Geum.ru

1956-1957 Александр Крайний у истоков тринадцатого Вступление с поступлением

Вид материалаДокументы

Содержание


Первая практика.
Подобный материал:
1   2   3   4   5
Коротко о военной кафедре и начале купального сезона. Вторая сессия.

Наше училище относилось в те времена к так называемым военизированным учебным заведениям. Мало того, что мы носили форму и придерживались казарменного распорядка дня, у нас ещё была мощная кафедра военно-морской подготовки. Из нас готовили офицеров запаса подводников. И через шесть лет после окончания училища некоторым из нас даже пришлось послужить родине. В частности вашему покорному слуге – три года командиром штурманской БЧ на Краснознамённом Северном флоте...

А обучали нас в мореходке военно-морскому делу весьма серьёзно. Так же как командиры рот и офицеры ОРСО большинство офицеров-преподавателей прошло войну. В то время начальником военной кафедры, пожалуй, самой большой в училище, был капитан первого ранга Иван Иванович Зуб. На групповом снимке преподавателей в выпускном альбоме, он уже не начальник кафедры, а просто преподаватель. Когда мы были на третьем курсе его, по собственной инициативе, заменили другим офицером, которого мы не помним. Иван Иванович, прошёл войну, давно заработал военную пенсию, и лишняя головная боль ему была не нужна. Он был очень порядочный и простой человек. Юра Гржибовский всегда говорил: «Нет, Иван Иванович-это добряк!» Вспоминая трагическую историю семьи Ивана Ивановича, в который раз задаешь себе извечный вопрос: «Почему хорошим людям так часто не везёт в жизни?» А может у высшего разума есть какие-то особые весы судьбы? Иван Иванович благополучно прошёл войну, уцелел, не был покалечен, дослужился до капитана 1 ранга, имел прекрасную семью, жил в прекрасном городе, в отличной по тем временам квартире. Короче чаша весов, на которой лежали удача и благополучие, здорово перетягивала. И владыка судеб стал загружать противоположную чашу. У его молодой дочери-красавицы отказывают почки и она умирает. Сын тоже болеет. А на восьмой год после нашего выпуска Иван Иванович, возвращаясь вместе с другими офицерами училища со стрельбища в Чабанке, гибнет в автокатастрофе... Я до сих пор помню его улыбку на нашем выпускном балу, когда он танцевал со своей женой и весело мне подмигивал. Или ещё раньше, когда он в конце лекции сказал, что ставит всем зачёт автоматически, и тоже стоял и улыбался, словно радуясь своей доброте...

На первом курсе у нас читал всего лишь один преподавать с кафедры военно-морской подготовки – майор Паромов. Это был типичный, напоминавший одновременно и положительного, и сатирического киногероя служака. Читал он организацию и стрелковое оружие. Майор имел хорошо поставленный почти левитановский голос. Как-то на лекции «О бдительности» он рассказал такую притчу...

«На пассажирском судне, отходящем из Владивостока сидел пассажир и проявлял беспокойство. Возвращавшийся из отпуска к месту расположения части рядовой Петров проявил бдительность и с помощью патруля задержал этого мужчину. Оказалось – матёрый шпион!»

Конечно, мы между собой посмеивались, копируя майора. Ведь даже в популярных детективах того времени о знаменитом майоре Пронине, шпионы умели держать себя в руках...

Со стрелковым оружием в наши годы знакомились ещё в средней школе. Так что трёхлинейку Мосина мы знали до поступления в училище. А в тир, стрелять из малокалиберки, нас начали водить с седьмого класса. Майор Паромов учил будущих офицеров запаса устройству и обращению с карабином Симонова, автоматом Калашникова, пистолетами Макарова и ТТ, гранатами Ф-1 и РГ-42. Как-то на лекции он указал на деревянную кафедру и сказал: «Вот это место укрытия, кто покажет, как правильно из-за него вести огонь?» Желающих оказалось много. Конечно старшие ребята, отслужившие армию, только посмеивались. А пара выскочивших к кафедре, таких же, как большинство из нас мальчишек, изобразили оборону неправильно. Майор со снисходительной, отеческой улыбкой показал как нужно вести огонь, чтобы возможно большая площадь тела была прикрыта. Иногда на большой перемене он выходил во дворик корпуса «А», цеплял на стену мишень и начинал упражняться из пневматического пистолета. Сделав несколько выстрелов, он подсчитывал очки и обычно говорил: «Что-то очень мало...» Хоть и отличались наши военные преподаватели от гражданских тем, что носили погоны, но и о них никто из моих товарищей не может сказать ничего плохого...

