Xxii. Нечистая сила

Вид материала

Документы

Содержание XXIV. Души усопших

Подобный материал:

• Xxii. Нечистая сила, 45390.75kb.
• Новогодняя сказка -2009, 139.58kb.
• Ш. М. Шихвердиев на заре Горбачевской перестройки, на одном из первых книжных аукционов,, 157.74kb.
• «Как нечисть Любовь украла», 49.19kb.
• Новогодняя сказка, 48.53kb.
• Нечистая сила, 2543.88kb.
• 4. Сила тяжести. Сила, возникающая при деформации. Вес. Сложение сил. Сила трения, 99.78kb.
• Нечистая сила I черти-дьяволы (Бесы), 2886.26kb.
• Программа XXII научно-практической конференции учащихся красноярск 2012 г порядок работы, 65.87kb.
• Урок по физике в 7 классе Тема урока: «Сила трения. Трение в природе и технике», 110.11kb.

XXIV. Души усопших

Последний акт, которым завершается земная жизнь человека, исполнен та­инственного значения. Неумолимая смерть, постоянно унося новые жертвы, для остающихся в живых поколений ничего не открывает о той безвестной стране, куда увлекла их предшественников. Но человек, по самому свойству своей возвышенной природы, жаждет знать о том, что будет с ним за могилою. Мысль о конечном уничтожении так враждебна инстинкту жизни, ощущаемому человеком, что она уже в глубочайшей древности отстранялась им во имя надежды в жизнь загробную, которая составляет один из главнейших вопросов во всех религиях¹. Праздники в честь умерших, приношения и возлияния на их могилы, вера в явление мертвецов и множество других преданий ярко свидетельствуют, что наряду с другими языче­скими племенами и славяне были убеждены, что там — за гробом начинается но­вая жизнь, и имели о ней свои довольно подробные, хотя и не строго определивши­еся представления.

Прежде всего отметим тот многозначительный факт, что славяне признавали в душе нечто отдельное от тела, имеющее свое самостоятельное бытие. По их верова­ниям, согласным с верованиями других индоевропейских народов, душа еще в те­чение жизни человека может временно расставаться с телом и потом снова возвра­щаться в него; такое удаление души обыкновенно бывает в часы сна, так как сон и смерть — понятия родственные. Черногорцы и сербы убеждены, что в каждом чело­веке обитает дух, которого они называют «ведогонь», и что дух этот может покидать тело, объятое крепким сном. Ведогони нередко ссорятся и дерутся между собою, и тот человек, ведогонь которого погибнет в драке, уже более не пробуждается: его тотчас же постигает быстрая смерть. О колдунах и колдуньях рассказывают, что они, погружаясь в сон, могут выпускать из себя воздушное демоническое существо, т. е. душу, которая принимает различные образы и блуждает по тем или другим ме-


¹ Ф. Куланж, 9: «Как бы далеко мы ни углублялись в историю индоевропейского племени, мы не найдем, чтобы раса эта когда-либо думала, будто с настоящею жизнию все оканчивается для человека. Самые древние поколения, еще прежде всяких философов, верили в загробную жизнь».


