Т. С. Никулина Самарский государственный университет

Вид материала

Подобный материал:

1 2

История и историография зарубежного мира в лицах. Самара, 2007.

Т.С. Никулина

Самарский государственный университет

Некоторые проблемы позднесредневековой истории Германии

в современной отечественной медиевистике

Реформация и Великая Крестьянская война – коренные проблемы истории Германии в период перехода от феодализма к капитализму, события, надолго определившие судьбы немецкого народа и поставившие Германию в центр истории Европы в позднее Средневековье (не случайно в учебнике по истории Средних веков изучение стран Европы в позднее Средневековье на исторических факультетах начинается с Германии).

Эти же проблемы легли в основу одной из первых широких «оттепелевских» дискуссий второй половины 50-х – начала 60-х гг. о сущности и характере Реформации и Крестьянской войны. Начало ей было положено выступлением О.Г. Чайковской с критикой концепции М.М. Смирина, который вслед за Ф. Энгельсом видел в Германии начала XVI в. первую буржуазную революцию в Западной Европе^¹. О.Г. Чайковская выступила против такого понимания Реформации и Крестьянской войны, утверждая, что оно основано на одной плохо понятой цитате из Ф. Энгельса. Она утверждала, что в марксистской историографии сильно преувеличены раннекапиталистические элементы в экономике Германии; она указывала на чисто феодальный характер немецких городов, на отсутствие буржуазии в «буржуазной» революции, на отсутствие капиталистического производства. Реформация, по ее мнению, была «бюргерско-буржуазным движением», но она «не ставила своей целью уничтожение феодальных производственных отношений». Что касается Крестьянской войны, то она только «совпала с Реформацией и не является составной частью буржуазной революции»^².

В дискуссию вступили ряд отечественных и зарубежных медиевистов, опубликовавших свои статьи в «Вопросах истории» в 1956-1958 гг.^³, где соглашались или не соглашались с концепцией Энгельса – Смирина.

Дискуссия не была полностью завершена, но имела положительные результаты: началась серьезная разработка вопросов развития экономики Германии в позднее Средневековье и особенно проблемы генезиса капитализма в Германии. Во второй половине 50-х – первой половине 60-х гг. появляются работы А.Н. Немилова и А.Л. Ястребицкой, констатирующих зарождение капитализма в городском производстве Германии, особенно в книгопечатании, и тем самым косвенно подтверждающих концепцию Реформации и Крестьянской войны как раннебуржуазной революции^⁴.

Но, пожалуй, самым ярким ответом на дискуссию о сущности и характере Реформации и Великой Крестьянской войны стала монография М.М. Смирина «К истории раннего капитализма в германских землях (XV – XVI вв.)»^⁵, в которой он выделил период раннего капитализма, определил его сущность и на материале горно-рудной промышленности убедительно опроверг представления об отсталости всей немецкой экономики в конце XV – начале XVI вв., и вместе с тем подчеркнул противоречивость, территориальную и отраслевую неравномерность происходивших в стране процессов зарождения капиталистических элементов^⁶. Генезис капитализма в Германии, подчеркивал М.М. Смирин, происходил в обстановке нараставшей феодальной реакции и господства системы княжеского мелкодержавия. Вот почему именно в Германии, по мнению автора, возникла острая необходимость в устранении препятствий, задерживавших развитие капитализма. Вот почему первая из ранних буржуазных революций произошла в Германии.

Концепция «германского варианта» раннего капитализма получила свое развитие в последующие годы в работах отечественных германистов, особенно Ю.К. Некрасова, Н.В. Савиной (ученица М.М. Смирина), которые сквозь призму деятельности торгово-ростовщических и промышленных компаний конца XV – XVI вв. в Южной Германии, а также анализа системы раздач в текстильной промышленности рассмотрели явления раннего капитализма в германских землях, его сильные и слабые стороны^⁷.

Это позволило в 80-е гг. укрепиться взгляду на Реформацию и Крестьянскую войну в Германии как раннебуржуазную революцию в работах отечественных медиевистов. Весь пафос, логика изложения материала, выводы работы Ю.К. Некрасова 1984 г. направлены на раскрытие понимания событий в Германии как раннебуржуазной революции^⁸. В.Н. Ермолаев, анализируя Гейльброннскую программу, определяет Реформацию и Крестьянскую войну в Германии как раннебуржуазную революцию, которая «была буржуазной по своему характеру и по своим целям, ибо ее задачей была ликвидация феодальных препон для развития капиталистических отношений в городе и деревне»^⁹.

90-е годы были ознаменованы глубокими переменами, сопровождающимися ломкой не только политического, но и общественного строя. Это не могло не коснуться и исторической науки, пережившей в 90-е гг. «смену вех», освободившейся «от многих застарелых догм»^¹⁰ и пришедшей «к обретению свободы методологического выбора»^¹¹.

Эти изменения внесли коррективы в оценку ряда проблем средневековой истории и, в первую очередь, в рассмотрение раннебуржуазных революций (Реформация и Крестьянская война в Германии, Нидерландская буржуазная революция)^¹². В этом плане большой интерес представляет работа 1998 г. Ю.К. Некрасова ^¹³ Внешне, казалось бы, он обращается к тем же сюжетам, что и в упомянутом исследовании 1984 г. Но работой «Реформа или Революция?» автор попытался с уровня исторической науки середины 90-х гг., учитывая историографические направления как в немецкой историографии, так и в отечественной, по-новому подойти к проблеме характера Реформации и Крестьянской войны в германских землях, поставить новые вопросы: о соотнесенности событий первой трети XVI в. в Германии с будущим историческим процессом ее развития; необязательности революции, возможности ее альтернативы - реформы.

