Книга первая (продолжение)

Вид материала

Книга

Подобный материал:

• Руководство по древнемуискусству исцеления «софия», 3676.94kb.
• Книга первая «родовой покон», 2271.42kb.
• Б. А. Рыбаков язычестводрев h ейруси москва 1987 Книга, 14061.84kb.
• Руководство по древнему искусству исцеления «софия», 19006.95kb.
• Мурад Аджи, 3542.22kb.
• И в жизни. Это первая на русском языке книга, 6644.79kb.
• Книга Иисуса Навина (евр: "Иешуа"), продолжение Второзакония ("и бысть"), 124.9kb.
• Дайяна Стайн – Основы рейки полное руководство по древнему искусству исцеления оглавление, 3235.57kb.
• Книга первая. Реформация в германии 1517-1555 глава первая, 8991.95kb.
• * книга первая глава первая, 3492.97kb.

свойства материи, наряду с другими ее неотъемлемыми фундаментальными свойствами, совершенно преобразят философию и естествознание будущего.

Вероятно, надо брать за основу не четырехмерное пространство-время, а n-мерную материю, где для описания ее фундаментальнейших свойств, а именно пространства, времени, сознания, массы должны существовать свои n-мерные многообразия».

§ 8

Нет границы между духом и материей. Нелепо их противопоставление, неверны размышления, что первично и что вторично. Сама постановка подобных вопросов лишена какого-либо смысла. Сознание есть неотъемлемое изначальное свойство материи, выраженное в ней в той или иной степени. Какие-то, условно говоря, средние его содержания в материи, видимо, улавливаются органами чувств человека, запредельные же (как в сторону понижения, так и в сторону увеличения) органами чувств и техническими приборами не фиксируются.

Можно представить такие состояния материи, где свойства сознания выражено в минимальной степени (мертвая природа), и такое, где оно представлено степенями наивысшими (Бог). И здесь, вероятно, как и всюду в природе, наблюдается строгая иерархия — ступени бытия уходят в оба конца и скрываются в неразличимых бесконечных далях.

Где обитаем мы, люди?

Мы, очевидно, располагаемся лишь на трех ступеньках бесконечной лестницы сознания, но пытаемся силой данного нам природой разума заглянуть вниз и вверх —в безумный антимир минимального сознания и в сверхразумный антимир максимального сознания.

Впрочем, «высокая» наука права на существование этих антимиров не признает, поскольку они лежат вне сферы «опыта». О реальном объективном существовании последних интуитивно догадываются лишь религия да некоторые течения иррациональной философии, существовавшие как в прошлом, так и ныне. В моей философии постулат о сознании как неотъемлемом, «базовом» свойстве материи — краеугольный.

§ 9

Как утверждают астрофизики, Земля и весь наш галактический мир, один из миллионов существующих, находится в той части Ойкумены, которая расширяется. Возможно, это действительно так. Энергия здесь рассеивается, и в этих условиях при счастливом сочетании других параметров и возникают, вероятно, такие формы растительно-животной жизни, какие мы имеем на Земле.

Биологическая оболочка Земли представляет собой ничтожную, чрезвычайно тонкую в срезе слизь, но в своих­ высших результатах — человеке — достигает довольно высокой степени развития сознания. Впрочем, не будем обольщаться на этот счет. Вполне возможно, что в бесконе­ч­­ной иерархии материальных носителей сознания в мироз­да­нии человек занимает чрезвычайно скромное место. Но не об этом речь — биологические формы сознания (можно сделать и такое допущение) возникают, вероятно, в той части Вселенной, где энергия рассеивается, где налицо эффект красного смещения, где пространства расширяются. Но мир любит симметрию, и эффекту красного смещения в выпуклых римановых многообразиях где-то, скажем, в вогнутых многообразиях Лобачевского противостоит эффект фиолетового смещения, пространственному расширению материи где-то в других частях бесконечной Вселенной сопутствуют, возможно, процессы сжатия материи. Околосветовые скорости материальных процессов, возможно, характерны для расширяющейся Вселенной, а засветовые скорости, вероятно, имеют место в той части Вселенной, где происходят явления сжатия.

Естественно, мы не имеем никакой подробной информации об этих грандиозных процессах. Но рождается мысль: если такая форма сознания, как человеческая, смогла возникнуть там, где энергия мира рассеивается, то какие формы сознания — какой необыкновенной силы и мощи, и высочайшей организации — могут выплеснуться там, где энергия мира концентрируется? Возможно, в нашем эвклидовом мире сознание находится в материи в рассеянном состоянии и сосредоточивается только в жалких моделях, наподобие человеческой, но там, в условиях сжатия Вселенной, ее безмерного сосредоточения это сознание — разумеется, уже не на белковой основе,— может принять форму того, чему даже религиозное понятие Бога будет мало соответствовать ввиду своей малости и незначительности, т.е. сознание — я совершаю новое гипотетическое допущение — может в принципе облечься в форму бесконечно организованной материи, выступить вовне как бы и в своем сверхчистейшем Абсолюте.

Еще предположение.

Если у нас в материи более выражены пространственные свойства, то не исключено, что в каких-то иных мирах материя больше выражается временными свойствами или свойствами сознания. Если наша часть мироздания представляет собой бесконечное разнообразие пространственно-временных образований, то где-то в неведомом там могут господствовать и многообразия сознания, создавая при этом всякий раз свою геометрию материи.

Все это, конечно, скорее область догадок, каких-то озарений, какой-то безумной тоски по единству мира. По единству, которого так ищет одинокая душа.

§ 10

Философия духа.

1) Микросознание материи (гилозоизм как скрытая одухотворенность материи, сознание растений, камней и так называемой «мертвой» природы);

2) Макросознание материи, способное к активному восприятию мира и действию в нем на собственной осно­ве (человек и другие возможные формы подобного уровня);

3) Мегасознание материи (Высший разум, многоэтажный и иерархичный по внутреннему строению, или Система Божеств, Боги мировых религий, так называемые «Верховные существа» и другие подобные образования).

§ 11

Предметом парапсихологии можно назвать явления, которые обычно не ощущаются органами чувств, поскольку зрение, осязание, слух очерчивают весьма ограниченный круг восприятия мира, за который мы не можем выйти. Глаза на каком-то расстоянии перестают видеть, уши — слышать.

Мегачеловек древности, будь он египетским жрецом, аравийским волхвом или пророком, мог уже выходить за пределы круга, но распространял эти знания лишь среди незначительного слоя лиц. Законсервированы они были и в языческом колдовстве и шаманстве.

При характеристике мега- или богочеловека, види­мо, не надо забывать о парапсихологических свойствах, ­которые этот тип человека, заняв в жизни доминирующее положение, освоит в совершенстве, дабы быть во все­ору­жии. По мнению парапсихолога М.Перепелицына, силы психической энергии, таящиеся в природе самого человека и в окружающем мире, не меньшие по мощи, чем силы ядерного синтеза, и обращение к ним обернется­ вызовом устоявшимся представлениям человека о самом себе. Подключение к силам космической энергии, совершен­но немыслимым и непредставимым по мощи, вызовет коренную трансформацию условий человеческого бытия.

Любопытно, как на рубеже II и III тысячелетий совсем разные люди: я с позиций философа и социального писателя, Ю.Фомин с позиций биолога, М.Перепелицын с позиций парапсихолога — пытаются воссоздать в своем воображении картину жизни будущего человека.

Вероятно, это происходит неспроста. Возможно, подсознательно и безотчетно это делается всеми нами в предощущении того приближающегося момента, когда человек наконец полностью овладеет пространством, временем, материей, энергией, информацией, т.е. станет действительно вселенским существом, свободным и универсальным в своих действиях, и выйдет на прямой контакт с Высшим Вселенским Разумом, или Супербогом, или Божественным Абсолютом.

Знакомясь с историей развития Земли, мы видим: на фоне постоянных войн, жестокой борьбы за власть, кровавых междоусобиц регулярно, в каждую символическую эпоху, появлялись учения, которые пытались показать человеку его истинное лицо и место в космической эволюции. Попытки, возможно, были не абсолютными, но каждая религия рассматривала человека как космическое существо, пытаясь придать его жизни некий универсальный смысл. Для обеспечения физического и духовного выживания и сегодня, естественно, необходим поиск совершенно новых принципов жизни, общественного устройства, организации системы производства и распределения. Необходимо строительство универсального духовного Храма.

Постижение новой ипостаси Бога — тоже цель дня.

Моя сверхзадача — я говорю совершенно откровенно, не боясь возможных насмешек и издевательств — тяжела и крупна: своими размышлениями о мегачеловеке, или Небожителе, о Божественном Абсолюте, или Супербоге я призван, возможно, наряду с другими мыслителями нынешнего и завтрашнего дня, заложить некий камень в основу учения, могущего спасти человеческий мир от краха и указать ему направление на мегауровни бытия. Только построение духовного Храма, где будет дан новый азимут движению человечества, спасет человеческую расу от подступающей к ней гибели, а животворное обновление человеческого «я» откроет перед ним неведомые еще вчера пути развития.

Концепция о триединой природе, о трехсоставности всякого Целого приложима не только к понятию человека, но и к понятию Бога.

