Книга первая (продолжение)

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 35

* * *

— Отказаться от свободы — значит отказаться от достоинства человека,— проповедовал некогда Руссо.— Долг не есть что-либо произвольное, от чего можно отделаться как от бремени, взвалив его другому на плечи. Он неотчуждаем. Право тоже не есть нечто произвольное. Мы не можем освободить себя от сознания собственной личности и отказаться от права на уважение, оно тоже неотчуждаемо. Наконец, свобода, принцип права и долга не есть что-либо произвольное, но условие или, вернее, самая сущность нравственности. Свобода неотчуждаема.

Отречься от своей свободы — значит отречься от достоинства человека, от прав человечества, даже от обязанностей. Такое отречение несовместимо с природой человека. Лишить его волю свободы — значит лишить его поступки всякой нравственности.

* * *

Люди изгнали божество из своей среды. Они поместили Его в святилища. Стены храма ограничивают Его, и вне его пределов Он не существует. Безумцы! Уничтожьте эти стены, ограничивающие ваши идеи, освободите Бога, созерцайте Его везде, где Он есть. Или признайте, что Его нет!

Таково утверждение Дидро.

Крайности, всюду крайности! Или молитва Богу, заточенному в тюрьму. Молитва какому-нибудь деревянному лубку, иконе. Или сжигание всех икон, минирование и подрыв всех камней, в которые заточен Бог.

Я стою посередине. И слова Дидро: «Созерцайте Его везде, где Он есть, уничтожьте стены» — понятны мне. Хороший совет творцам новых религий. Бог везде, где ты есть. Твое тело — антенна, направленная к Нему.

* * *

По Аристотелю, Бог весь в действии. Он есть чистая деятельность. Но что такое сама по себе эта деятельность, к которой стремится вся природа? Она есть то, во что мы сами обращаемся, когда достигаем совершенства; когда действуем; когда обладаем вполне собою, находимся в полном расцвете, пробуждаемся и выходим вовне всем своим существом. Тогда мы являемся, по-видимому, чистым разумом. Разумом, соединенным с понятием, мыслью, которая сама себя сознает. Выше мысли нет ничего.

Бог есть разум, вечно созерцающий себя самого, ничем не отличающийся от акта своего созерцания. Бог поэтому не есть мыслящая сущность, но простой акт мышления, который в себе самом находит свой объект. Мысль Бога есть мысль о мысли. В чистом мышлении объект и субъект нераздельны. Это как бы две точки, которые при соприкосновении сливаются.

Бог по Аристотелю — это провидение, но провидение, которое не мыслит об отдельных объектах, подчиняющихся его деятельности. Тем не менее он — принцип всякого порядка и всякого блага. Если Он не знает мира, если вовсе его не касается, то мир познает Его и испытывает на себе Его влияние. Мир вечно трепещет в Его присутствии.

Сущность чувственной реальности — движение; сущность движения — стремление, сила, желание; сущность желания — душа; сущность души — мысль; сущность мысли — мысль в себе, чистый акт мышления. И поскольку мысль едина, то все в ней едино: она одна образует реальную сущность Вселенной.

* * *

Ни один атрибут, понятный нашему уму, не может быть приписываем Богу. Единый есть все и ничто из этого всего, утверждает Плотин.

Нельзя говорить, что первый принцип есть или не есть то или другое, потому что в таком случае он обращается в вещь, которая действительно может быть тем или другим. Бог (можно сказать, природа в ее философском значении) выше всего. Он выше разума, выше мышления.

Мышлением, по Плотину, обладает тот, кому необходимо дойти до самосознания. А зачем глазу было бы видеть свет, если бы он сам был светом?

«Познай самого себя, то есть размышляй о самом себе»,— это не относится к Богу, не относится к природе. Это не нужно существу, нераздельному в себе и с самим собой. Трюизмом является положение о том, что якобы в человеке природа познает себя. Вряд ли. Человек познает лишь свою природу, но не природу целого и единого. Богу незачем созерцать себя. Хотя, с другой стороны, что Ему остается делать? Однако Он обладает большим, чем знание, большим, чем созерцание.

И здесь нужно согласиться с Плотином.