Самому исследованию была предпослана глава, рассматривающая современное состояние проблемы в немецкой и отечественной историографии. Это не формальный историографический очерк, а тот фон, который будет постоянно учитываться и на котором будет строиться собственная концепция автора. Анализу подверглось прежде всего традиционное направление («старая школа», труды Т. Франца, А. Вааса, Г. Герлаха, В.П. Фукса), для которого характерно, как отмечает автор, отрицание решающего значения экономических причин в происхождении Крестьянской войны и классовой борьбы как таковой, изолированное друг от друга рассмотрение Реформации и Крестьянской войны, негативное отношение к революционным формам социальной борьбы народных масс и признание «законными» только мирных средств этой борьбы^¹⁴. Марксистская историография, пишет автор, начиная с Ф. Энгельса «прошла долгий и сложный путь, прежде чем точка зрения на Реформацию и Крестьянскую войну как раннюю буржуазную революцию стала в ней если не общепринятой, то по крайней мере преобладающей»^¹⁵.

Отдавая должное отечественным историкам, начиная со В.В. Стоклицкой-Терешкович, М.М. Смирина (А.Н. Немилов, А.Л. Ястребицкая, Н.В. Савина, Эпштейн, В.Е. Майер), и историкам бывшей ГДР, Ю.К. Некрасов отмечает, что «эти исследования в известной мере, вопреки веригам марксистско-ленинской методологии, приблизили отечественную историографию к установлению истины и закономерностей начавшегося с конца XV в. в германских землях перехода от феодализма к капиталистической системе»^¹⁶. В результате высказанная Ф. Энгельсом гипотеза о Реформации и Крестьянской войне как ранней буржуазной революции, «носившая характер научного предвидения» (по причинам ее конкретно-исторической неразработанности), получила подтверждение в историографической практике.

Если историки традиционного направления продолжали противостоять в 60 – 70-е гг. марксистской теории раннебуржуазной революции XVI в., то в другой форме, в форме «позитивного ответа» на эту теорию, возникла научная концепция революции «простого человека» в современной немарксистской историографии (Х. Бусцелло, Д.У. Сейбин, П. Бликле и др.), для которой характерна трактовка событий Реформации и Крестьянской войны как движения простых людей», то есть крестьян и ремесленников, сочетающаяся с критикой историков, которые видят в этом движении борьбу за централизацию империи. Эти исследователи рассматривают события 1525 г. как политическую революцию «крестьянского сословия» и считают, что Крестьянская война не была результатом непосредственного влияния на ход событий самой Реформации.

Учитывая историографическое состояние проблемы, Ю.К. Некрасов ставит следующие вопросы как основные задачи своей работы: эволюция или революция определяют ход исторического процесса, была ли Реформация Крестьянской войной ранней буржуазной революцией, или последняя являлась революцией «простого человека», т. е. демократическим движением всех антифеодальных сил?^¹⁷

Ответом на поставленные вопросы стало рассмотрение на основе обширного комплекса источников причин и предпосылок Реформации и Крестьянской войны через анализ аграрных отношений в деревне, ремесла, торговли, политического строя (2 глава). Скрупулезное рассмотрение самих событий первой трети XVI в. в германских землях (главы 3 -4), а также судьбы Реформации после Крестьянской войны – «Революция отступает и терпит поражение» (глава 5), причем в этой главе в поле зрения автора оказался и малоизученный в нашей историографии сюжет о городских движениях в 30-е гг. XVI в.

В результате автор приходит к следующему. Он рассматривает Реформацию в германских землях «в качестве первого опыта революции, целью которой было осуществление буржуазных преобразований»^¹⁸, называет события XVI в. в Германии антифеодальной революцией (апогеем которой была Крестьянская война), потерпевшей поражение, но имевшей большое значение для дальнейшей истории Германии.

Он аргументирует эти положения, вскрывая сущностные черты анализируемых событий. Исходя из того, что переход власти от одного класса к другому – основной признак революции, автор, анализируя идеи Мюнцера, крестьянские документы и Гейльброннскую программу, указывает на политическую сущность Реформации и Крестьянской войны в германских землях, «в ходе которых в повестку дня был поставлен вопрос о преобразовании институтов государственной власти в Империи сверху донизу»^¹⁹, а в ходе Реформации и Крестьянской войны были созданы и органы новой власти («христианские объединения» или «отряды», а в городах – «комитеты»).

В то же время историк вскрывает и социальную сущность Реформации и Крестьянской войны. По его мнению, требования крестьян Лимпурга, Верхней Швабии, сельской округи Мемлингена, Франконии и Тюрингии были направлены на удовлетворение запросов товарного производства (регулирование отношений между работодателями и наемными рабочими). «Эти факты красноречиво указывают на социально-экономические условия, в которых протекали события Крестьянской войны. Последние со всей определенностью свидетельствуют о том влиянии, которое оказывали на деревню успехи развития товарно-денежных отношений, возникновение зачаточных форм капитализма в том числе»^²⁰. Хотя сами крестьяне в Средние века, отмечает автор, в силу своего социального менталитета не могли выступать в роли сознательных борцов за ниспровержение феодализма, помыслы их были направлены на его реформирование и приспособление к требованию зарождающейся рыночной экономики.

Эти обстоятельства, вместе взятые, и дают основания автору данной книги трактовать события Реформации и Крестьянской войны как раннюю буржуазную революцию, поскольку ими был поставлен вопрос о преобразовании всей системы социально-экономических отношений в обществе и всех политических учреждений государства. Вместе с тем, в силу того, что в движение оказались вовлечены широкие слои тогдашнего общества, автор считает возможным назвать Реформацию и Крестьянскую войну «революцией простого человека».

