Магомет кучинаев
| Вид материала | Книга |
- Н. Н. Подосокорский (Великий Новгород) Об аналогии «Наполеон-Магомет», 173.05kb.
- В. С. Соловьев Магомет, его жизнь и религиозное учение, 957.08kb.
- Содержание: 1, 443.56kb.
- Содержание: 1, 439.15kb.
- Содержание Алкоголизм, 618.55kb.
- План: Алкоголизм а Причины употребления алкоголя б Влияние на здоровье и потомство,, 297.91kb.
- Іслам наймолодша світова релігія. За даними всесвітньої ісламської ліги 1980р в різних, 193.6kb.
На следующий день сам Бардия повел вперед десять тысяч отборной фригийской конницы. Уже после полудня увидели Бардия и его воины противника. Увидеть-то увидели, но сразу же атаковать его не решились – уж слишком было много их, воинов-саков – они, кажется, заполнили собою всю степь, за ними, по крайней мере, земля не проглядывалась. Они молча ждали противника.
Бардия приблизился к сакам и остановил своих воинов, когда до противника оставалось не более одного броска – обычное расстояние между двумя армиями, намеривающимися сразиться.
Армии стояли напротив друг друга, в ожидании нападения противника. Но никто не нападал. Так прошло некоторое время. Те и другие не двигались с места, лишь внимательно следили за действиями неприятеля. И понял тогда Бардия, понял хорошо, – предводители саков вовсе не дураки и не трусы, хотя и не желают дать врагу решающего сражения, но с каким-нибудь отдельным отрядом фарсов, каким бы большим он ни был, если в этом будет необходимость, они готовы схватиться всегда. Они победят – вот поэтому. А победят потому, что у них многочисленная конница. Вполне возможно, что все они на конях, и пеших воинов у них вовсе и нет. А потому, если хотят – воюют, если не хотят – не воюют. И ничего ты им не сделаешь. А силу и мощь фарсидской армии составляли пешие воины, конница в ней всегда играла второстепенную роль, хотя и была гордостью царей и пользовалась их благорасположением. А разве могут пешие воины преследовать конных воинов? Нет, конечно – толку-то никакого!
В одно мгновенье осознав все это, Бардия, многоопытный военачальник, хотя это и не делало ему чести, не решился атаковать противника. Но дать команду разворачивать коней и отходить тоже не мог – язык не поворачивался. Ведь он хорошо понимал, что в этом случае начало отхода сразу же станет началом отступления, а отступление превратится в бегство, а бегство – это всегда неизбежно поражение. Вот почему Бардия, как и все тысячи простых воинов, не говоря ни слова, молча стоял и смотрел на вражеских воинов. Он не хотел начинать битву, но не хотел и отступать.
Вот в таком положении – в напряженном ожидании нападения противника – прошло довольно много времени. Возможно, что на самом-то деле прошло не так уж и много времени, но казалось, что они стоят так уже целую вечность. Но и там, и здесь предводители войск оказались терпеливыми, несуетливыми – выдержали, не кинулись в бой, но и не развернулись, не стали отходить – отступать. И что удивительно – саки, кажется, вовсе и не собирались вообще атаковывать фарсов: не скакали туда-сюда военачальники, суетливо готовясь к сражению; и если даже иногда то слева, то справа и подъезжали всадники к середине войск, где, наверное, и находился их предводитель, то и они не спеша, долго разговаривали и также не торопясь, возвращались на свои места.
