Илья Стогов отвертка

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 35

12

Сначала мы выпили бутылку грузинского вина. Ирландцам понравилось. «Хорошее вино», – сказали они. Потом было пиво – то ли по две, то ли по три кружки на человека. Потом я все-таки выпил свои сто граммов водки в маленькой разливочной неподалеку от Русского музея. Когда в полпятого мы подъехали к клубу «Dark Side», голова уже не болела. Таксист искал указанный в афише клуба адрес так долго, что я засомневался: а хватит ли денег с ним расплатиться? Дискуссионный клуб «Dark Side» оказался подвалом с обитыми жестью дверями. На дверях клуба висел плакат с улыбчивым карапузом и надписью: «Может быть, завтра он тебя убьет!» Мы выбрались из машины. Перед входом стояли несколько длинноволосых типов в кожаных куртках. – Не в курсе, где здесь «анархо-елка»? – В курсе. – И где же? Парень был высокий, с черными волосами и давно не брившийся. – А вот прямо здесь. – Можно пройти? – Вы по приглашению или как? – Или как. – На заседания Дискуссионого клуба вход только по приглашениям. Он стоял под козырьком, а мы мокли под дождем. Парню было неинтересно на нас смотреть. – Прессе тоже необходимы приглашения? Или вы все-таки не хотите, чтобы завтра всю вашу тусовку прикрыли как общественно опасное заведение? – Это ты, что ли, пресса? – Просто чудесная проницательность! Тип оценивающе посмотрел на нас. На опухшие лица парней. На мою заляпанную грязью куртку. Задержался взглядом на круглом бюсте Дебби. – Чем докажешь, что ты пресса? Упражняться в остроумии стоя под проливным дождем не хотелось. Я просто протянул ему свое удостоверение. Парень повертел его в руках. – Собираетесь писать о нашем заседании? – Можно, прежде чем ответить, я все-таки войду внутрь и посмотрю, о чем здесь можно написать? – Можно. Это с вами? То, что он перешел на «вы», радовало. – Это мои коллеги из Ирландии. Интересуются петербургскими радикальными организациями. – Из Ирландии? Это хорошо. Парень распахнул двери: – Welcome! Мы прошли внутрь. – Здесь у нас Доска почета. Здесь – чил-аут. Очень, кстати, красиво расписанный, я потом покажу. Дальше по коридору туалеты и магазинчик. Торгуют книжками, кассетами, есть интересные. Антисемитские работы Карла Маркса, «Тактика партизанской борьбы в северных широтах». Не интересуетесь? Клуб «Dark Side» оказался совсем крошечным и чумазым. Низкие потолки. В дальнем от входа углу зала – сцена с парой динамиков. Граффити на стенах: «Жизнь – это болезнь, передаваемая половым путем», «Посетите СССР, пока СССР не посетил вас!», «Благодарим Бога за окончательное доказательство несуществования Жан Поля Сартра». Над сценой был натянут плакат «Хорошо смеется тот, кто стреляет первым!». – Гардероба у нас нет. Раздеться не предлагаю. Садитесь. Пива хотите? Леха! Принеси четыре пива! Столы в зале были липкие и ободранные. Кое-где сидели типы в кожаных кепках и девицы с фиолетовыми волосами. Зал был почти пуст. Красные транспаранты, стены красного кирпича, краснорожие завсегдатаи. В таком месте следовало пить не пиво, а терпкое красное вино. – Начало у нас в пять. Участники сегодняшней дискуссии еще не подошли. Пока могу рассказать о сегодняшней программе. Хотите? – Хотим. – «Dark Side» – это дискуссионный клуб петербургских молодежных организаций. Обсуждаем ситуацию, изучаем труды классиков, делимся идеями, приглашаем интересных людей… – А танцы у вас тут бывают? Парень поморщился. – Бывают. Но редко. У нас некоммерческий клуб. И музыка играет тоже некоммерческая. На прошлой неделе играли парни из группы «Шесть Мертвых Енотов» – слышали, наверное? – Нет. Не слышали. – Корче, танцы бывают редко. Сегодня у нас «анархо-елка». Наши активисты устраивают новогодний