Нашей текущей дисциплиной и организацией занималось ОРСО – организационно строевой отдел. На него замыкались командиры рот. Они не только стояли дежурными по училищу, но и осуществляли всяческие текущие

проверки, «шмоны». Как и во всей стране, мероприятия по повышению организации и дисциплины проходили волнообразно, компаниями. Потом волна скатывалась, и всё возвращалось к прежнему уровню. В числе прочих проверок наши офицеры осуществляли отлов курсантов, реализующих казённую одежду на рынках. Во втором семестре нам подбросили кое-что из положенного по табелю обмундирования взамен износившегося. И курсанты потянулись на толчок, так в Одессе тогда назывался вещевой рынок. В 1956 – 1958 годах толчок располагался в районе Слободки. Ходили мы туда из экипажа пешком. Я был очень неудачливый коммерсант. Помню, тынялся я по толчку туда-сюда, стараясь реализовать свои форменные брюки, но всё безрезультатно. Наконец один немолодой еврей, из тех, что всю свою сознательную жизнь провёл на одесских базарах, взял их у меня, сбив десятку в цене. Не успел я оглянуться, как он уже «толкнул» брюки дороже на эту же десятку... Тогда у студенчества были модны маленькие спортивные чемоданчики, которые служили для транспортировки не только спортивной одежды, но также конспектов и книг. В память врезалась такая картина. Стоит под лучами ясного одесского солнышка наш старшина роты Томас Абрамский, а у его ног на камушках открытый чемоданчик, из которого выглядывает тельняшка, брюки, чёрные сатиновые трусы, перчатки... Была эпоха дефицита, и эти товары тогда пользовались спросом. Если деньги нужны были срочно, можно было попытать удачу на Привозе. Но тут обитали только хитрые перекупщики. Правда, один раз мы с Серёжей Кудашкиным реализовали на Привозе свои «гавы», т.е. рабочие ботинки. Кстати, некоторые старые вещи при получении новых, было положено сдавать. Мы бегали на Польский спуск, который в Одессе называли «канавой». Там располагались несколько точек славной организации «Утильсырьё». За копейки мы приобретали в этих лавках старые ботинки, тряпьё на сдачу. Мои товарищи вспоминают, что лучшим организатором реализации курсантских вещей на толчке, был всё тот же Юра Лавров. А вот Витя Магнер, за такую торговлю вылетел со второго курса училища. По доброте душевной он согласился продать вещи ребятам-чехам, с которыми водил дружбу. Не могу вспомнить фамилии офицера, который отловил Витю на толчке. Приказ об отчислении последовал незамедлительно...

В конце первого курса нас возили на стрельбище. Тогда казалось, что это

очень далеко от города. А ведь оно находилось примерно в том месте, где теперь улица Гайдара. Мы стреляли из карабина Симонова, а вокруг насколько хватало глаз, пела степь. Сейчас, гуляя по улицам Юго-западного массива, с трудом можешь это себе представить.

Начиная с марта, у нас проходили регулярные строевые занятия в плане подготовки к Первомайским праздникам. Но для первокурсников, они оказались излишними. На Первое мая все первокурсники были определены в спортивную колонну. Нам выдали белые маечки, спортивные трусы, портреты, транспаранты, и мы бодро маршировали, представляя спортивную молодёжь города, хотя многие из нас красивым телосложением не отличались. Это уже к четвертому курсу почти всех охватило повальное увлечение культуризмом. Помню, первомайский день выдался тёплый, светило яркое солнышко. Многие из нас успели изрядно загореть под его весенними лучами.

