Владимир леви

Вид материала

Документы

Содержание Наши начала так далеки Как гипнотизируют телевизор Прекратите, мессир воланд Первый учитель, первый сеанс Репортаж из кабинета: химеры и воля

Подобный материал:

• Владимир Львович Леви Приручение страха Это книга, 2043.71kb.
• Книга рабби Леви Ицхака из Бердичева «Кдушат Леви», 993.64kb.
• Владимир Леви, 3446.59kb.
• Леви Владимир Львович, 3110.92kb.
• Владимир Львович леви, 2598.18kb.
• Владимир Львович леви, 2646.53kb.
• Владимир Леви «Новый нестандартный ребёнок», 277.06kb.
• Владимир Львович Леви как воспитывать родителей или новый нестандартный ребенок, 3493.22kb.
• Текст взят с психологического сайта, 9752.59kb.
• Новый год в финской лапландии курорт Леви 28. 12. 11-04. 01., 163.71kb.

Глава четвертая, с отступлениями и вкраплениями


НАШИ НАЧАЛА ТАК ДАЛЕКИ


Никакой я не гипнотизер. То есть, конечно, гипно­тизер в том смысле, что владею гипнозом и зани­маюсь им. Лечу кое-кого, получается, правда, не всег­да так, как хотелось бы. Но если меня представить как профессионального гипнотизера, я оскорблюсь или, может быть, сделаю вид, что оскорблен, как и любой мой коллега-психотерапевт. Что я вам, эстрад­ник? Ни в коем случае, хоть и провожу иногда массо­вые сеансы.

Вспоминаю злой рассказ Аверченко и говорю, что Ю гипноз для нас, психотерапевтов, только один из мето­дов, далеко не всегда уместный и эффективный. Что здесь нет ничего сверхъестественного, все по науке. Но вот стыд какой, я чувствую при этом, что мне не очень хочется говорить всю правду, что какой-то частью своего существа, не очень высокой, я поддер­живаю иллюзию, подыгрываю предрассудку. Надо, надо, и тем живем. Немножко магии, немножко вол­шебства.

И еще страннее и страшнее, быть может, то, что и тем, кто спрашивает: «А когда вы обнаружили у се­бя этот дар?» — этим восхищенным вовсе не хочется, пусть бессознательно, но не хочется получить ответ, что никакого дара-то нет, что все дело в психологи­ческой технике, а если есть дар, то он не таинствен­нее, чем музыкальный, и тайна гипноза не во мне, а в них: нет тайны гипноза, есть тайна внушае­мости.

Многие соглашаются, но с каким-то разочарова­нием, другие просто не верят, полагая, что их успо­каивают: понятно, все можно объяснить, но не все имеет объяснение... И, черт возьми, я хотел бы, чтобы это меня огорчало сильнее, чтобы мелкий бес шаман­ства умолк совершенно.

Зачем рубить сук, на котором сидишь? — нашеп­тывает искуситель, враг совести, интеллекта. К че­му это саморазвенчивание?

Явление держится на неведении и вере если не на 100, то по крайней мере на 50 процентов. Людям необходимо чудо, необходимо необъяснимое, понятное не уважается. Они не верят, что ты не маг, ну и не разочаровывай их, оставь при своем мнении. Они же твоя опора против вон тех, непробиваемых, которые обязательно сидят в каждой аудитории, которые, не веря своим глазам, считают тебя шарлатаном, а ко­гда ты работаешь с сомнамбулами, кричат, что это подставные лица.

О тайнах сокровенных с невежами молчи и бисер знаний ценных пред ними не мечи. Работай, демонст­рируй искусство, потрясай — это ведь так нужно, так мало осталось в жизни человечески чудесного, кругом одна техника да наука, а здесь живое, личное чудо... А самое главное — ежели чуда нет, то что делать па­циенту? Подумай!

И потом, разве тебе самому так уж все ясно? Раз­ве не ощущаешь ты на каждом сеансе дыхание тайны, даже целиком управляя ею? Разве всегда она дается тебе в руки?

Ты видишь, как внушения твои переходят в обра­зы, действия, воспоминания, ты перевоплощаешь лич­ность, но разве ты целиком отдаешь себе отчет в том, как это происходит? Разве ты сам не во власти под­сознательных импульсов, когда, не понимая как, чув­ствуешь, что вот здесь и сейчас пойдет, а здесь не пойдет? Ты просто используешь имеющийся таинствен­ный механизм.