Видя все это, иногда в голову Бардии приходила мысль о том, что, возможно, саки боятся, кто знает, может стоит решительно атаковать их, и тогда они начнут убегать? Но в то же время, когда видишь, что противник совершенно спокоен, не суетится и уверен в себе, ясно понимаешь – нет, и саки не побегут, наоборот, как бы обрадованные тем, что наконец-то появился повод, смело начнут сражение! Они и знать не знают, что такое боязнь, страх. Но почему же они тогда сами не начинают битву? Вот что было и не понятно, и удивительно. Понять это, дать всему этому разумное объяснение не мог, наверное, ни один опытный военачальник. Совершенно ничего здесь не понимал и Бардия. Но одно он понял твердо: почему – не известно, но саки первыми битву начинать не будут! Да, он не понимал почему, но уже был твердо убежден – если он сам, Бардия, не начнет, сегодня битвы не будет. Но точно также твердо знал – нельзя и отходить, отступать, убегать. Как только фарсы начнут разворачиваться, начнут отходить, саки сразу же налетят на них, и никто их не остановит! Даже тот, кто их сейчас удерживает железной рукой. Потому что нет на свете такой силы, которая могла остановить воинов от великого удовольствия преследовать убегающего врага!..
Думая обо всем этом, Бардия невольно глянул назад – много ли еще осталось до захода солнца: уважающий себя военачальник никогда не начинает битву ночью, подобно хищнику. Солнце уже клонилось к закату: оно стало похожим на круглый медный щит – стало красным и большим, и медленно опускалось к горизонту, спала и жара. Если еще в течение некоторого времени саки не начнут битву, то он, Бардия, может спасти своих десять тысяч воинов-конников, которые неминуемо погибли бы, вздумай он ввязаться в бой. Да, это, пожалуй, даже более тяжкое дело, чем рубиться в бою, стоять вот так и все время думать о том, что следующее мгновение, возможно станет роковым – саки пойдут в атаку, но ничего не поделаешь. Надо стоять, надо ждать, надо терпеть...
О, Великий Ахурамазда! Небесные Святые, наверное, на сей раз решили сделать так, чтобы и те, и эти были бы довольны – чтобы не было битвы, не было смертей: саки начали уходить – спокойно, не торопясь! Словно они приходили сюда не на встречу с врагом, а просто полюбоваться закатом солнца.
– Давай нападем! – горячо предложил оказавшийся рядом с Бардией тысячник.
– Нет! – не задумываясь ответил Бардия. – Разве не видишь – они не отступают, а дают нам с честью уйти! Ты когда-нибудь видел такое благородство?
Тысячник с удивлением взглянул на Бардию – с ума, что ли, сошел? Бардия тоже глянул на тысячника, ясно понял его мысль, но ничего не сказал, лишь вытер катившийся пот с лица, улыбаясь...
Царский совет в этот вечер затянулся как никогда. Насколько мог, Бардия пытался убедить царя и предводителей войск в том, что у саков очень много конных воинов, и что они могут одолеть любой отдельный отряд фарсов, если он оторвется от основной армии, но в то же время почему-то не желают первыми начинать битву. Нет и нет – пусть никто и не думает, будто они боятся: их удерживает что-то другое! Саков можно победить только одним путем – если суметь завлечь их в решающую битву со всей фарсской армией. А для этого, говорил Бардия, вся армия должна как можно быстрее продвигаться вперед – чтобы настичь журты саков...
Некоторые военачальники слушали Бардию, снисходительно улыбаясь – струсил, мол, прибежал обратно, вот и болтаешь теперь всякую чушь в свое оправдание. Бардия чувствовал, что многие военачальники не очень-то верят ему, но он, хотя и было обидно, сдерживал себя и старался как можно убедительней рассказать и царю, и всем присутвовавшим на совете о своих впечатлениях при встрече с саками, чтобы и они поняли то, что он понял там, в степи, когда стоял лицом к лицу с противником чуть ли не полдня. Конечно же, после того как Бардия вернулся, так и не вступив в битву с противником, стоявшим всего-навсего в одном броске от него с полудня до вечера, многие военачальники в нем несколько разочаровались, но царь, выступая в конце совета, полностью одобрил действия своего старого соратника и одобрил его предложения.
