Происхождение видов Глава 01
| Вид материала | Документы |
- Чарлза Дарвина «Происхождение видов», 14459.47kb.
- Еврейский народ отступил от закона Моисея, 1470.07kb.
- 1. Закончите предложения, вставив необходимые по смыслу слова, 157.99kb.
- Эта глава повествует о потомках Куши, сына Господа Рамачандры. Члены этой династии, 3125.43kb.
- Узоры Древа Жизни Глава Десять Сфир в четырех мирах Глава 10. Пути на Древе Глава 11., 3700.54kb.
- Узоры Древа Жизни Глава Десять Сфир в четырех мирах Глава 10. Пути на Древе Глава 11., 5221.91kb.
- Происхождение государства и права, 1775.52kb.
- Гидденс Энтони Ускользающий мир, 1505.14kb.
- Психологическая энциклопедия психология человека, 12602.79kb.
- Е. Бем-Баверк Сущность и происхождение субъективной ценности, 934.34kb.
Эта глава вырезана цензурой. Подождем до 23-го века.
Глава 23.
Нортон задерживался, зато Пурна не задержалась с ответом – плотность событий нарастала с устрашающей скоростью.
«Жизнь – везде! Эта фраза отзывается во мне предвосхищением, я хочу узнавать много нового, я хочу везде успеть, конкуренция желаний становится… не могу подобрать эпитет:) В общем – желаний много, времени мало, но от этого предвкушение только усиливается, память становится цепкой, каждая минута уплотняется, словно становится массивнее, объемнее. Характер желаний тоже меняется – помнишь, мы вместе читали книгу про ледники, которые проползали по южной Африке и оставляли за собой длинные полосы на камнях? Желания стали ассоциироваться с этими ледниками – массивные, неумолимо двигающиеся вперед, даже скалы их не остановят. Жизнь везде. Она может обнаружиться не только там, где, в общем, с некой долей фантазии можно ее предположить, но и там, где уж никак ее ожидать невозможно. Читая твое письмо, вспомнила недавно опубликованную статью об исследовании пылевой плазмы – ты в физике так себе, насколько я знаю:), поэтому поясню – обычная плазма – это «набор» из ионов и электронов. Из неё состоит почти вся Вселенная, так как она составляет основную часть галактик, звёзд, межзвёздного газа, в общем – очень распространенная морда. Ну а пылевая плазма – такая, в которой куча пылинок - крошечных частичек размером в десяток-два нанометров. Казалось бы – что интересного? Пыль… ничего не напоминает?:) «Горы – просто камни… человек – просто кусок мяса… пылевая плазма – просто изолированные фермионы, бозоны, ионы и пыль». Но оказалось, что «просто пылевая плазма» в отсутствие сильной гравитации и прочих полей – т.е. в условиях открытого космоса – ведет себя фантастическим образом! Это просто кажется именно научной, даже ненаучной фантастикой. Частички пыли в таких плазменных облаках группируются, но как? Никогда не догадаешься – не шарики, не гранулы, не комочки – спирали. Представь себе – длинные, закрученные спирали. Стабильные, способные взаимодействовать друг с другом, способные – что совершенно невероятно – эволюционировать и даже создавать собственные копии, причем все это возможно только в присутствии плазмы, которая является чем-то вроде «плоти и крови». ДНК? Пылевые ДНК в плазменном теле? Кажется – дико, но… межзвездный газ от нас далек, но ведь и облака не близки, что не мешает нам интегрировать их восприятия, хотя и не так просто, как это происходит между нами и животными. Так что – будем исследовать, Менгес уже кажется зажегся идеей прикоснуться к гипотетической «космической морде», и не он один - вообще такое впечатление, как будто история человечества только начинается, страшно подумать, что всего этого могло бы и не быть, если бы мы не выиграли войну.
А ты хотя бы время от времени отстраняешь все свои желания? Вообще все – отстранить и побыть без них, не пробовала? А ведь такая практика у Бодха есть, интересно, ведь он неспроста ее предлагал, к каким открытиям она может привести? Я пробую, недавно начала – именно тогда, когда конкуренция желаний стала непривычно высокой, вдруг захотелось создавать периоды полного затишья – сначала возникала паника, мол «теряю время», спазматическое желание быстрее прекратить затишье и снова окунуться в энтузиазм, предвкушение. А потом я догадалась, что энтузиазм и предвкушение убирать совсем не требуется – ведь практика состоит в прекращении желаний, а не предвкушения. Я потом напишу, что у меня тут вырисовывается, и ты попробуй – как минимум после таких упражнений возникает особого рода твердость, словно более или менее равномерно насыщенные потоки дифференцируются, одни желания становятся слабее, другие – насыщеннее. В общем – напишу потом, я сейчас пишу курсы для малолеток!»
Выключив экран, Тора побрела по берегу – по тонкой полоске воды, набегающей на песок. А чуть дальше - как будто не-волны бегут под водой. И сначала видны только их упругие, гладкие, округлые спины - обтекаемые водой, они поднимаются под поверхностью, как валуны. Они несутся-несутся, а потом резко выпрыгивают из воды и бросаются на берег. Они несутся, выстроившись в одну линию. Их движения стремительные, согласованные, и от слаженности их движений возникает впечатление, как от четко организованного отряда, совершающего отрепетированный до безупречности маневр. И когда они выпрыгивают на берег, то тут же разбиваются на множество мелких сверкающих пупсов, которые с шумом несутся на новую территорию, рассредотачиваясь по жаркому, почти раскаленному берегу.