А телепатоидные явления? Все, что есть в так на­зываемой парапсихологии более или менее достовер­ного, гнездится вокруг гипноза... Помнишь пациентку, которая, находясь в гипнотическом сне, знала твои перемещения по корпусу клиники? Это было похоже на ясновидение...



Да, бес поет многое, но если он в чем-то прав, если тайна все-таки есть, то это прежде всего тайна общения.


КАК ГИПНОТИЗИРУЮТ ТЕЛЕВИЗОР


Так когда же я обнаружил у себя этот дар?

В биографии оккультной личности — гипноти­зера ли, телепата ли — обязательно должно быть не­что роковое. Идет он по улице, заходит в магазин за кефиром и вдруг начинает читать мысли, одну за дру­гой. И пошло... Или едет в трамвае без билета, и вдруг контролер Он лезет в карман, достает пустую бумажку, подает контролеру, смотрит на него и говорит железным голосом: «Это мой билет». И тот ни звука. Идет себе дальше. (За сумасшедшего при­нимает.)

Было ли у меня что-нибудь подобное?

Ну конечно же.

Я ничего не знал о гипнозе, пока двоюродная сест­ра не сказала как-то, что у меня гипнотический взгляд. Так прямо и сказала. Я учился тогда, если не ошиба­юсь, в пятом классе или в шестом. У меня была глу­пая привычка поднимать брови и шевелить ушами. В то время я любил забавляться с приятелями игрой в гляделки: уставимся друг на друга, и кто первый моргнет, тому щелчок по лбу.

Я не знал тогда, что эта игра — обезьяний ата­визм, и обычно выигрывал, вероятно, потому, как теперь понимаю, что роговая оболочка глаз у меня хорошо увлажняется, не скоро пересыхает, и моргать приходится редко. Это наследственная особенность. Я и не замечал, что гляжу на человека, приподняв брови, расширив веки и не мигая. И вдруг оказалось, что это гипнотический взгляд.

Ну что ж, гипнотический так гипнотический. По­пробуем употребить это в мелких корыстных целях У меня по английскому стоит «пара» за невыполнение задания, а сегодня я все знаю.

Б. А., как всегда, сосредоточенно хмурясь, устрем­ляет глаза в журнал. А я на нее.

Напряженная тишина... Стоит только взглянуть одним взглядом на эти физиономии... или хотя бы прислушаться, в каких углах затаилось дыхание...

Но Б. А. водит глазами по журналу вверх и вниз бесконечно и прислушивается к своему внутреннему голосу. В руке у нее обкусанная синяя ручка. Ну же... ну же... меня!..

Так и есть!.. Я великий маг и волшебник!

Правда, очень скоро мне пришлось в этом усо­мниться. В другой раз, сколько я ни буравил Б. А. взглядом, ничего не вышло. А еще в следующий она вдруг подняла на меня глаза и сказала: «Прекрати или выйди из класса». Я прекратил. Но эта реакция снова подняла мою веру в себя, и на следующем уроке я таки добился, что меня выгнали. Я на время прервал эксперименты, но однажды на перемене ска­зал приятелю, что, между прочим, умею гипнотизи­ровать.

— А это что такое? — спросил он.

— Ну это когда смотришь на училку, и она вы­зывает.

— А можешь сделать так, чтоб не вызвала?

— Это сложнее.

— Загипнотизируй Ворону, чтоб меня не спроси­ла. Можешь сделать?

— Попробую. И я сделал.

Попадись я тогда настоящему гипнотизеру...

Объяснение, данное Яшке, вполне исчерпывало мое тогдашнее понимание сути явления («Гипноз... гипноз... гипноз... хвать тя за нос!»). Самым главным во всем был, конечно, мой примитивный магизм, эта глубокая, стихийная вера в чудо, прячущаяся у каж­дого до самой смерти, но в детстве особенно силь­ная — вера, что желания наши имеют силу действия, нужно только уметь очень захотеть, как-то напрячься, что-то такое сделать внутри — и все произойдет... все получится... Какая-то сумасшедшая, ни с чем не счи­тающаяся внутренняя убежденность — так будет! А вдруг, вдруг...