Работа Ю.К. Некрасова выходит далеко за рамки поставленных им задач. Это осмысление всех проблем позднесредневековой Германии, путей ее развития после 1525 г. А главное – автор убедительно показал, как рождалась революция, однако «ее возникновение и трагическое развитие отнюдь не являлось неотвратимой неизбежностью… альтернативой насильственной ломки… вполне могли стать реформы»^²¹.

Общая оценка событий XVI в. в Германии оптимистична: «и все же движение в правильном направлении – к ценностям современной цивилизации – было начато», является также заслугой автора.

Указанные выше перемены, произошедшие в 90-е гг., логика развития исторической науки, более широкие возможности для знакомства с зарубежной историографией привели к таким изменениям в изучении истории позднесредневековой Германии, что, вероятно, можно говорить о новом этапе в развитии медиевистической германистики, охватывающем 1990-2000-е гг. Новизну его определяет прежде всего, как теперь говорят, расширение исследовательского поля: появились новые научные направления в изучении истории германских земель в XVI – первой половине XVII вв.: «городская Реформация» и «эпоха конфессионализации» - период от 1555 до 1648 г., которые получили в последние десятилетия новое осмысление в трудах немецких исследователей, а в отечественной историографии – в последние годы.

Для современной немецкой историографии характерно переосмысление роли и значения 1525 г. как поворотного пункта истории Германии^²². По мнению немецких историков, город играл центральную роль в развитии Реформации, и городская Реформация как массовое движение продолжалась до конца XVI в.^²³ В городской Реформации главной движущей силой был «общинный человек», а сама Реформация названа «общинной Реформацией»^²⁴.

Известный немецкий исследователь Х. Шиллинг высоко оценивает немецкое бюргерство в Реформации. Он определяет внутренние устремления бюргерства как «республиканские», объединяет в единое целое «Реформацию и городской республиканизм», называет бюргерские движения как «республиканско-городские»^²⁵. По мнению Х. Шиллинга, этот бюргерский республиканизм раннего Нового времени сыграл большую роль в создании государственно-гражданского пафоса свободы, а также «благодаря реформационным успехам растущего самосознания и стремлению к свободе и независимости городское бюргерство противостояло князьям»^²⁶.

Этот подход к определению сущности и значения города и бюргерства в Реформации сказался и в локальных исследованиях, в частности в работах по истории Реформации в Любеке, главном городе Ганзейского союза. Преподаватель Мюнстерского университета В.-Д. Хаушильд рассматривает Реформацию в Любеке как новую религиозную и политическую ориентацию городской общины и считает, что Реформация – это «бюргерско-религиозное освободительное движение»^²⁷.

В отечественной историографии последних десятилетий тоже наблюдаются изменения в расстановке акцентов при изучении Реформации. Если в 50 – 60-х гг. ХХ в. советская историография центральным эпизодом реформационной эпохи видела, в основном, Крестьянскую войну, движение «революционных крестьян», то современная отечественная медиевистика подчеркивает роль в Реформации городов, которые превращались в организационные ячейки первых протестантских церквей, служили генераторами реформационных идей и источником распространения реформационного движения. «Без участия городов Реформация, вероятно, никогда бы не достигла с самого начала столь внушительного успеха»^²⁸.

В 90-е гг. на материале городов юго-западной Германии проблему «Город и Реформация» начал разрабатывать Д.В. Шушарин, который изучал социально-политическое развитие имперских городов Швабии в конце XV – начале XVI в.^²⁹, их взаимоотношения с князьями и императором в Швабском союзе^³⁰. Он обратил внимание на особенности экономического и социального развития городов Швабии, обусловивших политическое объединение имперских городов и представителей класса феодалов в межсословное политическое объединение – Швабский союз.

Эти же особенности обусловили и предпосылки, и формы участия имперских городов Германии в Реформации. Автор изучал требования имперских городов германского юго-запада на рейхстагах на начальном этапе Реформации, то есть в 20-е гг. XVI в. и политику городских магистратов (этому посвящены две статьи)^³¹.

Основой Реформации в городах Юго-Западной Германии было цвинглианство. Историк объясняет это тем, что оно оказалось наиболее адекватным той форме религиозности, которая сложилась в общинах городов этого региона к XVI в. Именно цвинглианство давало основу для практического применения идей Реформации: изменения отношений между церковью, властью и общиной в городе. Этот вариант Реформации устраивал всех полноправных бюргеров. Более того, автор подчеркивает различия между лютеровской Реформацией и цвинглианской: субъектом первой был человек, субъектом второй – городская община.

Именно община, по мнению автора, начала движение за церковное обновление и поддерживала магистраты, политика которых представляла собой единство трех сторон внутригородской, имперской и церковной политики^³².

Судя по материалу, излагаемому автором, особенностью Реформации в городах Швабии было то, что борьба за церковные изменения соединялась с требованием высших слоев бюргерства изменить положение представителей городов в органах сословного представительства (они не рассматривались как полноправные партнеры, хотя их богатство служило основой и империи, и Швабского союза) и сопровождалась конфронтацией с императором, главным образом по поводу его запрета распространять и печатать произведения Лютера (Вормский Эдикт 1521 г.)^³³.

