Магомет кучинаев
| Вид материала | Книга |
- Н. Н. Подосокорский (Великий Новгород) Об аналогии «Наполеон-Магомет», 173.05kb.
- В. С. Соловьев Магомет, его жизнь и религиозное учение, 957.08kb.
- Содержание: 1, 443.56kb.
- Содержание: 1, 439.15kb.
- Содержание Алкоголизм, 618.55kb.
- План: Алкоголизм а Причины употребления алкоголя б Влияние на здоровье и потомство,, 297.91kb.
- Іслам наймолодша світова релігія. За даними всесвітньої ісламської ліги 1980р в різних, 193.6kb.
– Я слышал – есть способ, но только навряд ли я смогу им воспользоваться.
– Почему? Скажи, если мы сможем помочь – поможем.
– Боюсь, что и вы не сможете помочь! Какой же тогда толк – говори, не говори?
– Кто знает, может родственники, знакомые чем-нибудь помогут, скажи все-таки, что это за способ такой?
– Хорошо, хорошо – скажу, только толку, наверное, не будет. Прекрасная белая девушка должна приготовить айран из молока черной коровы с белой отметиной на лбу, отелившейся семь раз, и сама же семь раз в семь вечеров будет этим айраном протирать мне лицо – вот тогда я, как и эта девушка, стану белым-белым.
Там-Ара удивилась находчивости джигита – ты только посмотри на него, через какие-то присказки-иносказания сумел все-таки почти напрямую сказать ей приятные слова. Но его слова за простую любезность не посчитаешь. Ладно, посмотрим, что скажет еще. Там-Ара, кокетливо склонив голову набок, сказала:
– А что там трудного: хоть я, как сама Сат-Алай, никого не ослепляю красотой, но, кажется, не такая уж и уродина – у нас есть и черная корова, можно попробовать. Если есть возможность сделать такое добро приятелю брата – как я могу отказать?
– Спасибо, Там-Ара! Ты, конечно, и добрая, и красивая девушка, но дело у нас все равно не пойдет.
– Это почему же?
– Девушка должна быть моей любимой – вот в чем дело-то.
– А-а-а! – сказала Там-Ара, радуясь тому, что джигит все больше и больше смелеет, но все еще было трудно найти хорошую зацепку. – Видно, ничего у нас не получится. – Потом, тряхнув головой, кинула тугую золотую косу за спину, опустила руки, подняла голову и, улыбнувшись, сказала:
– А ты не можешь меня полюбить на две-три недели, пока дело не закончится? Посмотри – разве я не хороша? – а по глазам видно, что она мысленно покатывается со смеху – они блестят и сверкают, как драгоценные камни на солнце.
Джигит отступил на шаг и внимательно оглядел девушку с ног до головы, как бы оценивая, действительно ли она достойна того, чтобы полюбить ее. Да, оглядел, а заодно благодарил Небо за то, что ему представился случай вот так, не стесняясь, свободно на нее посмотреть.
А Там-Ара действительно была такой девушкой – увидев ее, джигит никак не мог остаться равнодушным. Попробуй остаться равнодушным, если перед тобой предстанет одна из тех речных девушек1-красавиц, о которых говорится в сказках и легендах!
Но Танг-Улан оказался стойким джигитом – он не склонил голову перед силой красоты, которая одолела самого Танг-Эри-Тая, выдержал, не стал на колени и не сказал: «Я твой раб – делай, что хочешь!»
– Ты-то, конечно, прекрасна – и полюбить тебя совсем нетрудно, да только толк с этого какой? – сказал Танг-Улан, удивляясь тому, что язык его еще может шевелиться.
– Это почему же? – спросила Там-Ара, усмехнувшись. – Или же боишься, что всерьез влюбишься в эту, по твоему разумению, дурочку?
– Нет, не боюсь я этого. Ты разве дурнее меня?
– В чем же тогда дело?
– А в том, что и эта девушка должна меня любить.
Тут Там-Ара поняла, что, стараясь разыграть Танг-Улана и безоглядно погнавшись за ним, сама оказалась в западне, но, сколько бы не билась ее мысль, как рыба, выкинутая на берег, ничего она придумать не могла.