Она движет молитвами и заклинаниями, питает самые тайные и безнадежные наши мечты, и она же, между прочим, прорывается в непроизвольных криках болельщиков у телевизора. Ведь сознайтесь, това­рищ болельщик, когда ваша любимая команда проиг­рывает, а вы узнаете об этом только из газет, вы чувствуете себя виновным, и кажется, будь вы на стадионе или хотя бы у телевизора, все обернулось бы иначе. Вы внесли бы изменение в ход игры, вы за­гипнотизировали бы телевизор...

А если серьезно, то я и сейчас допускаю, что мой первый успех с Б. А. был настоящим эффектом вну­шения. Еще не гипноза, но уже внушения, косвенного по крайней мере. Ни я, ни она, разумеется, не отдава­ли себе отчета в его подлинном механизме.


ПРЕКРАТИТЕ, МЕССИР ВОЛАНД


— Как вы работали над взглядом? — допыты­вались студенты после того, как на одном из заня­тий я показал им эффектный гипноз истерички (взгляд в глаза, приказ «спать» — и все).

— Как работал? Да никак. Я ведь знаю, что он у меня гипнотический, — смеюсь, но кое-кто прини­мает всерьез.

А я и не очень смеюсь. Я ведь и правда знаю, что гипнотический. Только смотря для кого.

Было, было время, когда я, тренируясь, корчил перед зеркалом гипнотические гримасы. Потом стал опасаться утрировки (ведь без зеркала контроль ми­мики только по мышечному ощущению, при созна­тельном управлении ее легко преувеличить), а потом, слава богу, бросил эту ерунду. Глазной метод исполь­зую теперь только при специальных показаниях и без малейшего физического напряжения.

О таинствах взгляда у нас более подробный раз­говор в последней главе. Сейчас скажу лишь: абсо­лютная чепуха, что через глаза передаются какие-то волевые токи, флюиды, излучения и тому подобное. Но не чепуха, что при взглядах возникают такие ощущения.

Эти ощущения рождаются в наших мышцах, быть может, в сосудах. Они той же природы, что и те, которые возникают, скажем, при непроизвольном сжатии кулаков или при сильном сердцебиении — только более тонкие, капризные. Это микроощущения от микродвижений. А субъективное их толкование — другое дело, другой уровень.

Тот, кто влюблялся, должен знать эти токи. Они передаются не только через глаза. Самое боль­шое чудо — их непреложная, безобманная связь с взаимностью. Если только это не психопатология, где начинаются самообманы.

В механике взора много неизученных, только чуть-чуть приоткрывшихся тонкостей, удивительных авто­матизмов. Взор ведет себя довольно самостоятельно и любит хитрить. Большинство его движений бессознательно, особенно у кокетливых женщин. И когда мы, казалось бы, неподвижно смотрим в одну точку, глаза совершают вибрирующие микродвижения (у некоторых усиленные до видимых). Вполне ве­роятно, что мы и воспринимаем некоторые микродви­жения, не отдавая себе в этом отчета: видим дрожь, взор наш как-то следует ей, резонирует, но до созна­ния это не доходит, рождая лишь ощущение.

-



Кроме того, есть магия линий, цветов и пятен. У бессознательного зрительного внимания есть свои законы. Специальный приборчик, графически просле­живающий путь взора, показал, что каждая картина имеет свой зрительный центр тяжести, фокус вни­мания, каждая предрасполагает взгляд к совершен­но определенным маршрутам. Художники, конечно, давным-давно интуитивно это схватили, и хорошая картина — тот же гипнотизер.

Не имеет ли это значения и в самом гипнозе?

Рисунок лица, очертания бровей, глаз — может быть, это тоже как-то ловит взор? И еще движе­ния...

Сколько видов сильного взора? Могучий мужской взлет бровей. Смоляная цыганская чернота. Орлиность. Серо-стальная непроницаемость. Пронзитель­ная голубизна. Глубокий мерцающий взгляд старика из-под нависших бровей, толстовский. Рембрандтов­ский. Наполеоновский — исподлобья.

Прекрасные громадные женские глаза, желтовато-карие, открыто горящие. Эта женщина может стать если не гипнотизером, то его ассистентом, маленькая, глаза на ножках.

А вот глаза небольшие, тусклые, зато с какой-то особой постановкой век, может быть, необычный угол схождения, — и вам трудно и смотреть в них и труд­но отвести взор. Тяжелые, с нависшими, малопод­вижными веками. Восточные, узкие, с совершенно загадочным выражением. А вот буравчики, прогры­зающие вас насквозь...

