Русская доктрина андрей Кобяков Виталий Аверьянов Владимир Кучеренко (Максим Калашников) и другие. Оглавление введение
| Вид материала | Документы |
- Пресс-релиз художественного фильма Изображая жертву, 123.56kb.
- Е процессы последних десятилетий существенно изменили не только границы нашей страны,, 334.03kb.
- Калашников Андрей Дмитриевич ат-06 Критика исходника приветствуется, но не одобряется, 36.19kb.
- Перечень экранизаций литературных произведений, внесённых в программу предмета «Литература, 259.1kb.
- Курносов Владимир Анатольевич Волжск 2007 Оглавление Введение 3-5 Глава I. Юродство, 355.39kb.
- Максим калашников, 494.88kb.
- Кинокомпания pygmalion production представляет художественный фильм, 436.63kb.
- Национальная доктрина образования в российской федерации (проект) Введение, 107.51kb.
- Современная финансовая олигархия пошла по пути средневековых феодалов, 643.14kb.
- Национальная доктрина образования в российской федерации введение, 94.79kb.
В каком мире мы живем
1. Китай как фактор расклада сил
Миф гласит, что мы живем в мире неограниченного экономического доминирования США, ЕС и Японии.
Да, еще 10 лет назад это было так. Но ситуация коренным образом изменилась.
“На пятки” группе развитых стран наступает Китай. В развитых странах пытаются игнорировать этот факт: мол, да, Китай развивается, но пройдет еще много времени, прежде чем его экономика будет представлять серьезную величину, способную на мировом рынке выступать конкурентом экономики США, ЕС, Японии.
На самом деле это время уже настало. Судя по официальным данным о производстве отдельных видов промышленной продукции, промышленное производство КНР превышает промышленное производство США минимум в два раза. В 2004 г. в КНР произведено 45 млн компьютеров на микропроцессорах, 297 млн тонн проката (потреблено 310 млн т), 970 млн тонн цемента (“Жэньминь жибао”, 28.02.2005). По производству компьютеров КНР превышает США более чем в 2 раза, по производству проката – в 3 раза, по производству цемента, хлеба и объему строительства – в 10 раз. Есть основания полагать, что по большинству позиций производство непродовольственных потребительских товаров в КНР составляет 50–70% от мирового без Китая.
Запад, навязав значительной части стран со слабыми рыночными экономиками хозяйствование по неолиберальным правилам, загнал их в своего рода экономическую ловушку, заставив их играть по правилам, которые ему, Западу, выгодны. Китай никому ничего не навязывал. Но для западных господ он также расставил ловушки – статистические. Номинальное производство проката (то есть по нескорректированным официальным данным) составляло в КНР в 2000 г. 131,5 млн т, а в 2004 г. – 297 млн т, то есть выросло в 2,26 раза. Разумеется, так не бывает. Реальный рост производства проката в КНР за эти 4 года – в пределах 25%. Просто китайская статистика скорректировала данные о производстве проката так, что данные за 2004 г. гораздо лучше отражают реальное положение дел, чем данные за 2000 г. Аналогичным образом обстоит дело с данными о производстве по ряду других позиций, причем такие корректировки начались еще до 2000 г. В результате у всех на глазах страна с размерами экономической массы, примерно соответствующей таковой США, превратилась за несколько лет, в течение которых американская экономика стояла практически на месте, в страну с размерами экономической массы, примерно в 2 раза превышающими таковую США. Видимо, пройдет еще несколько лет, прежде чем западная элита поймет, что ее крупно обставили и что в западном варианте ныне глобализационный проект в принципе не реализуем.
Отраслей, в которых американское производство превышает китайское, гораздо меньше, чем тех, в которых китайское производство превышает производство США. Крупный разрыв в размерах производства в пользу США сохраняется в очень немногих отраслях. В том числе – в производстве нефтепродуктов и автомобилей. Но перспективный план по автомобилям (на 2010 г.) предусматривает доведение их производства в КНР в следующем десятилетии до 20–30 млн ед. и перекрытие, таким образом, американского уровня вдвое. Обычно производство автомобилей указывается статистикой КНР на 2004 г. в 5,1 млн ед., в том числе легковых автомобилей – 2,3 млн ед. Но это без малолитражных автомобилей, которых еще в 2002 г. было произведено 3,5 млн ед.
На предприятиях с участием зарубежного (по преимуществу зарубежного китайского) капитала, специализирующихся на натиске на мировые рынки, в КНР в 2003 г., по неполным данным, работало 12 млн человек, что составляет около 2/3 всей занятости в промышленности США.
О масштабах китайской промышленности можно судить по тому, что на предприятиях лишь волостно-поселковой промышленности, к которым не относятся предприятия, расположенные в городах и поселках городского типа, в КНР в 2002 г. работало 77 млн человек, которые произвели продукцию стоимостью 10 трлн юаней. Считая по паритету покупательной способности промышленного юаня, это 2–2,5 трлн долл., или 50–60% от стоимости всей продукции американской промышленности в 2002 г.
В 2004 г. капиталовложения КНР в основные фонды составили, по официальным данным, 7,0 трлн юаней. Считая по паритету покупательной способности инвестиционного юаня (он в 2 раза выше паритета покупательной способности промышленного юаня), это 3,5–4,0 трлн долл., что примерно соответствует всем инвестициям в основные фонды США и ЕС, вместе взятым. Инвестиции государственных унитарных предприятий и государственных компаний составили в КНР в 2004 г. 3,37 трлн юаней, на 14,5% больше, чем в 2003 г., или, считая по паритету инвестиционного юаня, 2 трлн долл. Это примерно объем капиталовложений в основные фонды в США, Канаде и Мексике, вместе взятых.