– Ты совершенно прав, Бардия. – сказал Дариявуш. – Раз они не хотят встретиться с нами для решающего сражения, значит они знают, что в этом случае потерпят поражение. В этом случае мы должны принудить их к тому, чтобы они сделали то, чего избегают. А для этого следует, как и предлагает Бардия, всем нам вместе как можно быстрее двигаться вперед. Мы так и сделаем. Все. Что еще? – спросил царь, давая этим понять, что по главному делу теперь разговоры ни к чему.
Неважно обстояло дело с продовольствием, а потому пришлось довольно долго разговаривать и по этому поводу. Неприкосновенный запас еды, предназначенный на то время, когда, уже будучи на чужой земле, воины не смогут сами себе добывать пропитание, быстро уменьшался – да, в этих проклятых сакских степях невозможно было найти что-либо съестное, кроме разве редкой дичи. Но степной дичью – перепелками да куропатками – не накормишь тысячи и тысячи людей.
– Если мы, продвигаясь быстрым маршем, не войдем в те земли, где остановился мирный сакский народ, через две-три недели наша армия начнет голодать – вот что самое страшное, – заявил Артабан.
– Раз навстречу Бардии саки вышли со всеми своими воинами, – заявил Мардоний, – а это кажется так, значит и народ их мирный невдалеке. Их воины вышли с одной целью – или остановить нас, или умереть в бою. Если б их мирные люди были вдалеке, в безопасности, они так не поступили бы.
– Конечно, это так! Тут и сомневаться не приходится, – сказал и сам царь. – Мирный народ, со своими стариками да детьми, с разным там скарбом, к тому же и со стадами овец и крупного скота не может двигаться так же быстро, как и отряд воинов. Если мы хотя бы еще два-три дня будем продвигаться ускоренным шагом, я думаю, что мы их настигнем. Выходит, что и еду мы можем добыть опять не только этим путем – захватив мирные поселения саков. Кто еще хочет слово сказать?
Никто ничего не хотел говорить, все было ясно, и на этом совет завершился.
– Завтра воинов поднимите пораньше – надо, быстро позавтракав, тронуться в путь и до полуденной жары пройти хорошее расстояние, – сказал царь военачальникам, провожая их...
Армия фарсов, можно сказать, останавливалась только на ночлег, а все остальное время безостановочно шла и шла вперед. Но даже и при такой скорости не только через два-три дня, как надеялся царь Дариявуш, но и через четыре дня так и не сумели настигнуть уходивших все дальше и дальше мирных саков. А то, что мирный сакский народ бежит перед фарсской армией, никаких сомнений не было – это подтверждали попадающиеся иногда целые брошенные стада овец, поломанные телеги. Даже попадались тяжело нагруженные хлебом телеги со сломанными колесами – люди, видно, так спешили, что даже кожаные мешки с зерном не успели забрать с собой, или уже было вообще некуда их перегружать – ведь столько телег уже поломалось в пути! Теперь, хоть и очень редко, но уже встречались поселения с деревянными домами. Но в них никого не было.
На пятый день около полудня дорогу фарсам преградили сакские воины. Их было много, все широкое поле перед чернеющим на горизонте лесом было заполнено ими. Они молча ждали приближающегося противника. Точно так, как и рассказывал Бардия – спокойные и несуетливые, будто они действительно собрались не на войну, а пришли сюда просто посмотреть на какое-то небывалое чудо-юдо. Когда приблизились к сакам царь Дариявуш остановил войско и велел военачальникам подготовиться к битве.
Асские воины, не трогаясь с места, продолжали молча смотреть на все, что происходит перед ними.
Как и всегда, царь Дариявуш вывел вперед пеших воинов, разделив их в колонны по тысяче. Конных воинов разделил на три отряда, два отряда послал в два конца – и они стали как бы крыльями выстроившихся воинов. А один отряд конницы оставил в запасе у себя под рукой, чтобы кинуть его в конце битвы преследовать остатки разбегающихся сакских воинов. Сотни, десятки воинов быстрым маршем продвигаются, согласно плану предстоящей битвы, на свои места, тысячные с какими-то своими заботами бегут к военачальникам, те – к царю.