стам, причем оставленное ею тело лежит совершенно мертвым. И во время обмиранья или летаргического сна душа, по русскому поверью, покидает тело и странст­вует на том свете. Таким образом, тело есть как бы жилище живого духа, та времен­ная оболочка, в которую он заключается при рождении дитяти и которую покидает при кончине человека, когда, по словам старинного проповедника, «нужею страш­ною душа от телеси изидет и станет одержима душа зрящи на свое тело, яко же бо кто изволокся из ризы своея и потом стал бы зря ея»¹. Душа человеческая, по древ­ним языческим преданиям, представлялась в самых разнообразных видах: во-1-х, огнем. Славяне признавали в душе человеческой проявление той же творческой си­лы, без которой невозможна на земле никакая жизнь: это сила света и теплоты, действующая в пламени весенних гроз и в живительных лучах солнца. Душа — соб­ственно, частица, искра этого небесного огня, которая и сообщает очам блеск, кро­ви — жар и всему телу — внутреннюю теплоту. Различные душевные движения на­род обозначает уподоблением огню: чувству он дает эпитеты горячее, теплое, пыл­кое! о любви, вражде и злобе выражается, что они возгорелись или погасли (I, 223); на эпическом языке сербов гнев называется живым огнем, а белорусы о раздражи­тельных, вспыльчивых людях говорят: «одзин с огнем, другой с поломем»². В тес­ной связи с указанным воззрением стоят мифы, приписывающие богу-громовнику создание первого человека и низведение огня на его домашний очаг, дарование женам чадородия (= возжжение в новорожденных младенцах огненных душ) и уст­ройство семейного союза (II, 41, 239). Еще теперь в простом народе блуждающие, болотные и светящиеся на могилах, вследствие фосфорических испарений, огонь­ки признаются за души усопших; в одном месте Тамбовской г., по уверению посе­лян, до сих пор видны горящие свечи, потому что там хоронят удавленников и опойцев; в другом месте рассказывают, как на могиле безвинно повешенного теп­лилась свеча, пока не совершили по нем поминок. В южной приднепровской Руси ходят рассказы о синих огнях, вспыхивающих на могилах и курганах; огни эти разводятся русалками³. По мнению чехов, над могилами летают огненные душички; в блуждающих огнях они видят души некрещеных детей, отверженных грешни­ков или скупцов, оберегающих зарытые ими клады; всякий проклятый за грехи осуждается по смерти на вечное странствование в сем мире и показывается то в ви­де огненного столба, то в виде человека, у которого язык и глаза — огненные⁴. Тот же взгляд на блуждающие огни разделяют и лужичане⁵. Верования эти общи славя­нам с другими индоевропейскими народами. Для мирно почиющих мертвецов германцы имеют выражение др.-в.-нем. hiuri, ср.-в.-нем. gehiure, ново-в.-нем. geheuer — кроткий, тихий, блаженный; противоположное же понятие беспокойного, блуждающего духа, привидения, они обозначают unhiuri (ungeheuer) — dirus, saevus; hiuri — божественный, unhiuri — черт, чудовище = то же, что hold и unhold. Готская форма hiuris родственна с hauri — горячий уголь, сканд. hyr — огонь. Древнесев. draugr — фантом, дух, окруженный пламенем, и draughûs — могильный холм. До­ныне во всей Германии существует поверье, что души, не наследовавшие блажен­ного покоя = лишенные небесного царства, блуждают ночною порою по лугам и по-


¹ Памят. XII в., 94. Та же мысль поэтически развита в народном стихе о расставании души с те­лом. — Ч. О. И. и Д., год 3, IX, 209. Душа человека, тоскующего в разлуке по своем друге, может вы­звать к себе душу этого последнего, как бы далеко он ни был: душа чутка (Киевлянин, I, 213).

² Зап. Р. Г. О. по отдел, этнограф., I, 390.

³ Москв. 1844, XII, смесь, 28; 1848, VIII, ст. Даля, 71—72; Терещ., VI, 11, 129.

⁴ Иричек в Часописи чешск. музея 1863, 1, 5; Громанн, 19—22.

⁵ Neues Lausitz. Magazin 1843, III—IV, 353.