Таким образом, отмечает автор, «конфессиональный конфликт принял характер противостояния императору»^³⁴. Города этого региона Германии не позволили ограничить проповедь нового вероучения и присоединились к протесту ряда городов и курфюрства Саксонского. Как считает автор, наиболее полно сущность городской Реформации проявилась во время Крестьянской войны, когда города пытались стать посредником на переговорах между восставшими и князьями, но «города и крестьяне не могли понять друг друга»^³⁵.

Оценивая в общем политические программы городов, автор отказывается от обвинения в их недостаточной масштабности, в отсутствии широких требований: «в ходе Реформации появилось единство локального и универсалистского»^³⁶. «Нет оснований и для того, чтобы истолковывать городские требования как неосуществимые, утопические»^³⁷. Автор мотивирует это утверждение тем, что городские представители адекватно оценивали значение городов для империи и для Швабского союза и требовали приведения в соответствие экономического и политического статусов.

Как на отличительную черту городской Реформации автор указывает на активнейшее участие в ней новых городских слоев проповедников, печатников, книжных мастеров, художников, городских писарей, юристов. «Этот слой сыграл выдающуюся роль в Реформации»^³⁸.

Призывая отказаться от одного из стереотипов прошлых лет – «представления о слабом, малореволюционном, нерешительном немецком бюргерстве, предавшем народную Реформацию», автор через анализ программ и тактики имперских городов юго-западной Германии показал их роль в Реформации и тем самым реабилитировал.

Близкими этой проблеме оказались и последние работы известного саратовского медиевиста В.А. Ермолаева. В конце 90-х гг. им были написаны две статьи, посвященные взаимоотношениям города и церкви в Германии в позднее Средневековье, но практически это одно большое исследование, разделенное на две части^³⁹.

В центре внимания автора борьба епископских городов, чье население и магистраты зависели от церковных властей, за политические и юридические права. Историк подробно рассмотрел столкновения городов и церкви за многочисленные юридические привилегии последней (изъятия духовенства из светской юрисдикции, злоупотребления отлучением и интердиктами, продажность и пристрастность церковных судов, сложная система церковного судопроизводства) и сделал вывод о том, что огромные привилегии церкви и нежелание поступаться своими доходами и привилегиями вызывало естественное противодействие горожан, желавших отстоять свои интересы и устранить все препоны для городского развития^⁴⁰. Причем успехи борьбы, как отмечает автор, зависели от политического статуса города: положение имперских и княжеских городов было значительно лучше, чем епископских.

Но историк не игнорирует и диалектику взаимоотношений бюргерства и церкви, приводя интересный материал о стремлении городов приобрести права патроната и фогства на церкви и монастыри, которые давали возможность городу влиять на выборы и назначения на церковные должности, вмешиваться в экономическую деятельность церкви и распространять свое влияние на все остальные стороны жизни^⁴¹. Причем в эту борьбу, как отмечает автор, вмешивались императоры и князья, выступая зачастую на стороне городов.

Не менее острой была и борьба экономических интересов между городами и церковью. Автор показал сферы этой борьбы: церковное землевладение в городах, десятина, завещания горожан в пользу церкви, кредитно-ростовщическая деятельность церкви, выражавшаяся в покупке рент с недвижимости, прямая экономическая деятельность церкви в виде ремесла и торговли (главным образом в монастырях), торговля хлебом. Но одной из самых острых проблем во взаимоотношениях городов и церкви было налогообложение духовенства, часто приводившее к столкновениям.

Картина, нарисованная В.А. Ермолаевым, прямо подводит к теме «Город и Реформация», т. к. приводит «к убедительному выводу о неизбежном нарастании антиклерикальных настроений в городах Германии XV – XVI вв. и объясняет участие горожан в реформационном движении»^⁴².

Но не все выводы автора приложимы ко всем регионам Германии (хотя названия статей претендуют на это). В северо-немецких ганзейских городах, в частности в Любеке, такого вмешательства церкви во внутригородские дела, как это было в южных городах Германии, не наблюдалось^⁴³, хотя столкновения по многим вопросам тоже происходили.

Но главное – автор показывает только «отношения борьбы и соперничества»^⁴⁴ между городом и церковью, хотя история других регионов Германии дает материал для других выводов. Пример самого большого и значимого города Северной Германии, Любека, показывает, что кроме борьбы между городом и церковью существовала и общность интересов, особенно между городской элитой и духовенством. Это касается и экономической сферы и политической: представители церковных институтов входили в состав городского совета, а ратманы и бургомистры являлись членами церковных корпораций Любека. Наблюдалось «срастание» высшего городского слоя – патрициата – с духовенством: из патрицианских родов выделилась группа, из которой вышли известные клирики и монахи. Например, старейшим их этих «церковных родов» являлся род Бардевиков, который дал двух домских деканов, а также четырех членов соборного капитула; Бокхольты – двух епископов, каноника, декана и др.^⁴⁵ Накануне Реформации из 77 патрицианских семей Любека в 45 были клирики. Это сближение интересов во многом определило и особенности Реформации в Любеке: она проходила долго и мучительно, т. к. религиозные требования переплетались с борьбой против патрицианско-олигархического совета, тесно связанного с церковью.

Проблема «Город и Реформация» нашла свое отражение в работах автора этих строк^⁴⁶. Предшествующие работы основывались в основном на материале Западной и Южной Германии, регион же Северной, ганзейской Германии оставался вне поля зрения отечественных историков, хотя именно здесь городская Реформация, мало связанная с Крестьянской войной, проявилась в наиболее чистом виде как бюргерское движение. История крупнейшего северо-немецкого города Любека, главы Ганзейского союза, в эпоху Реформации дополняет картину «Город и Реформация» северо-немецкими штрихами.