Если справа от дороги, ведущей к ОРСО, за картофелехранилищем раскинулся наш училищный стадион, на котором с первых сухих дней весны разгорались футбольные баталии, то, пройдя ворота и сразу свернув налево, ты выходил к нашему училищному плавательному бассейну. Бассейн был двадцатипятиметровый, с пятиметровой вышкой для прыжков в воду. Примерно в десятых числах мая его заполняли водой. Желающих поплавать среди курсантов было огромное количество. Поэтому вода в бассейне через пару дней начинала мутнеть. Здесь на уроках физподготовки проверяли наше умение держаться на воде.. Кстати, с помощью Олега Савченкова и Жени Ерёмова удалось вспомнить, что у нас в роте нашлись ребята, которые «пошли в моряки» не умея плавать. Таким был Володя Сергин из моего третьего взвода. И что самое удивительное, приехал он в Одессу из Баку, города, который, как известно, расположен на берегу Каспийского моря. Если нам не изменяет память, плавать Володя всё же научился. И жизнь закончил, как настоящий моряк. Работал старпомом на сухогрузе Азовского пароходства, которое затонуло после столкновения близ острова Мармара. Володя ушёл на дно вместе с ним...

А Женя Ерёмов, коренной одессит, рассказывал, как был поражен, когда узнал, что его сосед по Молдаванке Серёжа Кудашкин не умеет плавать. «Представляешь,» - даже по пришествию десятков лет удивлялся Женя, - «ведь он жил на Станиславского, прямо напротив Дюковского сада! Там же все пацаны с прилегающих улиц с весны до осени пропадали. Как можно было не научиться!» Женя имел в виду известные дюковские пруды. В те годы часть большого пруда, та, которая ближе к центральному входу, была отсечена под спортивный бассейн, где даже проходили соревнования республиканского уровня. Ведь закрытых бассейнов в конце пятидесятых годов прошлого века в Одессе ещё не было. Тренировали нас и прыжкам в воду с вышки. Большинство красиво прыгать не умели и вели себя, как мальчишки. Юра Гржибовский, лихость которого порой доходила до безрассудства, на спор прыгал с вышки, беспорядочно кувыркаясь в воздухе. Пару раз всё прошло благополучно, потом Юра ударился о воду лицом и набил себе «фингал» под глазом. На этом его сальто-мортале прекратились. Со временем Юрий стал серьёзным, вдумчивым капитаном Азовского пароходства. Я встретил его в 1982 году на причалах Ильичевска, когда он командовал теплоходом типа РО-12...

И только наш туапсинец Саша Щеблыко отличный пловец, ватерполист, показывал класс, складываясь в воздухе. А ночью, если бассейн был с водой, мы несли у него вахту, чтобы с кем-нибудь из любителей ночного купания не случилась беда. Помню мне выпала вахта в 20-х числах мая, когда в Одессе цветёт акация. Я кунял на лавочке недалеко от бассейна, а меня окутывал сладкий аромат...

На стадионе с приходом весны развернулись футбольные баталии. В нашей роте тоже разгорелись острая борьба между взводами. Конечно, среди нас большинство любило и играло в футбол. Ведь мы росли в такое время, когда у детей, игра в мяч была основным видом развлечений. Сражались, порой не жалея друг друга. Помню, наш вратарь Саша Щеблыко, во время одной игры бросился в ноги Володе Дерию так отчаянно, что повредил последнему связки. Володя даже некоторое время ходил, опираясь на палку...