Широко распространенное мнение о зависимости КНР от иностранных инвестиций – не более чем миф. В том же 2004 г., когда прямые зарубежные капиталовложения в экономику КНР были близки к максимуму, они составили лишь 60,6 млрд долл., то есть меньше 2% от общей суммы инвестиций в основные фонды. К тому же около 40% “зарубежных” инвестиций – это инвестиции гонконгских инвесторов, а около 80% прочих инвестиций – инвестиции зарубежных китайцев. Вклад инвесторов из США и Европы в общую массу производимых в стране инвестиций пренебрежимо мал. К тому же КНР сама уже превратилась в довольно крупного экспортера производственного капитала, не говоря уже об инвестициях в американские облигации.
В инвестиционном отношении китайский мир в целом (и КНР в частности) практически полностью автономен. США зависят от инвестиций КНР в американские облигации, а КНР не зависит ни от американских инвестиций, ни от инвестиций из развитых стран.
Фактически те функции, которые молва приписывает иностранным инвестициям, в КНР выполняют государственные инвестиции и государство как стратегический инвестор.
Государство вкладывает средства в капиталоемкие секторы экономики, мало привлекательные для частного капитала, частный сектор – в остальную экономику. Эта комбинация не нова. Она широко применялась многими странами в 30–70-е годы и даже США в период “нового курса” и Второй мировой войны (военная промышленность была создана практически за счет государства). Всюду она давала отличные результаты. Дала она прекрасные результаты и в КНР.
Китай сегодня – это экономический мир с уровнем экономической автономности, превышающим таковую сообщества развитых стран.
К 2010 г. он вовлечет в сферу своего влияния страны АСЕАН (принципиальная договоренность о создании зоны свободной торговли в составе Китая и этих стран достигнута) и Южную Корею, а после 2010 г. при консервации Россией нынешнего экономического курса – и большую часть бывшего советского экономического пространства.
К 2020 г. промышленное производство Китая, согласно действующему плану развития, увеличится еще в 3 раза. По объему промышленного производства Китай в 2020 г. превзойдет развитые страны, вместе взятые, если они откажутся от неолиберальной экономической модели, в 1,5 раза, если не откажутся – то минимум в 2 раза.
Во времена Марко Поло (середина XIV века) и затем в XV–XVI веках Китай по размерам экономической массы превышал Европу в несколько раз. К 2020 г. при консервации существующих тенденций в области экономической политики соотношение экономических масс Запада и Китая вернется к уровню XV–XVI веков.
Китай вышел вперед и превратился уже сегодня в реальный экономический центр мира именно потому, что, после того как экономика Запада была перестроена на неолиберальных началах, темпы ее роста, особенно в реальном секторе, резко упали.
Особенностью статистики КНР является то, что она не всегда полностью отражает объемы экономической деятельности и величину финансовых показателей, причем показатели постепенно корректируются в направлении приближения к реальности.
Как было сказано выше, в 2000 г. “статистическое производство” проката составило 131,5 млн т, а в 2004 г. 297,2 млн т. Разумеется, такой скачок (в 2,26 раза от уровня в 131,5 млн т) невозможен. В данном случае сведения были скорректированы в направлении приближения к более полному отображению объема производства проката. Масса денег для сделок (агрегат М1 ВВП) в среднем за 2004 г. составила 9,0 трлн юаней, включая наличные деньги (агрегат М0) в сумме 2,04 трлн юаней. Соответствующая величина ВВП никак не меньше, чем 40 трлн юаней. Номинальная же – 13,65 трлн юаней. Из этих данных следует, что для экономики Китая характерен огромный теневой ВВП и, кроме того, правила исчисления ВВП в КНР отличаются от таковых в развитых странах. Именно поэтому и получилось, что при номинальном ВВП в 13,65 трлн юаней капиталовложения в основные фонды КНР составили 7,0 трлн юаней, а прирост сбережений – 2,6 трлн юаней.
В случае увеличения курса юаня до реального уровня покупательной способности промышленного юаня (чего домогаются от КНР США) Китай со своими огромными приростами сбережений и положительным экспортным сальдо может в ограниченное время превратиться в опасного конкурента ведущих финансовых держав на финансовом рынке, как он превратился в их конкурента на товарном рынке.
Согласно полностью доминировавшему в соответствующих кругах Запада в 80-е годы мнению, разгром Советского Союза решал на перспективу все проблемы, с которыми мог столкнуться Запад. Сегодня нетрудно видеть, что эта точка зрения абсолютно ошибочна. Стратегическим системным конкурентом Запада и в 80-е годы было “Срединное государство” (так китайцы называют свою страну). Разгромив Советский Союз, Запад уничтожил не столько своего противника, сколько евразийский противовес возрождающемуся мощному “Срединному государству”. Упорствуя в ставке на неолиберальную экономическую политику и продолжая навязывать ее России, Запад лишь ухудшил собственное стратегическое положение.
Общий итог западной политики к 2020 г. (завершающему году очередного 20-летнего плана развития экономики КНР): соотношение экономической массы Запада (ЕС и США) вернется к уровню, на котором соотношение экономических масс Европы и Китая находилось в XV–XVI веках, в период расцвета империи Мин.