— Не думайте,— говорил он,— что Бог не знает себя, если не мыслит. Незнание предполагает известное отношение. Оно состоит в том, что одно не знает другого. Но Бог един и потому не может ни не знать ничего, ни знать; он заключается в себе самом и потому не должен знать себя. Если нельзя сказать, что Бог о себе мыслит, то было бы совсем неправильно полагать, что Он себя не знает. Он обладает вечным сверхразумом. В нем есть простое внутреннее самосозерцание; в этом самосозерцании нет никаких различий, никаких расстояний, и потому он есть Он сам.

С этими положениями Плотина можно согласиться, с тем только уточнением, что в понятие Бога вкладывается и другое содержание — природа.

Природа разнокачественна, разностильна, плюралистична в своих ритмах. Ряд: материя — сознание, бессознательное — всеобнимающее чистое мышление — все это вещи абстрактные, отвлеченные по отношению к конкретным вещам, к миру предметов и в то же время конечные по отношению ко всеединому, к природе, Богу. Здесь — тот же гигантский ряд зависимостей. Диалектика конечного и общего охватывает отношения между мирами частных вещей и предметов и мирами «материи», «чистого сознания» и, соответственно, отношения между этими вселенными (то, что нам кажется абстрактным, то конкретно для природы) и ею, природой, Богом как таковым.

Можно предполагать, что и Бог-природа лишь представляет какую-то конечную вещь в некоем неведомом нам мире. Но все это тайна, которую, быть может, чувствует Он, но которая никогда не будет нам открыта.

* * *

Сознательное «я» живет настоящим, оно как бы имеет границы пространственные, временные. Сознательное «я» — это то, что воспринимается нашими органами чувств, определяется тем, что накоплено в памяти, у него есть пол, характер, родина, национальность, профессия. Оно конечно — смертно. Здесь царствует логика. И есть «я» подсознательное, бессознательное, где налицо уже сплошная образность. Что такое воспоминание? Уже микрофрагмент воспоминания отличается от произнесенной фразы, его описывающей, от слова, он — всегда субъективистски окрашен. Воспоминания, как и сны, как грезы,—это то, что не поддается словесному определению, описанию: в них эмоции, мысли, чувства, картины, звуки, запахи слиты воедино, в один нерасчленимый образ. Это только в художественной литературе мы встречаем: «И ему вспомнилось, как он увидел ее». В реальности же на подсознательном уровне воспоминаний нет никакой последовательности, причинности, детерминированности. Налицо скачки, магия дискретности. Подсознательное «я» живет сразу и в прошлом, и в настоящем, и в будущем. Можно сказать и так, что оно находится в большом времени или даже вне его. Причем эта вневременность не черта тебя, отдельного конкретного человека, а человека вообще. Другими словами, подсознательное «я» свободно гуляет по времени и пространству. Оно живет в неэвклидовом многомерном мире, в котором у нас нет родины, национальности, пола, характера, профессии, возраста.

Какое из этих «я» подлинное, наиболее истинное? Наверное, оба. Какая из философий, сотворенная сознательным «я» или созданная на интуитивно-бессознательном уровне творчества, весомее? Несомненно, обе. Боровский принцип дополнительности, соотношение неточностей Гейзенберга необходимо применить и здесь.

Моя задача грандиозна — создать универсалистскую философию, вобравшую в себя как составные части не только материалистические и идеалистические учения, но и рациональные и одновременно иррационально-интуитивистские подходы к описанию мироздания. Собственно, это и есть новое слово в философии. Следующее слово в религии — пророчество нового универсального религиозного вероучения, в котором понятие Бога будет «онаучено», а наука полностью «обожена».

Литература низших уровней описывает человека как какой-то отдельный организм среди мертвого интерьера вещей или неодушевленного пейзажа природы. Гений видит человека и бесчисленные маски его «я» в процессе его взаимодействия с миром «не-я», или природой. Для него и «я» и «не-я» одинаково живы и есть одни из слагаемых Бога.

Бергсон предавал рассудок, т.е. сознательное «я», анафеме, доверяя лишь интуиции, инстинкту, бессознательному «я» как единственному проводнику к абсолютной истине. Механистическое понимание мира, созданное рассудком, считал он, чудовищно искажает мир, чрезмерно упрощает его и делает непостижимым.