праздник. – До Нового года еще три месяца. – Это неважно. Время – это то, что мы о нем думаем. Если мы решим отмечать Новый год осенью – кто может нам помешать? – Действительно. Почему бы не отметить Новый год осенью? И какова программа? – Сегодня будут три доклада: «Региональный сепаратизм как веление времени», «Голливудский кинематограф как средство воспитания бойца революции» и отчетный доклад петербургского отделения ЕБЛО. – Используете непечатную лексику как средство эпатажа масс? – Нет. ЕБЛО значит «Единый Блок Левой Оппозиции». Это объединение, состоящее из нескольких небольших радикальных партий. Брайан спросил, что это слово означает по-русски? – Ругательство. Непереводимая игра слов. – Да-да. Непереводимая игра… Хотя есть и переводимые. Неделю назад у нас выступали девушки из ассоциации ФАК. – Феминистки? Воинствующие нимфоманки? – ФАК означает «Федерация Анархисток Купчино». Это девушки леворадикальных взглядов, ведущие классовую борьбу в южных районах Петербурга. Есть еще художественное объединение «За Анонимное И Бесплатное Искусство». Сокращайте сами. – У ваших партий отличные названия. – Думаешь, только у наших? В Москве зарегистрировано общественное объединение под названием «Факел и Щит». – Fuckin’ shit? такая организация? – Ну да. Какие-то ветераны – то ли МВД, то ли ГРУ. Я откинулся на спинку стула, закурил и огляделся. Зал постепенно заполнялся. Посетители носили кожаные куртки, армейские ботинки и черные нашейные платки. Наша компания на общем фоне смотрелась странновато. Я взял лежащий на столе потрепанный журнальчик и перелистнул пару страниц. На первой полосе была помещена картинка, изображающая повешенную на крюке от люстры грудастую блондинку в камуфляжной куртке и с «калашниковым» через плечо. Картинка иллюстрировала стихотворение «Смерть партизанки»: …Я вчера потеряла значок с изображением Председателя Мао. Смогу ли дожить до утра – или должна умереть за оплошность? Нет мне прощения, товарищ не даст мне пощады!.. Длинноволосый что-то объяснял Брайану про Че Гевару и петербургских анархистов. Я перебил: – Извините. Вы говорили, у вас можно купить пива? Парень, не оборачиваясь, крикнул: «Леха! Твою мать! Сколько можно ждать пиво?!» – и опять забубнил о своем. Скоро появился Леха с подносом, уставленным бутылками. У немолодого Лехи была седоватая бородка, дырявая тельняшка и здоровенный значок с крупной надписью: «Хочешь ох…еть? Спроси меня как!» Пиво у анархистов было теплым и довольно мерзким. Пить его пришлось прямо из горлышка. Дебби поморщилась: – Сел на своего конька. Ирландская Республиканская Армия! Теория и практика революционной борьбы… Теперь его отсюда за уши не вытащишь. Мартин тоже выглядел расстроенно: – Зря мы сюда поехали… Могли бы сходить еще раз в галерею, где гадают на Таро. В прошлый раз я познакомился там с молодым человеком, который обещал рассказать мне о кружке настоящих сатанистов. У них есть даже собственный адрес в Интернете… – Оба вы надоели. И ты, и Брайан. Один со своими анархистами, другой – с сатанистами… Что у вас за интересы? – Ага. У нас с Брайаном ненормальные интересы. Зато у тебя – нормальные. – Fuck you, Марти. Ты своих оккультистов сумасшедших отыскал. Брайан тоже нашел что хотел. А я еще и близко не подходила к тому, ради чего приехала в эту страну. Хотя сегодня уже четверг. – В чем же дело? Ты была у Стогова дома – могла бы поставить на нем пару опытов. – Стогов не такой. На Стогове невозможно ставить опыты… На сцене зажегся свет. Длинноволосый зашипел: «Тс-с-с! Начинается!» Публика вяло поаплодировала. На сцену поднялся наголо обритый юноша с опухшими веками. – Это наш председатель. Он известный художник. Наш чил-аут расписан лично им. – Товарищи! Приветствую