Русская доктрина ЧАСТЬ IV. РУССКОЕ ХОЗЯЙСТВО
Глава 2. ГЕОЭКОНОМИЧЕСКИЙ РАСКЛАД СИЛ
2. Утрата Западом технологического превосходства
Расчет на сохранение лидерства в мировой экономике, если над этой проблемой на Западе вообще задумываются всерьез, делается там на превосходство в области новых технологий и в сфере “постиндустриальной экономики”.
Действительно, даже в удаленной перспективе западная экономика будет являться основным генератором новых технологий.
Но вот другая сторона медали. В 2003 г. КНР импортировала товаров высоких технологий на 119,3 млрд долл., и в том числе из США – меньше чем на 30 млрд долл. Основная часть импорта КНР высокотехнологичной продукции приходится на Японию и Южную Корею. Экспорт высокотехнологичной продукции КНР в 2003 г. составил 110,3 млрд долл. и был незначительно меньше импорта.
Из этих цифр виден следующий важный факт: лидерство в разработке высоких технологий одно, а лидерство в производстве продукции высоких технологий – другое.
Восточная Азия (Япония, Китай, Южная Корея) уже превратилась в мирового лидера в области производства продукции высоких технологий гражданского назначения.
Лидерство в разработке высоких технологий одно, а лидерство в производстве продукции высоких технологий – другое. Восточная Азия (Япония, Китай, Южная Корея) уже превратилась в мирового лидера в области производства продукции высоких технологий гражданского назначения.
В общем объеме производства промышленной продукции развитых стран доля товаров, производимых с использованием технологий, созданных за последние 5–10 лет и характеризующихся существенной новизной, невелика (даже по самым оптимистическим расчетам, она не превышает 10–15%). Поэтому можно отставать от развитых стран по технологическому уровню на 5–10 лет (и больше) и в то же время являться для них опаснейшим конкурентом. Это и показывает пример КНР.
Реально и интервал времени, в течение которого производитель новой технологии лишается на нее монополии за счет ее утечки по легальным и нелегальным каналам, не превышает в огромном большинстве случаев 5 лет. Соответственно Китай имеет сегодня в своем распоряжении практически все технологии, появившиеся на свет 5 лет назад. США, как показывает доклад Кокса, не в состоянии пресечь утечку в КНР даже самых секретных военных технологий.
В этой ситуации рассчитывать на то, что западные державы и даже вместе взятые развитые страны могут обладать на перспективу экономически значимым технологическим превосходством над КНР, не приходится. В сфере военных технологий, согласно опубликованным в КНР данным, эта страна сравняется с США в 2010 г.
Для минимизации разрыва в области новых технологий КНР прибегла и к такому нестандартному средству, как размещение в собственных пределах занимающихся научными исследованиями и разработками подразделений ТНК с тем, чтобы они использовали на рядовых должностях местных специалистов, которые, как считается, не уступают в квалификации японским, но обходятся гораздо дешевле. Глупо предполагать, что технологии, производимые китайскими учеными и инженерами на территории КНР, недоступны для китайской экономики.
Поскольку значительный технологический отрыв развитых стран от КНР невозможен, соответственно он неосуществим и в сфере технологий, которые принято именовать постиндустриальными.
Если кто-то думает, что в рамках западной экономики можно создать мощный “постиндустриальный сектор”, а в КНР нельзя, он глубоко ошибается.
Поскольку значительный технологический отрыв развитых стран от КНР невозможен, соответственно он неосуществим и в сфере технологий, которые принято именовать постиндустриальными. Если кто-то думает, что в рамках западной экономики можно создать мощный “постиндустриальный сектор”, а в КНР нельзя, он глубоко ошибается.
Не нужно забывать, что за термином “постиндустриальная экономика” скрывается по преимуществу производство услуг в области обработки данных и связи с использованием продукции электронной промышленности и обычных программных продуктов, причем значительная часть таких продуктов для Запада сегодня производится в Индии и может прекрасно производиться в Китае.
Сферу научных исследований и разработок в целом (НИОКР) также можно отнести к “постиндустриальному” сектору экономики, хотя 9/10 НИОКР тесно связаны с промышленным производством.
Несколько слов нужно сказать по поводу самого феномена так называемой “постиндустриальной экономики”. Когда говорят о “постиндустриальной экономике”, то фактически имеют в виду особый сектор экономики, включающий часть электронной промышленности, производящую разного рода системы по переработке и передаче информации, и сектор сферы услуг, занятый предоставлением в широком смысле слова информационных услуг. При чем тут “постиндустриальная экономика”? С натяжкой можно говорить о “надындустриальном секторе” экономики. Какой же его удельный вес в экономике, например, в тех же США? Несколько процентов. Развитие этого сектора в экономике США не привело к свертыванию промышленности, ни даже к заметному уменьшению индустриальной занятости. (Следует отметить, что хотя “в фоновом режиме” процесс деиндустриализации в США идет, он в действительности представляет собой проявление другого процесса – формирования несправедливой системы международного разделения труда, а фактически – эксплуатации странами Запада дешевой рабочей силы развивающихся стран. С неизбежным и уже идущим изменением существующего расклада геополитических и геоэкономических сил не в пользу США процесс вывода производственных мощностей за пределы развитых стран прекратится и примет обратный характер.) Само собой, что информация не может заменить ни хлеб и мясо, ни автомобили, ни строительные материалы.
Так что “постиндустриальная экономика” – это модный брэнд, и не более того. Это символ надежд на сверхобогащение путем использования компьютеров и построенных на их основе информационных систем. Надежды эти, кстати, не оправдались.
Так что бросаться в омут неолиберальной экономики в расчете на преобразование собственной экономики из обычной в постиндустриальную нет никаких оснований.