Неожиданно для нее ей помог сам Танг-Улан – начал говорить сам, давая тем самым ей еще время подумать.
– Эта девушка, – сказал он, – каждый вечер, натирая мое лицо айраном, обращаясь к Святому Солнцу, должна просить вот так: «О, Святое Солнце! Сильное и Могущественное! Прошу тебя – сделай лицо моего любимого белым и красивым, как этот айран!»
Там-Ара слушала и не слышала Танг-Улана – она все думала: как же выбраться теперь из этой ямы, куда она так опрометчиво угодила? Что же сказать-ответить ему, если он, совсем обнаглев, напрямую говорит ей: «Полюби меня!»? Если б так прямо и сказал бы тогда, конечно, было бы проще простого. Не говорил он так – напрямую, вот в чем дело-то. Да, он любезничал с ней, но – двусмысленно, иносказательно. Его любезность – это лиса: глаза видят, но рукой не ухватишься.
– А почему нельзя просто попросить? – Например, так: «Сделай так, чтобы эта бедная душа тоже могла присоединиться к остальным людям – убери с его лица черноту!» – сказала Там-Ара, понимая, что таким образом навряд ли удастся выбраться из ямы, но пока что никакого другого выхода не находя. Но и эта ее попытка скорее всего была похожа на суету перепелки в силке – никакой пользы.
– Может, конечно, и так попросить, но это не поможет. В таком деле, говорят, Святое Солнце исполняет просьбу только любящего сердца. Так что, на твою просьбу Святой Солнце не обратит никакого внимания.
– Это почему же? Может быть я полюблю когда-нибудь такого же, как и ты, черного жука, и захочу изменить его облик? – осмелевшим от грубости голосом сказала Там-Ара, прекрасно понимая, что далее оставаться в яме нельзя. Но это уже было не что иное, как биться о стенку.
Но – удивительно! – стенка оказалась вовсе не стеной, а просто тенью, и она прорвалась на свободу – Танг-Улан, схватившись за живот от смеха, завертелся юлой.
Там-Ара смотрела на него, не зная что делать.
– Зачем же тогда ждать кого-то? Ищи хоть тысячу лет, но более красивого черного жука, чем я, не найдешь – полюби меня! – сказал Танг-Улан, вытирая слезы, когда немного пришел в себя и смог разговаривать.
– Шиш тебе! Жди хорошенько – полюблю в будущем году! – сказала растерянная Там-Ара и, резко повернувшись, забежала в шатер. А за нею вместе с черным ягненком Танг-Улана неслись него слова:
– Очень хорошо! А я уж отчаялся было – думал ты меня никогда не полюбишь!
Так и получилось – через год, полюбив друг друга, они вверили свои судьбы старшим – Ас-Батыру и Огурлу. Сошлись на том, что в будущем году поближе к осени, перед тем, как журт Огурлу снимется с летовки, сыграть свадьбу. А до этого джигит и девушка пусть встречаются, пусть радуются свету жизни. Ведь от коша Уллубашевых и до коша Таукеловых было совсем близко...
Имя Танг-Улана Там-Ара, меняя то так, то сяк, то обстругивая с этой стороны, то – с той, довела до короткого ясного звучания – Тан1.
А Танг-Улан, сколько бы имен Там-Аре не придумывал, ни одно из них к ней так и не подошло, и она осталась Там-Арой...
Вот почему торопилась больше всех на летние пастбища Там-Ара.
И этот день, когда поднялся весь род и начал неспеша двигаться в сторону Аланских гор, для Там-Ары был счастливым днем. Через неделю-другую, если соблаговалят Небесные Святые, она может встретиться со своим Таном. После стольких долгих дней ожидания...