лям огненными видениями. Путников, которые принимают их за деревенские ог­ни, они сбивают с настоящей дороги и, то удаляясь, то приближаясь — заводят в топкие болота и трущобы. Явление это известно под названиями: irlicht, irwisch, zeusler (zünsler, zündler, zunselgespenst от zeuseln, züseln — играть огнем), feuriger mann, нидерланд. gloiniger (glühender) man, датск. lygtemand (leuchtemann), blaasmand (feuermann), dwerlicht (wirbelnde flamme), dwellicht (от dwelen, dwalen — блуждать), elflicht (слово, указывающее на связь души с эльфом), словен. slep ogeni, чеш. swétylko, bludička, пол. blędnica, луж. bludne zwieczke, рус. блудящий огонь; те­перь эти огоньки большею частию признаются за души младенцев, умерших без крещения и потому не удостоенных блаженства¹. Когда дерево, брошенное на огонь, издает треск, полешуки думают, что звуки эти издаются душою скупого человека². Если душа понималась как огонь, то жизнь возможна была только до тех пор, пока горело это внутреннее пламя; погасало оно — и жизнь прекращалась. У нас уцелело выражение: погасла жизнь; выражение это в народной песне заменено сравнением смерти человека с погасшею свечою. Неумолимая Смерть тушит огонь жизни, и остается один холодный труп. Отсюда возникли разнообразные приметы: если у жениха или невесты погаснет под венцом свеча, то случай этот предвещает ему или ей скорую смерть; у кого из стоящих под венцом сгорит больше свечи, тот и умрет скорее; яркое пламя подвенечных свеч сулит счастливое супружест­во = светлую жизнь, и наоборот, когда свечи эти горят тускло — жизнь новобрачных будет печальная³. Погаснет ли сама собою поставленная в комнате свечка — по мнению чехов, тот, кто ее зажигал, умрет в продолжение года. Если во время заговен, особенно в воскресенье перед великим постом, потухнет зажженная в избе лу­чина, то, по русской примете, изо всех домочадцев тот умрет прежде других, кто ближе сидел к лучине; или: если огарок лучины упадет из светца на пол и тотчас же погаснет — это знак, что в течение года в доме непременно будет мертвец. Поляки на «Громницы» (2 февраля) зажигают столько свеч, сколько в семье членов: чья свеча потухнет прежде, тот и умрет скорее. В Псковской губ. на Святках девицы га­дают так: каждая приносит свою восковую свечу, отмечая ее каким-нибудь знач­ком, и потом зажигают их одновременно: чья свеча горит ясно и плавно, у той жизнь будет тихая, безмятежная; чья горит с треском и меркаючи, той придется испытать много беспокойств и горя; чья свеча догорит первая, той девице умереть прежде всех, а чья догорит последняя — той долго жить. В других местностях гада­ние это совершается по зажженным лучинкам, с припевом: «жил-был курилка, да й помер!» Курилка (от глагола куриться — гореть) означает лучину, которая живет, пока горит, а погасая — умирает. У закарпатских русинов девицы гадают по за­жженным лучинам в дни Успения (15 августа) и Покрова (1 октября). В Славонии думают, что свеча, погасшая накануне Рождества, предзнаменует смерть одного из родичей; то же поверье существует и в Швеции, а в немецких землях оно прилага­ется к кануну Нового года. По мнению лужичан, если в ночь на Рождество Христо­во (или на другие большие праздники) погаснет на алтаре свеча — это предвещает смерть главного духовного лица⁴. В таких приметах течение жизни сравнивается с горением свечи или лучины: скорее сгорит свеча, скоро кончится и жизнь, и наобо-


¹ D. Myth., 866-870.

² Киевлян. 1865, 52.

³ Те же приметы встречаем у чехов и лужичан.

⁴ Описан. Олонец. губ. Дашкова, 193; Маяк, XI, 54; Нар. сл. раз., 160; Иллюстр. 1846, 262; Вест. Р. Г. О. 1853, VI, 127; Терещ., IV, 102; VII, 224; Цебриков., 274; Быт подолян, II, 19, 50; Зап. Р. Г. О. по отд. этногр., I, 303; Volkslieder der Wenden, II, 258; Neues Lausitz. Magazin 1843, III—IV, 338; Громанн, 120, 220; Иличь, 95; Гандельманн: Weihnachten in Schleswig-Holstein, 59, Zeitsch. für D. M., I, 456; 4. O. И. иД. 1865, 11, 5.