Что в этом от биологин, что от социологии? Поче­му этот взгляд кажется мне пронизывающим: пото­му ли, что чисто физиологической своей автоматикой вызывает у меня дрожь, или оттого, что такой взгляд считается пронизывающим, а теперь мне так и вправду кажется?

Пожалуй, мне несколько повезло в том смысле, что есть некоторое совпадение со стереотипом гипно­тизера. Но у многих из тех, кто и не слыхивал о гип­нозе, внешность гораздо эффектнее. А у многих сильнейших гипнотизеров — абсолютно ничего, пол­нейшая заурядность. Ну совершенно ничего особен­ного: ни демонизма, ни мрачной сосредоточенности, ни лихорадочной эксцентричности, ни тяжелого, да­вящего спокойствия... И безбров, и одутловат, и сер. Стереотип, достаточно неопределенный, готов быстро переиграть гриву на лысину, огромные глаза на за­плывшие щелки. И может быть, как раз заурядность внешности в этих случаях оказывается своеобразным союзником, вводя элемент неожиданности. Как это: такой же, как мы, и гипнотизирует? Значит, что-то в нем есть. И правда, вон, кажется, что-то в складке над правым глазом... Флюид какой-то.

А стереотип гипнотизера имеет собственную запу­танную историю. В него вливается и старинный пред­рассудок про черный глаз, который может сглазить (не люби черный глаз, черный глаз опасный), — а это идет от боязни черноглазых чужаков среди светлых народов, — и образ магнетической личности, созданный вековыми усилиями художников, «бурный гений» немецких романтиков, демонически-байрони­чески-бледно-лохматый Калиостро, Свенгали, Во-ланд... Кино подбавило перцу: крупным планом страшные глазищи во всех ракурсах.

Среди различных приемов гипнотизации в руко­водствах скромно упоминается следующий: потребуй­те от гипнотизируемого зафиксировать взгляд на ва­шем переносье; слегка расширьте глазные щели и, глядя прямо перед собою как бы вдаль, уверенным, категорическим тоном объявите ему, что сейчас он уснет...

Можно, чтобы смотрел и не на переносье, а, ска­жем, в один правый глаз, в зрачок. Если вы умеете произвольно суживать и расширять зрачки, это со­всем здорово. Скажите ему, что сейчас он увидит, как пульсирует зрачок. Он тут же почувствует, как кванты гипнотической энергии прямо так и прыгают оттуда, из глаза, а уж токов ощутит видимо-неви­димо.

Я не люблю глазной метод за его дешевую теат­ральность и авторитарность, но пользоваться им все же, повторяю, приходится. На нем лучше всего идут дети и подростки обоего пола, женщины любого воз­раста, достаточно возбудимые, артистичные, истерич­ные, и некоторые мужчины, в основном не из числа тех, что блещут интеллектом. Риск связан только с трудностью предварительной оценки субъекта, а следовательно, при должном опыте весьма мал; борьбы же нет почти никакой: механизм внушаемо­сти либо срабатывает, либо нет, идет или не идет — опять же в зависимости от правильности оценки.

Значение техники взгляда, в сущности, второстепенно. Метод хорош только быстротой, но и для быстроты он не обязателен. Смотреть в глаза па­циенту долго, превращая свои глаза или нос в точку для фиксации на индивидуальном сеансе, глупо, устаешь, чуть ли не сам впадаешь в гипноз, а надо вкладывать максимум в лечебное внушение. Лучше, когда взгляд сам собой вводится косвенным подтек­стом, а не лобовой атакой ва-банк, но можно вообще обойтись без него. Иногда же лучше его прятать как можно дальше.

Вспоминается один эпизод. Был в гостях. Начал­ся разговор о гипнозе. Отмалчиваюсь, надоело. Кто-то длинно болтает. Перестав слушать, задумываюсь, смотрю куда-то сквозь кого-то. Потом не помню, ка­кая-то обычная сумятица, собираюсь домой. Ко мне подходит средних лет женщина, очень хорошо мне знакомая.

— Зачем ты это делал?

— Что?

— Гипнотизировал.

— Кого?

— Меня.

— Когда?

— Когда вот здесь сидел, а я напротив.

— И не думал.

— Я же чувствовала.

— Что?

— Сначала ток, потом приказ встать, пойти на кухню.

— Да не было ничего, и вообще надоел мне гип­ноз!..

— Не делай так больше, ладно? Не стал переубеждать.


