших должны были переправляться на тот свет через об­ширные и глубокие воды⁵; такая переправа совершалась на корабле или ладье, как древнейшей метафоре ходячего по воздушному океану облака (I, 292—4). Для уп­латы за этот перевоз греки, германцы и славяне давали покойнику несколько мел­ких монет. Как громоносный Индра обладал кораблем и плавал по воздушному океану вместе с марутами; так об Одине сохранилось предание, что он отвозил ду­ши усопших в валгаллу на золотом корабле⁶. По свидетельству Льва-диакона, рус­сы, погребая убитых воинов, задушали в волнах реки петухов и младенцев, как жер­твы, обреченные сопутствовать умершим в их загробном странствовании. До сих пор стружки, оставшиеся от поделки гроба, принято на Руси пускать в проточную воду; туда же пускают и скорлупу красных яиц, чтобы известить навов о празднике Пасхи, а по другому поверью: скорлупа яйца, брошенная в поток, служит кораблем, на котором русалки уплывают в свое подводное (= заоблачное, небесное) царство. Сербы раздавливают яичные скорлупы, «да се не би вjештице (ведьмы-эльфы, ду­ши-мотыльки) у њ има могле возити преко вода»⁷. В Германии рассказывают, что эльфы, мары и ведьмы плавают в челноке или яичной скорлупе в блаженную стра­ну душ (Engelland; Elbenreich). Народная загадка, означающая яйцо, выражается о нем так: «es kommt ein schiff aus Engelland, hat kein bügel und kein band, und doch zweierlei bier» (= белок и желток). Гладкое, искусно созданное яйцо, без швов и свя­зей, так что в нем не видно ни начала, ни конца, рассматривалось, как хитрая рабо­та кузнецов-эльфов⁸. На Страшном суде души — прежде, чем вселятся в райские обители, должны будут перейти через огненную реку (= объятые грозовым пламе­нем тучи) и очиститься от своих прошлых грехов в ее бурных, клокочущих волнах (см. стр. 15).

Млечный Путь и мост-радуга в поэтических сказаниях индоевропейских наро­дов представлялись священными дорогами, по которым боги сходили с высокого неба на землю; теми же дорогами следовали и души усопших, устремляясь в пре-


¹ D. Myth., 132.

² Гануша: Дед и Баба, 63.

³ Сл. нар. раз., 137, 151.

⁴ Громанн, 53.

⁵ Подобное верование встречаем и у племен северо-американских. — Der Ursprung der Myth., 275.

⁶ Germ. Mythen, 147—8, 356.

⁷ Срп. pjeчник, 67, 367; в заговоре против моры высказывается желание, чтоб она «ушла у jвjскy л(ь)уску, утопила се у морску пучину».

⁸ Germ. Mythen, 346, 415—8; Beiträge zur D. Myth., II, 273.


неба на землю; теми же дорогами следовали и души усопших, устремляясь в пре­светлый рай. В ведаических песнях нередко упоминается о дороге, шествуя кото­рою — боги нисходят к воспринятию приносимых им жертв; в Ригведе возглаша­тель гимна обращается к божественным марутам с мольбою не допустить его странствовать по пути Ямы, т. е. не обрекать его смерти, а если уже такая судьба не­избежна, то защитить от владычицы ада — Nirrti. «Иди, возглашалось усопшему, по тому пути, каким прежде шествовали наши предки; ты должен узреть высоких вла­стителей Яму и Варуну». Путь Ямы разделялся надвое: одна дорога вела вниз — в адские вертепы (= в мрачные пещеры туч), а другая вверх — в светлое небо. Две че­тырехглазые собаки оберегают дорогу, ведущую к жилищу Ямы, где души праведных успокаиваются от своего блуждания; сходно с этим греческий аид охранялся трехглавым Цербером. По указанию других гимнов, собака, как вопло­щение вихря или грозового облака, сопровождает души в царство блаженных пред­ков; отсюда объясняется и следующий суеверный обряд, к которому доныне прибе­гают на Руси: когда умирающий страдает от долгой агонии, крестьяне наши — с целию ускорить исход души из тела, разбирают над его головою потолок и крышу и сквозь сделанное отверстие протаскивают из хаты на двор черную собаку. Сверх то­го, индусы верили, что душа, шествующая в царство отцов, перевозится через бур­ный поток (Vâitaranî) и мост смерти облачною коровою. Такое верование определи­ло самую обстановку похоронного обряда: корова влекла труп усопшего к костру; позади печальной колесницы до места погребения вели черную корову, которая по­том была убиваема; мясо ее возлагалось на костре вместе с покойником, покрыва­лось снятою кожею, и все это предавалось огню. Думали, что убитая и сожженная корова явится на том свете, что усопший схватится за ее хвост и что животное это перенесет его через глубокий поток. То же значение придавалось первоначально и сожжению с трупом мертвеца коней, собак и кошек — обычай, соблюдаемый неког­да и славянами (см. гл. XXIX). Путь Ямы, эта «божья дорога и тропа блаженных», есть Путь Млечный, который у разных народов получил название «дороги» — по тому впечатлению, какое производит на глаз зрителя его длинная, тянущаяся по всему небесному своду полоса. У германцев известны для Млечного Пути следую­щие названия: a) Iringes wëс или straza (Iringsweg, Iringstrasze, Euringsstrasze, Ermingstraet). Irinc, Irmin (древнейшая форма должна быть: Irimo или Arimo) при­знавался божественным героем, родоначальником немецкого племени. В Ведах Млечный Путь называется дорогою Ариамы (Aryamnaћ mahah patha), кроткого властителя в стране усопших предков, с именем которого в несомненном родстве стоит национальное прозвание ариев. Как в санскрите агуа, в зенде airya означает: лучший, почетный, господин, так в ирл. ег — герой, великий, благородный, в ар­мян. aui — храбрый¹. b) Helweg — путь, ведущий в загробное царство Геллы, и с) нижненем. kaupat, kuhpfad = cнкp. gôpatha — коровий путь, т. е. дорога, по которой умершие следуют за небесной коровою. Этим последним названием поясняется и словенское màvra, màvriza (пестрая, с черными пятнами корова) — слово, употреб­ляемое для обозначения Млечного Пути и радуги; у чехов есть поговорка: «сегпа krava mu na nohu šlápla»². Як. Гримм приводит указания, свидетельствующие, что в