рот. В старину, при произнесении на погибель врага проклятия, почиталось необ­ходимою принадлежностью обряда — погасить зажженную свечу. В Литве ведется обычай: в великий четверг, по окончании трапезы, хозяин берет горящую свечу, ту­шит ее и бросает в угол с приговором: «как погасла эта свеча, так да погаснут очи у наших ворогов и да пропадут они сами навеки!»¹ В настоящее время на Руси, чтобы отомстить врагу, ставят в церкви перед образом забидящую или задушную свечку, которую нарочно зажигают с нижнего конца или, ломая ее пополам, затепливают с средины². С тою же целью между русским населением Подлясья принято ставить свечу перед иконою Божьей Матери с тайною мольбою: «да истает враг так же, как эта восковая свеча!»³ Сербы клянутся: «тако ми се крсна cвиjeha не угасила!» — в смысле: тако сви од мога родане помрли⁴. Древние греки изображали Смерть с по­тухшим факелом: гений смерти ( θάνατος ) опускал зажженный факел, потрясал им, и вместе с тем, как погасало пламя, померкал и свет жизни. У немцев есть пре­красная сказка о куме Смерти (der gevatter Tod)⁵. Жил-был бедняк, у него было две­надцать детей; и день и ночь работал он, чтобы пропитать свою семью. Когда ро­дился у него тринадцатый ребенок, он вышел на большую дорогу и решился взять в кумовья встречного. Идет костлявая Смерть и говорит: «возьми меня кумою». — А ты кто? «Я — Смерть, которая всех уравнивает». — Да, ты — правдива, ты не разли­чаешь ни богатых, ни бедных! — и бедняк взял ее кумою. Когда мальчик подрос, он пошел однажды навестить своего крёстного. Смерть повела его в лес, указала на од­ну траву и сказала: «вот тебе дар от твоего крёстного! Я сделаю из тебя славного ле­каря. Всякий раз, как позовут тебя к больному, ты увидишь меня: если я буду сто­ять в головах больного — смело говори, что можешь его вылечить; дай ему этой травы, и он выздоровеет; но если я стану у ног больного — он мой, и никакое лекар­ство в мире не спасет его!» В короткое время повсюду разнеслась молва о новом славном лекаре, которому стоит только взглянуть на больного, чтобы наверно уз­нать: будет ли он снова здоров или умрет. Со всех сторон звали его к больным, мно­го давали ему золота, и вскоре он сделался богачом. Но вот заболела тяжким неду­гом дочь короля; это было его единственное дитя, день и ночь плакал опечаленный отец и повсюду приказал объявить: кто спасет королевну, тот будет ее мужем и на­следует все царство. Лекарь явился к постели больной, взглянул — Смерть стояла в ногах королевны. Дивная красота больной и счастие быть ее мужем заставили его прибегнуть к хитрости; он не замечал, что Смерть бросала на него гневные взгля­ды, приподнял больную, положил ногами к изголовью и дал ей травы: в ту же ми­нуту на щеках ее заиграл румянец и она выздоровела. Обманутая Смерть прибли­зилась к лекарю и сказала: «теперь настал твой черёд!», ухватила его своей ледяной рукою и повела в подземную пещеру. Там увидел он в необозримых рядах тысячи и тысячи возжженных свеч: и большие, и наполовину сгоревшие, и малые. В каждое мгновение одни из них погасали, а другие вновь зажигались, так что огоньки при этих беспрестанных изменениях, казалось, перелетали с места на место. «Взгля­ни, — сказала Смерть, — это горят человеческие жизни; большие свечи принадле­жат детям, наполовину сгоревшие людям средних лет, малые старикам, но нередко и дети и юноши наделяются небольшими свечами». Лекарь просил показать, где горит его собственная жизнь. Смерть указала ему на маленький огарок, который грозил скоро погаснуть. Устрашенный лекарь стал просить своего крёстного: «за­жги мне новую свечу, позволь мне насладиться жизнию, быть королем и мужем


¹ Сын Отеч. 1839, X, 120.

² Саратов. Г. В. 1851, 29.

³ Потебн., 32.

⁴ Срп. н. послов., 304.

⁵ Сказ. Грим., 44.