Приближалась вторая в нашей жизни экзаменационная сессия. Эта сессия отличалась от первой тем, что зачётов нам пришлось сдавать целых восемь. По химии, географии морских путей, физике, черчению, истории КПСС, английскому языку, теоретической механике и физвоспитанию. А вот экзаменов было всего лишь три. Высшая математика, физика, химия... Английский язык мы уже учили не так интенсивно, как в первом семестре. Нас всех подтянули до какого-то среднего уровня. К концу второго семестра у нас осталось всего лишь два английских часа общих занятий в неделю, хотя на них каждый взвод-класс по-прежнему делили на две группы. Но возрос объём домашних заданий. Нужно было сдать ряд разговорных тем, специальных статей. Правильно ли было поставлено изучение языка в то время? Может и нет. Но таковы тогда были возможности в вузах. Ведь даже на пятом курсе мы так и не увидели аудиторий оборудованных аудио системами. Но не только их отсутствием можно оправдать плохое знание английского языка многими нашими офицерами морского флота. Кто очень хотел, тот знал...

Зачёты по физвоспитанию представляли собой сдачу определённых спортивных нормативов. Так мы бегали дистанции 100, 1500 и 5000 метров. Должны были преодолеть высоту 115 см. Длинные дистанции мы преодолевали в Дюковском саду. Там все близлежащие ВУЗы, в том числе ОИИМФ, Инженерно-строительный, сдавали спортивные зачёты. На дистанции 1500 и 5000 нас всех, шутя, обставил Валера Иванов, который имел второй разряд в беге на 800 метров. Я тоже бегал неплохо, но вот что касается прыжков в высоту, то здесь у меня получалось не очень. Наш преподаватель Валентин Георгиевич Кореиш сидел в дежурной комнатке возле ОРСО и через окно наблюдал за моими попытками. Когда я подходил к нему и просил отпустить, он спокойным голосом говорил: «Пойди, потренируйся ещё». И таки заставил меня взять эту высоту...

На последней своей лекции по Географии морских путей добрый Л.М. Магнер объявил, что ставит всем зачёт автоматически, и ушёл под наш восторженный рёв довольно улыбаясь... Начались экзамены. И вода в море стала совсем теплой. Поэтому бывало, что мы брали учебники, конспекты и с искренними намерениями серьёзно готовиться отправлялись на пляж. Наш взвод облюбовал для «занятий» Лузановку, ребята из 4-го предпочитали Ланжерон. Но совместить приятное с полезным было очень не просто. После пляжа приходилось навёрстывать упущенное ночами.

Как-то на следующее утро после сдачи одного из экзаменов Юра Гржибовский попросил меня сходить с ним на почту, получить денежный перевод. Я уже говорил, что его родители были работниками Дальстроя, поэтому имели возможность подбрасывать сыну-курсанту на мелкие расходы. Мы вышли из экипажа и бодро зашагали по Слободским улочкам в направлении базарчика, рядом с которым находилось почтовое отделение. У одного из домов мы заметили возбужденную группу людей из трёх человек. Когда мы проходили мимо, те нас окликнули: «Ребята, можно вас на минутку!» «Юра,»- тихо сказал я,- «так просто курсантов не зовут. Либо таскать что-то попросят, либо из петли кого-то вынимать...»

Мы подошли и галантно поклонились: «К вашим услугам!» Молодая, симпатичная девушка из группы спросила: «Ребята, вы не сильно торопитесь? Помогите, пожалуйста». Мы молча согласились. Девушка показала на другую