Мы видим на набросанной мной схеме, что было время на Земле, когда царствовали политеизм, многобожие. Это эпоха I Великой символической культуры, протянувшаяся в промежутке от 80 до 36 тысяч лет до н.э. Идеология многобожия, как элемент богознания, сохранилась и в последующих эпохах, в рудиментарном состоянии она дошла и до нынешних дней, но лоно ее рождения — там, в далекой древности. По существу, перед нами предстала тогда как бы первая ипостась Бога — в виде института микробожия.

Потом в эпохи II (от 10 тысяч лет до XX—III веков до н.э.) и III (от I—VI вв. до XIV—XVI столетий н.э.) великих символических культур настало время в истории человечества и истории Земли, когда из этого политеистического «фона» выделились боги регионального, секторального плана: Брахма, Вишну и Шива, Ормузд и Ариман, Будда, Иегова, Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Святой Дух и последний из богов — Аллах Всевышний. Самый «старый» из этой группы региональных богов в истории человечества — Брахма, а самый «молодой» — Аллах. Это божества, которым поклонялись и поклоняются части человеческой расы: скажем, западноевропейские народы и весь славянский мир поклонялись Богу-Отцу, Богу-Сыну и Богу-Святому Духу, а арабо-тюркский конгломерат народов — Аллаху, народы же индийского и дальневосточного региона — Будде. Мы видим здесь, что продолжительность бытия этих богов насчитывает хотя и тысячи, порой даже несколько тысяч лет, но все же имеет определенный конечный срок во времени. По сути, перед нами вторая ипостась Бога — макробоги.

И вот третья ипостась Бога — Божественный Абсолют, или Супер-Бог, представления о котором возникают у мирового человека (в данном случае и на данный момент в моем лице) в эпоху IV Великой символической культуры, начало которой отмечено порубежьем XIX и XX столетий новой эры. Любая материальная структура, наделенная свойством сознания в невыразимо больших степенях, нежели человеческое «я», является для нас Богом. И можно представить целую цепь таких материально-божественных структур или богоподобных реальностей, уходящих по дуге бесконечности к некоему идеальному Абсолюту, т.е. Божественный Абсолют или Супер-Бог являют собой Бога в энной степени. Это Бог еще более отвлеченный, еще более абстрактный, еще более непредставимый и невыразимый, нежели секторальные или региональные макробоги. И он плод не только веры, но и научного знания. Он столь же реален, сколь и фиктивен. Столько же определенен, сколько и неуловим. И это Бог не только для человеческой расы, но и для всего живого во Вселенной, а живо в ней все. И естественно, последняя ипостась Бога, воспринимаемая лишь мегасознанием человека, предстает уже в ранге Мега-Бога.

Мы находимся ныне в самом начальном миге возникновения в человеческом обществе идеи принятия этой последней колоссальной ипостаси Бога — Божественного Абсолюта, или Супер-Бога. Еще практически ничего нет, кроме Слова о новом Боге. Да и мое слово о нем это — лишь первое дуновение, первый звук, раздавшийся в тишине, первое пророчество о Нем, произнесенное шепотом. Но дело уже сделано. Слово о новом универсальном Боге — Божественном Абсолюте — уже сказано.

Что впереди? Примерно то же, что было, когда десятки тысяч лет назад рождалась политеистическая или многобожная система мироздания, возникали капища, святилища. Шаманство, ведовство, язычество все плотнее пронизывало быт людей, проникало в их трудовые процессы, одуховляло фольклор, ремесла, искусство. Десятки тысяч лет ушло на работу по овеществлению, воплощению в плоть идей многобожия.

Не менее сложным по рисунку и длительным эволюционным процессом явилось возникновение религиозно-бытийных форм жизни на фундаменте идей макробожия. В течение столетий и даже тысячелетий здесь тоже возникали обряды, ритуалы, обычаи, воздвигались храмы. Теснейшим связям с макробожествами, олицетворявшими собой религии секторального или регионального порядка, было обязано развитие искусства.

И вот так же в течение столетий будет постепенно складываться идеология мегабожия, культ Божественного Абсолюта, или Супер-Бога. И здесь появятся свои ритуалы, обряды, молитвословы, возникнет слой жрецов-священников, родится своя литургия. Искусство будущего также в значительнейшей степени станет обязано своим развитием духовным связям с Божественным Абсолютом.

Новая мегарелигия не зачеркнет бывшие мировые религии, не станет разрушать старые храмы. Нет, вначале она будет существовать как бедная падчерица среди былых мировых религий, уступая им во влиянии и силе, затем расцветет, как юная красавица, а потом превратится в зрелую женщину-мать, неотразимая красота и доброта которой поразит каждого мыслящего и чувствующего человека. Я — вестник, посланник этого будущего, человек, услышавший его голос сегодня. Новый духовный Храм — грандиозное культовое сооружение, в котором будут совершаться богослужения в честь Божественного Абсолюта — универсалистская религио-философия воздвигнет, взрастит сначала в душах людей, в сознании миллионов, а затем и миллиардов верующих в нового Бога постепенно, незаметно. Душе мега- или богочеловека станет тесно и неуютно в старых храмах, и она сама, подчиняясь голосу естества, потянется в грандиозные залы нового святилища.

Над этими вопросами я размышляю в течение последних сорока лет. Примерно в эти же десятилетия или даже чуть раньше в одиночке Владимирской тюрьмы Даниил Андреев набрасывает контуры своей панрелигии, или «Розы мира», ставя перед собой аналогичные цели. В эти же десятилетия возникает и находит первых приверженцев учение простого русского мужика Порфирия Иванова. Близкие по замыслу идеи о создании грандиозного, интеррелигиозного, универсального учения, способного придать жизни человечества новое, «третье» дыхание, появляются в эти же годы в других странах мира.

«Какова ценность совершенной личности в ее отношениях с Богом? — читаю я строки «Принципа», учения Сан Мюн Муна.— В соответствии с «Принципами Творения», человек сотворен как дитя Божие, как объект, который субстанциально отражает невидимого Бога. Когда личность осуществляет замысел творения, она становится телом Божиим... Истинная личность та, которая является видимым воплощением Бога, истинным сыном или дочерью Бога; у истинной личности божественная природа, она осуществляет замысел творения». И чуть дальше: «Духовное «Я» человека должно быть микрокосмом всего духовного мира, а физическое «Я» должно быть микрокосмом всего физического мира. Истинный человек, который осуществляет цель творения,— микрокосм всего космоса» (Принцип в основных чертах. Четвертый уровень.— Издание Ассоциации Святого Духа за Объединение Мирового Христианства, 1990, Австрия.—С.132—135).

Мунизм — попытка создания некоей новой универсальной церкви на основе объединения основных ветвей христианства. Здесь важен даже не результат, не цель, а направление, тенденция — к универсализму. Моя попытка постройки универсального Храма по замыслу неизмеримо грандиознее духовных конструкций Сан Мюн Муна или Даниила Андреева, или минусинского проповедника Виссариона — она осуществляется не только за рамками христианства, но и вне пределов всех традиционных мировых религий.

Но важно, что поиск идет повсеместно. Что я не один в этом поиске.

Впрочем, надо отдать должное и XIX веку. Что такое попытка Е.Блаватской, изложенная ею в «Тайной Доктрине», а затем поддержанная Е. и Н.Рерихами, как не тот же поиск на основе необуддизма некой всеобнимающей формулы бытия, единой для всего человечества? Религия Белых Братьев, вестниками которых на Земле были ранее Заратустра, Моисей, Будда, Иисус и другие создатели религий, и адвокатом и апологетом которой выступила Е.Блаватская, это именно «желание просвещения всего мира сразу». В 1850 году на городской площади у стены казармы в иранском Тебризе был дважды расстрелян (первый раз неудачно, пули прошли мимо, второй раз наверняка) проповедник Баб (Мирза Али-Мухаммед), провозгласивший, пожалуй, самым первым скорое рождение религии, единой для всей человеческой расы. Попытку обобщить буддизм, христианство, ислам и на этой основе сформулировать принципы новой единой религии предпринял и его последователь Баха-Улла (Мирза Хусейн-Али), утверждавший, что человечество уже вступило на путь осознания себя как единого целого, и его будущая эволюция предполагает выработку единых целей и единого пути.

Собственно, Баба и Баха-Уллу можно назвать первыми вестниками Бога для всех, или Сверхбога, или Божественного Абсолюта, появившимися на Земле. В этой же шеренге — Шри Рамакришна и Свами Вивекананда. Я, пятый вестник бесконечности, ощущаю их своими духовными братьями.

Поиск всеобнимающей истины идет всюду. Идет и ныне.

Вот духовные разработки безвестного крестьянина-фи­лософа Евг. Ерошенко, живущего в деревне близ города Семилуки Воронежской области, с которым я познакомил­ся на международном конгрессе в Москве в 1991 году: «Мир удивительно сложен и изменчив. То, что вчера было разумным, сегодня может стать недопустимым. Концепции­ мироздания должны эволюционировать вместе с Миром и Человеком. В противном случае незнание приведет к страху, страх породит насилие, а насилие это разрушение».­

И у этого философа — своя концепция мироздания, достаточно крупная и оригинальная. Строительство универсального духовного Храма осуществляется, таким образом, всюду. И усилия его строителей не исключают из круга жизни ни одного религиозного или философского учения, существовавшего прежде, и ни одной доктрины (парапсихологической, биологической или исторической), родившейся в наши дни. Напротив, мы вводим в круг бытия человека все взаимоисключающие идеи и делаем их на новых витках веры и знания взаимоприемлемыми и взаимонужными.