Снова появилась преданность к океану, как сегодня, когда плескалась в утренней воде - там такие удивительные рыбы и черепахи, удивительно - какие они разные, яркие. Рыбы размером в пол человека, а некоторые переливаются самыми разными цветами - голова темно-синяя, плавно переходящая в зеленую тушку, а хвост переливается в желтом, оранжевом и красном цвете. И как и с камнями – совсем это не те цвета, что у вещей, созданных человеком – разницу уловить и описать невозможно – так же, как невозможно не различить. Удивительно – даже сам цвет шкурки камня или животного или рыбы – сам по себе именно цвет сильно резонирует с чувством красоты, восторга, симпатии. Черепахи огромные, длиной с человека, а по ширине значительно больше. Хотелось плавать вместе с ними, Тора подплыла к одной - она подпустила ее на расстояние вытянутой руки и они так и смотрели друг на друга, черепаха не уплывала, только иногда высовывала голову на поверхность, глотала воздух и опять немного погружалась. Тора боялась, что она укусит ее, если ее потрогать, поэтому она подплыла к ее задней лапе и прикоснулась, и после этого черепаха ушла вниз. У нее ТАКИЕ приятные лапы. Потом она догнала другую и тоже потрогала ее заднюю лапу, та немного дернулась и уплыла вниз. У них большие глаза и они тоже пялятся на нас, людей – это казалось удивительным – большие, выразительные – уж очень выразительные глаза. Потом Тора одела акваланг и ушла вглубь. Метрах на тридцати кораллы резко закончились и начиналась синяя бездна - там ничего не было видно, кроме темно-синей воды. Она стала плавать над этой бездной за черепахой - было радостно, легко, потоки воды, как ручьи, протекали по телу – то теплые, то прохладные. Пять рыб подплыли, встали в ряд и пялились. Невозможно воспринимать их как тупых существ, которых можно только пожарить и съесть. Стала кругами опускаться вглубь, возникло ощущение плавного полета. Похожее переживание возникает, когда летаешь во сне, скользя медленно и легко, когда каждое движение совершается без усилий, достаточно одного желания – свобода, простор, восторг… воспоминания утреннего погружения стали так отчетливы, что Тора даже почувствовала вкус загубника во рту.
Куда же подевался Нортон? Тора развернулась и побрела обратно к пирсу, загребая ногой влажный песок, лежащий мелкими дюнами под тонкой шкуркой прибрежной воды. Мысли снова вернулись к мордам океана. Попробовала порождать разные ОзВ и при этом сосредотачиваться на преданности к Земле, к океану, к потокам сверкающей воды, к черепахе с удивленными глазами. Неожиданно в шее сзади возникло резкое давление, напряжение. От кончиков мизинцев до локтей - обжигающая полоска давления, сильное давление в груди - словно через грудь вырывается железный длинный штык, дыхание стало тяжёлым и прерывистым, в горле тоже давление, оно похоже на раздувание шеи, восприятие средней сферы, нет границ шеи. Ощущение, что тело покачивает так, как в море на корабле, чуть шатает в разные стороны, но даже такое шатание вызывает всплески игривости или наслаждения. Несколько раз тело словно «передернулось», мурашки проносились по всему телу, вызывая вспышки радости и игривости.
Преданность. Это тело реагирует на преданность. Замереть? Продолжать идти? Мысли взметнулись, но Тора их немедленно утихомирила, и преданность засияла еще ярче – от сердца протянулись золотистые нити во все стороны, они наполняют и поджигают тело, ласкают океан, проникают в самую его потаенную глубь, ласкают рыб, черепах, дельфинов, всех этих мельчайших, почти прозрачных рачков самых фантастических форм, которых можно увидеть, только замерев в толще воды, мелко дыша, и пристально вглядываясь через маску. «Это не образы» – мелькнула мысль. Это в самом деле не образы – это ощущения! Ощущения далеко за пределами видимых границ тела. «Мы только в самом начале путешествия». Удивительно – ясность стала тоже более яркой – оказывается, была концепция о том, что яркая преданность будет заслонять все остальное, - ничего подобного. Ясность… удивительно – она сама по себе, она не выплескивается в мыслях, она – отдельное, самостоятельное переживание – ясность, кристалл, прозрачный кристалл, сверкающий, мягкий, нерушимый. Могу ли я направить ясность куда-нибудь? Преданность – хочу на преданность. И словно грозовая туча без труда рождает дождь – так родился поток ясностей, легко облекаемых в мысли. Отчетливо выделились типы преданности. Тора без труда зафиксировала их:
1. нежная преданность - резонирует со словами «пронзительно глубокая», «тонко», резонирует с образом прозрачного, обжигающего горного озера.
2. преданность-блаженство - самая интенсивная преданность, резонирует со словами «невыносимо» «невозможно остановить/выдержать». Это преданность с огромным количеством переливающихся ОзВ, где нет четкого различия - какое и когда ОзВ появляется. Всё смешивается и несётся без остановки, без сомнений, без страха.
3. отрешенная преданность - возникает к какому-то существу, потом возникает отрешенность и тут же - проникновение, я словно сливаюсь с ним, как будто это оно испытывает отрешенность, и я могу сейчас ее перенять.
4. предвкушенная преданность - когда есть сильное предвкушение и преданность к тому, к чему испытываешь предвкушение. Такая преданность резонирует с мыслью о новых дракончиках, мордах. Есть предвкушение, что они будут появляться и появляться, и преданность и к ним, и к тем, кто сейчас с Бодхом.
Да, преданность изменяет характер других озаренных восприятий. Они приобретают особый блеск, яркость, глубину. Возник образ, что озаренные восприятия, которые не проявляются в паре с преданностью – это поверхность океана, только его шершавая нежная шкурка, но есть глубина у него, есть подводные морды, есть целый мир разных существ, и этот мир очень и очень сильно отличается от того, что на поверхности.