II
Как и положено по обычаю, и в этом году люди Теке-эля Берю-тайфы устроили большой праздник, посвященный выезду на летние пастбища. Во всех журтах резали жертвенных животных, пели песни, устраивали танцы. Так и тронулись в путь с тоем: торжественно, с песнями и танцами. Но в то же время, как и всегда, по обе стороны и впереди от потока людей и скота перекочевывающего эля воины-джигиты день и ночь несли караул – как бы ни старался Великий хан искоренить набеги качаков да воровские жортууулы внутри Алан-Ас-Уи, а такие неприятные дела все еще случаются, хотя, конечно, стало намного спокойнее, чем было когда-то давно, во времена юности Темир-Зан-хана. Это так, теперь, как тогда, не очень-то просто нескольким удалым джигитам сплотиться и совершить жортууул на табуны соседнего эля, утихли и жестокие качакские набеги, почти неизбежно заканчивавшиеся кровью и смертью, но все еще есть джигиты, которые тайком, ночью могут угнать табун лошадей. Поэтому-то все еще приходится быть настороже, охранять стада и табуны, а так, никто уже не опасается, что джигиты целого рода или эля организуют всесметающий, кровавый воровской жортууул. Такого уже давно не бывало. Сейчас ходить в жортууул уже не считается молодецкой удалью, геройством.
Правда, джигиты окрайиных родов и элей иногда совершают жортууулы на земли соседних народов, так это ж в ответ на баловство их джигитов. И к тому же это ведь все-таки жортууул на земли других народов, не внутри самой Алан-Ас-Уи, а это – совсем другое дело. Уж такие-то жортууулы, видно, никогда не прекратятся. А внутри Алан-Ас-Уи, если даже совершаешь жортууул на земли и совсем другой тайфы, все равно считается делом воровским, и это всеми осуждается. Дабы сплотить народ, умножить силу и славу Алан-Ас-Уи, Великий хан Темир-Зан-хан из рода Абай в последнее время особенно усердно взялся за прекращение споров и стычек между соседними элями и тайфами, за искоренение воровских жортууулов внутри Алан-Ас-Уи. Благодаря решительным действиям Великого хана, а также тайфных ханов и биев, жизнь стала спокойнее, надежнее, и народ оживился, по-настоящему, с усердием взялся за дело. И вот резальтат – теперь в Алан-Ас-Уе то там, то здесь не раздается звон мечей, джигиты не гибнут в жортууулах, как раньше, а повсюду слышен звонкий детский голос, играет свирель, поют девушки, танцуют джигиты. А степи и долины наполнились тучными отарами овец, табунами резвых скакунов да стадами крупного скота.
И повсюду народ воздает хвалу Великому Танг-Эри – своему Небесному Отцу и Темир-Зан-хану – своему земному отцу. Великому Танг-Эри за то, что он сделал большим ханом Алан-Ас-Уи Темир-Зана из рода Абай, Темир-Зан-хану – за то, что он идет по Пути Справедливости и усердно заботится о благополучии народа. И во многих журтах Алан-Ас-Уи немало мальчишек названы Темир-Занами в честь Великого хана, и их родители, да и все люди повсюду желают долгих лет жизни всем Темир-Занам – и своим мальчишкам, и Великому хану...
И в этом году, как и всегда, народ Теке-эля, особо не спеша, погоняя отары овец, разливаясь потоками-родами, от края и до края занимая всю степь, переходит на летние пастбища, расположенные у Аланских гор. Раньше, в смутные времена, когда в любое время дня и ночи можно было ожидать набега качаков или неизвестных жортууулов, роды перекочевывали скученно, все взрослые мужчины день и ночь караулили стада и табуны, и доходили до места летовки уставшие и измученные. А теперь роды и журты разлились по степи широко, никто набегов не боится, Мужчины просто следят за тем, чтоб не смешались отары и стада, не унеслись далеко табуны. Да и вечерами, когда останавливаются на ночь, не ставят телеги кругом – не устраивают укрепленного лагеря. Да и у ночных караульных заботы не о том, чтобы охранять стада и журты, а просто следить за тем, чтобы скотина не уходила далеко. Так что драться и биться им не приходится. Они, по-существу, вовсе и не ночные караульные, а помощники ночных пастухов.
На девятый день караульные джигиты, шедшие впереди, добрались, наконец, до места летовки эля. И до чего же они были удивлены тем, что увидели – на их летних пастбищах уже расположились какие-то люди: в зеленой степи то там, то здесь виднелись острова-журты, повсюду паслись стада крупного скота и табуны лошадей.