Мы, вестники новой космической религии,— из посланцев некоего пан-вселенского сознания и сами являемся частицами божества. Мы — из знающих о вечной космической лестнице живого Разума, являющейся осью мироздания.

На этой бесконечной космической лестнице, имеющей не одно, а сразу бессчетное число направлений, человечество, очевидно, занимает три ступени. Сначала в своей микроипостаси в течение сотен тысяч или даже нескольких миллионов лет мы занимали нижнюю из уготованных нам ступеней, поклоняясь микробогам. Затем в своей макроиспостаси мы поднялись на ступеньку выше и находимся на ней вот уже 3—5 тысяч лет, поклоняясь макробогам. Теперь нам нужно подняться еще на ступень вверх, и здесь мы будем находиться всего лишь несколько сотен лет, а дальше — бытие во Вселенной в других оболочках и формах в лоне мегабога. И задача таких людей, как Андреев, Порфирий Иванов, Сан Мюн Мун, Евгений Ерошенко или я, как вестников или простых регистраторов сигналов из будущего, заключается, вероятно, в том, чтобы помочь человечеству совершить этот необходимый подъем.

Выходные дни трех мировых религий — пятница у мусульман, суббота у иудаистов, воскресенье у христиан — символизируют противоречивость и неоднозначность подходов человека к любым проблемам и вопросам. Вероятно, эта перебранка и сумятица были в какой-то степени даже необходимы на прежних этапах человеческой эволюции. Но ныне религия, слитая воедино с философией и частными научными дисциплинами, должна помочь выбрать человеческой расе стратегию поведения на ближайшие столетия. И эта стратегия одна — утверждение методами научных, религиозных или иных доказательств приоритета природы, биосферы, жизни перед любыми частными приоритетами, как главенства целого над его частью.

Поднявшись на мегаступень мировой жизни, человек станет гражданином не отдельной территории-государства, а полномочным представителем всей планеты Земля, а затем и послом Вселенной. Его активность естественным образом приобретет на этом пути экологически целесообразные формы, а национальный, классовый или расовый эгоизм утратит свою агрессивность и расширится до вселенских пределов. Непременным и единственным условием выживания человечества, согласно этой точке зрения, является не столько надежда на утопическое совершенствование человека, чем грешило, например, учение либерального марксизма, сколько активное включение в работу находящегося в резерве во внутренней природе человека его же собственного меганачала.

Что такое известный тезис В.Вернадского о грядущем переходе биосферы в ноосферу? Это по-другому высказанный взгляд на переход человечества в мегасостояние. Что такое идея Н.Бердяева о творчестве как высшем призвании человека и очередном, творческом по природе этапе развития земной цивилизации? Это иначе выговоренное представление об этапе мегадеятельности человека.

О том же пути к мегабытию свидетельствуют мои наблюдения мировых ритмов и чередования великих стилей в жизни человечества. Тщательно выверенная на фактах теория мировых ритмов, подробно описанных мной с момента первой фиксации человеческой деятельности в нижнем палеолите вплоть до сегодняшних дней и с заглядом в завтра, причем на всем пространстве земного шара (на севере, юге, западе и востоке), также прямо выводит нас к мегабытию и Мегабогу. Учащение биения ритма, наблюдающееся по мере движения от праистории к нашим дням, говорит о колоссальном ускорении в движении человечества, а вероятное, прогнозируемое соединение, «слипание», «взрыв» ритмов в будущем, а это уже близко — XXIV—XXV века — засвидетельствует о невиданной творческой мощи мирового человека,

Собственно, жизнетворчество богочеловека и явит миру издавна искомую человечеством так называемую коммунистическую, или универсалистскую форму бытия, ныне повсеместно отвергаемую, третируемую и даже проклинаемую. Пройдет время, и большинство людей убедится: какой-то иной формы физического и духовного выживания природа и история человечеству просто не предоставляют. Если человеческая раса захочет выжить, она неизбежно примет универсалистские формы жизни — таков ультиматум, который предъявит нам Иерархия Божеств во Вселенной. Религия «всемирного лавочничества», которая торжествует ныне свою победу, удостоясь разве только коротких подстрочных примечаний, заменится религией «всемирного единения». Причем никто уговаривать человечество не будет.

Уговариваем его мы, вестники. Прежде чем уйти в инобытие, те из нас, кто чувствует на своем лице ветер будущего, оставляют на Земле догматы новой Веры, рожденные нами в многолетних поисках или, что тоже вполне вероятно, услышанные из Космоса.

Несомненно, мега- или богочеловек создаст в будущем новую литературу, новую философию и новую физику Вселенной. Но, возможно, эта новая литература и новая физика уже пишутся сегодня. Да так оно, конечно, и есть. «Освобождение ума от его конечного сознания, его становление единым и отождествленным с бесконечным»,—я привожу строчки, принадлежащие Плотину,— осуществляются историей, несмотря на ужасы нынешней реальности. Путь в страну Свободы проходит через сегодняшний день.

§ 12

Из заметок, набросанных на отдельных листах бумаги:

«Два постулата:

а) Принцип относительности: законы природы меняются при переходе от одной пространственно-временной формы материи к другой;

б) Принцип непостоянства скорости света: скорость света в системах, принадлежащих разным пространственно-временным формам материи, не одинакова и не постоянна.

Два обстоятельства, пожалуй, усложняют интерпретацию теории относительности (ТО) как объективного явления.

Во-первых, ТО утверждает, что длины твердых стержней в движущихся системах сокращаются относительно их длин в покоящихся системах, а ход времени соответственно замедляется. Возникает вопрос: какие причины вызывают сокращение длин и замедление времени? Теория относительности отвечает: никаких причин, если под ними понимать какие-либо физические процессы, воздействующие на пространство и время, не существует.

Во-вторых, согласно ТО все инерциальные системы равноправны, т.е. каждую систему можно считать и покоящейся, и движущейся (относительно друг друга).

Спрашивается, где же происходит в таком случае «истинное», реальное изменение пространственных и временных характеристик? Происходит оно в системе «А» либо в движущейся ей навстречу или под каким-то углом системе «Б»? С точки зрения теории относительности этот вопрос не имеет смысла. Иными словами, релятивистские кинематические эффекты не реальны, объективно не существуют.

Сокращение (длины стержня, времени) не есть сокращение тела самого по себе, а означает лишь сокращение по отношению к другому телу, с которым связана система отсчета, т.е. земные эвклидовы эталоны метра, грамма, секунды объективно постоянны согласно теории относительности и несут абсолютно одинаковый физический смысл во всем многоэтажье бесконечного мироздания. Идея того, что принципиально разная структура материи (хотя бы в микро-, макро- и мегамирах, не говоря уже о фантастических гиперпространствах Римана, Лобачевского или Гротендика) вправе обладать своими собственными эталонами, не имеющими ничего общего с эвклидовыми, не приходит физикам в голову.

Одним из фундаментальных оснований теории относительности Эйнштейна является постоянная скорость света — 300000 км/сек. Но что такое километр, что такое секунда и что такое грамм в неэвклидовых структурах материи? Это величины, носящие не постоянный, а переменный, относительный характер. Эвклидовы привычки, эвклидово мировоззрение и жалкая эвклидова метрика — что со всем этим багажом делать там, в иерархически построенном, непредставимом, непредсказуемом космосе? Сей жалкий инструментарий уже не может служить там целям измерений.

Как скорость света может быть объективно, физически величиной постоянной в разных частях великого космоса с его кривизной пространства и кривизной времени? Скорость света, возможно, постоянна в эвклидовом мире, но не за пределами его.

Теория относительности, на основании которой в XX столетии строятся модели Вселенной, полная глубоких внутренних противоречий, в определенной мере — плод некоторых совершенно произвольных допущений, условных соглашений. Принцип n-мерного мира требует новой теории.

Природа представляет собой, вероятно, реализацию —согласно принципу экономии сил и закону красоты — простейших математически мыслимых элементов.

Я провожу идею единства мышления о бытии и бытия.

Что это такое в физическом выражении? Математические представления, возможно, только мыслимые, но отвечающие законам гармонии, внутренне непротиворечивые, непременно должны согласно принципу единства мыслимого и реального иметь физический аналог в природе, какой бы n-мерностью эти вроде бы отвлеченные представления ни обладали».