Тора стала порождать озаренные восприятия одно за другим, промывать их преданностью. Возник образ, что ОзВ - это как камушки на берегу моря – все разных размеров, форм, цветов, но когда накатывает волна – все они смешиваются друг с другом, носятся туда-сюда, тусуются и играются. Преданность обнимает собой все, как волна моря. Чувство тайны - словно высадилась на другую планету, и передо мной - огромные просторы, и неизвестно - есть ли предел у этих просторов.
Тора опустилась на коленки, несколько раз мягко и звонко похлопала поверхность воды ладошкой – так она ощущается более плотной, не такой убегающе-невесомо-текучей. Океан своим влажным тельцем омывал ее коленки, письку, ляжки, низ живота, почти горячая вода плескалась между ног, и каждый всплеск словно нагнетал преданность и потребность испытывать ее еще и еще сильнее. Сначала в глубине за писькой, а затем и в животе неожиданно возник сильный спазм, словно что-то рвется оттуда наружу с силой, раскрываясь, как цветок, открывая себя морю, небу, ветру. Тора глубоко вдохнула, устранив навязчивое желание напрячь мышцы живота. Спазмы усилились, и неожиданно – словно от долгой спячки – проснулись несколько воспоминаний из далекого детства – вот например это – Тора закрыла глаза и отдалась игре возникающих картинок, звуков, запахов – сильнее всего был запах – удивительно – это не просто мысли о запахе, это именно сам тот запах - свежего хлеба, который привозил грузовик в деревню, запах был такой, что хотелось бежать за грузовиком от радости. Радость была такая, что мне уже было все равно - буду я есть этот горячий, охуительно вкусный хлеб, или нет, хотелось бежать за грузовиком, прыгать, смеяться и кричать, какая разница – удастся мне съесть этот хлеб или нет. Когда грузовик прибавлял ход и становилось ясно, что за ним не угнаться – было все равно; радость была настолько сильной, что возникала радостная усталость – она была настолько интенсивной, что не возникало ни желания догнать, ни разочарования. Даже мысли о том, что у этого хлеба есть вкусная горбушка, отломив которую можно было бы увидеть мякоть, может даже пар, не приводила к разочарованию. Грузовик исчезал, он виднелся вдали пыльной дороги и над ним было необъятное синее небо без единого облака. Было восприятие, что что-то незаметно произошло, что-то таинственное, небо, хлеб и грузовик – они «одно», они - какое-то большое восприятие, от которого есть радость. Восприятие завершенности и полноты – как будто кроме этого мне больше ничего не надо.
Воспоминание резкой молнией вспыхнуло и ушло, но Тора не успела открыть глаза, как новый образ из прошлого внезапно мощно накатил, разорвал уверенность в том – кто она и где она. Это было так неожиданно, что Тора просто начала рассказывать вслух – никому – океану, брызгам:
«Мы жили с моей матерью. Ее звали Кали, меня Лакшми. Я не помнила ничего, из-за чего эти имена показались бы мне странными. Мой возраст приближался к пяти годам. Мы безвылазно находились в одной комнате: стены и потолки ее были глиняными, пол устлан мельчайшим тяжелым глиняным порошком, очень нежным на ощупь. Никакой мебели, плохое освещение. Нет совсем никаких ассоциаций по поводу того, где эта комната может находиться - в городе или пустыне. Там были окна, но я не помню даже проблеска того, что было за окнами. Мать Кали (я так называла ее) обучала меня, но делала это очень незаметно - так, будто это я обучаю ее - создавала ситуации, в которых у меня возникала какая-нибудь ясность, и я рассказывала ей об этой ясности - я думала, что она ничего этого не знает). Я только потом поняла, что вспомнила все благодаря ее планомерным и четким действиям, а не по случайности. Иногда она что-то мне рассказывала, иногда подстраивала ситуации, в которых что-то случалось, и я вспоминала какой-то кусок знаний. Время, проведенное с ней там - самое драгоценное в моей жизни. Я так и тогда думала. Я испытывала все больше и больше наслаждения, безмятежность, фоновое блаженство. Потом была завершающая ночь, Мать Кали что-то подготовила и сказала что-то «малозначащее». Мы легли спать. Это «малозначащее» то ли крутилось в моем сне, то ли на границе сна. Я вдруг что-то поняла, проснулась, стала будить Мать и рассказывать ей. Потом картина сменилась, и я опять проснулась, стала что-то делать, опять что-то поняла, опять стала будить Мать и рассказывать. С каждым разом моя преданность к ней и наслаждение-блаженство усиливались. Ее же поведение было близко к поведению умного, рассудительного, но обычного человека. Потом опять смена картинки, и я опять просыпаюсь… Меня не пугало это. Я поняла, что попала в какое-то новое состояние, и мне было радостно от тех открытий, которые я делала. Иногда я видела себя со стороны: смуглая мелкая девчонка лет пяти, бледно желтое короткое платье, сандалики, темные волосы, коротко стриженные – «под горшок». Но лица не помню вообще, как будто я его не видела в такие моменты.
Вдруг я все вспомнила, и подбежала к Кали, чтобы все ей рассказать. Я стала теребить ее за плечо и говорить ей: «ты богиня, мама, ты не обычный человек. Ты очень сильная бессмертная богиня. Я тоже, я маленькая Лакшми». В этот момент все резко поменялось, мы оказались в большом светлом помещении, сидели за столом, стены и пол - как в обычном доме. Кали справа от меня. Она стала совсем другой, у меня возникало к ней чувство красоты на 10, восхищение-10. От нее было впечатление такой силы, которую я никогда ни в ком не видела, впечатление безжалостности, абсолютной и нерушимой решимости. Она задала мне какой-то вопрос совсем другим голосом. Я поняла, что все это время она притворялась и маскировалась, чтобы обучать меня, чтобы я сама все вспомнила. Я ответила - то ли смалодушничала, то ли проявила самобичевание. Она встала и начала удаляться. Я поняла, что она может уйти навсегда - у нее нет жалости или привязанности, она просто забудет про меня навсегда. Тогда я что-то закричала ей - искренне. Она остановилась и стала медленно подходить.