ПЕРВЫЙ УЧИТЕЛЬ, ПЕРВЫЙ СЕАНС


Покончим поскорее с автобиографической частью. Школьный опыт был благополучно забыт и переве­ден в чулан подсознания, откуда и извлечен. Побуж­дения к занятию психиатрией имели иные источники. Психиатрия первоначально не связывалась с гипнозом.

Но вот на занятии студенческого психиатрическо­го кружка знакомлюсь со своим ровесником Д. По курсу он даже младше, но уже классный психо­терапевт (у меня подозрение, что он им просто ро­дился). Высокий, прямой, длинношеий, шапка тем­ных волос, очки, усики. Загадочно-интеллигентен, но ничего грозного, ничего демонического, давящего. Глаза, наоборот, очень застенчивые, я не знаю, какие у него глаза. Располагают потрясающе, но с дистан­цией. Первое впечатление: почему так легко дышать? Как легко дышится в присутствии этого человека! Какое спокойствие, какое приятство! Но в себе и для себя. Дыши, но не прикасайся.

Он медлителен. На пять движений обычного че­ловека приходится одно его, но никакого затрудне­ния и задержки не чувствуется: в его медлитель­ность погружаешься, как в перину, удивительно мяг­кая, пластичная медлительность. В последнее время Д. (не знаю, специально или непроизвольно) сильно обогатил свою темпоритмику, и его можно увидеть и стремительно-четким и перинообразным — смотря по обстоятельствам.

Он охотно показал мне гипноз. Его преподава­тельская жилка в сочетании с вполне простительным стремлением охмурить оказалась весьма кстати.

Звуконепроницаемый гипнотарий. Полутьма.

Сижу не дыша на краешке стула. Приводят больную; молодая женщина оживленно и складно говорит, что чувствует себя"прекрасно, видно, что Д. обожает, и непохоже, что больна.

Он особенно не мешкает.

— Полежите немного. Тишина.

Пульс.

В вытянутую руку — ключ.

— Внимательно. Пристально. Смотрите на кон­чик ключа. Внимательно. Пристально...

И здесь начался странный фокус со временем. Время стало пульсировать. Я не мог понять, быстро оно течет или медленно, я пульсировал вместе с ним.

— ...восемь... Теплые волны покоя... Туман в го­лове...

Это был гипнотический темпоритм, гипнотический тембр, роскошно сотканный голосом музыкальный рисунок сеанса. Слова могли быть о мазуте... Впро­чем, нет, конечно, слова должны быть именно теми, какие произносил Д., но главное заключалось все-таки не в их конкретном значении. Теплые волны покоя вибрировали в его груди и горле, обволакива­ли мозг и тело, даже паузы между словами заполня­лись этой вибрирующей массой. Изумительные моду­ляции, и никаких глаз.

— ...десять... Рука падает.... Глубоко и спокойно спите...

Нет, спать мне не хотелось, я был просто в тран­се, но всем существом чувствовал, как хорошо бы заснуть.

А пациентка уже вовсю похрапывает...

Вдруг Д. начинает с ней разговаривать:

— Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно... Хр... х-х-х...

— Прочтите стихотворение.

— «У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на ду­бе том. И днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом...»

— Хорошо...

— Хрх... хр..

— Кто это вошел в комнату? (Никого, разу­меется).

— ...Мой брат.

— Поговорите с ним.

— Здравствуй, Женечка, что сегодня получил? (Д. толкает меня в бок, чтобы я ответил. Я меш­каю, глотаю слюну.)

— Три балла по арифметике... А как у тебя дела?

— Х-ф-х...

Что такое?.. Д. улыбается: забыл передать кон­такт, она же не слышит меня... Передает. («Вы сей­час услышите другой голос».)

Еще несколько фраз... Она мне отвечает, я ей... Потом все разговоры кончаются, начинается лечеб­ное внушение.

Голос Д. излучает торжество органной мессы.

— С каждым днем вы чувствуете себя спокойнее и увереннее.

Растет вера в свои силы. Улучшается настроение... Затем он дал ей просто поспать. И конец:

— Десять... пять... три, два, один!..

— ...Ох... Как хорошо. Выспалась... Спасибо вам!.. Можно идти?

— Никаких снов не видели?

— Что вы, как убитая спала.

— Ну хорошо. Можно идти.

— До свиданья.

На сеансах с нею Д. не только внушал, но и на­щупывал скрытые истоки конфликта, глубокие болез­ненные точки психики.