§ 13

Из беседы с другом-физиком:

— Чем чаще происходит смена теорий, тем ускореннее движение науки. Ученые подразделяются на два сорта. Одни догматические приверженцы уже вошедших в оборот теорий и отстаивают их всеми доступными им средствами. Другие — ниспровергатели. Они стараются сократить жизнь теорий, стать их убийцами. Цель ученого можно искать именно здесь — в приближении теории к ее границам, в возможно быстром использовании всех ее возможностей. Решительный шаг всегда скачкообразен. Мы рассчитываем на то, что будем приближаться к истине небольшими шажками, постепенно, ан нет! Если нам нужна истина, то где-то придется прыгать и через пропасть. Когда механизм целостной развивающейся физической теории начинает барахлить, работать с перебоями, никакой специалист, знающий только какую-то незначительную часть этого механизма и не имеющий ясного представления о целом, не в состоянии восстановить нормальное его функционирование. Лишь глубокие размышления над проблемой объединения составляющих целое элементов позволят найти для теории новые формы. Ты в вопросах физики не специалист, ты дилетант. Но, возможно, интуитивно, возможно, исходя из своих философских позиций, или еще как-то, ты чувствуешь явное неблагополучие, некую болезнь научной мысли, какой охвачены основания физических знаний. У современной физики действительно нет надлежащего единого фундамента. Гейзенберг предпринимал попытки в этом направлении и тоже успеха не имел. Здесь ты глубоко прав.

— Вот я и предлагаю покопаться в основаниях физики. На том ли фундаменте стоят все ее постройки? Скажем, понятие «теплота», согласно теперешней научной терминологии, можно заменить словом «температура». Теплота сейчас не считается субстанцией. Никто не думает искать тепловые волны, тепловое поле. А электромагнитные и гравитационные волны в науке существуют. Конечно, если предположить существование гравитационного поля как субстанции, как вида материи, то следует искать гравитационные волны и пытаться проквантовать это поле. В этом направлении и ведутся во всем мире исследования в области гравитации. Но верно ли взято это направление? Возможно, суть в том, что и теплота, гравитация, и электромагнетизм, и пространство, и время и т.п. есть не субстанции, не формы существования или виды материи, а ее свойства. Вы принимаете свойства за целое, явление за сущность, и здесь — основной грех современной физики. Это какое-то маразматическое заблуждение, поразительная внутренняя слепота, идущая, возможно, от философской необразованности современных физиков. Точка зрения, что физике не нужна философия и религия, что ей нет дела, подтверждает ли она какие-то философские и религиозные постулаты, безграмотна. Философия, если хочешь, даже религия, должны предшествовать науке. А точнее, идти в мир рука об руку, всегда вместе!

— Это интересно. Выходит, ты предлагаешь в каждом научном институте держать еще штатного философа и штатного богослова?

— Богослов, философ и ученый-естественник должны быть едиными не в трех лицах, а соединяться в одном лице. Иными словами, человек, размышляющий о фундаментальных основах бытия, сам внутренне должен быть трехликим, трехипостасным человеком. Смотреть на мир сразу с трех точек зрения. Вот этого тройного взгляда нет, к сожалению, в науке.

— Ну, здесь, в сферах «тройного взгляда» я не специалист. Но что я могу сказать уже как специалист насчет твоей мысли об отказе от идеи четырехмерного мира? Идея эта родилась как отражение связи между пространством и временем, которая была открыта теорией относительности. Она позволила применить в исследовании этой связи известные геометрические аналоги и методы, использовать мощный аппарат современной математики. Короче говоря, пространство-время явилось той адекватной математической формой, в которой предстала в теоретической физике связь пространства и времени. Это в немалой степени способствовало успехам ТО. Однако вместе с триумфальными успехами теории относительности ее содержание невольно все больше и больше начинало отождествляться с ее математической формой, а исследование связи пространства и времени — с исследованием четырехмерного пространства-времени.

— С исследованием некоей фикции?

— Что?

— С реальным исследованием фикции, не существующей реально. Я развиваю твою мысль.

— Да, можно сказать и так, поскольку родилась иллюзия реальности пространства-времени, ставшая методологическим принципом и провозгласившая четырехмерное пространство-время формой существования материи. Сейчас некоторые наиболее умные головы пытаются как-то спасти ТО, спасти ее четырехмерность. Они пытаются пришить какие-то заплаты на теорию. Они теперь говорят: да, в действительности четырехмерное пространство-время не существует. Физик, мол, пользуется этой четырехмерностью только в теории, он, мол, прекрасно понимает, что речь идет об аналогии, а не о тождестве, о математической форме, а не об объективной реальности. Четырехмерное пространство — время, как и любое многомерное пространство, он уже называет не пространством, а многообразием или абстрактным пространством, или фиктивным пространством, стараясь уже в самом термине отразить тот факт, что оно вне и независимо от теории не существует.

— Но, спрашивается, какая же это теория, претендующая на абсолютность в описании реального мира, если она опирается на какие-то фундаментальные понятия, не имеющие между тем никаких отношений с реальностью? Действительна ли в таком случае сама эта теория? Часто из соображений наглядности, говорят некоторые физики, полезно пользоваться фиктивным четырехмерным пространством, на осях которого откладываются три пространственные координаты и время. Но этими соображениями наглядности вы затуманили всю теоретическую физику. Вы говорите теперь, в теоретической физике, мол, наряду с принципиально наблюдаемыми физическими величинами могут содержаться и принципиально ненаблюдаемые. Такова волновая функция в квантовой механике, таково, видимо, и абстрактное четырехмерное пространство-время. Все они существуют лишь в теории. Но в таком случае не есть ли все эти теории очередной мыльный пузырь? Сама связь между пространством и временем разве не свидетельствует о том, что пространство и время являются сторонами какого-то единого целого? Но этим единым целым является не абстрактное четырехмерное пространство-время, а материя как объективная реальность, существующая независимо от нашего сознания, но включающая его в свои границы. Это сторонами материи, ее неотъемлемыми свойствами, подчеркиваю, свойствами, и являются пространство и время. Мнение о том, будто представление о пространстве и времени устарело и должно быть заменено более модернизированным представлением о пространстве-времени, есть голая фантазия.

— Теперь ты уже начинаешь обвинять нас в беспочвенном дилетантизме, однако...

— Вот именно — однако! К чему я веду? Любые, сколь угодно сложные и хитрые сочетания механических движений мы обязательно помещаем в обычное трехмерное эвклидово пространство. Любые, самые запутанные электромагнитные явления и процессы — в десятимерное расслоенное пространство, состоящее из слоя (шестимерного пространства векторов напряженности электрического и магнитного поля в каждой точке) и «базы» (обычного трехмерного пространства плюс время). Дальше — любые состояния или процессы атомного мира мы связываем с определенными векторами в бесконечномерном гильбертовом пространстве или переходами между ними. В наше время выдвигается задача построения двух главнейших естественнонаучных теорий — теории элементарных частиц и теоретической биологии. Но достаточно ли для их создания гильбертова пространства квантовой механики и общих римановых многообразий теории относительности или же для этого понадобятся некоторые новые, гораздо более общие математические пространства?

— Гильберт разрабатывал те вопросы математического анализа, которые привели его к концепции бесконечномерного пространства, «точками» которого являются функции.

— Да, но что касается теории элементарных частиц, то сейчас уже доказаны строгие математические теоремы, которые требуют при создании, например, теории взаимодействующих элементарных частиц выхода даже за рамки гильбертовых бесконечномерных пространств! Речь идет, словом, об использовании в теоретическом естествознании в качестве базового понятия математического пространства, описывающего самые различные способы организации движущейся материи, или совершенно нового класса абстрактных математических пространств. Гротендик первым решился взять пространства, существенно и принципиально отличные от эвклидовых «протяженностей», так называемые спектры общих коммутативных колец, отличающиеся тем, что в определенных случаях все точки их некоторых подмножеств могут, грубо говоря, «слипаться», «склеиваться» вместе. В живых системах, как известно, последние как бы «слипаются» в единый, не допускающий разложения на элементарные составляющие «клубок» событий. Но определенная целостность и гармония их как раз и составляют, возможно, «сущность» органической формы бытия материи и вообще всех личных форм, без которых, например, живое сразу же перестает быть живым. А космос — что там? Может, там вступают в игру на грани живого существенно новые, гротендиковые структуры — в виде биологических объектов или «спектроскопического» многообразия элементарных частиц? В этих склеенных гротендиковых точках понятия материи, расстояния, времени, естественно, уже не применимы.

Кстати, о времени. Следует, наверное, вспомнить и концепцию немецкого философа Рейхенбаха. Он сформулировал свою концепцию одновременности на основе развиваемой им причинной теории времени. Согласно ему, во временном порядке находятся лишь те события, между которыми можно установить причинные отношения. Нет причинности, нет и отношений временного порядка «Любые два события, для которых временной порядок является неопределенным, считаются одновременными». По Рейхенбаху, не существует истинной одновременности данного события с другим событием. Мы всегда вправе считать, что событие А одновременно, например, не с А 1, а с А 2. Ни одно из этих определений одновременности не будет истиннее других. Все определения одновременности зависят не от опыта, а исключительно от соглашений, которые в широком диапазоне оказываются совершенно произвольными. Ну, а коль дело обстоит так, коль понятие одновременности событий само по себе шатко и не имеет за собой физического смысла, как можно тогда проводить физический эксперимент по определению скорости света? Помните, двойные звезды? Одна из них движется к земле, другая от земли — свет от них доходит до наблюдателя на земле якобы одновременно, что свидетельствует о том, что в природе скорость физических процессов не может быть больше скорости света. На шатком понятии одновременности событий выводится один из основных постулатов современной физики.

— Эталоны метра, секунды, грамма являются, по-твоему, эталонами только на земле, но там, в космосе, они не могут уже служить средством измерения. Так нужно тебя еще понимать?