В этот момент я поняла, что все это время испытывала озаренный фон на 7, яркое наслаждение в теле, а как только она стала ко мне равнодушна, это все пропало. Не от жалости к себе из-за того, что она чуть было меня не бросила. Жалости не возникло, привязанности к ней тоже не было. В тот момент возникло изумление и мысль: «либо когда она ко мне подходит, либо когда она начинает испытывать ко мне симпатию, возникает этот озаренный фон, состояние меняется так, что невозможно эти два состояния сравнивать».
Потом она ушла. Но у меня осталась уверенность, что она - моя мать. Я не знаю, что это означает. Но я не воспринимала нас как двух воинов, которые встретились для чего-то и расстались, я воспринимала себя как ее ребенка, хотя ни о какой привычной заботе не идет речь. Я оказалась в той же самой глиняной комнате. Я знала: я все вспомнила, началась новая жизнь, я - богиня (тогда я называла богами тех, кто не испытывает омрачений), я испытываю непрерывный озаренный фон на 7-10. Он переполняет меня, потоки наслаждения в теле настолько интенсивные, что тельце кажется густой золотистой массой. Я-Лакшми непрерывно испытывала восторг от всего - от обучения у Кали, от перспективы одиночества, от глиняных стен. Мне было свойственно очень бурное проявление эмоций и резкая смена проявлений. Если у меня восторг-6, я могу визжать, беситься, бороться. И в любую секунду я могу остановиться и стать серьезной на 10.
Можно делать все, что хочу, начать прямо сейчас. Я стала думать, чего я хочу сильнее всего в жизни. Вдруг вспомнила - Кастанеда! Стала прыгать по комнате, кричать - Кастанеда! Вспомнила, какую сильную нежность, преданность, влечение я к нему испытываю. Вспомнила, что когда-то давно мы обучались вместе очень долго, будто бы десятилетия. Наши отношения были такими, какие Кастанеда описывает для мужчины и женщины нагваля. Накричавшись, я остановилась у двери слева и замерла, пристально оглядывая комнату. Вдруг дверь открылась, и в нее вошел Кастанеда, улыбающийся. Я набросилась на него, повалила в мягкий глиняный порошок, мы начали валяться, смеяться, кричать. Мне хотелось ебаться с ним всегда, казалось, что я никогда не смогу вдоволь натискаться с ним, натрахаться. Ни к какому мальчику такого раньше не испытывала. Говорила ему об этом, лезла ласкаться, целоваться. Он сказал - я так сильно хотел тебя найти! Я рад, что ты нашла меня. Он взял меня на руки (девчонку пяти лет), и я повисла на нем - заснула. Скорее даже «погрузилась в безмятежность», потому что я никогда в жизни не засыпала с таким пронзительным удовольствием, мгновенно и абсолютно беззаботно.»
Внезапно до сознания Торы дошло, что она не одна и уже давно. Открыв глаза, она обнаружила прямо перед собой сидящего и внимательно слушающего Нортона. Удивления не возникло, но пронеслась мысль о том, что сейчас может возникнуть всплеск смущения, и Тора мысленно «выпустила когти», приготовляясь мгновенно устранить его, но состояние вдруг изменилось - вместо него неожиданно возникло блаженство. И вместе с ним – отчетливое состояние, будто она находится одновременно в двух местах – здесь, у горячего океана, и где-то в заснеженном лесу. На пушистых волнах-сугробах сверкает солнце, впереди – озеро, покрытое льдом и снегом. Мохнатые морды еловых веток раздвинули ножки и лежат под снегом, все ослепительно сверкает в лучах солнца. Отчетливая уверенность, что в том месте нет людей, вообще никого нет и не может быть. Отрешенность-10. Отчетливое восприятие неизменности - «здесь всегда так», «здесь даже времен года нет», «здесь никогда ничего не меняется». Восприятие себя неподвижной, нерушимой – можно только смотреть, стоять там и не шевелиться.
Новое воспоминание вспыхнуло, усилив и без того странное состояние яркой анестезии, в которое, казалось, не могло проникнуть даже ничтожное беспокойство, океан покоя – яркого и нерушимого покоя, игристого, твердого, - глаза Нортона были так близко и они были так близки, - (я волновалась – зачем я волновалась – как глупо…) и Тора, закрыв глаза, продолжила:
«…я сидела на крыльце ночью. Нежность от мягкого, безобъектного сексуального желания, лишенного спазматичности, усиливалась. Казалось, я чувствую все вокруг себя - каждую травинку, ветки, тени деревьев, звезды, пронизывающие насквозь эту ночь. Прямо перед крыльцом был небольшой пруд. В нем - огромное количество лягушек, разных маленьких морд, названия которых я даже не знаю. По мере того, как усиливались нежность, наслаждение, открытость и безмятежность, некоторые их этих существ, а также некоторые лапы кустов и деревьев, вдруг начали светиться золотистым светом, черт возьми – они в самом деле светились, моргай не моргай. Лягушки, птицы и всякие другие морды начали мурлыкать, трещать, квакать, повизгивать. И чем сильнее были озаренные восприятия, тем громче они мурлыкали, многие из них перебирались ближе к крыльцу и пялились на меня. Некоторые мальчики вышли на крыльцо и наблюдали за этим с сильным удивлением. Кто-то теребил меня за плечо, говоря: смотри, они все к тебе тянутся, они такие красивые! У меня было странное состояние - никакой спазматичности, безмятежность-10, переживание сильной преданности, нежности, открытости ко всем-всем мордам Земли, и в то же время будто «меня» не существует.»
Тора помолчала несколько секунд, Нортон не шевелился.