А я потом ходил на сеансы еще. И не только к Д. Наконец решился и провел свой первый настоя­щий сеанс — очень посредственно.


РЕПОРТАЖ ИЗ КАБИНЕТА: ХИМЕРЫ И ВОЛЯ


Нравится, что здесь узел, в котором пересекается все, что где-то здесь, под руками, в глазах, за сло­вами прячется и скользит, не даваясь, глубинный ко­рень душевного бытия.

Нравится напряжение, каскад ситуаций. А сколь­ко покоя, сосредоточенности и забвения. Хирург да поймет психохирурга, работающего без скальпеля, тонкими орудиями поведения, слова, движения, при­косновения и, может быть, еще чего-то. В одном ка­бинете, в одной аудитории, с одной головою и парой рук ты волшебник и ничтожество, бог и червь: сти­хия материала швыряет от всевластия к беспомощ­ности, тычет в неведомое. Работать по шаблону и тут можно, есть гипнотизеры-халтурщики, но психоте­рапевта-халтурщика быть не может; впрочем, некоторые халтурщики непроизвольно оказывают хо­рошее психотерапевтическое действие — дай им бог поменьше вредить.

Приносят карточку. П. Б., 40 лет, технолог. До травмы все нормально. (Никогда этому не верю стопроцентно, но предположим.) Три года назад был сбит машиной, долго лежал без сознания. После это­го появились навязчивости.

— Боюсь высоты — кажется, что выброшусь, прямо тянет. Боюсь острых предметов — бритв, ножей: зарежусь или зарежу кого-нибудь. Прохожу мимо витрин, вижу роскошные стекла: разобью, разнесу... Чем меньше ребеночек, чем нежней, тем страшней... В компании сижу и вдруг: сейчас вскочу, заору, выругаюсь, кого-нибудь ударю, кинусь, сойду с ума... Даже не мысль, а будто уже так делаю... Думаю только об этом... Страшно, борюсь, вдруг не выдер­жу... Никому не говорю...

Ага, контрастность... Именно то, что исключается, что под сильным табу, то и лезет... Зловредный бунт подсознания. У каждого это есть, у каждого, но под контролем, а у него вырвалось.

— Сколько времени это уже у вас — все три го­да после травмы?

— Да, все три.

— И все три года боретесь?

— Все три года.

— И ничего не случилось? Ничего не наделали страшного?

— Пока ничего, но каждый момент боюсь и бо­рюсь, даже сейчас...

— И ничего не сделаете. Никогда. Это исклю­чено.

— Но ведь мучительно...

— Ну еще бы... А все равно никогда не сделаете и сами это знаете.

Хульные мысли, кощунственные наваждения — так это называли во времена, когда нравственный контроль шел через религию. Страшный внутренний позыв к оскорблению святыни, жутко-насильственное умственное надругательство.

Есть у нас в мозгу механизм, который производит перебор всех возможностей. (Это гипотеза вряд ли новая, просто я это формулирую так, а кто-то, мо­жет быть, иначе, не хочу искать ссылок, в том ли дело, кто первый сказал «а».) Есть такой меха­низм — ну конечно, иначе откуда бы взяться фанта­зии, воображению?

Он, как айсберг в океане, главной своей частью скрыт в подсознании. Перебор всего. А так сделать?.. А так?.. А если такое произойдет?.. Из этого рож­дается невероятное количество психических химер — и безотчетно, и в сновидениях, и наяву.

Всякому может прийти в голову всякое, мозг мо­жет забуксовать на любой дичи и пакости. И нече­го этого стыдиться, и ахать, и ужасаться. Важен лишь отбор, выход. Важна иерархия.

— Так вот, вся разница в том, что в обычной норме это гасится само собой, не доходя до сознания, а у вас проходит в сознание и пугает. А когда вы пугаетесь и начинаете бороться, то это еще увеличи­вается, как под лупой, и получается порочный круг. Понимаете?



— Понимаю. Но все равно мучительно... Неужели я псих, почему у меня не так, как у всех?

Да... У него вырывается в сознание как раз то, что должно оттормаживаться в первую очередь, что находится под сильным отрицательно-эмоциональ­ным давлением... Что-то сместилось, какие-то контак­ты нервных клеток перезамкнулись. Ад грозит кула­ками. Но, возможно, травма только спровоцировала то, что готовилось исподволь, раньше? Возможно, это отрицательно-эмоциональное давление было слишком сильным...

