Geum.ru

Сперанский М. М. Руководство к познанию законов. Спб., 2002 // Письмо архиепископу калужскому Феофилакту. С. 568-571

Вид материалаРуководство
Подобный материал:
Сперанский М. М. Руководство к познанию законов. СПб., 2002 // Письмо архиепископу калужскому Феофилакту. С. 568-571.

17 октября 1804

Любезное и почтенное письмо вашего преосвященства от 20-го сентября я имел честь получить в свое время. Я совершенно согласен с вами, что внешняя церковь должна быть также церковь воинствующая, как и внутренняя, хотя враги их совершенно различны.

Но для чего бы не желать, чтоб обе сии церкви, ныне столь различные, соединились. Если точное и единое истинное призывание человека на земле есть быть членом внутренней Христовой церкви, если каждый должен искать и следовать сему призыванию, если Царствие Божие в нас есть, если благодать толчется у всех сердец, если все могут соделаться светоспособными, как вы выражаете, то для чего бы не желать, чтоб пастыри церковные были наставниками не толь- ко внешнего, но и внутреннего богослужения? По моему мнению, соединение сих двух служений весьма бы много способствовало распространению дела Божия и утверждению его в сердцах. Когда бы число истинных поклонников умно- жилось, тогда бы враги внешние церкви сами собою замолча- ли. Дела веры живые, и видимые ее опыты лучше и скорее затворили бы им уста, нежели все умствования, на мертвой букве основанные.

Впрочем, я знаю, любезный и почтенный мой друг, что нам дано только желать и молиться о сем соединении, но совершение его не может быть от человека; оно есть и всегда будет действием единой благодати. Итак, будем желать и молиться, да приидет царствие Его, да будет воля Его якоже на небеси и на земли. Тот, кто возмечтал бы собственными своими усилиями приближать сие Царствие к другим и даже к самому себе, впал бы в важное заблуждение и дела гордости и самолюбия смешал бы с делом Божиим, с делом, которое не только не терпит никакого примешения наших сил, но и основано на совершенном их отвержении. Ревность Дому Божию дозволена только людям, уже обновившимся и в благодати утвержденным, то есть людям, кои умертвили уже в себе всю собственность воли и чувственного разума и в коих живет и действует Бог. Вам известны изъяснения о сем апостола Павла, изъяснения действительно простые и высокие, когда принимают их просто в собственном, а не в метафорическом смысле.

С совершенным удовольствием посылаю вам сочинения Фенелоновы и Еккартсгаузеновы. Я желал бы, чтоб чтение первого начали вы с пятого тома, то есть с его жизни. Я нарочно для себя выбрал экземпляр такого издания, которое сделалось очень редким и все уже почти исчерпано. Экземпляр, который остался у меня, не столько полон, как удостоверился я, пробегая по местам первый. Нужно, прежде всего, познакомиться с сим великим учителем живой веры, не столько тонкостью чувственного разума отличившимся (хоть и сим обладал он в великой степени), сколько святостью жизни и чистотою внутреннего учения. Имя его и теперь еще велико, но память его наиболее святится между истинными поклонниками Иисуса; многие из св. отцов писали в том же разуме; многие есть места в Клименте Александрийском, но Августин между ими особенно учением сего рода отличается. Его Confessiones весьма уважаются.

Еккартсгаузен был также человек весьма добродетельный и просвещенный, он с год тому назад умер. Учение его, хотя столько же чистое и единое (ибо все основано на той же живой вере), но некоторые места отзываются мирскою ученостию и желанием привлечь читателей видом таинственным, хотя, впрочем, таинственность сия основана на добром начале и взята из доброго источника, но источник сей, в глубокой древности сокрытый и в преданиях школы Пифагоровой и Платоновой едва видимый, для многих кажется мутным. Отсюда происходят некоторые в нем неясности, кои могут легко предварительным чтением других в сем роде писателей просветиться, но на коих нет нужды в начале останавливаться, ибо они несущественны и впоследствии легко могут быть: истолкованы. Они доказывают вообще только то, что тоже самое учение в различных образах понятий, разными выражениями, разными языками проповедуемо было между свето-способными в самой глубокой древности. Впрочем, если бы мне сказали, что есть на арабском языке весьма сильною доказательство бытия Божия, я не стал бы сему языку для cero учиться, когда внутри себя чувствовал бы совершенное в сей истине убеждение. То же самое рассуждение должно сделать и о некоторых местах Еккартсгаузена и других в сем роде писателей: они имели в сем свою и весьма похвальную, но ню для всех нужную цель. Вообще не пытливостью духа, но внутренним смирением истинный свет нам сообщается. В сеи учении почти нет ничего теоретического; все есть опыт, работа над волею и страстями, повседневное умерщвления самолюбия, отчуждение от самого себя. От утра до вечера, при всех посторонних упражнениях, ему можно поучиться, ибо но всем, что человек мыслит и делает, есть воля, есть собственность самолюбия и, следовательно, есть случай духовной внутренней работы преодоления себя, есть материя действительной науки. Все дела, самые мелкие, могут быть отнесены по намерению и концу своему, к сей божественной науке.

Я считаю нужным в заключение предупредить вас, что все письма, до сей материи относящиеся, останутся всегда между мною и вами. Человек, коего употребил я к переписке первого письма, есть совершенно со мною единомысленный и мне преданный молодой человек. Почта есть так же самый верный и, по точному моему сведению, самый неприкосновенный для постороннего любопытства путь. Таким образом, откровенность моя с вами ограждена всегда будет от всякой пытливости, в делах сего рода несовместной. Вам верный и преданный душевно

Сперанский.