Асские воины, застыв на своих местах, продолжают спокойно на все это смотреть.
Вот теперь фарская армия полностью подготовилась к бою. Быстрая, как ветер, согдийская конница составляет левое крыло войска. Смуглые воины-согдийцы терпеливо ждут сигнала вступить в битву, в правых руках они держат свои короткие, но мощные копья, а в левых – уздечки, и стоит им только, слегка нагнувшись вперед, шевельнуть ими и чуть-чуть приударить пятками, как их небольшие, но быстрые и выносливые кони сразу же бросятся вперед. А правое крыло – такая же быстрая, прославленная во многих битвах фригийская конница. Тонконогие огненные ассирийские кони, шевеля своими небольшими ушами, красуясь длинными щеями, нетерпеливо ждут, когда же всадники, дернув уздой, дадут им волю, и они понесутся вперед, словно стрелы. Ждут сигнала и воины-фригийцы – бронзовые от загара, неустрашимые, с орлиными взглядами своих черных очей. Их медные шлемы ослепительно сверкают на солнце. А конные воины Каппадокии, рослые, могучие, на таких же, как и сами, рослых и сильных жеребцах, мирно беседуют друг с другом, словно они сейчас находятся не в броске от врага, с которым, быть может, уже в следующее мгновенье вступят в бой, а готовятся к торжественному смотру у себя в горах к приезду царя царей. Их, конных воинов Каппадокии, которые пронесли свою славу победоносных из глубины веков, царь Дариявуш оставил у себя под рукой, чтобы в нужный момент поручить им роль всесокрушающей дубины – одним мощным ударом сломить хребет противника. Как и во многих случаях, очень даже возможно, что они так и не примут участия в битве. Если фарсы разобьют асское войско легко, с ходу, без особого напряжения. Кто слышал о том, что каппадокийская конница от кого-либо бежала? Никто не слышал. Потому что такого никогда и не было!
А асские воины, как и раньше, не двигаясь, стояли на своем месте и спокойно смотрели на приготовления противника.
Чего они ждут, если вышли воевать – почему не начинают?
Царь Дариявуш посмотрел на Бардию.
– Они не начнут, – спокойно ответил Бардия царю, хотя тот ничего и не спрашивал.
– Какого дьявола тогда они стали у нас на пути? – так и не сумев скрыть свою душевную тревогу, спросил царь.
– Они просто остановили нас, чтобы дать возможность своим мирным людям без суеты и паники удалиться отсюда подальше, – сказал Бардия, да так спокойно, словно все, что сейчас здесь происходило, его нисколько не касалось. – К вечеру они уйдут. Если мы всей армией двинемся вперед, вполне возможно, что они даже немного отойдут назад, но дорогу все равно не освободят. А тем, что бросишь на них конницу, их не испугаешь: их много и они будут только рады случаю немного поразмяться – сразу же примут бой и, боюсь, быстро одолеют наших. Одной конницей нам их не победить.
В это время к царю подскакал предводитель согдийской конницы Ариафард – рослый, черный как сам дявол, богатырь на таком же черном и огромном, как и он сам, жеребце. Неторопливый согдийский конь долго не мог успокоиться и дать возможность своему седоку с подобающей учтивостью обратиться к царю.
– Позволь мне, мой повелитель, немного пощекотать им бок и попытаться разозлить их! – сказал Ариафард, кое-как успокоив наконец своего коня. – Мы нападем на них, потом, сделав вид, что отступаем, прибежим обратно – быть может, они тогда, погнавшись за нами, сгоряча ввяжутся в бой?
– Хорошо. Давай посмотрим, – сказал царь. Ты раздели своих тигров на два отряда, и нападайте сразу, с двух сторон. Это хоть как-то будет похоже на то, что мы всерьез их атакуем. Смотрите, как бы вы сами сгоряча не врезались в их гущу – тогда они вас живыми не выпустят. Так, не очень-то впутываясь в битву, попытайтесь их раздразнить. И как только увидите, что они начинают выходить из себя, – бегите обратно! Скажи всем своим богатырям – когда обратно будут бежать, пусть направляются прямо в середину наших войск. Пешие воины раздвинутся в стороны и пропустят их, потом опять быстро сомкнутся и дадут нужный ответ вашим преследователям.