Детство... Вот когда происходит самая открытая и свободная игра этого механизма. Связи еще не за­долблены стереотипами. Нет, не зря говорят, что каж­дый ребенок проходит через стадию гениальности: да, каждый нормальный ребенок, только гениаль­ность эта совершенно беспомощна, сегодня она бли­стательно опрокидывает стереотип, а завтра сама за него цепляется, больше не за что...

Исходная непроизвольная гипотеза ребенка — все можно, — которой взрослый противопоставляет свое: все нельзя, кроме... Подумать только, что было бы, если бы ребенок начинал со все нельзя! Где бы мы были сейчас? Но все можно — это тысячи несовмес-тимостей с жизнью, здоровьем, обществом. А среди этих несовместимостей прячется, быть может, одно-единственное спасение человеческого рода... Это ка­кое-то невероятное месиво химер прошлого и откро­вений будущего...

А жизнь идет, стереотипы наслаиваются и крепнут, детство спускается в подсознание...

У него была заботливая, мягкая мать и грубый авторитарный отец, который, к счастью, мало вме­шивался в воспитание. Еще несколько вопросов — и выясняется, что отец был для мальчика фигурой, стоящей в отдалении и обладающей грозной и непонятной потенциальной властью. Но соприкосновения с этой властью почти не было, было лишь ожидание, возможность. Кто-то полусвой, получужой...

Да, отношение к авторитарности не совсем ясно...

— Легче на людях или тяжелее?

— Смотря с кем. С ребенком хуже. С сотрудни­ками — когда как. С женой легче.

(Между тем с женой у него неважные отноше­ния, постоянно конфликты по пустякам.)

— Было легче, когда ходил к нашему терапевту, а потом она мне сказала: больше не ходите ко мне со своими навязчивыми идеями. Тут уж стало совсем худо, не находил себе места.

Ничего себе психотерапия. Теперь четко чув­ствую, что гипноз пойдет.

В первые секунды сомнение, теперь нет. Пойдет на императиве. Чувствую по какому-то обмену дви­жениями, по глазам, по всему... В контакте отцов­ский модус, категоричность, суровое мужское покро­вительство, но не однотонно, с вкраплениями... Брат­ский, равный, демократичный тон ни в коем случае, все испорчу, поползут контрасты...

Мгновение на размышление.

— Встаньте, пожалуйста, взгляну на вас. Обычное неврологическое обследование: смотрите

на палец... в стороны... Неврологически ничего осо­бенного, так, чуть-чуть... Теперь пробная атака.

— Закрывайте глаза. (Власть в голос.) Куда падаете?! (Назад, назад...)

Пошатнулся назад и влево... Поддерживаю.

— Все, все!.. Все в порядке. Садитесь, пожалуй­ста. (Не мешкать! Глазной метод.)

Он в кресле. Наклоняюсь, как коршун, приказы­ваю смотреть на переносье. Жесткая уверенность, почти торжество. Я уже победитель.

— Во время счета веки будут тяжелеть. При сче­те десять закроются. Раз...

Захлопал глазами на «четыре», закрыл на «де­вять».

— Спать.

Проверяю каталепсию — есть: рука воскообразно застыла в воздухе. Анестезия: колю иголкой руку, болевой реакции нет, можно было бы операцию де­лать...

Углубляю...

Несколько ободряющих внушений, сформулиро­ванных очень общо, никаких рискованных векселей вперед.

Погружаю глубже. Гашу свет, ухожу на десять минут. Это чтобы укрепилось в подсознании.

Л я пока позвоню.

Прихожу, пробуждаю. Открыл глаза испуганно.

— Что ощущали?

— Не мог пошевелиться. Глаза сами закрылись. Но, по-моему, не спал, слышал шумы. Вначале хоте­лось даже засмеяться, все дрожало, улыбка была — и не мог...

— В голове?.. Мысли?

— Полная пустота, ничего. И навязчивых не бы­ло, а ведь за минуту, когда с вами говорил, были!

— Ни в коем случае не боритесь с навязчивостями, если появятся. Игнорируйте: пусть себе суще­ствуют, вы никогда не сможете им повиноваться, да­же если захотите.

— Понял.

Будет ли толк? Не знаю, посмотрим. Этот эф­фект — маленькая ласточка, никакой весны пока нет. В капитальном успехе сильно сомневаюсь, но буду жать.