«Ко мне подползла лягушка размером с кошку, длинная такая, с пронзительными глазами. И стала ласкаться, как кошка – это было очень непривычно, странно. Я гладила ее, и вдруг у меня стало возникать наслаждение-20 от каждого ее действия, и лягушка тоже стала вся золотистой. Все стало золотистым, все стало…»
Голос Торы прервался, неожиданно покатились слезы, руки бессильно легли на колени, но лицо было прекрасно, как не бывает.
Глава 24.
Придя в логово Нортона – механически следуя за ним и почти не отдавая себе отчета в том, куда они идут, Тора просто опустилась на матрас, лежащий у стены. Тело переливалось искристыми ощущениями, мысли тихо переливались, то замирая, то снова двигаясь густым, приятным потоком. Нортон сел напротив, лицо его было словно высечено из мягкого камня – улыбается? Странное выражение лица – решимость, сила и мягкая улыбка угадывались одновременно – именно угадывались. «Лицо Будды!» - проскочила мысль (откуда мне знать – какое могло бы быть лицо у Будды). Голубая голографическая звездочка мерцает у правой руки – значит – письмо от Пурны (я что – письма сюда пришла читать?). Не спеша, Тора достала джойстик и включила экран. Внимание выхватило самые последние абзацы:
« Собрала записи того, что у меня резонирует с отрешенностью:
*) Бесконечная пустыня, по которой я иду, дует ветер, прямо над головой солнце, но я не чувствую жары, я иду и вижу кругом только песок, впереди – горизонт, вокруг целое море песчаных холмов. Ничто не нарушает этой тишины, я знаю, что буду идти и идти так дальше, ничто не может сбить меня с моей цели.
*) Я на огромной высоте в горах, вокруг – тишина, иногда слышу звук ручья или шум крыльев горных птиц. Мне никуда не надо бежать, я не тороплюсь, я хочу сидеть здесь и испытывать это снова и снова, бесконечно.
*) Я одна, никого нет, я совсем одна, и я хочу оставаться одной бесконечно – внутри как будто что-то твердое, несгибаемое. Слышится скрип полуоткрытой двери, которая качается на ветру, шорох ветра, я пойду за ним туда, где никогда еще не была.
*) Все, что казалось ярким и красочным вокруг – потеряло цвет, стало полупрозрачным, как будто скрытым в тумане. Я не хочу больше держаться за эти почти невидимые очертания, я хочу идти туда, где увижу настоящие цвета и краски – пронзительно-голубой, фиолетовый, нежно-сиреневый, ярчайший изумрудный, я хочу увидеть это.
*) Каменистый берег огромного океана, волны бьются о берег и, шурша, отступают. Впереди – бесконечная полоса пустынного каменного пляжа, прибой, голубое выцветшее небо. Холодно. Я слышу только шум волн и плеск каких-то неизвестных мне морских существ. Я буду идти по этому пляжу к горизонту, пока не пойму, что достигла какой-то цели, и продолжу идти дальше.
*) Снежная равнина, изредка встречаются снежные холмы. Ветер то успокаивается, то начинает дуть в лицо или подгонять в спину. Я знаю, что буду идти вперед, пока не увижу знак, но я не знаю – что это за знак, о чем он скажет мне, я просто знаю, что он будет.
*) На асфальте лежат разбросанные листы с описаниями озаренных восприятий, оставленные мордами и дракончиками. Морды уже ушли, они не смогут мне ничего рассказать. Я хочу схватить эти листы, читать, запомнить то, что там написано, ухватиться за этот опыт, но вот порыв ветра уносит их, и мне остается только начать составлять свои собственные описания, с самого начала, одно за другим.
Наиболее сильно возникает резонанс с образом заброшенных городов, скрипами, шорохами волн, крыльев, или бумаги. С образом бесконечной дороги – снежной или песчаной, или каменной.
Со словами «пустынный», «безлюдный», «бесконечный», «выцветший».
Шум дождя, капли стекают по стеклу. Я даже не знаю, где нахожусь – знаю, что как только кончится дождь и выглянет солнце, я сразу уйду.
Читала «творчество» Бодха, возникали ОзВ – не смогла разобрать какие, затем стала испытывать ощущения в животе, горле, лопатках, внешней стороне плеч.
Сразу расхотелось есть, спать, захотелось порождать и эти ОзВ и эти ощущения.
Никогда не хочу быть равнодушной к ОзВ.
Стала собирать тексты, резонирующие с ОзВ, фразы, картинки, в одну папку – хочу всегда иметь возможность просмотреть, вспомнить. В таком состоянии механические желания уходят.
Задавала себе вопрос «почему я так легко забываю, что ОзВ можно испытывать всегда??»
Если я 10 раз прочту рассказ Бодхи, то смогу запомнить это переживание и впрыгивать в него каждый раз, когда хочу этого. Почему я так не делаю?
Почему не прилагаю усилия постоянно?
Когда писала, мои цели, которые я поставила, казались вымученными. Не озаренными, не радостными.
Чего мне хочется сейчас?
Идти куда-то под теплым дождем и думать о том, что скоро увижу горы, море, увижу волны, ветер, лето и осень.
Я больше не буду придавлена своими наркотическими желаниями, привычками.
Боюсь пошевелиться, чтобы не спугнуть это состояние. Замереть.
Шла по тропинке, представила, что впереди идет Бодх. Испытала озабоченность его мнением только на 2, а потом – то, что не могу пока описать, что возникает после строчек о встрече мальчика и девочки из «брусники».
Внешняя сторона ляжек, голеней, плечи, лопатки - холод, что-то твердое во лбу, слезы, вот уже вся спина под таким электричеством – то захватит – то отпустит. В горле в этот раз ничего нет. Легкое жжение в животе.
Не хочу забывать.
Хочу окружить себя озаренными факторами. Как? Написать плакаты и развесить их по стенам?