– Будет исполнено, мой повелитель! – радостно воскликнул Ариафард, довольный доверием царя, и поскакал к своим воинам.
А асские воины спокойно смотрели на все это, словно перед ними была не самая большая армия мира, которая пришла их убивать и грабить, а как будто они, эти иноземцы пришли на какие-то всенародные праздничные игры.
И вот с двух концов фарсской армии выскочили воины Ариафарда и полетели в сторону противника. Они неслись, припав к шеям своих коней и выставив вперед свои копья. Казалось, что их кони не по земле бегут, а летят по воздуху. Но вот навстречу им выскочили асские джигиты и тотчас же все поле наполнилось привычным для воинов шумом битвы: послышалось громкое ржанье падающих коней, крики раненых и бросающихся в схватку воинов, лязг и звон мечей, топот тысяч и тысяч копыт. С обеих сторон оставшиеся на своих местах воины нетерпеливо наблюдают за происходящим – кто же одолеет в этой первой схватке? Но вот сперва отдельные, а вскоре и все фарсские воины, не выдержав натиска асов, побежали. Асские джигиты гнались за ними, как тигры за маралами.
– Кажется, хитрость Ариафарда удалась! – сказал царь Дариявуш, неотрывно глядя на быстро приближающихся всадников.
И в этот миг случилось то, что немало удивило людей с обеих сторон: плотная стена пеших фарсских воинов вдруг раскололась на двое и раздвинулась, в образовавшийся разлом хлынули отступавшие согдийцы, и за последним из них стена сомкнулась так же быстро, как и раздвинулась. Это особенно удивило тех асов, которые не участвовали в схватке, а пристально наблюдали за всем происходящим. Не меньше удивились и фарсы с этой стороны, когда стали замечать, что асы, гнавшиеся за согдийцами, останавливались, словно наткнувшись на стену, как только достигали середины расстояния между обеими войсками. И асские джигиты, с изумлением понаблюдав, как конные фарсы проскакивают сквозь пеших, не затаптывая их, неспеша разворачивали коней и ленивой трусцой возвращались обратно к себе. Больше всего удивило фарсов именно это – то, что асы так и не перешли через невидимую нить, протянутую между обеими сторонами. Неужели Небесные Святые предупредили их, крикнув им с небес: «Бульте осторожны! Вас обманывают!» Иначе чем все это объяснить?
– Нет! Их не раздразнить! – сказал уверенно Бардия. – Они середину не перейдут. Саки почему-то не хотят решающего сражения.
Царь еще раз послал воинов Ариафарда, асы еще раз пригнали их обратно, и, опять же, дойдя до середины, спокойно уходили назад, даже и не думая нападать на стоявших невдалеке пеших фарсов. Окончательно убедившись в том, что асов ничем не удается завлечь в серьезную, решающую битву, царь Дариявуш просто растерялся – он еще не попадал в такое глупое положение и не знал что делать.
Вечером асы развернули коней и ускакали. Царь Дариявуш сошел с коня и велел готовиться к ночевке.
На следующий день к середине дня стало ясно, почему это вчера асские джигиты так упорно сдерживали фарсов – воины царя Дариявуша вошли в город, дома в котором сплошь были деревянными. Конечно же, как раз в то время и уходили отсюда мирные жители города, когда асские воины сдерживали вчера фарсскую армию. И все равно им, видно по всему, приходилось спешить, так как в городе осталось много добра и скота. Но фарсов больше всего удивило то, что в городе было полно... свиней: до сих пор на земле асов они свиней не видели.
– Этот город – не сакский город, – заявил Бардия. – Саки – кочевой народ, а кочевники свиней не держат. Потому что свиньи не стадные животные. Свиней держат только оседлые народы. Так что, выходит, что мы выгнали саков из их родной земли и загнали в чужие края!