на очередном заседании Дискуссионного клуба! На повестке дня три доклада. Отчет о своей работе предложат активисты ЕБЛО. Организации, так сказать, представляющей лицо нашего движения… В зале похихикали. Правда, довольно лениво. – Рад отметить, что активность масс заметно растет. В Выборгском районе у нас появился собственный депутат. Может быть, со временем наш блок выдвинет кандидата и на губернаторских выборах. А может – и на президентских. Революция продолжается! Свидетельство тому – новые предложения, с которыми выступят наши докладчики. Приветствуем докладчика! В зале раздалось несколько редких хлопков. Председатель начал слезать со сцены, но, вспомнив важное, вернулся к микрофону: – В прошлый раз какая-то гадина кинула в унитаз пивную бутылку. Унитаз засорился. Нам пришлось вызывать водопроводчика. Были проблемы с санэпидстанцией. Очень прошу, не кидайте ничего в унитаз. На сцену взгромоздился здоровенный детина в тяжелых ботинках. Я пил пиво, курил сигареты и переводил ирландцам непонятные обороты. Скучными доклады совсем не были. Первым шел отчет о проделанной работе: «В знак протеста против засилья платных туалетов, несколько активистов нашего блока публично помочились себе в штаны…» Суть работы, насколько я понял, сводилась к тому, что активисты курили анашу, пили портвейн и дрались с приезжими в общественных местах. Заканчивался доклад так: «И если вы с нами, то советую запастись чем-нибудь тяжелым и металлическим. Некоторым затылкам будет полезно ближе познакомиться с силой наших аргументов!» Дальше следовали два концептуальных доклада. Первый – о том, что велением времени в данный исторический момент является тенденция к отделению Петербурга от всей остальной страны. – Мы не Россия. Мы – особый регион. Почти особая страна. Почему мы должны платить налоги в центральный бюджет? Второй докладчик читал текст по бумажке. Его позиция сводилась к тому, что настоящие революционеры обязаны смотреть американские боевики: – Если в этих фильмах Система демонстрирует обобщенный образ своего врага, то мы должны отнестись к ним чрезвычайно внимательно! Мы должны брать пример с Терминатора, Хищника и колумбийских наркобаронов. Символом новой антисистемной революции станет Фредди Крюгер, вооруженный ножницами и барабаном из человеческой кожи! Больше всего лично мне в докладах понравилась их краткость. Всего через сорок минут микрофоны отключили и в динамиках заиграл хард-кор. Длинноволосый обернулся к нам: – Как вам? – Круто. Особенно про Фредди Крюгера. – Я серьезно. Обсудим предложения? Брайан закивал головой: – Насчет отделения Петербурга от остальной России, по-моему, очень здравая мысль. – Ты же ирландец. Чего тебе до отношения Москвы и Петербурга? – Петербург очень похож на мой Корк-сити. Ваш город когда-то был столицей, и в Корке тоже еще пятьсот лет назад жили ирландские короли. А теперь оба наших города стали почти провинцией. Если каждый народ имеет право на самоопределение, то почему петербуржцы не имеют права отделиться от России? Длинноволосый обрадовался: – Точно! Лично я терпеть не могу ни Россию, ни, особенно, Москву. – Почему? – Сумасшедший город. Был когда-нибудь? И не езди! Стоит Кремль – средневековая крепость. Над кремлевскими стенами торчат царские дворцы, теремки, стеклянное здание Дворца Съездов. Все – жутко разные. Рядом с Кремлем – ублюдочный Манеж. А напротив – серый сталинский отель. И посередине между ними строят подземный город. – Пусть строят. Что тебе? – А мне не нравится! В их городе нет прямых углов. Какие-то изгибы, извивы, все корявое, смотрит в разные стороны. Идешь по улице – название одно, а на протяжении ста метров – семь поворотов. А главное – везде холмы. Как они умудряются