Все, что нужно, чтобы завести у себя “постиндустриальную экономику”, можно купить сегодня по дешевке на мировом рынке, что в России уже и делается.
Строго говоря, термин “постиндустриальная экономика” более или менее имеет смысл только в приложении сферы НИОКР (научных исследований и опытно-конструкторских разработок). К сожалению, в период реформ у нас ничего не делалось для развития этого сектора экономики России и делалось немало для его свертывания.
Бросаться в омут неолиберальной экономики в расчете на преобразование собственной экономики из обычной в постиндустриальную нет никаких оснований. Все, что нужно, чтобы завести у себя “постиндустриальную экономику”, можно купить сегодня по дешевке на мировом рынке, что в России уже и делается.
“Постиндустриальная экономика” – это всего лишь что-то вроде четвертичного сектора мировой экономики, надстройка над промышленностью. Это – не “пост-промышленность”, а “над-промышленность”, невозможная без промышленности. Соответственно развитие “постиндустриального” сектора экономики никаких преимуществ Западу в принципе дать не может, тем более что в этой сфере по количественным показателям на Западе почти достигнут потолок.
Вывод:
Расчеты на то, что Запад, и прежде всего США, утрачивая позиции в мировом промышленном производстве, смогут все-таки сохранить доминирующую экономическую позицию за счет создания новых технологий, лишены почвы. Технологический разрыв Запада и Китая неуклонно и довольно быстро сокращается. Он уже сегодня не является серьезным экономически значимым фактором и тем более не будет являться им в будущем.
Русская доктрина ЧАСТЬ IV. РУССКОЕ ХОЗЯЙСТВО
Глава 2. ГЕОЭКОНОМИЧЕСКИЙ РАСКЛАД СИЛ
3. Глобализация: по-американски или по-китайски?
Принимая во внимание неуклонный рост экономической массы Китая и перспективы сосредоточения в КНР около половины мировой экономической массы к 2020 г., упорствование западных держав в курсе на глобализацию может иметь только один результат: Китай установит контроль над рынками США и ЕС. Поэтому такое упорствование имеет определенные границы. Налицо ситуация, когда “собравшиеся по шерсть” вполне могут “вернуться домой стриженными”. Но реально дело до этого все же не дойдет. Где-то около 2010 г. западные державы откажутся от курса на глобализацию ввиду создаваемых ею проблем и неспособности западных экономик конкурировать с китайской экономикой. Характерно, что если в 2003 г. политик Збигнев Бжезинский все еще с восторгом пишет о глобализации, усматривая в ней инструмент распространения влияния США по всему миру, то финансист Джордж Сорос в своей последней книге “О глобализации” занимает уже двойственную позицию: он “за” глобализацию, но при этом он предлагает основательно скорректировать программу глобализации, и чувствуется, что он испытывает по поводу этого предприятия и его исхода большие сомнения, даже если не принимать во внимание Китай.
К сожалению, нельзя исключить в конце концов возникновения такой ситуации, когда на практике программа глобализации сведется к полному лишению России экономического суверенитета. Такие планы уже существуют. Из последней книги Зб. Бжезинского мы можем узнать, как будет выглядеть глобализация применительно к России на практике. Во-первых, Украина должна интегрироваться с Европой, а не с Россией (что и предусматривала программа Ющенко в период выборов осени 2004 г.). Во-вторых, Кавказ, разумеется, должен быть освобожден от российского влияния. В-третьих, Сибирь должна быть интернационализирована. Запад будет вкладывать в Сибирь капиталы, а Китай – рабочие руки.
Обратим внимание: никто, и в том числе Зб. Бжезинский, не предлагает “интернационализировать” ледяные просторы Канады и Аляски (последняя еще менее заселена, чем Сибирь), не идет речь и об “интернационализации” Австралии (по европейским меркам незаселенной), или слабозаселенной зоны тропических лесов бассейна р. Амазонки (тоже многие миллионы квадратных километров), или просто пустыни Сахары, или Аравийской пустыни.
Не касаясь пока политической реализуемости планов “интернационализации Сибири”, посмотрим, как обстоят дела с экономической стороной. Во-первых, еще в советский период все сливки в Сибири были сняты (за исключением нефтегазового сектора, добычи алмазов и никеля, но совокупные продажи алмазов и никеля относительно невелики), легкодоступные массивы строевого леса давным-давно вырублены. Во-вторых, создание любых новых мощностей в добывающей промышленности (и в материалопроизводящих отраслях) Сибири предполагает огромные капиталовложения в транспортные сети и инфраструктуру, многократно превосходящие финансовые возможности развитых стран. Это при том, что в США нет денег для обновления собственной городской инфраструктуры и почти так же обстоит дело и в Европе.
Единственная страна, которая в состоянии вкладывать деньги в “сибирские пустыни”, – это Китай. Но пока для Китая более перспективны и более выгодны капиталовложения во внутренние районы Китая, которые и поглотят в ближайшие 5–10 лет капиталовложения, исчисляемые многими триллионами долларов и даже (считая по покупательной силе инвестиционного юаня) – десятками триллионов долларов.
А вот после 2020 г. Китай может серьезно заинтересоваться Сибирью, но вовсе не для того, чтобы “делиться” с США и ЕС.
Рассмотрим, как скажется на России членство в ВТО с учетом наличия китайского фактора.