Становление города Любека происходило в XII – XIII вв. в особой зоне Западной Европы. Это регион Заэльбской Германии, имеющий целый ряд особенностей в своем развитии, которые обусловили ход и результаты Реформации.

Урбанизация в этом регионе отличалась большим своеобразием: она проходила в процессе немецкой колонизации. Основу экономики города составили крупная транзитная торговля, а ведущей социальной группой с самого возникновения Любека стало крупное купечество, разбогатевшее на посреднической торговле в Балтике. Оно явилось социальной базой формирования городской элиты Любека – патрициата. Раннее и мощное развитие патрициата в городе, не знавшем сеньора и коммунального движения, обусловило остроту внутригородских отношений, в которых основным стало противоречие между могущественным, купеческо-ганзейским патрициатом и остальными группами горожан, проявившееся в конфликтах XIV – XVI вв.

XVI век – новый период в истории Любека, связанный с Реформацией, длившейся там более 10 лет и получившей особую масштабность и значимость в силу положения, занимаемого городом в международных отношениях на Балтике и в ганзейской политике. Движение за реформу церкви сочеталось с требованием внутригородских политических преобразований, то есть реформацией городского управления, с подчинением церкви городским властям и борьбой за сохранение ганзейских привилегий.

Ход, результаты, особенности реформационного движения в Любеке позволяют говорить о городской Реформации в ганзейском городе Северной Германии. Благодаря более чем десятилетней мужественной борьбе любекских горожан за Реформацию произошло церковное обновление. Это определило и механизм проведения Реформации: через городские институты – общину и совет. Обращает на себя внимание неразрывная связь церковной реформы с социально-политическими преобразованиями. Реформация была осуществлена как демократический переворот, успехи церковной реформы не были бы возможны без успехов борьбы против городской элиты. «Городская Реформация была больше, чем церковное обновление»^⁴⁷. Ее завершение произошло уже в последующие годы, в 30-е гг. XVI в., в период углубления социального конфликта в Любеке, известного под названием «движения Вулленвевера».

Характерной чертой Реформации на севере Германии была выработка собственных организационных форм – бюргерских комитетов (в Любеке действовали комитеты «64» и «100»), которые возглавили борьбу за церковную реформу и политические преобразования во многих северо-ганзейских городах: Ростоке, Висмаре, Штральзунде.

Следует оговорить хронологический аспект Реформации в Любеке и вообще в Северной Германии. Начавшись в 1516 – 1518 гг., задолго до Крестьянской войны, основные события приходятся на 1528 – 1530 гг., т. е. период после подавления Крестьянской войны, когда основным стал вопрос о признании лютеранства, когда сложились католический и протестантский лагери, готовился рейхстаг в Аугсбурге, произошло конфессионально-политическое размежевание в Германии. Это определило позицию императорской власти по отношению к пролютеранским городам, в частности к Любеку.

Особую остроту событиям придало переплетение реформационного движения с внутриполитическими и ганзейскими противоречиями, вызванными упадком Ганзы и обострением международных отношений на Балтике в конце XV – начале XVI вв.

События в Любеке в XVI в. подтверждают сложившееся в настоящее время в исторической литературе, как зарубежной так и отечественной, представление о роли городов в Реформации и позволяют выделить характерные черты городской Реформации на севере Германии.

Концепция «первой неудачной раннебуржуазной революции» определила в советской историографии 50-80-х гг. отношение к периоду после 1525 г. как ко времени наступления общественной реакции, триумфу территориальных князей, что обусловило практически отсутствие исследований по истории Германии второй половины XVI – начала XVII в. (за исключением работ, связанных с проблемой «второго издания крепостничества»). В то же время немецкая историография в эти же годы весьма плодотворно изучала историю Германии во второй половине XVI – начале XVII в. и определила этот период как «конфессиональную эпоху», как процесс сращивания новых церквей с обществом. Немецкие историки рассматривали период от Реформации до Вестфальского мира как единую эпоху, характеризующуюся генезисом и укреплением новых протестантских конфессий и реформированием католицизма (О. Бруннер, Э.В. Цееден, Р. Райнхард, Х. Шиллинг)^⁴⁸.

В отечественной историографии одним из первых, кто обратился к новой проблематике и периоду истории Германии после 1525 г., стал Ю.Е. Ивонин, автор монографий и статей по проблемам международных отношений, политической истории Англии и Германии в XVI – XVIII в.

Предметом рассмотрения в его статье 1996 г.^⁴⁹ стали отношения между светскими (городскими) властями и протестантскими священнослужителями в процессе формирования княжеского абсолютизма (первая половина XVI – XVII в.). Автор поставил вопрос: действительно ли священнослужители превратились в служащих государственного и административного аппарата и проповедовали покорность и послушание светским властям (давнее историографическое представление) вне зависимости от принадлежности к лютеранской или кальвинистской конфессии?