девушку, стоявшую у дерева метрах в десяти от нас и объяснила суть задачи. Оказывается, девушку у дерева зовут Валя. Она приезжая, родственников в Одессе у неё нет. Они взяли её в дом в качестве домработницы, но оказалось, что у девушки не всё нормально с психикой. «Сейчас она спокойная, а ночами начинает нас гонять. Я вызвала такси, потому что скорая забирать её отказывается. Помогите довезти её до психбольницы. Здесь недалеко». Что было делать? Мы подошли к несчастной, описывающей круги вокруг дерева, и попытались уговорить её пойти с нами на прогулку. Валя смотрела на нас затуманенными глазами, потом вдруг «узнала» меня: «Витя!..» Тут подъехало такси. Мы начали подталкивать больную к машине. Но не так-то легко было справиться с хрупкой на вид девушкой. Молодой мужчина из группы помогал нам как-то с опаской. То ли стеснялся, то ли ночью ему от Валюши досталось. Мы с трудом запихнули больную на заднее сидение старой «Волги», сами разместились по обе её стороны, а у меня на коленях оказалась та девушка, которая подписала нас на эту работу. До психбольницы было рукой подать. Когда мы подъезжали, больная вдруг пришла в себя и совершенно нормальным тоном упрекнула нас: «Зачем вы это делаете, ребята? Ведь я знаю, куда вы меня везёте. В психбольницу...» Водитель такси, типичный старый одессит, с акцентом, который теперь не сохранился, попытался успокоить Валю: «А шё здесь такого? Надо лечиться. Все лечатся. Такая жизнь...» Когда машина остановилась у приёмного покоя, Валя спокойно вышла и направилась ко входу. Мы потоптались на пороге, не зная, что делать дальше, и двинулись следом. Но путь нам преградили две дюжие санитарки: «Вы что здесь делаете ребята? А ну давайте, давайте отсюда». Женщины обладали такими габаритами, что легко бы скрутили четверых, подобных мне и Юре. Нам ничего не оставалось, как благоразумно ретироваться...

На экзамене по математике опять свирепствовал В. М. Коровин. Многим из нас пришлось делать второй заход. Наш физик профессор Брюханов, он же Чеча, тоже напускал на себя суровость, но присущую ему доброту скрыть было трудно. А доцент Яншина М.Н. свою доброту и не прятала. На экзамене по химии проблем вообще не существовало...

Наконец и вторая наша сессия отошла в прошлое. Впереди был месячный отпуск. Мы разъехались по домам в предвкушении захватывающего периода в учёбе – морской практики. В этом отношении судоводительский факультет был самый плавающий. Если судомеханики и электромеханики минимум одну из практик проводили на берегу (судоремонтные заводы, мастерские), то у судоводителей все четыре были именно на морских судах. Первый рабочий диплом, который нам выдавался после окончания училища – это «Штурман малого плавания». Для его получения нужно было иметь 24 месяца плавценза. Как их набрать за пять лет учёбы? Но в те годы плавание на учебном судне или групповая практика засчитывалась в двойном размере. А учебных судов в то время хватало. Ведь чуть не каждая мореходка имела своё собственное. А в начале семидесятых у высших мореходок был целый флот... Кроме того, военные сборы и военная стажировка тоже шли в плавценз. Таким образом, проведя первые три практики на учебных судах, ты имел в запасе целых четырнадцать месяцев плюс пятнадцатый военные сборы на подлодках. После четвёртого курса была индивидуальная полугодичная практика, а после пятого – четырёхмесячная офицерская стажировка. Вообще если всё было нормально, то, оканчивая училище, ты без проблем получал рабочий диплом.

Первая практика.

Наши товарищи, окончившие ранее средние мореходки, уже после первого курса ходили на индивидуальную практику. В этом случае можно было устроиться в штат, подзаработать. Так из нашего третьего взвода Слава Ващенко устроился матросом на маленький сухогруз, а Юра Крашенинников на танкер. Пришедшие же в училище со школьной скамьи и даже те, кому перед поступлением довелось немного поплавать, до третьего курса ходили на учебных судах. Вот и мы, парни из 8-й роты, встретившись после отпуска в экипаже, получили назначения на различные парусные суда. В те годы ещё существовала такая традиция, что первая практика должна обязательно быть парусной. К слову, большинство судоводителей из нашего тринадцатого выпуска прошли две парусных практики. Так получилось, что после второго курса нас, как имеющих за плечами какой ни есть, но опыт плавания под парусами, послали на барк «Товарищ», который готовился к переходу вокруг Европы...