¹ «Die Kelten (замечает Маннгардт) haben in alter zeit denselben stammgott unter dem namen Erimon, Eirimon verehrt, nach ihm führte das grime Erin (Irland) und das volk der Iren den namen».

² Zeitschrift für vergleichen. Sprachforschung 1852, IV, 311; Die Götterwelt, 34, 52, 59, 70, 265—7; Germ. Mythen, 731—4; D. Myth., 330—5, 695, 855; Andeut. eines Systems der Myth., 239—240; Пикте, II, 583; Гануша: Дед и Баба, 6, 60.


Большой Медведицы, в котором издревле усматривали колесницу, называлось Irmineswagen и Woonswaghen (Woenswaghen = wagen des W6dan), а в Голландии оно слывет Helwaghen (wagen des totenreichs): ясное доказательство, что на это созвездие было перенесено старинное предание о небесной колеснице, на которой души усоп­ших перевозились в царство Одина¹. Литовцы называют Млечный Путь paukszcziû kieles, т. е. птичья дорога (то же означает и финское linnunrata); потому что души, возносящиеся по этой дороге, на небо, представлялись легкокрылыми птицами². Еще до сих пор литовцы, когда умрет кто-нибудь в семействе, уверяют, что они ви­дели покойника — как он пронесся на борзом коне по птичьей дороге (Млечному Пути), с тремя звездами в руке, и вступил в селение вечного блаженства³. В наших областных говорах Млечному Пути даются названия: а) в Нижегородской губ. мышины тропки (мышиная тропа), что указывает на древнейшее представление душ мышами (см. ниже стр. 151). b) в Тульской губ. становище — место для отдыха до­рожных людей, странников; с) в Пермской губ. путь в Иерусалим, и во многих дру­гих местностях поселяне убеждены, что белеющая полоса Млечного Пути указыва­ет дорогу в этот святой город, т. е. собственно это — путь, ведущий в божий град, в небесный Иерусалим или рай. В Германии есть предание, что Вуотан ездит ночью в Иерусалим и забирает с собой в колесницу своих храбрых ратников. d) В Тамбов­ской и Тульской губ. Млечный Путь известен под именем Батыевой дороги; рас­сказывают, что дорога эта идет от железных гор, в которых заключены татары, т. е. она примыкает к тем адским вертепам облачных гор, где мучатся «дивии наро­ды» = великаны разрушительных бурь и гроз. Мифические сказания об этих по­следних в средние века были перенесены на суровых, диких кочевников, беспощад­но опустошавших русскую землю и названных потому «бичом божиим». В Ярославской же губ. между раскольниками сохраняется предание о священном го­роде, скрытом под глубокими водами и населенном благочестивыми старцами; в этот город, напоминающий заоблачное царство «отцов», ведет Батыева дорога⁴.