прекрасной королевны». — Это невозможно, — отвечала Смерть, — прежде, чем за­жечь новую, надо погасить прежнюю. «А ты поставь этот догорающий остаток на новую свечу — так, чтобы она тотчас же зажглася, как скоро он потухать станет». Смерть притворилась, что хочет исполнить желание своего крестника, но, пере­ставляя старый огарок, нарочно его уронила: пламя погасло, и в ту же минуту ле­карь упал бездыханным¹. Сказка эта известна и у славян². Смерть, рассказывают в Малороссии, «жила пид землею, здоровецка³ хата уся була освичена свичками: де яки з'ных начинали горити, де яки догорувалы й погасалы». Пришел к ней в гости кум и стал расспрашивать про свечи; Смерть отвечала: «каждый чоловик, який тилько je на свити, мае тут свою свичку; як вин тилько родыцьця — свичка запалюетця, як свичка гасне — вин умерае». — А где ж моя свечка? — спросил кум. Смерть указала ему догорающий остаток, и когда тот стал молить, чтобы она удлинила его свечку, строго заметила ему: «чи памьятаешь, шо ты мене узяв за куму за то, що я живу по правди? чи уже ж с той поры, як ты став паном, тоби не мила правда?» Идеи смерти и рока (fatum) в убеждениях арийских племен роднились и сливались между собою, почему и в приведенной сказке богиня Смерть является при рожде­нии младенца дружелюбной гостьей, возжигает в нем свет жизни и приносит ему подарок — подобно тому, как при постели родильницы являются девы судьбы (пар­ки, норны, суденицы), воспламеняют таинственный светоч, с которым связана нить жизни новорожденного, и наделяют его своими дарами, т. е. определяют его будущее счастие. Такое сближение Смерти с девами судьбы основывается на древ­нейшем веровании, что вся жизнь человеческая, начиная с первого дня и до кончи­ны, была определением фатума: парки не только пряли жизненную нить, но и пере­резывали ее, не только возжигали пламя души, но и гасили его и в этом смысле отождествлялись с неумолимою Смертью. Являясь во время родов, девы судьбы воспринимали ребенка и исполняли обязанности повивальных бабок, что позднее в эпоху христианства заставило соединить с ними понятие кумы = восприемницы; по свидетельству народных сказок, феи (= парки) приглашались в крестные матери к новорожденным младенцам. То же представление кумы фантазия сочетала и с бо­гиней Смертию; любопытно, что ср.-в.-нем. tote и tôt — смерть совпадает с др.-в.-нем. toto — кум⁴. По греческому сказанию, при рождении Мелеагра в покой его ма­тери Алтеи пришли три богини судьбы и бросили в пламя очага полено, с таким пророчеством: жизнь младенца будет продолжаться до тех пор, пока не сгорит это полено. Когда богини удалились, Алтея встала с своего ложа, выхватила из огня го­ловню и немедленно спрятала ее, дабы приостановить исполнение пророчества. Впоследствии она же бросила головню в огонь — и в то же мгновение внутреннее пламя опалило Мелеагра, и как только головня превратилась в пепел — он испу­стил последнее дыхание⁵; подобное же предание встречаем в Nôrnagestr (см. гл. XXV). Итак, Смерть гасит огонь жизни и погружает человека во тьму небытия. Са­мое слово Морана (мор, смерть) лингвистически связывается с словом мрак; гла­гол гасить доныне употребляется в смысле: истреблять, уничтожать, а гаснуть (Черниг. губ. ) — истощаться, худеть; по-тухнуть говорится о погасшей свече и за­снувшей рыбе, а за-тухнуть — о борове, в значении: околеть; тушить — издавать сильный, неприятный запах (про-тухнуть), по-тухлый — издохший, разлагаю­щийся, пòтухоль — начинающие гнить съестные припасы; засмирить свечу, серб. смирити свиjећу (смирить = успокоить; покойник — мертвец, успокоиться — уме-


¹ См. также Вольфа, 365; Zeitsch. für D. M., 1, 358—360.

² Чернигов. Г. В. 1857, 10; Быт подолян. II, 66—68: «Смерть за куму»; Эрбен, 37—39: «Smert-kmotřenka»; Кульда, I, 87.

³ Огромная, большая.

⁴ D Myth., 812-4.

⁵ German. Mythen, 583; Мифы клас. древности, I, 151.