На основании анализа работ ведущих немецких историков 80–90-х гг. (Вели, Бликле, Шиллинг, Пресс, Ланциннер), изучавших отношения между княжеской администрацией, городскими властями и церковью в Баварии, Бранденбурге-Пруссии, Саксонии, Пфальце, Северо-Западной Германии, Ю.Е. Ивонин сделал интересные наблюдения. Он отмечает, что особенностью политического и экономического развития Германии со второй половины XVII в. было превращение территориальных княжеств в центры политической жизни, которое происходило при опоре на ту или иную конфессию. Города были подчинены герцогской администрации, и городские власти в отношениях со священнослужителями как католическими, так и протестантскими, не выступали самостоятельно, а выполняли предписания княжеской администрации (например, в католической Баварии и в «веротерпимой» Пруссии «городские власти по существу играли роль передаточного механизма в отношениях со священнослужителями»^⁵⁰). То есть проблему священнослужителей автор связал с судьбами немецких городов в период утверждения княжеского абсолютизма: городские власти потеряли свободу и возможность влияния на княжеское управление, и это сказалось на их отношениях со священнослужителями. Общий вывод статьи звучит так: «В протестантских княжествах Германии, независимо от того, были ли они кальвинистскими или лютеранскими, так или иначе, с середины XVII в. произошло практическое превращение протестантских священнослужителей в служащих государственного аппарата. Потеря городскими властями функций самоуправления привела и к тому, что они фактически дублировали предписания и политику княжеских администраций в отношении священнослужителей»^⁵¹.

Вновь к этому периоду (XVI – XVIII вв.) истории Германии Ю.Е. Ивонин обращается в большой статье 2000 г.^⁵², в которой рассматривает проблему эволюции взаимоотношений различных конфессий и государства в территориальных княжествах Германии, что определило и задачи работы: рассмотрение конфессиональной политики территориальных князей, ее особенностей и ее эволюции на протяжении почти четырех столетий. Указанную проблему автор рассматривает с учетом концепций коммунализма, конфессионализации и социального дисциплинирования, сформулированных немецкими историками в основном в 80–90-е гг. ХХ в.

Автор поднимает целый ряд важнейших проблем истории Германии в послереформационный период, теснейшим образом связывая религиозное развитие с политическим, т. е. фактически речь идет о конфессионализации, которую историк понимает как «взаимопроникновение и взаимовлияние религии, общества и политики»^⁵³, как «вмешательство государства в дела церкви и определение религии для подданных»^⁵⁴

В русле проблемы конфессионализации автор уточняет значение Аугсбургского мира 1555 г. и, в отличие от марксистской историографии ГДР, видит в нем явление, затормозившее движение Германской Империи в направлении централизованного государства и не приведшее к утверждению веротерпимости: «сложный и длинный путь к утверждению веротерпимости только начинался», «Реформация с заключением религиозного мира 1555 г. не завершилась». Более того, «с конца XVI в. Аугсбургский мир стал терять свое значение интеграционного акта и началось формирование различных политических лагерей по принципу религиозной солидарности»^⁵⁵, а вместе с этим процесс подчинения территориальным князьям (и протестантским, и католическим)церкви и создания так называемой «земельной церкви», что вело к усилению позиций территориальных князей в Германии.

В соответствии с новейшими исследованиями немецких историков автор оценивает и Тридцатилетнюю войну, видя ее причины в послереформационном развитии Германии, характеризующимся обострением религиозно-политической ситуации (конфессиональная политика Рудольфа II Габсбурга, консолидация кальвинистов), а также и характер войны: она, по его мнению, носила не религиозно-политический характер (как долго считалось), а скорее это была «первая по-настоящему полномасштабная европейская война, в которой решался вопрос о гегемонии в Европе»^⁵⁶.

Неоднозначно в работе оценивается и Вестфальский мир 1648 г., который, с одной стороны, означал переход в европейской политике от категорий «конфессия», «династия» к светским политическим категориям – «государственный интерес» и т. п., однако никакой всеобщей религиозной терпимости Вестфальский мир не провозглашал. С другой стороны, как отмечает автор, Вестфальский мир признал равноправие реформированных церквей с католической, но настоящей личной свободы вероисповедания подданных не было.

В статье подвергается анализу и конфессиональная политика германских территориальных государств в эпоху Просвещения (Бранденбург-Пруссия, Австрия, Венгрия) которая способствовала постепенному внедрению и в политической практике, и в сознании верующих принципов веротерпимости.

Таким образом, через анализ конфессиональной политики германских территориальных государств Ю.Е. Ивонин показал длительный и тяжелый путь Германской Империи к веротерпимости, начавшийся в 1555 г. и закончившийся к концу XVIII в. При этом автор подчеркивает взаимосвязь политического и конфессионального: «В известном смысле можно утверждать, что торжество территориализма к концу XVIII в. являлось результатом утверждения политики веротерпимости, но, с другой стороны, последняя была показателем формирования гражданского общества и правового государства Нового времени»^⁵⁷.

Одну из своих последних работ^⁵⁸ также историографического характера Ю.Е. Ивонин посвятил рассмотрению проблем «город и государство», «город и Реформация», «Реформация и государство», ставших за последнее время предметом многих исследований и дискуссий. На основании анализа работ крупных современных немецких исследователей П. Бликле, Х. Шиллинга и других поставлен вопрос о судьбах городов Германии после Реформации и их роли в строительстве государств Нового времени. К концу XVI в. города теряют свою экономическую и финансовую силу (особенно после Тридцатилетней войны). Городская Реформация была подавлена княжеской Реформацией, а князья превратили евангелические городские церкви в послушные им земельные церкви.

Автор отмечает, что впервые проблема «город и Реформация» по-новому была поставлена в 70-80-е гг. ХХ в. в работах Б. Меллера, Г.-Хр. Рублака, Г.Р. Шмидта, рассматривавших Реформацию как чисто городское явление, в котором ведущим мотивом для бюргеров была реформация городского управления, смысл которой заключался в подчинении церкви городским властям.

Ю.Е. Ивонин подчеркивает, что именно город, большой город, играл центральную роль в развитии Реформации и дает общую оценку городской Реформации: «городская реформация была связана с демократическими движениями, она отражала общественные и общинные интересы, укрепляла городские конституции, продолжала антиклерикальные тенденции позднего Средневековья»^⁵⁹.