— Эти эталоны расстояния, времени, массы применимы только в нашем маленьком эвклидовом мире.

— Во всем этом есть, конечно, какая-то логика. Но логика убийственная. Ты разрушаешь физику.

— Надо построить совсем новую физику, в которой бы такие фундаментальные вещи, как гравитация, пространство, время считались бы не субстанциями материи, а ее свойствами. Больше того, глубочайшая слепота не позволяет нам рассматривать в ряду этих же фундаментальных свойств и феномен сознания.

— Ты хочешь ввести понятие сознания в физику?

— Сознание — это элементарное, изначально присущее свойство материи. В основе любой физической картины мира лежат определенные понятия о пространстве и времени. В это основание должны лечь и понятия о сознании. Поэтому будущая революция в физике предполагает качественное изменение наших общих представлений о мире. В определенном смысле вся природа наделена сознанием, но в разной степени. И человек, и камень, и трава, и звезда, и мельчайший атом. При таком взгляде на мир находится место и тому, что люди издревле именуют Богом. С материалистической точки зрения Бог —это такое состояние материи, где феномен сознания представлен в концентрированном виде. Его антипод — так называемая мертвая природа, где свойство сознания имеет уже минимальную концентрацию, где оно как бы спит и не осознает, не ощущает своего присутствия в мире, своей отдельности. Вспомним монадологию Лейбница. Эта глава из прошлого философии хорошо вписывается в мою концепцию. Что касается безрассудства мысли... Да, иногда я боюсь самого себя. Чего я хочу в этой бесконечной жажде что-то узнать, проверить, решить? Это, наверное, какие-то трагические поиски гармонии. В мироздании. В человеке.

— А ты не думал, что совершаешь преступление против истины? Неважно как — неумышленно, чистосердечно или, наоборот, сознательно? Видишь ли, если еретические утверждения мы будем прощать и не станем с ними бороться, то наука утратит свою добродетель — истину. Единственный этический принцип, без которого нет науки, состоит в том, что истина всегда должна торжествовать. В сфере досуга, в сфере художественного творчества мы имеем сейчас нередко дело с агрессией массовой культуры, не так ли? Но это «масс-медиа» может проникнуть и в сферу научного творчества. И уже, по-видимому, проникает. Поэтому, мне кажется, всякого рода смелые утверждения, пахнущие ересью, при каких бы обстоятельствах они ни были сделаны, должны караться чрезвычайно сурово. Ты по природе своей еретик. Понимаешь, твои теории, гипотезы выходят за рамки шутки. За рамки всей этой болтовни... Возможно, ты нашел «нечто». Я вполне допускаю это. Но тебе не пришло в голову подумать при этом о моих замыслах, о моих творческих планах? И замыслах Иванова, Петрова или какого-нибудь Манштейна? Как бы нам ни везло, наши идеи и результаты в итоге будут иметь, допустим, жалкий вид рядом с тем, что дал ты. Следовательно, ты ставишь нас перед тем, что мы не удовлетворены не только тем, что мы сделали, но и тем, что будем делать в будущем. Ты отнимаешь будущее у целого поколения людей, отнимаешь у них возможность жить, творить. А кто дал тебе на это право? Я, предположим, могу увидеть и понять новые пути, которыми пойдет физика, но я не вижу в ней своего собственного пути.

— Меня больше интересует не то, как отнесутся к моим воззрениям люди. Хвала и хула ходят рядом и порой заменяют друг друга. Оценка — дело людей. Мое же —успеть очертить круг своих воззрений, обнародовать его, отдать миру. Больше ничего меня не волнует.

— Да, но физика, как и любой раздел науки, представляет собой не набор изолированных гипотез, а систему связанных между собой положений. Изменение одного из них влечет изменение других. Невозможно, следовательно, сепаратное опровержение отдельных гипотез. Физик никогда не может подвергнуть контролю опыта какую-либо гипотезу в отдельности, а всегда — только целую группу гипотез. И вот опыт оказывается в противоречии с предсказаниями, и что же? Какой следует вывод? А тот, что по меньшей мере одна из гипотез неприемлема и должна быть изменена. Но какая конкретно? Здесь вопрос. Следствием связанности элементов физической теории является то, что последователь при желании может сохранить любую проверяемую физическую гипотезу, даже в том случае, если она находится в очевидном противоречии с данными опыта. Это достигается посредством корректировки других элементов физической теории, дополняющих данную гипотезу. Вот этой корректировкой мы, физики, и будем заниматься еще в течение многих и многих лет. Всякого же рода ересь — дело будущего. И чем еретичнее эта ересь, тем отдаленнее это будущее.

§ 14

Мозг ребенка и мозг взрослого человека. Сознание ребенка и сознание взрослого.

Ребенок растет, растут и увеличиваются материальные носители сознания. Очевидная, наглядная связь между характеристиками сознания и физическими характеристиками мозга. Зависимость «качества» сознания от «качества» и «количества» материального носителя.

Мозг гения? Что представляет он собой в материальном плане?

§ 15

Подумать над такой проблемой: человек дневной, бодрствующий погружен в обычное трехмерное пространство; но человек ночной, обуреваемый снами, не обладает ли он уже n-мерным видением мира? Дальше — люди, находящиеся в состоянии клинической смерти, пораженные внезапной искрой творческого вдохновения, монахи-схимники, или сумасшедшие, шизофреники — кто они? Может быть, часть людей, больных шизофренией (эта болезнь имеет чрезвычайно широкий спектр — от степеней патологических, необратимых до легких и условных), также обладает n-мерным взглядом на вещи? Что если через их «бред», «галлюцинации», «видения», «откровения» проглядывает тоже действительный, реальный мир? Надо взглянуть на них и на их «безумные» идеи глазами ученого, глазами философа, а не только глазами психиатра.

Представим тюрьму и человека, заключенного в ­одиночку. Его окружает камень стен постоянно. Их ­осязаемая неподвижная трехмерность ощутима и днем, и ночью. Проходят годы. Стены неподвижны. Но человек вдруг выходит сквозь них. Возможно, он становится ­сумасшедшим, а возможно, превращается в существо ­n-мерное. И его галлюцинации так же реалистичны, как реальны исцарапанные ногтями стены, окружающие его. Он существует уже сразу в двух мирах — в трехмерном ящике-пространстве и еще в каком-то далеком запредельном пространстве, где свое время, где все свое.

§ 16

Все вековое неприступно

и сторожимо. И не зря

любое творчество преступно.

Но жить без нового нельзя

Путь творчества — тернистый путь.

Терпи. А если нет терпенья,

авторитет себе добудь

ценой высокой преступленья.

Ведь и закон, тобой коримый,

создал на прежнем рубеже

Преступник, твой собрат старинный,

Казнен который на меже.

Трагично то, что каждый гений,

решивший честно ряд задач — 

виновник будущих гонений

и бедствий, если не палач.

Не остается мир, как был.

Он движется великолепным

и мощным сочетаньем сил.

И завтра на заре багровой,

как гром средь неба, как гроза,

объявится преступник новый

и вновь откроет нам глаза!

Это черновик стихотворения Геннадия Капранова, безвестного забытого поэта, моего однокашника по школе. Поэт погиб в грозу на берегу Камы от удара молнии. На левой груди осталась едва заметная, запекшаяся ранка —молния вошла в сердце. Может быть, его забрал к себе Бог как мегачеловека и небожителя, поскольку на земле он преступил законы? И не преступаю ли законы я?

§ 17

Из В.Розанова:

— Общество — гидра. Отруби у него голову (конечно, никто не хочет ее рубить), вырастет десять на месте одной. Оно живуче до проклятия и даже, наконец, бессмертно, не может и не умеет умереть. А змеиные черты? Не один Пушкин в нем, но и хулиганы, не только Кольцов, но был и Разин... Общество столько же демон, как и ангел.

Читая В.Розанова, подумал: наверное, и философия, настоящая, большая, всеобъемлющая, должна в своем идеале быть такой же бесчисленноголовой гидрой — одновременно и с Пушкиным, и с хулиганьем, и с ангельскими чертами, и с фосфористым сиянием безумных глаз. Все должно иметь место в огромной совокупной идее —и идеализм старого и новейшего толка, и материализм позднейший и древнейший. Идея о мире должна быть равнопротяженной миру.

§ 18

Читаю Шредингера, одного из создателей квантовой механики. Он пишет о разрывах непрерывности: квантовом скачке в физике и мутациях в биологии.

Дарвин считал, что материалом, на основе которого действует естественный отбор, служат малые, непрерывные, случайные изменения. Но потом было доказано, что эти изменения не наследуются. Если взять урожай чистосортного ячменя и измерить у каждого колоса длину остей, а затем представить результат статистических измерений в виде кривой, то будет видно, что преобладает средняя длина остей; отклонения же в том и другом направлении встречаются с определенными частотами. Казалось бы, если выбрать колосья с остями, заметно превосходящими среднюю длину, то можно ожидать, что отбор при посеве произведет (по Дарвину) увеличение средней длины остей. Однако новая статистическая кривая, полученная для отобранного урожая, будет вполне подобна первой; причем то же самое случается, когда для посева отобраны колосья с особенно короткими остями.