реть) — погасить. Наоборот, глагол разживлять — разводить, поддерживать огонь. Еще яснее связь понятий огня и жизни в слове воскресать, которое образовалось от старинного крес — огонь (кресало, кресиво, пол. krzesiwo — огниво, кресать — высе­кать искры) и буквально означает: возжечь пламя, а в переносном смысле: восста­новить погасшую жизнь¹. Весною, в воскресенье четвертой недели великого поста, совершая праздник в честь мертвых, лужичане ходят на Тодесберг с зажженными факелами, поминают покойников и на возвратном пути поют: «смерть мы погаси­ли, новую жизнь зажгли!» — слова, указывающие на веру в восстание мертвых вме­сте с воскресающей в весеннюю пору природою. Славонцы ходят на кладбища с за­жженными свечами 1-го марта². Наши простолюдины, когда с больным начинает­ся агония, запаливают восковую свечу и дают ее в руки умирающему; употребление факелов при погребальных обрядах и возжжение свеч при поминках — известны с глубочайшей древности³.

По другому представлению, Смерть не погашает животворного огня жизни, а исторгает его из тела, которое после того обращается в труп. В старинной иконопи­си сохранилось изображение, как пораженный ангелом грешник испускает свою душу в пламени, о чем рассказывают и народные легенды; в раскольничьей книге, известной под заглавием «История о отцех и страдальцех соловецких», находим следующее свидетельство: «видеша неции от житель столп огнем от земли до небеси сияющь, и видевше разумеша, яко пустынный отец ко Господу отыде».

Во-2-х, душа представлялась звездою, что имеет самую близкую связь с пред­ставлением ее огнем; ибо звезды первобытный человек считал искрами огня, бли­стающими в высотах неба (1, 91). В народных преданиях душа точно так же сравни­вается с звездою, как и с пламенем; а смерть уподобляется падающей звезде, кото­рая, теряясь в воздушных пространствах, как бы погасает. Такое уподобление, когда позабылась его первоначальная основа и метафора стала пониматься в ее букваль­ном смысле, послужило источником тому верованию, которое связало жизнь чело­веческую с небесными звездами. Каждый человек получил на небе свою звезду, с падением которой прекращается его существование; если же, с одной стороны, смерть означалась падением звезды, то с другой, — рождение младенца должно бы­ло означаться: появлением или возжжением новой звезды, как это и засвидетельствовано преданиями индоевропейских народов. В Пермской губ. посе­ляне убеждены, что на небе столько же звезд, сколько на земле людей: когда нарож­дается младенец — на небе является новая звездочка, а когда человек умирает — принадлежащая ему звезда падает и исчезает⁴. То же самое утверждают и чехи⁵. Во­обще у славян существует поверье, что, указывая на звезды пальцем, можно повре­дить живущим людям⁶. Древность этого воззрения несомненна; уже римляне, по свидетельству Плиния, думали, что каждый человек имеет свою звезду, которая вместе с ним рождается, и смотря по тому: озаряет ли его земную жизнь блеск сча­стия или омрачают ее бедствия, — светится то ярко, то сумрачно, а по смерти его упадает с небесного свода. Падающая звезда почитается в русском народе знаком чьей-либо смерти в селе или городе; потому, увидя падение звезды, обыкновенно говорят: «кто-то умер!», «чья-то душа покатилась!» Поверье это распространено и


¹ Обл. Сл., 36, 66, 68, 92—94, 187, 241; Доп. обл. сл., 207, 272; Срп. рjечник, 695.

² Иличь, 315; Гануша: Die Wissenschaft des slawisch. Mythus, 408.

³ Черемисы, совершая поминки, за каждого покойника ставят по свече; за детей свечи бывают ма­ленькие. — Записки о чувашах и черемис, 194.

⁴ Этн. Сб., VI, библ. указат., 58; Телескоп 1833, VIII, 504.

⁵ Громанн, 31.

⁶ Гануш о Деде и Бабе, 47.