Во-первых, надо иметь в виду, что в современных условиях защита отечественных производителей почти во всех странах осуществляется не посредством тарифной политики (таможенное обложение экспорта и импорта), а посредством политики валютного курса. В развивающихся странах и вообще в странах со слабыми экономиками курс занижает стоимость национальных денежных единиц в среднем в 3 раза. То же примерно и в России. Конкурентоспособность российских производителей реально зависит не от уровня таможенных пошлин (он и так незначителен), а от курса рубля. Падение курса рубля после дефолта 1998 г. поэтому привело к увеличению конкурентоспособности промышленности России, если не на мировом, то на собственном рынке, и соответственно – к росту промышленного производства России.
В этой ситуации промышленность развитых стран конкурентоспособна на мировом рынке только в тех отраслях, где она является монополистом или где фактор технологического превосходства в состоянии осязаемо повлиять на качество производимой продукции.
Но вот на мировом рынке вслед за новыми индустриальными странами с относительно небольшими объемами производства в технологически продвинутых отраслях появляется Китай, который, с одной стороны, проводит политику заниженного курса юаня, а с другой – высокими темпами увеличивает производство высокотехнологичной продукции и в ближайшие 3–7 лет войдет в число крупнейших ее мировых производителей (смотря по тому, какие отрасли относить к высокотехнологичным), а затем, видимо, займет в этом отношении первое место в мире. При этом, развивая производство высокотехнологичной продукции, Китай не прекращает производить в огромных масштабах низкотехнологичную продукцию, производство которой перебрасывается из приморских во внутренние районы КНР и из городской промышленности в промышленность волостного и деревенского уровня.
Налицо ситуация, когда принцип эффективности международного разделения труда оказывается, по крайней мере на перспективу, неприложимым к мировой экономике после прихода на мировые рынки Китая. Китай в состоянии производить почти все. С мирового рынка он будет брать во всевозрастающих масштабах нефтегазовое сырье, цветные металлы, железную руду, продукцию нефтехимии. В этой ситуации балансировка экспорта-импорта развитых стран и КНР при работе мировой торговой системы в либерализованном режиме оказывается невозможной.
Таким образом, после прихода Китая на мировой рынок неотвратимой становится делиберализация торговли, по крайней мере США (НАФТА) и ЕС.
Можно представить себе Североамериканскую зону свободной торговли, отгороженную от китайских производителей высокими таможенными барьерами. Но нельзя представить сохранение на перспективу даже в 10-15 лет свободного движения товаров и услуг в глобальных масштабах.
В 30-е годы система мировой торговли была делиберализована в результате всеобщего экономического краха. Ныне она с течением времени будет неизбежно делиберализована в связи с появлением на мировом рынке гигантской китайской промышленности.
Как пойдет процесс, показывают попытки США (кстати, в экономическом плане вполне оправданные) уже сейчас навязать КНР систему торговых квот и тем самым ограничить присутствие Китая на американском рынке.
Соответственно ВТО из организации, призванной обеспечить свободное движение товаров, вполне может превратиться с течением времени в организацию, занятую регулированием движения товаров и услуг на основе распределения квот на рынках, то есть она может превратиться в мегакартель.
В этой ситуации вступление России в ВТО не имеет никакого смысла, если только оно не имеет целью обеспечение максимизации торгового присутствия Китая в российском экономическом пространстве ценой вытеснения российской промышленности и промышленности всех прочих стран, включая развитые.
В России для западных инвесторов и без ВТО установлен привилегированный режим. Вступление России в ВТО не имеет никакого смысла, если только оно не имеет целью обеспечение максимизации торгового и инвестиционного присутствия Китая в российском экономическом пространстве ценой вытеснения российской промышленности и промышленности всех прочих стран, включая развитые.
В связи с проблемой эволюции Всемирной торговой организации нужно иметь также в виду, что брэнд “ВТО” не отражает в полной мере реальное содержание тех ограничений, которые членство накладывает на ее участников. ВТО возникла на базе ГАТТ (организации, действительно занимавшейся исключительно торговлей и тарифами) путем ее переименования. Но марка была изменена не случайно. В своем современном качестве ВТО занимается не столько либерализацией движения товаров и услуг, сколько либерализацией движения капиталов. Членство в ВТО ныне предполагает фактически национальный режим для иностранных инвесторов. Если, например, инвестором является полугосударственная или даже чисто государственная (унитарная) компания Китая, то и она пользуется национальным режимом в странах – членах ВТО.
Широкая публика обычно не улавливает этого обстоятельства, по инерции считая, что ВТО занимается лишь тарифами.
КНР, которая все еще имеет репутацию чистого импортера капитала, уже превратилась в его довольно крупного экспортера, причем экспорт капитала из Китая быстро растет.
Налицо перспектива превращения КНР в крупнейшего в мире экспортера производственного капитала или его приобретателя (за счет скупки активов), способного очень чувствительно потеснить западные ТНК во всех секторах мировой экономики. То есть западные ТНК начнут вытесняться из мировой экономики китайскими ТНК, что соответствует и ныне действующим целевым установкам экономической политики КНР.
Нетрудно предвидеть, что, как только конкурентная активность китайских ТНК в сфере мировых производственных инвестиций станет обременительной для Запада (через 5–10 лет), Запад вновь изменит правила игры на мировом рынке капиталов – на этот раз таким образом, чтобы поставить пределы расширению зоны экономического влияния Китая. Но может оказаться и так, что это будет сделано слишком поздно.
Вывод: в связи с появлением на мировом рынке гигантского эквивалента экономики развитых стран в виде экономики КНР, ВТО в качестве организации, созданной в свое время вовсе не для обеспечения интересов КНР, а для обеспечения интересов США и ЕС, в течение 5-10 лет претерпит крупные метаморфозы и в основном утратит функции инструмента обеспечения свободного движения товаров, услуг и капитала в глобальных масштабах.