А тогда в далёком августе 1957 года первый и второй взводы уехали на Азов, где им предстояло проходить практику на баркентине «Альфа», принадлежавшей Ростовскому среднему мореходному училищу. Почему-то в эту группу попали Олег Савченков и Володя Дерий из четвёртого взвода. А весь этот взвод во главе с нашим старшиной роты Томасом Абрамским был направлен на баркентину «Капелла», приписанную к Рижскому среднему мореходному училищу. А мой третий взвод ехал в Ленинград проходить практику на шхуне «Профессор Визе», которая входила в группу учебных судов, числившихся за Ленинградским высшим мореходным училищем. Все три парусномоторных судна, которые я назвал, были переоборудованы из деревянных грузовых шхун финской постройки. Водоизмещение этих судов было всего лишь 350 тонн. Может старые моряки помнят, что на Чёрном море в конце сороковых начале пятидесятых годов в каботаже работали два таких: «Юг» и «Восток». Похоже на то, что парусники достались Советскому Союзу по репарации после 2-й Мировой войны... Не знаю, перевозили ли раньше грузы те суда, на которые попали мы. Баркентины вряд ли. А вот шхуна «Профессор Визе» вполне возможно. Хотя и здесь бывший грузовой трюм переоборудовали под курсантский кубрик задолго до того, как мы ступили на ее палубу. Каждую группу возглавлял руководитель практики из числа училищных преподавателей. На «Альфе», куда направили 1-й и 2-й взводы, это были Павел Иванович Бусалаев и Юрий Кондратьевич Лехан. Пожалуй, больше всего повезло четвертому взводу. С ними на «Капеллу» поехал Николай Антонович Фролов. На первой практике он мог дать начинающим морякам больше любого другого преподавателя. Хотя все наши руководители были, что называется на своём месте. Как и отправившийся с нами в Ленинград Борис Григорьевич Григорьев, человек умный и неординарный...

В один из жарких дней начала августа 1957 года, три группы практикантов-судоводителей ОВМУ двинулись в предписанных направлениях. Первый и второй взводы до места назначения совершили маленькое морское путешествие. Вначале они плыли на пассажирском теплоходе «Грузия», где в то время ещё капитанил весьма популярный Элизбар Шебанович Гогитидзе. Потом в Ялте они чуть не двое суток маялись на морвокзале, ожидая прибытия старого, доживающего свой век, парохода «Котовский», отличавшегося длиннющей, допотопной трубой, который доставил их в порт Жданов. Так тогда назывался Мариуполь. Но оказалось, что вожделенный УПС «Альфа» стоит здесь на ремонте, который затягивается, что впрочем, было обычным делом при советском строе. Всего же нашим ребятам, жаждущим поскорее вырваться в моря, пришлось месяц томиться, ожидая, когда же, наконец, судно покинет завод.

Третий и четвёртый взвод погрузили на пассажирский поезд Одесса-Ленинград. Подавляющее большинство из нас никогда до этого не видели Балтики. Примерно сутки мы ехали вместе. Было весело. Потихоньку выпивали, горланили песни. Вагон был общий и многие пассажиры заглядывали в наш отсек, чтобы послушать. Когда исполнили песню про кукурузу, это вызвало бурный восторг. А один крестьянского вида мужчина воскликнул: «От бы цэй лысый послухав!» Он имел в виду нашего тогдашнего Генсека Хрущёва...

Не смотря на то, что прошло уже 12 лет после окончания войны, в Белоруссии ещё были видны её следы. Особенно нас поразило кладбище разбитых, взорванных паровозов на станции Орша. Тут во время войны действовали белорусские подпольщики и партизаны, которые призводили диверсии на железной дороге. В Витебске мы попрощались с ребятами из 4-го взвода. Здесь у них была пересадка на другой поезд, который шёл в Ригу. Помню, как в последнюю ночь перед Ленинградом, я по неопытности взобрался на свободную верхнюю полку, чтобы отоспаться. Створка окна была прикрыта неплотно. А вагон был первый от поезда. Когда утром я проснулся, то обнаружил, что лицо, шея, шевелюра покрыты угольной пылью.