Сквозь призму процессов конфессионализации (которую автор определяет как «слияние общества, государства и конфессии, причем как католической, так и реформационной»^⁶⁰) автор рассматривает города раннего Нового времени, для которых характерно, с одной стороны, сближение с территориальными князьями, («города все больше вплетались в систему региональных центров власти»), а с другой стороны, города подчиняли клириков: «можно даже говорить о городском типе церковного управления в городах Германии…»^⁶¹

Историк поднимает и такой, новый для нашей историографии вопрос, как появление после Реформации «социального контроля» и «социального дисциплинирования», содержанием которых стала консервация сложившихся социальных отношений и традиционных сословных структур.

Таким образом, благодаря работам Ю.Е. Ивонина отечественным германистам стали известны современные концепции немецких исследователей по проблемам позднесредневековой Германии; историк дал также собственное понимание многих вопросов послереформационного развития германских земель.

Но наибольший вклад в рассмотрение проблем позднесредневековой Германии был сделан санкт-петербургским ученым А.Ю. Прокопьевым. Впервые в нашей историографии появилась монография^⁶² по истории Германии, охватывающая малоизученный период 1555-1648 гг., где главным объектом исследования стало комплексное рассмотрение процесса конфессионализации в германских землях, следствием которого стал не только кризис Аугсбургской системы, переросший в Тридцатилетнюю войну, но и социальная перестройка: «потоком ее (конфессионализации) были захвачены все структуры сословного общества, она формировала тенденции общественного развития, и она же умножала противоречия, постепенно собиравшиеся в чересчур прочный узел…»^⁶³.

Этот период германской истории получил у автора совершенно новое осмысление и новую оценку, как решающее время, когда определялось будущее Германии. Это «самое драматичное, самое насыщенное столетие в Германии раннего Нового времени»^⁶⁴, «целая эпоха, сотканная историей большого европейского народа»^⁶⁵, но мало исследованная отечественными историками, недостаточно знакомыми с достижениями современной немецкой историографии. Поэтому главными задачами, поставленными автором в этой книге, стали «отображения главных тенденций в социальной истории Германии от Аугсбургского мира до конца Тридцатилетней войны, и желание ознакомить читателя с мнениями ведущих немецких экспертов по указанной теме»^⁶⁶.

Решению второй задачи способствовала I часть работы, в которой анализируются новейшие исследования немецких историков по проблеме конфессионализации. Благодаря этой части отечественные историки имеют возможность ознакомиться с создателями концепции «конфессионализации», понятием «конфессионализация», проблемой ее хронологических рамок, ее пониманием в русской историографии^⁶⁷.

Все основные вехи истории Германии во второй половине XVI – первой половине XVII вв. получили в книге А.Ю. Прокопьева новое звучание, новые акценты для решения одного из главных вопросов: «Почему Империя… сумела преодолеть и кризис Реформации, и лихолетье Тридцатилетней войны, сохранив жизненные силы еще на 200 лет?»^⁶⁸.

Истоки этого автор видит уже в решениях Аугсбургского мира 1555 г., который означал «умиротворение Империи», восстановление социального покоя, нарушенного Реформацией, преодоление военного противостояния католического престола элите протестантского высшего дворянства, а также узаконение лютеранской церкви (хотя автор указывает и на «настоящую диалектику решенных и нерешенных проблем» в договоре 1555 г.). «Впервые в истории христианской Европы был найден правовой механизм, регулировавший существование нескольких конфессий в структурах одного территориального организма»^⁶⁹.

Новой для нашей историографии стала и оценка роли имперских князей в заключении мира 1555 г. Автор прямо пишет: «Огромная заслуга в деле достижения этого сложного согласия принадлежала ведущим силам сословного общества – фракциям лютеранских и католических князей»^⁷⁰.

II часть работы (самая значительная по объему) посвящена завершению конфессионального обособления в Германии во второй половине XVI в., социальной интеграции конфессий. Автор отмечает, что все конфессии в Германии в указанный период прошли через отмежевание от других исповеданий, внутреннюю консолидацию и формирование территориальных церквей под эгидой князей. Автор подробно рассматривает организацию лютеранских и кальвинистских церквей, лютеранскую и кальвинистскую конфессионализацию.

Новое стала в работе А.Ю. Прокопьева для нашей медиевистики – такое же внимание к католической церкви после 1555 г., как и к протестантским конфессиям. Автор рассматривает корни католической Реформы в Империи, реформирование общих догматических и организационных основ Старой церкви, роль в этих процессах Тридентского собора и его постановлений, организационные преобразования (епископат, создание новых образовательных центров, новые монашеские ордена), то есть перерождение католицизма в XVI – XVII вв.

Таким образом историк отказывается от характерной для нашей историографии ситуации противопоставления Реформации и Контрреформации, сводя их в общий поток процесса конфессионализации, преображающий важнейшие сферы социальной жизни.

В силу этого главным объектом исследования становится сословное общество Германии во второй половине XVI в.: императоры, высшее дворянство, низшее дворянство, горожане, крестьяне. Прослеживается социальное развитие «на разных этапах сословной пирамиды», взаимодействие и взаимовлияние новых конфессиональных структур и общества, изменение повседневного уклада жизни всех слоев, вызванного социальной адаптацией новых конфессий и обновленного католицизма.