Исходя из своего пренебрежительного отношения к сознательному «я», Бергсон отрицательно относился ко всяким попыткам построить метафизику с помощью рассудочных понятий. Одна и та же вещь, рассматриваемая с различных точек зрения, может дать начало многим различным общим понятиям. На основе таких понятий и строится бесчисленное множество метафизических систем, исключающих друг друга и вступающих между собой в бесконечные неразрешимые споры. Если бы источником знания был только рассудок, добавлял он, то человеку было бы доступно лишь относительное знание, и от всяких надежд на построение метафизики, проникающей в подлинную сущность вещей, пришлось бы отказаться.

Моя точка зрения несколько другая. Да, нам доступно относительное. Да, мы довольствуемся порой лишь символами, знаками, и в представлениях о мире, которые сложились или складываются у нас, присутствует, конечно, изрядная доля субъективного, личного, привносимого нами в реальную действительность нашими заблуждениями, слепотой взглядов, несовершенством научного понятийного аппарата или измерительной техники. Кто с этим спорит? Ясновидение в полном смысле этого слова представлено, возможно, лишь в лице Бога, мирового вселенского сознания, но не человека. Но и человеку дано многое. Только слепец не увидит и другого. Сквозь ветошь временных символов и относительных истин светится и нагое тело объективной истины. Да, на основе разного рода понятий построено множество метафизических систем, вся оригинальность которых заключена почти всегда в фанатической ограниченности основных посылок и, следовательно, резкой относительности взгляда. Нетерпимость ко всему иному, что существовало и существует в истории мысли,— это нравственный облик подобных идей. Но, спрашивается, что нам мешает взять множество существующих метафизических систем в их единстве? Взять их в одну охапку? Не заметим ли мы тогда там диалектические переходы систем друг в друга, зыбкую текучесть между, казалось бы, тем, что всегда неподвижно и разрозненно? Человек страшится бесконечности. Ему нужна опора, а опору он находит в узости взгляда. Но в том-то и дело, вероятно, что надо смотреть на мир из бесконечности и видеть его в бесконечной перспективе, и, видимо, только тогда невестой в белой фате к тебе выйдет сама истина. Но что есть этот акт — взять множество метафизических систем в одну охапку? Желание рассудка или чисто интуитивный, бессознательный прорыв в универсальную реальность? Я считаю: и то, и другое одновременно.

Высшие формы духовного мира и низшие проявления материи суть лишь крайние звенья одной и той же цепи, соединенные всевозможными переходами.

Неглубокий ум видит глубокую разницу между этими крайними звеньями. Глубокий ум разницы не замечает.

* * *

Читаю Шопенгауэра.

Мы не только знающий субъект, говорил он, но мы сами принадлежим к категории познаваемых вещей, мы сами вещь в себе. Поэтому, если мы не можем извне проникнуть в интимную сущность вещей, нам остается дорога, ведущая туда изнутри. Воля дает нам нечто непосредственно знакомое. И для постижения природы надо начать с нас самих, а не наоборот, стараться получить сведения о нас самих посредством познания природы.

Право же, это удивительно. Снова и снова буквально почти всеми предлагается всегда только один путь. Вот и в этот раз разве не справедливы оба пути в мир тайны: путь, ведущий извне, и путь, следующий изнутри.

Важно сопоставить истины, добытые на этих разных путях. Несомненно, эти истины наложатся друг на друга, совпадут в своем рисунке.

Но почему к этой гипотезе, к этому допущению человеку так трудно прийти? Резкая ограниченность взглядов, приверженность к однолинейному мышлению ставят видимое всем клеймо на имени философа. Поэтому? Клеймо на имени в истории философии важнее истины?

* * *

«Материя существует в пространстве и времени» —формула, уже навязшая в зубах. Когда она встречается мне в книгах, меня передергивает.

В результате такой формулировки материя отрывается от пространства и времени. Материя как бы сама по себе, а пространство и время — тоже сами по себе. Вероятно же, суть в другом. Пространство и время — не место расположения, не обиталище, где находится материя, а ее свойства — коренные, фундаментальные. Длительность процессов, протяженность объектов или явлений — такие же свойства материи, как масса.