между немцами¹. Сверх того, на Руси утверждают, что падающая звезда означает след ангела, который летит за усопшею душою, или след праведной души, поспе­шающей в райские обители; если успеешь пожелать что-нибудь в тот миг, пока еще не совсем сокрылась звезда, то желание непременно дойдет до Бога и будет им ис­полнено². Народная песня сравнивает смерть царевича с падучею звездою:


Упадает звезда поднебесная,

Угасает свеча воска яраго —

Не становится у нас млада царевича³.


Слово маньяк принимается и в значении падающих звезд, и в значении прокля­тых душ, блуждающих по смерти. Блудачие огни, которые (как мы видели) при­знаются душами усопших, в некоторых деревнях считаются за падшие с неба звез­ды⁴. Рядом с представлением, что звезда сияет на небе, пока продолжается жизнь человека и угасает вместе с его смертию, — было другое, по которому душа в виде пламенной звезды нисходила из райских стран в ребенка в самую минуту его зача­тия или рождения, а когда человека постигала смерть — покидала его тело, уноси­лась в свое прежнее отечество и начинала блистать на небесном своде. Что таково было верование кельтов, за это свидетельствует ирландское сказание о св. Айдане, отец которого увидел однажды в сне, будто в открытые уста его жены упала сверху звезда; в ту же ночь был зачат Айдан, почему многие и называли его сыном звез­ды⁵. По словам Аристотеля, душа усопшего превращается в звезду, и чем во время земной жизни бывает она пламеннее, возвышеннее, доступнее для духовной дея­тельности, тем блистательнее горит она по смерти человека⁶. Индусы верили, что души блаженных предков сияют на небе звездами; славяне же и немцы признают звезды очами ангелов-хранителей, в чем очевидно смешение душ святых угодни­ков с ангелами; в средние века ангелы, наравне с душами усопших предков, пред­ставлялись прекрасными малютками, подобными эльфам. В эпических сказаниях германцев упоминается о героях, которым суждено по смерти блистать на небе яр­кими звездами⁷. У нас же есть предание о трех вещих сестрах, которым, после их кончины, досталось весь век гореть тремя звездами возле Млечного Пути = на доро­ге, ведущей в царство небесное; звезды эти называются девичьи зори⁸. Гуцулы зна­ют летавицу — духа, который слетает на землю падучей звездою и принимает на себя человеческий образ — мужской или женский, но всегда юный, прекрасный, с длинными желтыми волосами⁹.

3. Как огонь сопровождается дымом, как молниеносное пламя возгорается в дымчатых, курящихся парами облаках, так и душа, по некоторым указаниям, исхо-


¹ Сахаров., II, 14; Маяк, VII, 72; Статист, опис. Саратов, губ., 58; Владим. Г. В. 1844, 52; Сл. Миф. Костомар., 55; D. Myth., 790.

² Иллюстр. 1846, 262; Beiträge zur D. Myth., I, 248.

³ Сахаров., I, 253; Терещ., I, 97.

⁴ Сахаров., II, 63; О. 3. 1818, 68; Эта. Сб., I, 215; Москв. 1853, XXII, 67.

⁵ Zeitsch. für D. M., 1, 345.

⁶ Sonne, Mond u. Sterne, 270—1.

⁷ Ibid., 272.

⁸ Сахаров., II, 62—63; сходный рассказ о жене и семи дочерях хлебника см. в D. Myth., 691—2. В старинных назидательных словах св. отцы метафорически называются звездами и светильниками; картина «Венец Богоматери» представляет Пресв. Деву, окруженную душами божиих угодников — в виде звезд. Москв. 1853, XXII, 67: киргизы уверены, что души покойников обитают на звездах.

⁹ Пантеон 1855, V, 46.


дила из тела дымом и паром. В Софийском временнике¹ о смерти в. кн. Василия Ивановича сказано: «и виде Шигона дух его отшедше, аки дымец мал». Санскр. dhûma движущееся курево, греч. ΰμα, δύος — курение, фимиам, лат. fumus (с заме­ною dh звуком f), слав. дым, лит. dumas, др.-нем. toum, taum от снкр. dhû — agitare, commovere (= греч. δύω )