Русская доктрина ЧАСТЬ IV. РУССКОЕ ХОЗЯЙСТВО
Глава 2. ГЕОЭКОНОМИЧЕСКИЙ РАСКЛАД СИЛ
4. Агрессивная глобальная элита
Неолиберальная экономическая политика и сопутствующая ей глобализация не только не отвечают интересам развивающихся стран и вообще стран со слабыми экономиками, но далеко не соответствуют и интересам развитых стран, поскольку рост их экономик после трансформации в неолиберальном стиле резко замедлился, а в отдельных случаях и вовсе остановился.
Распространено представление, что за неолиберальной экономической политикой и глобализацией стоят интересы ТНК развитых стран и особенно ТНК США и ЕС. Но и с этим тезисом дела обстоят непросто. Темпы роста экономической массы совокупности ТНК в эпоху “неолиберализма” во всяком случае не увеличились. Более того, на многих рынках в связи с появлением конкурентов из новых индустриальных стран доля западных ТНК начала уменьшаться. А в перспективе – безнадежная борьба с конкурентами из КНР.
Финансовый сектор развитых стран по состоянию на конец 90-х годов выиграл относительно больше всех от проведения неолиберальной экономической политики.
Но после краха фондовых рынков США и ЕС в 2001–2002 гг. он оказался в весьма сложной ситуации, усугубляющейся общей валютной неустойчивостью и ростом удельного веса “плохих” кредитов и безнадежных долгов. То есть его дела также не очень хороши.
И тем не менее ставка на политику неолиберализма в США и ЕС сохраняется, и даже появление на мировом рынке китайского гиганта пока не произвело особого впечатления на рыночных фундаменталистов.
Возникает роковой вопрос – кому выгодно?
В этой связи следует обратить внимание на зафиксированное Зб. Бжезинским “появление ярко выраженной глобальной элиты, с глобалистскими взглядами и транснациональной лояльностью”. Зб. Бжезинский так характеризует данное новообразование: “Представители этой элиты свободно говорят по-английски (обычно в американском варианте) и пользуются этим языком для ведения дел; эта новая глобальная элита характеризуется высокой мобильностью, космополитическим образом жизни; ее основная привязанность – место работы, обычно это какой-либо транснациональный бизнес или финансовая корпорация. …Ежегодные встречи Всемирного экономического форума стали, по существу, партийными съездами новой глобальной элиты: ведущие политики, финансовые магнаты, крупные коммерсанты, владельцы СМИ, известные ученые и даже рок-звезды. Эта элита все более явно демонстрирует понимание своих собственных интересов, дух товарищества и самосознание”. Понятно, что члены глобальной элиты и в материальном отношении живут совсем в другом мире по сравнению с прочими обитателями Земли.
Очевидно, перед нами не просто элита, а образование, обладающее почти всеми признаками нации (общность языка, общность образа жизни, общность ценностной системы). Есть все основания наименовать его если не нацией, то квазинацией.
Какова же численность этого образования? Без лиц наемного труда, не относящихся к категории высокооплачиваемых менеджеров, – несколько сот тысяч человек и не больше миллиона человек без членов семей, а с членами семей – около 1–3 млн человек. Если же отнести сюда всех более или менее привилегированных в материальном отношении служащих ТНК, им подобных структур, а также международных организаций, то это будет уже несколько миллионов человек.
Кроме того, в развитых странах несколько десятков миллионов человек разделяют основные ценностные и политические установки представителей глобальной элиты. Вместе с представителями глобальной элиты они составляют глобальное маргинальное сообщество, противостоящее всем исторически сложившимся сообществам.
До Второй мировой войны говорить о “глобальной элите” (и тем более о глобальном маргинальном сообществе) не приходится.
Ее возникновению очень сильно способствовало резкое увеличение удельного веса США в мировой экономике после Второй мировой войны и численности персонала ТНК (просто по причине роста их оборота), а затем ситуация противостояния “двух систем” с ядрами в виде США и СССР.
Применительно к сфере мировой экономической политики последовательность событий такова: сначала появилась “глобальная элита” (ее присутствие стало ощущаться уже в 60-е годы), а затем появилась неолиберальная экономическая политика, в максимальной степени способствующая численному увеличению глобальной элиты и ее роли в мировой экономике.
“Транснациональная лояльность” глобальной элиты на практике означает дефицит лояльности по отношению к традиционным гражданским обществам (существующим в пределах отдельных государств), а также традиционным (“старым”) нациям и этноконфессиональным сообществам.
В настоящее время “глобальная элита” фактически находится в состоянии войны со всеми элитами, сохранившими традиционный облик, с целью их уничтожения.
Все основные элементы неолиберальной экономической политики определены так, чтобы в максимальной степени соответствовать интересам “глобальной элиты” и потребностям ее воспроизводства, и поэтому мало связаны с реальными экономическими потребностями. Именно поэтому нормальное рыночное хозяйство было подменено в 80-е годы “экономикой казино”, а реальные деньги, привязанные к золоту, – квазиденьгами.
Неолиберальная экономика не возникла сама собой. Она была создана под запрос “глобальной элиты”.
Неолиберальная экономика была создана под запрос “глобальной элиты” и поэтому мало соответствует реальным экономическим потребностям. Именно поэтому нормальное рыночное хозяйство было подменено в 80-е годы “экономикой казино”, а реальные деньги, привязанные к золоту, – квазиденьгами.