Отбор не дает результата, малые непрерывные различия случайного характера не наследуются. Наследуются изменения скачкообразного, прерывистого характера. Факт дискретности выражается здесь в том, отмечает Шредингер, что между материнскими особями и дочерними нет промежуточных форм. Это та же дискретность, что и в квантовой теории — там тоже не наблюдается промежуточных ступеней между двумя соседними энергетическими уровнями. В физике прерывистость названа квантовым скачком, в биологии тот же своего рода квантовый скачок в генных молекулах оборачивается мутацией.

И уже моя мысль, вытекающая из посылок Шредингера: в теоретическом мышлении, религиозном, философском, чисто научном тогда происходят сильные подвижки кардинального характера, когда имеют место квантовые скачки или мутации мысли с одного энергетического уровня на другой. Но при этом не надо забывать: «мутирует» какая-то уже существовавшая раньше идея. Иногда существовавшая уже в глубокой древности.

§ 19

Идея первоматерии (основного вещества) развивалась еще Анаксимандром. Анаксимандр отрицал, что первоматерией может быть обыкновенная вода (Фалес) или какая-либо другая известная конкретная субстанция. Он учил, что первоматерия бесконечна, вечна, неизменна и заполняет собой весь мир. Эта первоматерия (апейрон) преобразуется в различные известные нам из опыта субстанции. В его философии решающую роль играет антитеза бытия и становления. Первоматерия — неизменное, бесконечное, недифференцированное бытие — в процессе становления принимает разнообразные формы, пребывающие в непрерывной, вечной борьбе. Процесс становления рассматривается как некоторое ограничение, уменьшение бесконечного бытия, как своего рода разрушение в борьбе и даже проклятие, которое в конце концов искупается возвратом в небытие. Борьба, о которой идет речь, есть противоположность между горячим и холодным (скажем, между огнем и водой), между влажным и сухим и т.п. Временная победа одного над другим является несправедливостью, которая в установленное время приводит к искуплению. Согласно Анаксимандру, существует вечное движение и непрерывное творение мира.

Высказывания Анаксимандра были, пожалуй, первым выражением идеи об основной субстанции. Субстанции, так сказать, нейтральной, неконкретной, постоянно находящейся в движении.

Мое учение о материи находит в «апейроне» Анаксимандра внутренние родственные мотивы.

В атомной физике XX столетия в новой форме возникает проблема: является ли первоматерия одной из известных конкретных субстанций или она нечто, отличное от всякой конкретности?

Физика пытается найти основной закон движения материи, из которого должны быть выведены все элементарные частицы со своими свойствами. Это фундаментальное уравнение движения может быть отнесено или к волнам известного вида, например, протонным или мезонным, или к волнам принципиально иного толка, существующим лишь в «идеале», на теоретическом уровне, и не имеющем ничего общего с волнами известных элементарных частиц. В первом случае это означало бы, что все множество элементарных частиц может быть объяснено с помощью нескольких «фундаментальных» элементарных частиц, и фактически в течение нескольких десятилетий теоретическая физика исследовала главным образом эту возможность. Во втором случае все многообразие элементарных частиц объясняется некоторой универсальной первоматерией, которую можно назвать энергией или материей. В этом случае ни одна из элементарных частиц принципиально не выделяется среди других в качестве фундаментальной частицы. Пос­ледняя точка зрения соответствует доктрине Анакси­мандра, и такой взгляд сородственен и моим воззрениям.

Любопытно, как высказанные в древности идеи образуют как бы эхо в современной практике.

Кроме трех основных строительных кирпичей материи — электрона, протона и нейтрона, вскоре, как известно, были открыты новые элементарные частицы, которые порождаются в происходящих при высоких энергиях столкновениях и которые по истечении исключительно малых промежутков времени исчезают, превращаясь в другие элементарные частицы, столь же нестабильные. Ныне известно свыше трех десятков различных сортов элементарных частиц.

Эти результаты, на первый взгляд, уводят в сторону от идей о единстве материи, так как число фундаментальных строительных кирпичей материи вроде бы велико, во всяком случае чуть ли не сравнимо с количеством химических элементов. Но такое толкование вряд ли было бы верным, поскольку эксперименты одновременно показали, что частицы возникают из других частиц и могут быть превращены в новые частицы. Можно сделать вывод: они образуются просто из кинетической энергии таких частиц и могут снова исчезнуть — так, что из них возникнут другие частицы. Эксперименты, словом, показали полную превращаемость анаксимандровского «апейрона». Все элементарные частицы в столкновениях достаточно большой энергии могут превратиться в другие частицы или могут быть просто созданы из кинетической энергии; в свою очередь, они могут превратиться в энергию, например, в излучение. Следовательно, мы имеем здесь фактически доказательство единства материи.

Все элементарные частицы «сделаны» из одной и той же субстанции, из одного и того же материала, который мы можем назвать энергией, или универсальной материей. Элементарные частицы при этом — только различные формы, в которых может проявляться материя.

Один из постулатов «третьей» философии гласит: сознание есть свойство материи. Не сомневаюсь, когда-нибудь наука теоретически откроет это фундаментальное свойство материи и на уровне элементарных частиц, разумеется, в специфических для этого уровня формах.

§ 20

Столетия назад возникла доктрина о двух субстанциях, двух абсолютно самостоятельных, независимых друг от друга сущностях. Свойством, без которого субстанция не может ни существовать, ни даже мыслиться, по учению Декарта, в отношении тела “было протяжение, а в отношении души — мышление. Другими словами, тело имело только протяжение и не мыслило, мыслила же нематериальная душа, совершенно иная, чем тело, по своей субстанциональной сущности. Все остальные явления и процессы во Вселенной были лишь модусами, то есть случайными, не необходимыми состояниями или проявлениями либо первой, либо второй субстанции. Это был классический дуализм Декарта, отрывающий душу от тела, разрывающий единство мира. Кроме того, философия Декарта была дуализмом Бога и природы, поскольку Бог оказался стоящим над природой.

Развитие философии шло как по линии усиления этого дуализма или выпячивания на первый план какой-либо одной из субстанций, так и по линии преодоления разрыва.

Спиноза, Джордано Бруно, Лейбниц, Робине — наиболее родственные «третьей» философии имена.

Спиноза выделял единую и единственную субстанцию с двумя атрибутами — протяжением и мышлением. Бог перестал быть трансцедентным природе, ибо сам оказался природой. По учению Спинозы, существует одна-единая субстанция — природа; она протяжена и она же мыслит. Она определяет свою субстанцию как то, что в себе пребывает и через себя саму представляется как причина самой себя.

В понимании Спинозы, Бог является существом или сущностью, имманентной природе, не выходящей за ее пределы, не стоящей подобно христианскому Богу где-то над ней и оттуда диктующей свои законы. Вне природы нет и не может быть ничего, никаких существ, которые могли или хотели бы создать эту самую природу; Бог и есть сама природа.

В основании всей философии Спинозы лежит признание именно единой субстанции, которую он называет Богом.

Бог не может создать ничего существенно от Него отличного, так как двух субстанций существовать не может. Бог — причина имманентная, присущая миру. Его деятельность замкнута в себе самом и не может передаваться другим существам. Принужденный вечно работать над самим собой, он, так сказать, вечно пожирает себя. Посредством бесконечной самоэволюции он как бы вечно ищет себя и не может найти.

— Это вечное и бесконечное бытие, которое мы называем Богом или Природой,— говорит Спиноза,— действует так же, как и существует, с одинаковой необходимостью. Но так как оно существует не в силу какой-либо цели, то и действует тоже не ради какой-либо цели. Оно само по себе — принцип действия, принцип бытия и не имеет никакого отношения к какой-либо цели.

У Декарта протяжение было субстанцией тела, мышление — субстанцией души. У Спинозы, преодолевшим этот дуализм, мы находим не два атрибута двух самостоятельных субстанций, а два атрибута единой субстанции. Протяжение и мышление являются атрибутами, свойствами природы, или Бога.

Все это находится рядом с моим определением, согласно которому пространство и сознание есть фундаментальные свойства (наряду с другими) материи. Вся разница: то, что он называет Богом, я называю материей.

§ 21

Философия Джордано Бруно тоже относится к разряду философий синтеза.

Преобладающей его мыслью была идея бесконечности. Доказать мировую беспредельность, существование бесконечного количества существ и миров, бесконечность их бытия, наконец, бесконечность пространств, которые они наполняют и бесконечность их прогресса — во всем этом душа его идей, где-то и как-то перекликающихся с моей трактовкой количественной и качественной бесконечности одуховленной материи.

Если Бог существует, утверждает Бруно, то единственный достойный его мир должен быть бесконечным по своей природе. Можно ли предположить, чтобы бесконечное могущество проявилось в созданиях, ограниченных числом, временем и пространством? Каждое отдельное из этих сознаний ограничено по необходимости, но невероятно, чтобы было ограничено само целое. Поэтому бесчисленные звезды суть солнца, имеющие свои планеты. И земля, вращающаяся вокруг своего солнца, не составляет центра Вселенной, ибо Вселенная есть бесконечная сфера, центр которой всюду, а окружность нигде.

Древние (Платон, Аристотель) ошибочно воображали себе (по Бруно) какую-то мировую материю, отличную от Бога. Они воображали и какие-то общие идеи, отличные от действительности.