Было совершенно непонятно – откуда взялись эти люди, что за народ, что за племя? Или же это просто мираж? Но, кажется, когда видишь мираж, звуки, шумы не бывают, а тут слышны крики детей, лай собак.
Бывалые джигиты вспомнили, как в позапрошлом году «залимы» прогнали «белых орлов», и встревожились – как бы эти люди, расположившиеся на их пастбищах по-хозяйски, опять не оказались этими наглыми «залимами». Наверное, так и есть: если эти люди не свалились с неба, они – «залимы».
Старшим дозорной группы был Зигит из рода Таукель, он остановил своих джигитов, одного отправил обратно, чтобы тот сообщил и роду, и элю о случившемся, а сам с остальными негерами направился к ближайшему журту. Но джигиты еще и не приблизились к журту, как навстречу им выскочили десять-двенадцать воинов-всадников, словно они давно дожидались Зигита и его негеров. Когда приблизились, один из них, старший, видно, грубо спросил, как будто перед ними были воры или качаки:
– Кто вы такие, и чего вы здесь шляетесь?
– Наш эль перекочевывает сюда, на место своей летовки. А мы, караульные, передний дозор эля, – ответил Зигит. – Извините, а вы сами кто такие и по какому праву расположились на наших землях без всякого спроса?
Тот же, кто и спрашивал, ухмыльнувшись так снисходительно-ехидно, ответил:
– Вы, джигиты, видно, заплутали. Эти места – предгорья Аланских гор, а Аланские горы принадлежат Тулфар-тайфе. А эти земли и есть летние пастбища Залимхан-эля. А вы сами-то куда идете?
– Мы не заплутали, – ответил Зигит. – А чьи пастбища находятся на этой стороне Аланских гор и ты хорошо знаешь, и я знаю. Если кто и заплутал – так это вы!
– Эй-хей, юноша, не груби! А лучше поворачивай назад и сообщи своему Токалаю, у которого лицо покрыто ржавчиной, что вы забрели не туда, заблудились. А то я не смогу долгое время удерживать своих джигитов – вспугнут от твоего коня, понесет тот, и ты можешь ушибить спину!
Бий Теке-эля Токалай-бий из рода Теке, словно жердь, был высоким, рыжим мужчиной, а лицо его настолько плотно было облеплено веснушками и, действительно, казалось, что оно и в самом деле покрыто ржавчиной – вот этот мужчина и высмеивал этот недостаток Токолай-бия. Конечно же, дело было не в том, что этот грубиян пытался оскорбить Токалай-бия, а в том, что было ясно – «залимы» будут пытаться не только припугнуть «козлов», но и готовы на кое-что более серьезное. Неужели вновь начнется грызня, и вновь асские джигиты начнут резать друг друга? Ведь «козлы», как трусливые «белые орлы», не побегут после первой же стычки с «залимами». А раз так – прольется кровь, погибнут джигиты, опять плач, слезы...
Понимая, что здесь спорить – это пустое дело, Зигит сказал тому «залиму»:
– Нет смысла нам затевать спор. Мы увидели то, что вы сделали, поняли ваше намерение. Сейчас я должен сообщить и старейшине нашего рода, и бию эля о том, что увидел, а потому возвращаюсь назад. Но, если Токалай-бий захочет встретиться с Тулфар-бием, что я ему скажу – Тулфар-бий здесь?
– Здесь, здесь! Пусть приезжает – не бойся, и он, как и ты, быстро убежит обратно! – нагло заявил главарь «залимов». Потом, повернувшись к своим негерам, добавил: – А ну-ка стегните коня этого героя, посмотрим как он побежит!
Зигит в мгновение ока выхватил меч.
– Не играй так, приятель! Смотри, как бы не пришлось расплачиваться! – сказал Зигит. А тем временем и оба его негера, взяв в руки мечи, приготовились к схватке.