Страх, что перестану испытывать то, что испытываю – как раз он и мешает испытывать.
Откуда пришла безумная мысль, что невозможно постоянно испытывать ОзВ?
Жжение в лопатках, слезы.
Холодок перешел на внутреннюю поверхность ляжек и грудь.
Что испытываю к Бодху?
Хочу сделать свою практику практикой порождения ОзВ.
Хочу читать «творчество» и выписывать, какие ОзВ испытываю, как я их ощущаю.
Что такого знакомого в этом дереве? Почему я его воспринимаю как часть серого мира?
Почему не воспринимаю как часть таинственного?
Стала порождать уверенность, что вижу все в первый раз, что не видела этого мира. Сначала ничего не происходило, потом повернула голову и увидела, что тропинка сворачивает куда-то между моренными валами, и появилась уверенность, что если я пойду туда, то уже не вернусь обратно, в знакомый мир.
Захотелось обвешать все логово плакатами с озаренными факторами, фотками, посадить, приклеить, повесить везде их, чтобы никогда не забывать, ни на секунду, желание порождать и испытывать ОзВ.
Я приду сейчас в логово, пойду валяться в ванной и… и не вспомню о том, как сильно можно хотеть жить, делать что-то, учить, читать, писать. Что жить может быть ТАК интересно.
Остановилась, стала глазеть на небо, в сумерках над вершинами были видны облака – чуть более плотные, чем само небо, еле видные, насыщенно-серые. Я представила, что огромные горы разрезают эти облака и тянутся куда-то еще выше, дальше. Стояла, смотрела на эти горы. Представляла, что я сейчас в каком-то незнакомом месте, вот коттеджи, в них - существа, которые сейчас заняты творчеством – лепят, строят, читают, учатся, играют друг с другом, исследуют, получая от этого непрерывное удовольствие, наслаждение, и я могу с ними поиграть, а потом уйти дальше, к горам. Тора сейчас у океана, с ней дайверы, коммандос, щены, они испытывают ОзВ, плещутся в волнах, лапают черепах и пялятся на небо, играют и тискаются с дельфинами и осьминогами.
Возникла уверенность, что мне осталось всего несколько лет провести здесь – а потом я уйду - к горам, к озерам, к этим облакам - просто так получилось, что несколько лет я еще проведу здесь.»
Лицо Нортона сложно зажглось изнутри, он отклонился буквально на пару сантиметров назад, но этого оказалось достаточно, чтобы создалось впечатление стремительности, и взгляд – прямо в упор, насквозь, туда, где живет искренность и открытость.
- Эксперименты, тренировки, это все прекрасно, прекрасно. Это здорово, не так ли? – его голос был таким же, как и лицо – из мягкого камня. – Это здорово? – повторил он.
- Это здорово.
- Мы в полной жопе.
- ? – Удивления не возникло. Тора словно этого и ожидала.
- Все мы. Ты, я, они все. Только я это понимаю, а ты – нет.
- Мы строим новый мир, - произнесла Тора.
- Да, строим. Мы строим новый мир, но не можем, не хотим оторваться от мира старого. Посмотри – чем мы заняты? Ну чем мы все заняты?
- ?
- Мы строим, собираем, улучшаем, узнаем и запоминаем. Мы украшаем тюрьму вокруг себя. Мы постоянно размениваемся на мелочи – желания соскальзывают в компенсацию тех желаний обладания, которые были подавлены и в итоге стали культивироваться как некая безусловная ценность. Мы повязаны по рукам и ногам выдуманными ценностями. Время идет, а мы ведем себя как кретины. Собираем и пишем книги и музыку, создаем библиотеки файлов, строим поселения и базы дайверов, тренируем ежей, щенов, коммандос и дайверов, мы путешествуем, восстанавливаем живую природу, исследуем новые миры, совершенствуем наши навыки. Это прекрасно. Но это лишь приправа – вкусная, но лишь приправа к блюду – главному блюду, которого так и не подают. Я уже обожрался пряностями и рассолами, соусами и гарнирами – а где же главное блюдо? Где он – рождественский жареный поросенок? – Нортон замолчал, словно не будучи уверенным в том, что Тора понимает – о чем он говорит.
- Мне очень хочется содействовать – тем же щенам, той же Пурне…
- «Содействовать!» - перебил ее Нортон. – А когда ты будешь действовать, а не «содействовать»? Когда ты будешь жить?
- Это жизнь!
- Это? И только? Не потому ли ты с таким усердием посвящаешь кучу своего времени «содействию», что боишься сама действовать? Не потому ли так упорно изучаешь и запоминаешь, что не хочешь сама меняться? Шестнадцать часов посвятить действию, и два – содействию – вот так было бы понятно. А мы? Команды, которые трудятся на восстановлении природы – они работают над собой по шестнадцать часов? Вот…. Пурна – она шестнадцать часов занята своим путешествием, исследованиями СВОИХ восприятий – и пару часов занята всем остальным?
- Так мы же ничего не сможем…
- … построить, конечно. Мы ничего не успеем, - Нортон выгнул спину чуть назад, уперевшись ладонями в пол. – А тебе не приходило в голову, что может и нет такой необходимости - все это успевать? Вот, к примеру, дельфины – скажи, ты видела когда-нибудь дельфиньи компьютеры и коттеджи? У них ВООБЩЕ нет того, что мы называем материальной культурой, но в том, что касается переживаний, что касается нерва, интенсивности и глубины жизни – кто из нас впереди, а кто позади? Это большой вопрос, Тора… и судя по всему тому, что сейчас нам становится постепенно о них известно, ответ на этот вопрос отнюдь не в нашу пользу… нет, - он остановил готовый сорваться вопрос с губ Торы, - нет, я не предлагаю вообще прекратить строить материальную культуру, мы все-таки не дельфины – мы люди, и у нас другой набор восприятий, и желание строить то, что мы строим, в самом деле радостное, живое… но пойми – ты ведь изучала историю, и конечно – задним числом ты очень умна, ты можешь долго рассказывать о том, что такое гиперкомпенсация – как люди, десятилетиями подавляя свои сексуальные желания, десятилетиями же потом реализуют их до дурноты, до тотального переедания, отравления.