Моя философия — философия наведения порядка в этом хозяйстве, переориентации мысли. Именно в целях переориентации следует, видимо, поставить под вопрос и некоторые утверждения современной физики — длительность процессов и протяженность объектов оказались в ней зависящими от скорости движения системы отсчета. Разумеется, и длительность, и протяженность, и масса —все это взаимосвязано друг с другом и взаимозависимо. Но все эти зависимости в теории относительности постулируются от скорости. Дело же, вероятно, в более фундаментальных вещах. В разных неэвклидовых пространствах мироздания, в разных оболочках этих пространств материя, очевидно, предстает в своей вопиющей неоднородности. Здесь качественно меняется сама внутренняя структура материи, отсюда кардинально меняются и все ее свойства. Что такое эффект замедления времени, обнаруженный теорией относительности? Это, вероятно, не замедление времени как таковое, не замедление его по отношению к некоему эталону, а не более как факт кривизны самого времени, неоднородности его.

В рамках механической ньютоновской картины мира все рассматривалось как явление универсальное: пространство как единая для всего мира трехмерная эвклидова протяженность, время как абсолютная универсальная длительность, масса как тоже что-то постоянное и неизменное. Такой фундаментальный атрибут материи как сознание рассматривался вообще вне ее. Высшее сознание, т.е. Бог, трактовалось не как свойство материи, а как ее порождающая сила. Парадокс, но на все эти свойства материи (сознание, в том числе и Бог, как свойство до сих пор не признаны) современное естествознание взглянуло уже другим взглядом. Однако взгляд на саму материю как прародительницу или прапочву, в теле которой и на которой взошли эти свойства, остался тем же, что и при Ньютоне: по-прежнему материя в глазах философов и естествоиспытателей — это что-то абсолютное, однородное, единое и одинаковое.

Кардинально изменяются ее свойства, а сама она в их глазах остается неизменной. Нет, дорогие мои, неуничтожимой — да, но неизменной ли?

Вы проникаете в разные части Вселенной и даже в параллельные миры с земными эталонами грамма, метра, секунды, но, право, это смешно! Я оцениваю эти вещи иначе.

Поглощение чужих мыслей погубило немало мечтателей, пытавшихся предпринимать великие походы, но поверивших в чужую мысль сильнее, чем в свою собственную. Между тем новая мысль в философии и религии закономерно приходит к мыслителю в тот момент, когда он освобождается от гипнотического влияния утвержденных временем мысленных потоков. И новая мысль всегда проста. Кажется, что она буквально лежит на поверхности. Ее может поднять всякий, кому не лень. Но, оказывается, решиться на это могут только редкие единицы. Интерпретаторов в мире всегда больше, чем созидателей. И у созидателей никогда нет конкурентов.

* * *

Нет границы и между духом и материей. Материя показывает нам лишь тот лик, в каком выражается мир, доступный нашим внешним чувствам. Дух (сознание) есть свойство всякой материи, выраженное в той или иной степени. Надо полагать, что дух в такой же мере «оматериален», в какой материя «одуховлена». Бог материализован в природе, мироздании. Мироздание «одуховлено» Богом.

* * *

Успеть за свою жизнь продвинуть человечество на свой уровень понимания — реалистична ли данная задача? Задача, разумеется, нереальна, ее не выполнить. Но цель вполне реалистична.

* * *

Информационный образ объекта предстает перед нами как реальный объект. Но насколько образ реальности расходится с самой реальностью? По аналогии информационный образ Бога, заявленный в брахманизме, буддизме, зороастризме, иеговизме, христианстве, исламе, тоже не есть Бог в абсолюте. Это — только проекция Бога, большее или меньшее приближение к Нему. Но бесконечны попытки человека познать Бога, слить его информационный образ с Абсолютом. Значит, закономерны и попытки сотворения нового представления об Абсолюте, как о еще одном пути приближения к Нему.

Идея, которая столь серьезно захватывает воображение, восторженная уверенность, что можно найти универсальную формулу мира,— во всем этом есть какое-то безумие. Работа перевозбужденного мозга поглощает тебя целиком: съедает душу, сердце, мускулы, порождает кипы бумаг, у которых нет читателей. Эта маниакальная страсть равноподобна необыкновенному любовному дурману. Равно тому, как ты погружаешься в чашу женского лона, ты погружаешься мыслью в мир, производя на свет образы идиотов, сумасшедших, преступников и великих людей. И грандиозные идеи, способные дать новое дыхание человечеству.