«Залимы», тронувшиеся было исполнить повеление старшего, остановились в нерешительности, было видно – они тоже не очень-то хотели, чтобы их поспешный, необдуманный поступок в первый же день стал причиной кровавой стычки между двумя элями, двумя тайфами, ведь этот спор может решиться и мирным путем.
– Размахивать кнутом – это одно дело, а размахивать мечом, джигит, – это совсем другое дело! – сказал старший «залим», видно, опомнившись. Но потом, наверное подумав, что слишком уж быстро смягчился, добавил грубовато: – Не думай, если понадобится, мы тоже умеем размахивать мечом. А сейчас, долго не разговаривая, иди своей дорогой!
Зигит и его негеры неспеша вложили свои мечи в ножны, и также неспеша развернув коней, поехали...
Токалай-бий, прослышав о случившемся, сразу собрал старейшин родов на совет эля.
– Тулфар-бий теперь вознамерился отнять наши пастбища у Аланских гор, – сказал он. – Как вы считаете – сможем ли мы, объединившись в единый кулак-дубину, дать этой дубиной по башке этого бешеного волка, или же, поджав хвосты, промолчим и отдадим ему наши земли? Помогут ли нам соседние эли? А что касается Каркмаз-хана, то забудем о нем – он навряд ли окажет нам помощь, – не без горечи добавил Токалай-бий.
Лет десять тому назад, когда более четко определяли границы земель между Берю-тайфой и будинами, то спорные земли – Большое плоскогорье – отошли к Берю-тайфе, но Каркмаз-хан не выделил долю Теке-элю на этом плоскогорье, сославшись на то, что у Теке-эля достаточно летних пастбищ у Аланских гор. Токалай-бий с этим не был согласен, и с тех пор отношения между Коркмаз-ханом и Токалай-бием были, мягко говоря, не очень-то дружественными. Поэтому-то и не надеялся на помощь хана тайфы Токалай-бий.
– Хотя ты и говоришь так, Токалай, но хорошо знаешь, что мы хвосты свои не зажмем и не промолчим, – сказал Кючюк1, старешина рода Байкишин2 – сухопарый, не очень-то высокого роста, рыжий мужчина. – И Каркмаз-хан не настолько глуп, чтоб в такое время помнить о каких-то мелких неурядицах. Что ни говори, а мы все-таки одна тайфа. Я думаю, что мы поступим правильно, если сделаем так – мы, как можем, подготовим своих джигитов, и сразу же дадим знать обо всем этом биям соседних элей и Каркмаз-хану. Если даже никто и не придет нам на помощь, нам нечего бояться этих негодных «залимов»: если их двенадцать родов, нас тоже немало – десять, и джигиты наши ничуть не хуже их джигитов. Разве не так? – посмотрел по сторонам Кючюк.
– Правильно говришь, Кючюк. Тулфар-бий слишком уж меру не знает. Как говорится, находит – вот и бежит! Мы, кажется, не устыдим его, если скажем, не делай, мол, так – ведь мы один народ! Его остановят только меч. Надо быстро собрать джигитов и освободить свои пастбища. Иначе Тулфар-бий подумает, что мы струсили и попытаемся закрепиться на наших землях,- сказал Занхот, старейшина рода Улак3, красивый, чернявый мужчина пятидесяти лет. – Надо завтра же начинать гнать «залимов», тянуть нам не к лицу Долго не разговаривая, решили вернуть обратно свои пастбища. Сразу же по окончании совета к биям соседних элей, к Коркмаз-хану поскакали джигиты-вестники. Старейшины тоже поспешили в свои журты – завтра же со всеми своими джигитами они должны были прибыть к журту Токалай-бия...
К вечеру в журт Тулфар-бия приехали посланные Токалай-бием люди: Занхот из рода Байкиши и Токмак1 из рода Карамырза2 – трое старейшин трех знатных родов Теке-эля. Их сопровождали двадцать храбрых джигитов.
Тулфар-бий, хотя и вышел из своего шатра навстречу гостям, но не стал, согласно обычаю, приглашать их в шатер, угощать, более того, не успев даже и поздороваться по-людски, грубо спросил.
– Что это вы ходите-бродите, аланы?