Сущность же мира заключается в самом Боге. В Боге пребывают движение, бытие и жизнь. На этой вершине мира Бог и всеобщая материальная субстанция составляют одно целое.

Бог не есть существо, отдельное от мира, стоящее рядом с другими конечными существами. Он представляет собою бесконечное единство и, следовательно, единство, заключающее в своем плодотворном могуществе беспредельную множественность. В силу этого высший принцип следует представлять себе согласующим все противоречия.

Бог есть внутренняя и присущая миру причина. Если говорить точнее (ибо Бог и есть мир) — он причина Самого Себя. Он пребывает в траве, в облаке, в пылинке, играющей в солнечном луче, так же, как пребывает в беспредельности, в целом, ибо он неделим.

Благодаря реальной вездесущности Бесконечного и Его деятельности в основе всей Вселенной, все в природе живет, и ничто не уничтожается. Жизнь — метаморфоза смерти, а смерть — метаморфоза жизни. Бог — сила, преобразующая себя во все, и, тем не менее, всегда единая, всегда одинаковая.

Всякое бытие исходит из общего зародыша, как колос из зерна. Каждое существо есть активное и живое единство, которое множится и развивается по подобию самого Бога. Каждое существо есть монада, воспроизводящая в определенной форме монаду монад, единство единств, то есть Бога.

Отчего я с такой жадностью поглощаю философские трактаты, гоняюсь за тем, что еще не успел или не смог прочитать? В чужом ищешь свое, в далеком, ушедшем —нынешнее. Жгучий интерес появляется еще и оттого, что в душе выработалась какая-то своя концепция мировидения и возникла острейшая необходимость сверить ее с уже накопленным богатством человеческой мысли. Иногда даже кажется, что я словно иду по своим старым следам. Возможно, я уже жил прежде и, кто знает, не звали ли меня раньше Джордано Бруно, Жан-Батистом Робинэ или Лейбницем? Мои взгляды теперь изменились, у меня другой словарь, иной язык, я живу в совершенно другом мире, непохожем во многом на те миры, в которых жил прежде, но в то же время душа словно хранит память о прошлом, я узнаю это прошлое, я узнаю какие-то свои идеи, и мое мышление, тяготеющее к синтезу, к нахождению единства, обретению целостности, торжествует, когда встречает нечто подобное себе. Эти чувства похожи, наверное, на чувство, которое испытывает человек, встречаясь вдруг где-то в пустыне со своим соплеменником, человеком родной крови.

В каком-то смысле можно, пожалуй, говорить о существовании определенных генотипов идей в истории философской мысли. Целая серия этих генотипных идей (назову их первоидеями философии), возникнув на заре человеческого общества в озарениях и догадках первых мыслителей, потом, бесконечно варьируясь и видоизменяясь, снова и снова возрождается к жизни в работах философов позднейших веков и нынешнего времени. Существуют какие-то словно врожденные идеи, корневая система которых уходит глубоко в древность, а листья тянутся в небо будущего.

Вот мнение Лейбница на этот счет.

Врожденность, на его взгляд, обозначает не возраст идей, а, так сказать, место их присхождения; в этом смысле все общие и необходимые идеи можно назвать врожденными, априорными, потому что они существуют в нас как склонность, предрасположение, как естественный потенциал, который ждет только случая, чтобы проявиться.

Душа не представляет листа белой бумаги; это не кусок мрамора, случайно обрабатываемый опытом. Внутри этого куска скрыты уже готовые артерии будущей статуи, опыт и время лишь выводят их на свет.

Вот почему, очевидно, ощущаешь в работах некоторых философов родные, близкие, какие-то словно знакомые созвучия. Это не влияние, о котором порой говорят несведущие люди. На человека сформировавшегося повлиять невозможно. Это сладкое чувство узнавания себя в другом, диалог со своим «я», которое уже жило когда-то, говорило, пело.

§ 22

Дух и материя, по Лейбницу, соответствуют друг другу. Законы мышления суть законы явлений. Все это Единое, Бог, Природа.

Природа, у которой, согласно Лейбницу, есть два основных закона. Первый — аксиома противоречия: одно и то же может существовать и в то же время не существовать. Второй — аксиома достаточной причины: ничто не существует без причины, достаточной для его объяснения.

Все это представляется мне верным.

Аксиома противоречия соответствует возможному, аксиома достаточной причины — действительному. Для того, чтобы что-нибудь «существовало в действительности, мало того, чтобы оно не заключало в себе противоречия и было возможно по самой своей сути. Необходима и достаточная причина, благодаря которой оно появляется и осуществляется в созданном мире. Эта причина —порядок, согласование, гармония.

Короче говоря, все существующее имеет причину. Из этого априори Лейбница родилась знаменитая формула Гегеля: «Все, что разумно, то действительно». Да, все конечное имеет свою причину. Но если идти дальше? В чем причина Бесконечного? Причина Бога-Природы-Материи? Самого существующего?

Здесь могут быть два ответа. Вернее,— один, единственный.

Причина деятельности Бога-Природы-Материи, деятельности Бесконечного в самом себе, в вечных поисках своего «я»; причина же его бытия — лежит вовне, в том дубль-бесконечном, где наше «бесконечное» становится уже конечным, где наш Бог-Природа низводится на уровень простого смертного.

И снова, идя уже этим путем, перед глазами открывается грандиозная фантастическая картина этого Мира Миров. А мысль устремляется все выше,— к вершине, к вершине. Я не знаю, в какой нагорной выси скрывается страна Единства Единых. Страна Бога Богов. Страна Великой Бесконечности Бесконечного. Страна Божественного Абсолюта.

Я только чувствую ее.

Чувствую, зная в то же время, что ее нет. Ибо если бы она была, даже Великое Бесконечное, даже Божественный Абсолют обрели бы границы. Ее нет. Есть лишь путь. Есть лишь грандиозная и бесконечная цепь миров, заключающих в себе друг друга.

Лейбниц:

«Приспособление всех вещей к каждой из них и каждой ко всем остальным производит то, что каждая простая субстанция (монада) имеет отношения, выражающие все другие, и потому представляет вечное, живое зеркало Вселенной.

Как один и тот же город, рассматриваемый с разных сторон, кажется иным, так благодаря множеству субстанций­ или монад существует как бы множество различных Вселенных, которые, однако, суть перспективы одной и той же Вселенной сообразно точкам зрения каждой монады.­

Именно это и дает возможность соединить наиболее возможное разнообразие с наиболее возможным порядком, т.е. дает возможность достигнуть наиболее возможного совершенства (здесь у Лейбница точка соприкосновения с Фехнером).

Так как все полно во Вселенной, что и делает части материи связанными друг с другом, и так как в наполненном пространстве всякое движение производит какое-нибудь действие на все тела пропорционально их расстояниям, так что на каждое тело действуют не только соприкасающиеся к нему тела, но и все другие соприкасающиеся к этим первым телам, то из этого следует, что такая передача движения происходит на каком-нибудь расстоянии. Следовательно, на всяком теле отражается все, что происходит во вселенной; и тот, который мог бы видеть все, мог бы прочитать в каждом теле то, что происходит везде и даже то, что происходило и будет происходить; мог бы в настоящем видеть отдаленное по времени и пространству. Но душа может читать даже в самой себе только то, что в ней ясно представлено, она не может сразу развить свои правила, ибо они доходят до бесконечного.

Поэтому, хотя каждая монада может представлять всю Вселенную, но более ясно она представляет специально принадлежащее ей тело, и так как тело выражает Вселенную, то душа, представляя это тело, представляет также и всю Вселенную.

В каждой душе можно было бы познать красоту Вселенной, если бы можно было проникнуть во все ее тайники, они открываются только со временем. Но так как каждое ясное восприятие души содержит бесконечное количество смутных восприятий, охватывающих всю Вселенную, то душа знает объекты, восприятия о которых она имеет лишь постольку поскольку, ее восприятия ясны и ее совершенство измеряется этими восприятиями.

Каждая душа знает бесконечное, целое, но знает смутно. Только Бог имеет ясное познание всего. Очень хорошо было сказано, что центр Его везде, а окружность нигде, так как он присутствует непосредственно везде, не удаляясь от центра.

Лейбниц:

«Во всякий момент в нас имеется бесконечное количество восприятий, но без размышления, т.е. происходят изменения в душе, нами не замечаемые. Потому что эти впечатления или слишком малы, или слишком многочисленны, или слишком слиты, так что они не имеют в себе ничего раздельного. Но тем не менее, соединенные с другими, они производят некоторое действие и объединение сознается по крайней мере смутно.

Но эти мелкие восприятия имеют гораздо большее значение, чем это полагают. Они именно составляют те впечатления, которые окружающие нас тела производят на нас, и которые включают в себе бесконечное, ту связь, наконец, которую каждое существо имеет со всей Вселенной. Можно даже сказать, что вследствие этих мелких восприятий настоящее полно будущим и прошедшим, что все связано друг с другом и что в самой малейшей из субстанций глаза столь проницательные, как глаза Бога, могли бы прочитать весь строй Вселенной».