Возможность появления такого сообщества, как современная “глобальная элита”, предвидел еще Джонатан Свифт. В “Путешествии Гулливера в Лапуту” он описал общество, состоящее из элиты просвещенных лапутян, обитающих на летающем острове, и облагаемых данями обитателей твердой земли. Последние являлись, помимо всего прочего, объектом экспериментов, которые измышляли в Академии прожектеров (!). Если жители какой-либо местности Лапуты бунтовали, они подвергались разнообразным карам. Была и такая кара: летающий остров опускался на город и раздавливал его.
Попытки свернуть систему социального обеспечения, которые стали предприниматься ныне даже в развитых странах без всякой реальной необходимости и которые преследуют очевидную цель увеличения нормы прибыли, чтобы компенсировать влияние застойности экономики на величину прибыли, прямо и непосредственно связаны с фактом психологического разрыва между “глобальной элитой” и основной массой граждан тех стран, в которых она оперирует.
В высшей степени характерно, что свертывание системы социального обеспечения идет параллельно развитию генной инженерии, достижениями которой, естественно, могут воспользоваться только богатые. Что результаты такого рода экспериментов, отданных в США на откуп частным учреждениям, меняют весь формат развития человечества, угрожая его биологическому единству, признают даже такие поклонники глобальной элиты, как Бжезинский.
И все же не нужно преувеличивать значение феномена “глобальной элиты” и ее способность влиять на будущее развитие событий. Глобальная элита – это на самом деле западная элита, с контрольным пакетом акций в руках у американской элиты. В нее допущены “с целью придания глобального облика” некоторое количество представителей других региональных элит. Но это никого не обманывает. Погоды они не делают.
Однако пик влияния “глобальной элиты” на мировые дела позади. Во-первых, стремительно растет влияние на них китайской элиты, и тут “глобальная элита” ничего сделать не может. Во-вторых, Запад втянулся в войну с мусульманским миром. С победой в этой войне ничего не получается. Приемлемого компромисса с мусульманами за счет России Западу достигнуть не удастся. Если Россия или ее сколько-нибудь значительная часть станет мусульманской страной, это приведет лишь к дополнительному сдвигу баланса сил в пользу мусульманского мира. В-третьих, “глобальная элита” раскалывается. Она уже раскололась под давлением экономических интересов на европейский и американский фрагменты, отношения между которыми отнюдь не идиллические (отсюда конфронтация доллара и евро). Японцы ожидают лишь момента, чтобы вырваться из американских “объятий”. Наконец, фактом стал раскол американской элиты. Республиканцы и демократы – это уже не просто партии, это враждебные сообщества, представляющие по преимуществу интересы “старых” и “новых” американцев, которые в условиях загнанной в тупик стагнации экономики США согласовать невозможно. “Глобальная элита” в своем современном виде – продукт конфликта СССР и США, толкнувшего несоциалистический мир, и прежде всего Европу, в объятия США. Исчез СССР – исчезнет и “глобальная элита”. Чтобы возникла действительно “глобальная элита”, нужно сломать все основные цивилизационные модули. Но в современных условиях это нереально, что прекрасно показано еще в книге С. Хантингтона “Столкновение цивилизаций”, вышедшей в свет более 10 лет назад.
Для России, для российской элиты отсюда следует простой вывод: не нужно принимать всерьез болтовню о глобализации и о “глобальной элите” и, тем более, приносить себя в жертву “глобализации”, которую постигнет такая же участь, какая постигла опыты в области “коммунистического строительства”.
Русская доктрина ЧАСТЬ IV. РУССКОЕ ХОЗЯЙСТВО
Глава 3. ИТОГИ 15 ЛЕТ РЕФОРМ
Что за экономику мы “построили”
1. Размеры упущенных возможностей
В середине 80-х годов XX века Россия была одной из наиболее индустриально развитых стран мира. Промышленное производство России составляло около 50% от уровня США, а в расчете на душу населения – около 75% и соответствовало уровню промышленного производства на душу населения в США в первой половине 70-х годов. По СССР в целом промышленное производство на душу населения составляло в середине 80-х годов немного меньше – 70% от американского уровня. Здесь уместно напомнить, что и сегодня, после огромного падения промышленного производства, Россия входит в число восьми промышленно развитых стран.
Население России–СССР, однако, не отдавало себе отчета в том, что оно живет в одной из наиболее развитых стран, как и сегодня оно не понимает, что Россия все же промышленная страна и ее экономику никак нельзя сравнивать с экономикой Португалии, которую кое-кто склонен рассматривать в качестве недостижимого идеала.
Как бы то ни было, но в 80-е годы бытовало устойчивое представление о существовании многократного разрыва в жизненном уровне России–СССР и развитых стран. Именно поэтому российское общество согласилось на проведение экономической политики, завершившейся одной из величайших в мире экономических катастроф. Реальное же положение было отнюдь не таково, чтобы очертя голову бросаться в пропасть.
Фактическое положение с потреблением на душу различных категорий товаров и услуг в СССР в 1984 г. сравнительно с США отображено в таблице 1. Соответствующие показатели, заимствованные из книги, вышедшей в свет в 1993 г., исчислены исходя из данных о покупательной силе рубля дифференцированно для различных категорий товаров и услуг. Для России они примерно такие же, как и для СССР в целом.
Да, жизненный уровень в России перед началом “перестройки” был осязаемо ниже, чем в США и самых богатых странах Европы, но он вовсе не был низким. В целом он примерно соответствовал итальянскому в этот же период. А вот потребление непродовольственных потребительских товаров в СССР–России было действительно многократно (в 4 с лишним раза) меньше, чем в США, и примерно в 2 раза ниже, чем в Италии.