жить в домах, если с одной стороны в нем три этажа, а с другой – семь?! – Тебе не нравится московская архитектура? – Мне ничего в Москве не нравится. Москва – это другой континент. Другой мир. Мы в Петербурге живем так, как европейцы. Еще пятьсот лет назад на этих землях не было ни единого русского. Мы и сейчас не Россия. Петербуржцу легче договориться со швейцарцем или финном, чем с русским. А Москва – это самый русский из всех русских городов. Москва – это Азия. Скуластый и узкоглазый город. Я сходил взять еще пива. Когда вернулся, Брайан объяснял, что у человека должно быть почтение к символам. Он должен исполняться гордости, когда слышит свой гимн, видит свой флаг, глядит на свой герб. Длинноволосый спрашивал: – Ты гордишься своим гимном? – Горжусь. Мы все гордимся. – А у нас почти никто гимном не гордится. – Вам нужно вести работу. Воспитывать людей. Скажи, Илья, почему ты не любишь свой гимн? – Тебе это интересно? Могу рассказать коротенькую, но жизненную историю. – Мне будет интересно послушать. – У меня был приятель, студент. Он учился в университете и жил в общежитии в одной комнате с негритосом. – С кем? – С негром. С черным мужиком из Африки. Парень жил бедно и подрабатывал дворником. Мел двор вокруг кемпуса. Каждое утро в шесть часов, когда по радио играл гимн СССР, он вставал и шел на работу. А негр спал. И парню было обидно. В какой-то момент ему надоело, он разбудил негра и говорит: «Знаешь что? Мы ведь живем в социалистической стране, так?» – «Так», – отвечает негр. «А раз так, то изволь соблюдать наши обычаи». – «А в чем дело-то?» – спрашивает сонный негр. «Дело в том, что советские люди каждое утро, когда играет гимн, встают и слушают его стоя». – «Ладно, – говорит негр, – давай соблюдать обычаи». С тех пор каждое утро они оба вставали, вытягивались по стойке «смирно» и слушали гимн. Потом парень шел на работу, а негр ложился досыпать. Ирландцы посмеялись над моей историей. – Это не все. Через одиннадцать месяцев работы парень ушел в отпуск. Вставать ему больше не надо было, он отключил будильник и спит. А негр будит его и говорит: «Вставай, гимн проспишь». Вставать парень не хотел и сказал, что написал в деканат заявление и ему, как проверенному кадру, разрешили больше не вставать… – Чем все кончилось? – Негр в тот же день побежал в деканат с заявлением: «Прошу разрешить мне, круглому отличнику и убежденному социалисту, больше не вставать в шесть утра. Обязуюсь за это лежать во время исполнения гимна с почтительным выражением лица и учиться на одни пятерки»… Ирландцы посмеялись еще раз, а Брайан даже не улыбнулся. – Мне не нравятся шутки по этому поводу. Он залпом допил свое пиво и поставил бутылку на стол. – Почему? – Потому что у человека всегда должно быть что-то святое. Что-то, ради чего он мог бы умереть. Гимн, родина, революция… Над этим нельзя смеяться. – Почему нельзя? – Потому что это серьезно. Очень серьезно. По крайней мере, для меня. Дебби скривилась: – Ты мог бы умереть за свою революцию? – Мог бы. – Не строй из себя черт знает что. – Я не строю. Я говорю то, что думаю. Брайан закурил, выдохнул дым и, не глядя ни на кого, сказал: – Ради революции я мог бы сделать все. Мог бы умереть. И я мог бы пойти даже дальше. Иногда людей приходится спасать даже ценой их собственной крови. Их грехи нужно искупить самому, и героем становится лишь тот, кто способен взять эти грехи на себя. Взять и вытерпеть нестерпимую муку палача. Он затянулся еще раз, посмотрел мне прямо в глаза и сказал: – Не стоит улыбаться, потому что сейчас я совершенно серьезен. Ради революции я мог бы даже убить. Потому что убить – это тоже жертва… Иногда еще большая, чем собственная смерть.

Blog

Илья Стогов отвертка

12