- Но я… я не могу сказать, что я что-то такое подавляла…
- Мы выросли не на пустом месте – мы наследники прошлого, как бы далеко мы от него ни оторвались, и все еще несем в своих абстрактных концепциях многое из того, что, казалось бы, давно уже умерло.
- Желание строить?
- Да, представь себе - желание строить, желание делать что-то своими руками, желание обладать информацией, желание обладать разнообразными видами животных и растений, населяющих планету… а то она без нас не справится! Она справится – она и до нас справлялась. Просто мы хотим прямо сейчас, быстрее, сразу, чтобы самим успеть получить новые озаренные факторы, как будто у нас их не хватает! Желание обладания незаметно оплетает липкой паутиной наши радостные желания. Человечество слишком долго подавляло и разрушало все живое, слишком долго все было запрещено – мышление, секс, впечатления, радость, беззаботность, и мы теперь погрязли в гиперкомпенсации. Мы заложники понятия «эффективной деятельности». Только эффективность эту мы понимаем не как достаточность для порождения озаренных восприятий, для осуществления путешествия сознания, которое является единственным, что дает чувство полноты и глубины жизни. Мы понимаем эффективность абстрактно – замкнутую саму на себя. Ну вот возьмем тех людей, что восстанавливают почву. Они могли бы посвящать этой работе час-два в день, а остальное время заниматься своим путешествием. Но если заниматься этим час-два – то пройдут тысячи лет, прежде чем мы восстановим Землю… и само собой, подспудно их начинают грызть мысли – «тысячи лет – это долго», «а вот сейчас я мог бы восстановить еще метр»… так радостные желания опутываются, облепляются, и успешно идут на дно, а человек остается у разбитого корыта. Но он не замечает этого, вернее – не хочет замечать, он успешно все вытесняет, сравнивая себя с тем – как жили люди раньше. Конечно – раньше люди ВООБЩЕ никогда не испытывали радостных желаний, отсюда простой вывод – мы счастливы, правильно? Неправильно. Мы счастливы тогда, когда испытываем чувство полноты жизни на 8-10. Ты живешь с полнотой на 8? Ты переживаешь такую полноту жизни, от которой загорается наслаждение в теле, от которой искрами разлетаются озаренные восприятия?
- Я? – Тора покачала головой, - нет, я нет…
- А разве не это – самое, самое главное? – вопрос повис в воздухе. Тора облизнула губы, и кончик ее языка замер между уголков губ.
- Остановись, просто останови эту гонку. Ты хочешь содействовать людям, ты хочешь тратить на это кучу своего времени и усилий – будешь вот строить базу для новой группы дайверов. Тебе что – жить негде? Да нет, есть где тебе жить. Просто тобой управляет перфекционизм. Тебе именно базу подавай, со всеми технологическими примочками, чтобы все было совершенно, удобно, красиво, вписывалось в ландшафт и прочее. Это так заманчиво – строить что-то для мира людей, стремящихся к свободе, полноте жизни, ОзВ. Вот и получается парадоксальная ситуация – мы делаем много друг для друга, в то же самое время упуская время, не делая того, что сделает нас интересными для самих себя и для тебя! Какого черта нам нужно все это? К чему такое странное «содействие»? И, кстати, на предыдущем витке развития цивилизации все это уже было – люди клали свои жизни на то, чтобы строить фабрики, «города-сады», поднимать промышленность и сельское хозяйство – ради будущего, ради потомков, жертвуя своим удовольствием прямо сейчас. Цель казалась благородной. А результат оказался катастрофическим – ни себе, ни потомкам.
Тора растерянно оглянулась, словно ища – за что зацепиться взглядом. То, что казалось незыблемым, стало неопределенным.
- Вот этот эксперимент, - продолжал Нортон, - ты посмотри – ведь каждого несет в свой огород. Кто чего только ни хочет. Пройдет несколько часов, мы все влезем в это дело, и начнется бардак. Одним подавай доступ к мордам, дракончикам и к Бодху. Другим – интеграцию восприятий морд Земли. Третьим – колонизацию миров, четвертым еще всякую хрень… вот ты научилась погружениям, ты умеешь интегрировать восприятия, ты побывала в вертикально-ориентированных мирах… нет еще? Ну не важно, в фессоновских мирах точно побывала. И что? Вот ты ответь мне – ну и что??
- …в каком смысле… в каком смысле – что? В смысле – стала ли моя жизнь…
- Да, вот именно – стала ли твоя жизнь больше похожа на жизнь? – Нортон вздохнул и заговорил медленнее и тише. – Раньше люди хотели обладать сексом, деньгами, машинами и книгами, реже – знаниями, информацией и навыками. И жизнь их была отвратительна. Дилемма «быть или иметь» стояла перед ними с ужасающей остротой. Они так спазматично стремились к обладанию, что забывали жить, и проживали свою жизнь и умирали в полном маразме, в полной тупости. Ну вот теперь-то, наверное, мы живем иначе? А?
Тора ничего не ответила. Ход мысли ей был понятен, но мозги шевелились со скрипом.
- Скрипят шестеренки-то?:), – Словно отвечая на ее мысли произнес с улыбкой Нортон. – Мы в ужасной заднице, Тора. Мы благополучно сменили объект обладания. И разница налицо. Целая пропасть разделяет нас от людей прошлого, тухнущих в негативных эмоциях, тупости, без радостных желаний. Но впереди еще одна пропасть.