Но в поле зрения автора попали не только социально-конфессиональные процессы, но и культурные изменения: раннее барокко в архитектуре и изобразительном искусстве, княжеские дворы с их придворными театрами, музыкой, княжеская протекция и специфически немецкий фаворитизм («феномен фаворитизма в немецких землях носил четко выраженный мужской, клановый и служебный характер»^⁷¹. Эти страницы читаются с большим удовольствием.

Очень интересна та часть работы, где рассматривается Тридцатилетняя война и Вестфальский мир. А.Ю. Прокопьев выступает здесь прежде всего как историк – германист. Его не устраивает взгляд «из Европы», свойственный многим исследователям этого явления. Он сосредоточивает свое внимание на немецких истоках конфликта, немецкой ипостаси войны: «Но как событие, имевшее главные последствия для Германии, возникшее в Германии и исчерпавшее себя именно в немецких землях, Тридцатилетняя война принадлежит прежде всего немецкой истории, и истоки ее следует искать в болезнях немецкого общества»^⁷².

С точки зрения истории Германии автор оценивает и значение Вестфальского мира, в котором видит прежде всего религиозный компромисс и политическую устойчивость для Германии: «1648 г. фиксировал исчерпанность конфликтного религиозно-политического потенциала… Империя как целостная структура была спасена и обрела дыхание жизни»^⁷³.

Оценивая в общем период истории Германии с 1555 по 1648 гг. как важнейший, А.Ю. Прокопьев в противовес устоявшейся точке зрения отмечает то исторически-перспективное, что его характеризует: конфессионализация завершилась компромиссом, на основании которого «оформилась уникальная в истории Европы модель религиозного сосуществования, выдержавшая испытание временем»^⁷⁴; сохранились базовые структуры империи, а сословное общество Германии «выступало своеобразным коллективным гарантом ее жизни», причем империя продолжила свое существование как «вполне жизнеспособный организм с достаточно мощными интеграционными процессами на разных этапах сословной пирамиды и в политических структурах». Это позволило Германии в Новое время избрать свой путь исторического развития.

В заключение хотелось бы сказать о том чувстве удовлетворения, которое оставляет книга А.Ю. Прокопьева у историков-германистов. Она написана человеком, который любит описываемую страну, и нет уже того трагизма в изображении истории Германии второй половины XVI в. – первой половины XVII в., который так характерен для прежней нашей исторической литературы, имевшей всего одну краску для этого периода – «политическая и общественная реакция».

А.Ю. Прокопьев «реабилитировал» еще одну тему в отечественной германистике – роль и место сословной элиты Германии в XVI в., которые традиционно рисовались негативно: именно с этим социальным слоем связывалась многовековая политическая раздробленность Германии после 1525 г. и господство княжеского мелкодержавия. Петербургский историк опубликовал пособие (которому предшествовали статьи)^⁷⁵ к курсу «Портреты немецких князей эпохи Реформации», задачу которого видит в том, чтобы «попытаться взглянуть на самые значимые персонажи под углом зрения нового «социального» прочтения немецкой истории XVI в.»^⁷⁶. Исследование ведется в русле изучения сословных структур, в которых автор видит основу жизнеспособности Германии в раннее Новое время.

Несмотря на жанр и объем работы, она содержит принципиально новый материал, который представлен в двух частях. В первой «Империя и сословное общество на рубеже XV и XVI вв.» рассматривается имперское княжеское сословие, низшее дворянство, городская элита. Отмечая рост княжеской власти накануне Реформации, автор считает, что это еще не влекло рождения «территориального государства», и даже подчеркивает процесс консолидации на общеимперском и территориальном уровне. Результатом этого становился компромисс имперской власти с носителями власти территориальной, что нашло свое выражение в реформах Максимилиана I.

Вторая часть – собственно портреты немецких князей XV – XVI вв.: саксонских курфюрстов Фридриха Мудрого, Георга Бородатого; Альбрехта Бранденбургского, кардинала и архиепископа Майнцского; Филиппа Гессенского; Морица Саксонского. В тексте, сопровождающем эти личности, дается не очень большая биография, указывается роль каждого князя в политических событиях эпохи. При этом для автора важны не столько индивидуальные черты крупного князя, сколько отражение определенных общественных тенденций.

Проблема конфессионализации продолжает оставаться в поле зрения А.Ю. Прокопьева. В ноябре 2000 г. в Санкт-Петербургском университете состоялась совместная научная российско-немецкая конференция по проблемам конфессионализации, доклады которой были опубликованы в специальном сборнике под редакцией А.Ю. Прокопьева^⁷⁷. Ему же принадлежит и большая вводная статья теоретико-историографического характера, в которой автор объясняет как и почему возник термин «конфессионализация», дает емкий и яркий историографический очерк проблемы, начиная с ХХ в. и до наших дней^⁷⁸.

Тема научной дискуссии, вынесенная на конференцию, была обозначена профессором из Тюбингена А. Шиндлингом и встретила отклик среди российских ученых. Этот сборник как раз и интересен тем, что он дает представление о восприятии идеи конфессионализации отечественными историками и о приложении ее к российскому материалу. Таким образом, можно говорить о введении в научный оборот в отечественной историографии понятия, идеи конфессионализации во многом благодаря А.Ю. Прокопьеву.

Подводя итог вышесказанному, можно заметить следующее. Для современного этапа развития отечественной медиевистической германистики характерно как более глубокое осмысление традиционной темы Реформации («при всем критическом настрое исторической мысли последних десятилетий не поставлено под сомнение центральное значение немецкой Реформации в истории Европы»)^⁷⁹, так и появление новых (городская реформация, конфессионализация), идущих в общем русле исследований современной исторической науки.

Blog

Т. С. Никулина Самарский государственный университет