Лейбниц был натурой широкой, восприимчивой, свободной от всяких шор. Существуют истины разного рода, примиряюще объяснял он. Одни отыскиваются при помощи разума и не способны, да и не нуждаются в эмпирическом подтверждении, другие — истины факта — познаются только путем опыта и никогда не могут быть доказаны посредством логических умозаключений. Всякая односторонность ему претила. Крайности существовавших узких философских течений тяготили его. Их надо было преодолеть, примирить, преобразовать в сочетания высшего порядка. Это был еще сырой, хотя и чрезвычайно богатый материал человеческой мысли, но материал, которому нужно придать единый облик. И средоточием единства может стать философ, мыслитель, пророк, исповедующий доктрину синтеза.

К этой объединяющей роли в человеческом мире, кстати, стремится и философия «третьего человека».

Лейбниц, конечно, не безгрешен. Строгий детерминизм его монадологии, полнейшая автономность монад и их независимость друг от друга, закон непрерывности и отсутствие скачков в природе, предшествование души и пр., и пр.— все это можно оспорить. Излишни его наскоки на атомистическую гипотезу, его опровержения ньютоновской теории тяготения, его поход против реальности времени, в котором он жил, и того предела, преодолеть который ему не удалось, даже опираясь на силу своего гения. Уходя из своей эпохи, он не мог совсем порвать с ней. Его монадология, скажем, не знает движения. Она неподвижна, почти статична. Она не одухотворена еще диалектикой. В ней не дует ветер относительности. Она не объемлет, наконец, всего мира. В ее рассмотрении находится лишь макрокосмос. Естественно, в силу ограничений своего времени монадология Лейбница еще не простирает свои выводы до клеточно-ядерного уровня или до уровня галактических структур. Но главное, что симпатично в философии Лейбница это, повторяю, его тяготение к синтезу, к рассмотрению мира как целостного единообразно построенного образования, в котором материя и сознание как бы слиты вместе.

«Вечные истины не существуют искони в сознании человека, но они также не проникают в него извне; они, вернее, с самого начала существовали в душе (в скрытом состоянии) с той бесконечно малой степенью сознания, которую мы называем бессознательной и лишь на почве опыта, в котором они еще являются смутными, они поднимаются на ясную высоту сознания. Монада, отражающая Вселенную, носит в себе также и мировые законы. Но человеческая монада сначала также мало сознает их, как и вообще большую часть Вселенной; она впервые научается доводить их до ясности, лишь проходя смутные чувственные представления, и узнает таким образом лишь то, чем она обладала и владела искони. Эти мировые законы суть в то же время законы ее собственного мышления, бессознательно применявшиеся задолго до того, как ее сознание их узнало».

Мне кажется, в этом абзаце заложены глубокие идеи, близкие к моим взглядам. Для того, чтобы познать мир, есть два пути — внешний и внутренний. Оснащенные разумом и приборами, мы проникаем во внешнюю природу, во Вселенную, лежащую вокруг человека, но можно идти одновременно и внутренним путем, осваивая бесконечную Вселенную собственного «я», расшифровывая содержание бессознательного, находящегося в человеческом космосе. Всякая монада отражает Вселенную и несет в себе все свойства мира.

Любопытны все-таки строго вычерчиваемые человечеством определенные траектории мышления, проходящие сквозь тысячелетия.

Анаксимандр — на стихийно-бессознательном уровне; Бернардино Телезио, Робинэ, Джордано Бруно, Лейбниц, Фехнер, в какой-то мере Шопенгауэр — на метафизическом уровне; Тейяр де Шарден, я, Д.В.— на каких-то иных уровнях, возможно, диалектических (теологи, натурфилософы, материалисты, идеалисты),— но у всех мыслителей, хотя подходы абсолютно различны, основные посылки словно бы отдаленно перекликаются, резонируют друг с другом, вызывают при контакте течение какого-то странного тока. Я вижу здесь одну линию. И от века в век каждый раз база охвата философским синтезом на этой линии мировой действительности становится все шире.

§ 23

Вся история философии — это путешествие по стране гениальных метафор, обнимающих собой мир. И когда идешь по полям этой страны, когда дышишь ее пьянящим, острым и каким-то глубинным воздухом, все дальше и дальше отодвигается черта горизонта. И вот уже в центре этой страны горизонта нет совсем, есть одно небо. Право же, хорошо жить. Хорошо валяться в этой траве и цветах и пить мир, пить не по частям, а целиком.

Основной принцип всякой философской системы, если это действительно живая органичная крупная система —всегда духовный факт, имеющий за собой известную истину и потому представляющий известную ценность. И, видимо, вечную ценность, которую выбрасывать за борт преступно. Чистый абсурд не может быть ни понят другими, ни выражен самим автором. Система, основанная на полном абсурде, не могла бы жить, у нее не было бы истории. Это был бы мертворожденный плод, который сгнил бы в первые же дни своего существования. В стране же философских метафор мы видим живых детей, не оставленных временем без присмотра. Ошибочность некоторых принципов в этих системах заключается скорее в неполноте защищаемой истины, чем в их абсолютной ложности. Когда частное наблюдение возводится в общемировой факт, до ошибки недалеко. Но здесь, мне кажется, нужно лишь понять, что истина, заключающаяся в каком бы то ни было «общемировом факте», просто недостаточна; эта истина существует лишь в связи с другими истинами, без которых она не может по воле автора объяснить все явления природы. Иными словами, та или иная философская система имеет право на жизнь лишь наряду с другими системами, она просто не может физически существовать одна.

В потугах на универсальность в единственном роде большинство теорий отнюдь не универсально.

Я тоже совершаю попытку синтезирующего взгляда на мир. Не решения его... Только взгляда.

Опровергать — не значит зачеркивать. Это значит —дополнять.

На развалинах старых систем, на обломках истин, которые в них содержались,— строить свою систему, возводить свои чертоги. Есть философские системы узкие и частные, захватывающие небольшую область явлений. Другие системы, напротив, отличаются более широкой перспективой, приближаясь к типу универсальных. В понятии широты до некоторой степени заключается, видимо, понятие истины и глубины этой истины. Идеал философской теории — широкое, всеобъемлющее учение, могущее примирить в себе все существующие системы. Этот идеал мирного «общежития» недостижим пока для человеческого ума. Но человеческое «я» сознает его, оно стремится к этому идеалу, стараясь как можно ближе подойти к простой истине, там обитающей. И философские системы, на мой взгляд, надо трактовать, глядя как бы с мифической грандиозной вершины этого идеала, а не основываясь на каких-то частных, обособленных доктринах. Чем шире и универсальнее система, тем меньше она удаляется от всеобщей и бесконечной истины.

При изучении отдельной философской теории, надо иметь, вероятно, в виду, что в ней, конечно же, не содержится вся истина, все добро и зло мира, но есть все же частица того света истины, той теплоты, которых так жаждет наш дух. Возможно, что всеобъемлющая философия, к которой стремится человеческая мысль, и не может быть выражена какой-либо отдельной системой. Скорее, она представляет живую совокупность всех теорий.

Можно, конечно, замкнуться в какую-либо узкую исключительную философему, вроде философских миров Беркли, Юма, Маха, но, думается, вместо кельи отшельника лучше широкий шлях, по которому идут к истине богомольцы, лучше бескрайнее поле под чистым небом. Частная, исключительная система есть нечто экзотическое и неподвижное. Я же предпочитаю молиться живому Богу, в котором все и вся...

Человеку надо учиться науке понимания.

Междоусобные противоречия частных систем, будучи логически доведены до крайних своих пределов, почти всегда переходят в гармонию общего. Даже самое ничтожное, по Платону, отражает в себе идеал. Стоит ли в таком случае пренебрегать и ничтожным. Задача, наверное, состоит в том лишь, чтобы найти ему подобающее место в гармонии сфер. Метод примирения, который одновременно есть и критика существующих философских систем, приводит каждую к ее основному началу, а все вместе — к началу начал. Отдельные философские теории не что иное при этом, как концентрические круги, перехлестывающие друг друга, все более и более расширяющиеся, но не могущие обнять мировой бесконечности. Моя попытка — это тоже надежда описать какой-то большой круг, по возможности вообще разорвать и выбросить на свалку понятие круга как чего-то замкнутого, ограниченного. Впрочем, философия, надменно претендующая на звание универсальной, должна весьма здраво и иронично относиться к себе и саму себя отрицать как преходящую. Чувство юмора великая вещь, и счастлив тот, кто может смеяться и над самим собой, кто может хоронить себя самого.

Тот, кто въявь чувствует время, которое проходит сквозь него, тот с улыбкой относится к любым словам, как бы прекрасны и единственны они ни были. С улыбкой понимания, даже если эти слова вырываются из его собственных губ, потому что он знает, что они уже умерли, и умирали в то мгновение, когда он произносил их.

Я пою хвалу миру, философскому общежитию!

Примирение систем не есть эклектика. Избранные места из работ различных мыслителей не станут еще универсальной философией. Скорее, это будет винегрет из изуродованных теорий, который никому не захочется есть. Оригинальная и примиряющая все в себе доктрина должна обладать внутренним единством и единой безграничной душой.

— Когда мне предлагают выбрать какую-либо из двух вещей, я поступаю, как дети, и беру обе,— говаривал Платон.

— Когда мне предлагают выбрать какую-либо из многих вещей, я беру все. Рук у меня хватит. Я беру, потому что