И разве ты не ощущаешь себя при этом действительно преступником? Ибо ты с легкостью преступаешь законы, уже тысячелетия принятые человеческим обществом.

* * *

Время — одна из самых загадочных, темных вещей.

Когда мы говорим о фрагментах материи, то пространственные свойства этого фрагмента еще как-то описываем. Но категории времени не менее фундаментальны, и оно тоже обладает различными свойствами. У нас же, кроме понятия секунды, практически ничего в руках нет. Секунда между тем — это только условие соглашения. И это соглашение мало чем отличается от другого соглашения, по которому люди договорились, допустим, переходить улицу на зеленый свет и останавливаться перед красным. Но что такое время само по себе?

Материя бесконечно разнообразна качественно. Время, вероятно, не есть что-то внешнее по отношению к ней, время — внутреннее ее свойство. Оно показывает движение фрагмента материи, его изменение. Оно фиксирует, сколько существует тот или иной фрагмент материи как явление. Все возникает и все разрушается. Время, видимо,— мера созидания и разрушения.

В этом отношении вся окружающая нас материя, отдельные предметы и вещи, включая нас самих, имеет, очевидно, свое время или, по-иному, свою скорость течения времени.

Земной эталон, или секунда,— это мера созидания и разрушения в макромире. Но применим ли этот эталон в микромире или мегамире? Там, очевидно, существует своя мера созидательных и разрушительных процессов, другой порядок бытия, другие метрические свойства. Измерять же земным эталоном процессы в мегакосмосе или в микрокосмосе с философской точки зрения бессмысленно.

Вся эта теория основывается на принципе бесконечного разнообразия материи. Свойства материи — время, пространство, сознание, масса, температура — в разных фрагментах материи, естественно, разные: они структурно, ритмически и стилистически принципиально отличаются друг от друга. И это закономерно. Разнокачественность свойств материи порождается непостижимой и непредставимой бесконечностью самой материи. Убожество мышления — привычка к шаблону. Почему мы считаем, что скорость и направление течения времени всюду должны быть одними и теми же? Почему мы думаем, что время в разных частях мироздания выступает всегда только в одном качественном срезе? До Лобачевского пространство (эвклидов мир) было тоже единым и одинаковым. Только после Лобачевского и Римана человечество увидело, что оно живет не только в эвклидовом, но и в неэвклидовом мирах, что геометрии мироздания неисчислимы. Также, вероятно, бесконечны и алгебры времени. Мир и во временном отношении и эвклидов, и неэвклидов.

Почему до сих пор нет контакта между разными цивилизациями во Вселенной? Возможно, мироздание кишит подобными разумными цивилизациями. Но мы не слышим и не видим друг друга, так как они, по всей видимости, существуют в другом времени и другом пространстве.

Ни в философии, ни в физике нет постановки вопроса о свойствах времени на достойном уровне. Нет понимания сути времени, а суть эта состоит, видимо, в том, что время есть свойство материи.

Рейхенбах считает, что проблема времени — физическая, что ею должны заниматься именно физики. Я же считаю, что проблема времени прежде всего философская и ее должны решить в первую очередь философы.

Время существует не вне и помимо материи, оно — ее внутренняя характеристика.

* * *

Высшая задача физики состоит в открытии наиболее общих элементарных законов, из которых можно было бы логически вывести картину мира (Эйнштейн).

Физика стала означать изучение элементарных законов, управляющих свойствами живой и неживой материи (Бор).

Я глубоко убежден, что создание новой фундаментальной теории потребует коренного пересмотра наших представлений о пространстве и времени в применении их к ультрамалым масштабам, пересмотра и видоизменения радикального (Тамм).

В атомарных масштабах понятия расстояния, измеряемого линейкой, и времени, измеряемого часами, неприменимы. Даже при использовании любых косвенных методов измерения пространственное положение и момент времени — ныне это, по-моему, ясно — не могут быть принципиально измерены с точностью, превышающей некоторый определенный предел. Но раз так, то самые понятия координаты и точного момента времени (кстати, там просто другие пространства, где само понятие «координаты» не имеет смысла) становятся ненаблюдаемыми, то есть фиктивными, и, стало быть, не могут быть положены в основу изучения реального мира. Между тем современная физика оперирует этими, видимо, фиктивными понятиями, целиком базируется на них.