- Я сегодня…, - начала Тора, и Нортон умолк, - …да, я как раз сегодня проснулась, хожу и не понимаю ничего – вроде бы все так, как должно быть - тот же дом, комп, окно, плеск волн, ветерок, пальмы… так почему я как будто чужая здесь, как будто я всегда жила где-то в другом месте? Потом вдруг вспомнила, что совсем недавно испытывала что-то очень привлекательное. Что-то. А осталось только это воспоминание, только воспоминание о том, что «что-то было», что там была тяга, магнетичность, и что там мне очень нравилось. Словно я спала, и во сне испытывала ОзВ. А сейчас я проснулась и забыла, что жила другой жизнью. Я вдруг оказалась в этом мире, с другой жизнью.
- Да. Мы потеряли пульс. Мы отвлеклись. Мы рвались к свободе и теперь погрязли по уши в атрибутах свободы вместо того, чтобы стремиться к ней напрямую.
- Если я сейчас думаю о том, что буду лишь час-два в день реализовывать свое желание строить базу дайверов, сразу… сразу возникает… вот дьявольщина… ведь возникает озабоченность… это же прямое свидетельство механичности желания, но если возникает ясность в том, что желание это по большей части механическое, от этого оно само по себе не исчезает, но это и понятно – оно конечно не исчезает, но испытывать и реализовывать механическое желание не имея ясности и имея ее – это огромная разница. В первом случае – это означает быть засосанным в болото – вечный, непрекращающийся кошмар самоотравления. Во втором случае – сама по себе ясность является катализатором изменений, притягивает вспышки ОзВ, да, это ясно… но… я не понимаю, Нортон! – Тора села на коленки, выпятив попу и чуть раскачиваясь в стороны. – Я ничего не понимаю… ну хорошо, я глупая девочка, но…
- А они все, конечно, умные мальчики, - рассмеялся Нортон. – Большие умные мальчики?
- Они что – не понимают всего этого? Я сейчас понимаю скорее рассудочно, ясности у меня мало, но другие – коммандос, дайверы, Менгес… Хельдстрём… Тарден… они-то как?
- Они-то как? – переспросил Нортон? – Решила спросить у взрослого дяди?
- Да… просто не могу понять…
- Разбирайся, будешь понимать.
- Буду разбираться, - Тора прикусила губу и взяла в руку кусок халькопирита, лежащий рядом с матрацем. Голубовато-зеленые искорки так и заметались у нее в руке. – Морды Земли… у меня в коттедже тоже есть, и если будет возможность притащить туда еще один – я пойду и притащу. Я буду на него пялиться, лапать, это озаренный фактор, я буду испытывать ОзВ… да, несомненно я буду испытывать ОзВ, черт возьми, но… !
- Страшно произнести вслух?:) – рассмеялся Нортон?
- Ну… скорее непривычно… то есть вопрос можно поставить так – прекрасно, у меня есть кристалл аметиста в норе, и еще я могу пойти в горы и принести целеститовую жеоду, и я буду испытывать восторг и прочие ОзВ… но разве… я… не могу… испытывать… те же ОзВ… без него?? О… - Тора села попой на пятки и так и осталась сидеть с полуоткрытым ртом.
- Что возникает?
- Возникает… страх потери смысла жизни, конечно…
- Еще?
- Еще… ясность, что погоня за озаренными факторами стала самоцелью… ведь все наши поселения, контакты с дельфинами, минералы, книги, интеграция восприятий, курсы для малолеток… это ведь все в значительной степени представляет собой ожесточенную погоню за озаренными факторами.
- Ожесточенную? Да, вполне подходящий эпитет. А беспокойство за нашу культуру, за наше развитие – возникает?
- Да… если, к примеру, Кремер отменит сегодняшние занятия с щенами, они… собственно – что они? Начнут скучать? Расстроятся? Что именно то будет…, а? – то ли себя, то ли Нортона спросила Тора. – Получается – типичная забота? Мамашесть? Как бы сыночку скучно не стало? Все ведь так очевидно, но остановиться в этой погоне… - Тора снова прикусила губу и замолчала.
- Остановиться сложно – особенно когда все вокруг тебя сутки напролет только и заняты ею.
- Интересно – я всегда где-то в тихом внутреннем диалоге считала тебя зазнайкой, ну или каким-то слегка чужим, отчужденным человеком, потому что ты держишься отстраненно, лекций не читаешь, курсов не ведешь, ну как бы не отдаешь себя… и когда увидела тебя, сегодня, в первый момент, когда открыла глаза… что поразило – близость, открытость, которая мгновенно возникла к тебе. Вот дерьмо-то… значит – все мы в дерьме, вот дела… - Тора встала и подошла к окну, занимавшему пол стены, выходящей на полянку, за которой в просветах между пальмами просвечивал океан.
– Оказывается, я боюсь скуки… боюсь не помочь, боюсь… я же живу в страхе, Нортон… я так срослась с ним, что вообще не замечала его, я только отдавала себе отчет в том, что почему-то мало ОзВ, а экстатических ОзВ и вовсе кот наплакал… ну я объясняла себе это – я не воспитывалась у коммандос, жила в детстве в обычной семье, я не слишком-то способная, и все это был самообман. Во бля! – Тора прижалась лбом к стеклу, слова куда-то подевались. – Ведь я и сейчас неискренна, Нортон, - обернулась она, - прямо сейчас я продолжаю потреблять, хватать, заглатывать, еще и еще, давайте мне еще Нортона, еще полкило, еще минутку, мало мне, еще давай!
Неожиданно Тора зарычала, как зверь, сжав кулаки, и это рычание превратилось в вой, наращивая силу и высоту, страстно, отчаянно, словно просила она что-то у кого-то, или требовала, разрывала себя, как зверь, рвущийся из капкана – любой ценой, только б выжить.