Гражданам СССР–России публицисты старательно внушали, что соотношение по всем потребительским позициям такое же, как по непродовольственным товарам, и что они живут в 4 с лишним раза хуже, чем граждане США. Но это было далеко не так.
Таблица 1. Сопоставление среднедушевых показателей потребления товаров и услуг в СССР и США в 1984 г. (уровень США = 100%)
| Потребительские товары в целом | 46% |
| в т.ч. | |
| продовольственные товары (включая потребление в заведениях общественного питания) | 78% |
| непродовольственные товары | 23% |
| Услуги *) | 58% |
| Всего товаров и услуг | 56% |
-------------------------------------
*) В т. ч. услуги систем образования и здравоохранения, ЖКХ, транспорта и др. Источник: Дадаян В.С. – ред. Анализ макроструктурной перестройки экономики. – М.: “Наука”. – 1993. – С. 39. Есть основания считать, что показатель среднедушевого потребления услуг для России сильно занижен.
Сильной стороной российско-советской модели потребления 80-х годов был высокий уровень потребления продовольствия. Именно поэтому существенное уменьшение производства и потребления продовольствия в пореформенный период не вызвало социальной катастрофы.
Социальным поплавком вплоть до последнего времени являлся и унаследованный Россией от советского периода высокий в расчете на душу уровень производства услуг системами здравоохранения, образования и ЖКХ. К 2003 г. он снизился в относительно небольшой степени и в реальном исчислении в расчете на душу все еще оставался высоким. Именно поэтому распространение реформ на эту сферу в последние годы вызвало острую реакцию населения.
Что же производила экономика советского периода, помимо социально значимых услуг и продовольствия?
Распространена точка зрения, что ее основным продуктом была военная продукция.
В то же время СССР–Россия 80-х годов – это мировой лидер в области производства товаров инвестиционного назначения (строительные материалы, прокат для стальных конструкций, разного рода инвестиционное оборудование). В расчете на душу объем инвестиций в основные фонды в СССР в 1984 г. в 1,3 раза, а в России примерно в полтора раза превышал уровень США. По абсолютным размерам инвестиций в основные фонды производственного сектора экономики (без жилищного строительства) Россия в 1984 г. не уступала США, а в 1990 г. если и уступала, то очень немного (в ценах 2004 г. инвестиции в экономику России в 1984 г. составляли не менее 1 трлн долл.). Она была в этом отношении мировым рекордсменом или почти рекордсменом. Инвестиционная нагрузка экономики СССР и России в предреформенный период была явно чрезмерной.
Вот этот момент заслуживает особого внимания.
Только за счет снижения явно чрезмерной инвестиционной нагрузки до нормального уровня можно было увеличить в России производство непродовольственных потребительских товаров в расчете на душу до как минимум среднеевропейского стандарта. И это даже если не сокращать военное производство.
Только за счет снижения чрезмерной инвестиционной и военной нагрузки экономики до нормального уровня можно было за 2–3 года увеличить в России производство непродовольственных потребительских товаров до среднеевропейского стандарта в расчете на душу.
При уменьшении инвестиционной нагрузки всего лишь на 1/5 производство непродовольственных предметов потребления могло быть увеличено в 2 раза (в том числе предметов потребления из промышленного сырья – в 5 раз), продажи всех категорий предметов потребления – примерно в 1,5 раза.
Практически производство предметов потребления на душу населения легко доводилось методом уменьшения инвестиционной и военной нагрузки экономики и соответствующей перестройки ее отраслевой структуры до уровня США первой половины 70-х годов. Потребовалось бы на это (благодаря высокому исходному уровню инвестиционной нагрузки экономики) всего лишь 2–3 года.
И стали бы российские граждане жить как американцы где-нибудь в 1973 г. И все потребительские проблемы были бы решены. Но этот вариант даже не рассматривался.
При прекращении бессмысленных вложений в мелиорацию, достигавших в России гигантской величины, жилищная проблема полностью решалась за 3–4 года.
И это тоже упускалось из виду.
Задача повышения и даже консервации жизненного уровня населения вообще не ставилась в течение всего периода реформ. Приоритетны были, как известно, задачи либерализации, приватизации, открытости, невзирая на издержки. А фактически – режим скорообогащения отдельных лиц.
Задача повышения и даже консервации жизненного уровня населения вообще не ставилась в течение всего периода реформ. Приоритетны были задачи либерализации, приватизации, открытости, невзирая на издержки. А фактически – режим скорообогащения отдельных лиц.
Как ни парадоксально, но налицо момент преемственности в политике в отношении жизненного уровня населения в советский период и в период реформ. В советский период официально заявлялось, что приоритетная политика – это политика увеличения производства средств производства, но не предметов потребления и не жизненного уровня населения. Особенно последовательно эта политика проводилась в России. В результате образовался разрыв между размерами производственного аппарата экономики и жизненным уровнем. Население ожидало, что в результате реформ этот разрыв будет устранен. Но ничего подобного не произошло. Жизненный уровень населения в период реформ начал падать, а если не брать в расчет жизненный уровень верхних 5% населения, то падать стремительно.
Парадокс: население России уже 25 лет могло жить как американцы или почти как американцы, а вместо этого его жизненный уровень уже 15 лет понижается. В текущий период он ниже, чем в Бразилии (где в распоряжении населения имеется климатическая рента), и примерно соответствует уровню жизни населения городского Китая.
Русская доктрина ЧАСТЬ IV. РУССКОЕ ХОЗЯЙСТВО