Осознавая тот факт, что некоторые понятия вне и независимо от теории не существуют, физика называет, скажем, пространство-время, как и любое многомерное пространство, уже не пространством, а многообразием или абстрактным пространством, или фиктивным пространством. Но, спрашивается, какая же это теория, претендующая на абсолютность в описании реального мира, которая опирается на понятия фундаментальные, не имеющие, однако, никаких отношений с реальностью? Реальна ли сама эта теория? Часто из соображений наглядности, говорит физика, полезно пользоваться фиктивным четырехмерным пространством, на осях которого откладываются три пространственные координаты и время. Соображения наглядности, вероятно, требуют этого, но требуют ли этого соображения объективного описания реальности? Да, сама связь между пространством и временем, наверное, свидетельствует о том, что пространство и время являются сторонами единого целого. Но этим единым целым является не абстрактное четырехмерное пространство-время, а материя как объективная реальность, существующая независимо от нашего сознания. Это ее сторонами, ее неотъемлемыми свойствами — свойствами — являются пространство и время, равно как и сознание, и масса.

Чтобы идти куда-то дальше, следует, мне кажется, покопаться в основаниях знания. Тот ли фундамент? Так ли уж он прочен?

Принимать какое-либо свойство материи за целое, за саму материю — вот основной грех современной науки. Это какая-то потрясающая внутренняя слепота. Вот почему впереди ученого-отраслевика должен идти философ. Он должен исполнять роль поводыря.

* * *

Снова читаю старых классиков.

Авенариус: объективной реальности нет. Вещь не существует независимо от сознания. «Я» и окружающая среда, сознание и бытие — в постоянной связи. Нет бытия без сознания, нет сознания без бытия.

Юм, Кант, Спенсер, Конт: мир непознаваем. Человеческий разум ограничен и за пределами ощущений ничего знать не может.

По Юму: объективно ничего не существует. Только в восприятии.

Согласно Канту: мир реальный существует, но он непознаваем. Человеческий разум, пытаясь познать сущность вещей, неминуемо впадает в неразрешимое противоречие с самим собой. Например, мир конечен во времени и пространстве, и мир бесконечен; все состоит из простого, неделимого, и все сложно; в мире существуют свободные причины, и нет ничего свободного, есть лишь необходимость; в ряду мировых причин есть необходимые, и нет ничего необходимого, все случайно; мир познаваем, и нет ничего познаваемого. И подобным образом — до бесконечности. Любой тезис так же доказуем, как и антитезис. Отсюда вывод, что разум противоречив. Сущность же вещей, по Канту, не может заключать в себе противоречия. Поэтому, согласно ему, противоречивый разум не может, не способен познать цельную сущность вещей. Принимая частное за целое, люди впадают в заблуждение.

Возможно, здесь кроется ошибка самого Канта. Сущность вещей так же противоречива, как противоречив и разум. Даже такое абсолютное понятие, как Бог,— противоречиво. Его вторая ипостась, обратная сторона его бытия — Дьявол. Можно сказать и так: Бог в своем инобытии — Дьявол.

Платон: идеи суть прообразы вещей. Идеи существуют независимо от последних. Вещи же, заимствующие у них свое бытие,— только отблески, тени, несовершенные копии.

Аристотель: сущность — в самих вещах. Не существует всеобщего наряду и отдельно от единичного. Каждая вещь состоит из двух начал — материи и формы. Материя —это возможность, потенция, способность вещи к изменению; идеальная форма — ее действительность. Возможность (не те же ли платоновские идеи-прообразы?) переходит в действительность благодаря движению. Форма всех форм, парящая над всем, чистая, отрешенная от материи форма,— разум, мысль, которая «мыслит самую себя»,— Бог.

Читаю старых классиков и думаю: они — это я в прошлых обозначениях и обличиях. Так думал я прежде. Но так ли думаю теперь?

Мысль о мире так же живет и развивается, как сам мир. И сегодня мысль немножко иная, чем вчера. А завтра будет другой, чем сегодня. Где же истина? Или истина тоже в движении? И похожа и непохожа на себя бывшую?

Blog

Книга первая (продолжение)