– Токалай-бий послал нас поговорить с тобой, – ответил Занхот, стараясь скрыть, насколько он разозлен грубостью Тулфар-бия. – Что означает твой поступок, спрашивает он.
– Какой поступок? – огромные бесстыжие глаза Тулфар-бия в упор глядели на Занхота.
– Почему это ты расположился на наших землях, спрашивает.
– А кто это сказал, что я расположился на ваших землях? Ну-ка, покажи мне того, кто это сказал! Мы расположились на своих пастбищах!
– С каких это пор земли Берю-тайфы стали вашими пастбищами? Объясни эту малость, пожалуйста!
– Это вы и сами могли бы понять без моих объяснений – Аланские горы всегда были землей Тулфар-тайфы. Или это не так?
– Это так...
– А если это так, то какого дьявола вы бродите здесь, беспокоите народ?
– До ваших гор нам дела нет, а вот предгорные степи с давних времен являются нашими пастбищами. Это и ты сам прекрасно знаешь, Тулфар-бий! – сказал Занхот, более себя не сдерживая. – И какого дьявола ты расположился на наших землях? И когда ты оставишь эти свои подлые делишки? Сегодня же начинай убирать свои журты с наших земель! Иначе дело примет другой оборот! Понял?
Черное лицо Тулфар-бия побелело, от ярости он долгое время не мог говорить. Но вот, схватившись дрожащей рукой за рукоять кинжала, еле-еле прошипел:
– Жаль, что ты посол, а потому из уважения к Великому Танг-Эри прощаю, а не то мой кинжал сейчас играл бы в твоем подлом животе за такие слова! Вон, поскорее с глаз моих долой! Не толкайте меня на нехороший поступок!
– Хорошо – мы уйдем, – сказал Занхот, держа руку на рукояти кинжала. – Но я еще раз говорю: чтоб вашего духу здесь не было, когда мы в следующий раз приедем сюда! Иначе пеняй на себя! – сказав так, Занхот дал знак своим негерам. Все они вскочили на своих коней и ускакали.
А Тулфар-бий так и стоял на месте, не в силах унять во всем теле дрожь ярости...
Утром следующего дня около тысячи джигитов эля во главе с Токалай-бием отправились прогонять «залимов». Но «залимы» ушли сами. Не было ни их самих, ни их журтов, ни стад, ни табунов. Наверное, понял Тулфар-бий, ничего не выйдет, и сразу же после отъезда Занхота и его негеров велел, видно, откочевать журтам на свои земли, в горные долины. Только и видны в ближайшей степи какие-то ненужные, брошенные в спешке, вещи, да и черные пятна выжженной земли, где еще вчера на очагах висели котлы с мясом, пекли хлеб. И ни души вокруг, сколько хватает глаз...
У Токалай-бия отлегло от сердца – как хорошо, что дело закончилось вот так, без большой ссоры, без стычек, без крови!
– Проедьте до самых отрогов гор – до конца наших пастбищ и посмотрите, что там, – поручил бий группе джигитов, а сам со старейшинами родов пошел опять на совет. На совете решили – далее не трогаться, пока не вернутся посланные вперед джигиты и не прояснится обстановка. С тем люди и разошлись по своим журтам и кошам.
Посланные к подножиям гор джигиты вернулись через три дня. Судя по их рассказам, летние пастбища Теке-эля были свободны, почти до самых отрогов гор.
– Ну и как – поприжали хвосты! – злорадно воскликнул Кючюк, как будто Тулфар-бий был здесь.
– Что-то мне не очень верится, что этот сумасшедший образумился, – сказал Занхот. – Как бы он не совершил какую-нибудь пакость, как только мы расселимся и успокоимся. В горных долинах и ущельях они не смогут содержать весь свой скот. Если они не откочевали на свои летние пастбища по ту сторону гор, где и проводили обычно летовку, а остались здесь – значит, он задумал что-то неладное. Нам надо быть настороже.
– На границе наших земель, прямо у отрогов гор, пусть каждый род поставит караульный кош – я не знаю, что еще можно сделать, – сказал Токалай-бий, и на том все согласились.