В скандинавской мифологии радуга — чудесный мост, перекинутый через воз­душное море; Геймдалль, сын Одина, стоит на нем бессменным стражем и оберега­ет путь в светлое небо. Подобное представление у нас соединяется с головой Млечного Пути, которую в Тульской губ. называют косари; уверяют, что там стоят на страже четыре косаря и рубят всякого, кто вздумает пройти этою заповедною до­рогою; коса — эмблема и орудие богини Смерти. Индусы и персы думали, что ду­ши усопших должны переходить через мост испытания, что праведные легко со­вершают этот переход, а грешные низвергаются с моста в огненную реку. По на­родному поверью германцев, души праведных ведутся на небо через воздушный мост-радугу ангелами-хранителями. Hermôdhr, посланный к усопшему Бальдуру, должен был перейти по блестящему золотом мосту, перекинутому через шумный поток; замечательны слова, обращенные к нему оберегательницею этого пути: «под тобою звучит мост сильнее, чем звучал он под пятью толпами усопших, которые вчера переехали на ту сторону». Тяжелая поступь живых противополагается в этих словах едва слышной поступи мертвых; как существа воздушные, как неуловимые тени, усопшие так же легки на ногу, как и родственные им эльфы. В некоторых са-


¹ Die Götterwelt, 132.

² D. Myth., 331; Die Wissenschaft des slawisch. Mythus, 272; Черты литов. нар., 69.

³ Ж. М. Н. П. 1844, IV, ст. Боричевск. 36. У киргизов Млечный Путь также называется птичьей до­рогою.- Москв. 1853, XXII, 73.

⁴ Обл. Сл., 8, 118, 214; Доп. обл. сл., 222; Владим. Г. В. 1844, 52; Сахаров., II, 62—63; Рус. в св. посл., IV, 43; Beiträge zur D. Myth., 158.


гах рассказывается о переходе цвергов через узкий мост; каждый из них, вступая на мост, бросает в нарочно поставленный сосуд пошлину, что соответствует плате, вносимой душами за перевоз их через всесветное море или реку. Никто из живых ' не может безнаказанно присутствовать при этом переходе цвергов; когда они дви­жутся по мосту, то производят такой же шум, как бы переходило по нём стадо овец¹. Снаряжая покойника в далекий замогильный путь, немцы клали ему в гроб страннический посох и новую обувь (todtenschuh)²; наши крестьяне надевают ему новые лапти, чтоб они долее носились на том свете (Нижегород. губ. ).

Вступая в среду стихийных духов, тени усопших разделяют и их судьбу. В зим­ний период года окованные стужею и морозами — они повергаются в то же оцепе­нение, в тот же долгий сон, как и все творческие силы природы, и пребывают пе­чальными узницами, заключенными в мрачных подземельях туманов и снежных туч = в этом холодном царстве Зимы, которая издревле отождествлялась с богинею смерти и ада. Весною же, вместе с возрождением солнца и бога-громовника, души пробуждаются (воскресают) для новой жизни, заявляют свою деятельность в шум­ных грозах и дождевых ливнях и открывают ясное небо или, выражаясь мифиче­ским языком: обретают источники живой воды и пресветлый рай. По немецким сказаниям, злые демоны захватывают Гольду и подвластные ей души и держат их в плену в продолжение семи зимних месяцев; окутывая небо снежными облаками, они запирают Engelland, т. е. скрывают эту блаженную страну от людских взоров, и ломают ключ, которым она заперта. Только на короткое время Рождественских Святок, когда народившееся солнце пророчит о грядущей весне, отворяется небо и души-эльфы спешат посетить жилища своих родичей; в эти святые дни домохозяе­ва накрывают для них столы и готовят жертвенные яства. Полное освобождение Гольды и эльфов совершается весною, и тогда же наступает обычная пора сноше­ний между усопшими и живыми³. В русском народе ходит сказание, что где-то да­лёко есть царство, в котором люди умирают на зиму и воскресают на вешний Юрь­ев день (23-го апреля), т. е. на праздник бога-громовника, пробудившегося от зим­него сна⁴. Во время зимы, по народному поверью, покойники испытывают холод, мрак и тоску; накануне Рождества Христова и Крещения поселяне жгут посреди дворов навоз, чтобы родители (усопшие) могли согреться на том свете⁵. Встречая весну, славяне прогоняли из своих сел Марану, богиню зимы и смерти; ибо с воз­вратом теплого солнца свет побеждает нечистую силу мрака и холода, жизнь торже­ствует над смертию. С наступлением марта у всех славян начинаются обрядовые посещения кладбищ; в первый день этого месяца, перед самым восходом солнца, лужичане, чехи и поляки ходят на кладбища с зажженными факелами, служат там панихиды и оставляют на могилах разные яства; они думают, что вместе с обнов­ляющейся природою мертвецы чуют дух жизни и обретают утраченные силы. Лу­жичане возглашают при этом следующие знаменательные слова: «смерть мы пога­сили, новую жизнь зажгли!»⁶ На Руси, по свидетельству Стоглава, рано в четверг (день, посвященный громовнику, рукою которого возжигается пламя жизни) на седьмой неделе Великого поста жгли солому и кликали мертвых. Отсюда объясня-