Слышать это сообщение Бардии царю Дариявушу было приятно – что ни говори, а это, если правда, можно посчитать за полное поражение саков. А как же – разве это не поражение, если тебя изгоняют из родной земли на чужбину? Как не крути, а это – поражение. А для фарсов – победа. Правда, у саков еще много воинов, но если они не хотят воевать, что он, царь Дариявуш, может с ними поделать?
Эти земли, кому бы они не принадлежали, были благодатными: дни – не жаркие, на полях и лугах травы – по колено, в лесах – полно дичи, реки – чистые, рыбные.
Чуть выше города начинался орман – вековечный непроходимый лес. Самые любопытные уже успели съездить и туда, рассказывают, что даже сейчас, днем, в том лесу темно...
Вечером царь Дариявуш вновь созвал совет. Без долгих разговоров сошлись на том, что теперь, когда саки, скорее всего, укрылись в лесах, преследовать их не имеет никакого смысла. А потому следует здесь, в этих благодатных местах, дать армии два-три дня отдыха, а потом вновь вернуться в степи и уже там, смотря по обстоятельствам, решить что делать дальше.
В конце совета Мардоний обратился к царю.
– Мой повелитель! – сказал он. – Разреши мне с частью своих воинов объездить окрестности города. Кто знает, может поблизости попадутся поселения – нам ведь нужно добыть как можно больше продовольствия.
Царь Дариявуш не сразу ответил Мардонию. Конечно же, если б Мардоний обратился к царю со своей просьбой тогда, когда они остались бы наедине, он просто отругал бы его за мальчишеские затеи и запретил бы. Что и говорить, Мардоний – храбрый воин, неглупый юноша, но война, не моргнув и глазом, сглатывала еще не таких! А разве Шарваз-буря был менее храбрым, чем Мардоний? А вдруг с ним что-нибудь случится – с каким лицом он тогда покажется своей любимой дочери, похоронив где-то на краю земли ее любимого? Да, что поделаешь, Мардоний не подождал, пока все разойдутся, а обратился со своей просьбой у всех на виду, и все слышали и видели это. Не оставив этим самым ни малейшей возможности Дариявушу под каким-нибудь предлогом отказать ему: ведь если сейчас он не пустит Мардония, многие военачальники непременно подумают, что он, царь Дариявуш, не захотел отпустить своего будущего зятя на рискованное, но такое важное дело. А о том, что многие из них уже знали о намерении царя дать согласие на помолвку Мардония с принцессой сразу же после окончания похода, никаких сомнений не было.
– Хорошо! – согласился царь Дариявуш, поняв, что сейчас он иначе ответить не имеет право. – Только будьте осторожными, далеко не уходите. Постарайтесь вернуться засветло!
– Будет исполнено, мой повелитель! – Постараемся к вечеру вернуться, – пообещал Мардоний.
Вернувшись в там, где он остановился, Мардоний вызвал к себе тысячников и сообщил им, что царь разрешил ему с частью воинов побывать в окрестностях города в поисках пищи.
– Я возьму с собой две тысячи. Кто хочет со мной? – спросил Мардоний.
– Я пойду!
– Я!
– И я тоже!..
– Ты не пойдешь, – сказал Мардоний Шахрияру.
– Почему? – не выдержал Шахрияр, и тут же покраснел, поняв, что нарушил воинский этикет: подчиненный не имеет право требовать объяснений своего командира почему тот поступает так, а не иначе.
– Не разрешаю – вот почему! – сказал Мардоний, суровостью голоса давая понять молодому тысячнику, что недоволен его невоспитанностью. Но потом, подумав, не слишком ли суров, смягчился: – Ты, Шахрияр, еще молодой военачальник, у тебя нет опыта боевых действий. Ты сперва должен вместе со всем войском поучаствовать в двух-трех сражениях, а потом можешь ходить и на вылазки. Понял?