Налимов В. В. Канатоходец. М.: Издат. Группа "Прогресс", 1994. 456 с.: ил., портр

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   31


Человеческий организм представляет гармоническое це­лое, отдельные части которого приспособлены друг к другу и целому, согласно с законами архитектоники. Дальнейшая дифференциация отдельных частей, усиление их деятельности могут вызвать нарушение гармонично-целого, одностороннее развитие, в конечном итоге невыгодное для его существования как вида.


Не являемся ли мы сейчас свидетелями нарушения гармонично­сти существования человека завоеваниями техники, особенно компьютерной? доминирования рационального (структурированного), противостоящего иррациональному, дискретного—непрерывному?


- 48 -


— «Дюны, образование и географическое распространение их» (по предложению физико-математического факультета), —


он получает право на самостоятельное преподавание по кафедре географии и этнографии в звании приват-доцента.


Оказавшись в новом статусе, Василий Петрович сразу получает приглашение из Казанской духовной академии на чтение лекций по истории нехристианских религий, от которого отказывается. Его отталкивала атмосфера высокомерного догматического единоверия, воспринимавшаяся им как узаконенное суеверие. Он остался работать в реальном училище, оказавшись единственным доцентом среди преподавателей всего города. Возникла неприязнь и подозрительность. Все решили, что он получил звание доцента для того, чтобы двигаться по служебной лестнице и стать инспектором училищ, перейдя дорогу тем, кто давно и заслуженно мечтал об этой должности. Но отца это не интересовало. Он был далек от чиновничьих баталий. Просто это был его путь в знание.


Тем временем в стране развернулись события, изменившие все жизненные пути. В Нижнем Новгороде открылся университет (на базе какого-то высшего учебного заведения, эвакуированного из Варшавы). В 1918 году Василий Петрович избирается профессором этого университета по кафедре географии и антропологии и ра-


- 49 -


ботает там до начала 1922 года. Одновременно (с 1919 года) он состоит профессором и Нижегородского педологического института31.


Открытие университета в Нижнем Новгороде было крупным событием — откликом на всеобщий революционный подъем. Вот что писал в первом номере Вестника Нижегородского университета (10 апреля 1918 г.) его основатель профессор Д. Ф. Синицын:


28 марта в заседании Исполнительного Комитета Совета Рабочих и Крестьянских Депутатов было принято единогласно при громе аплодисментов постановление открыть в Нижнем Новгороде университет на основах проекта Д. Ф. Синицына.


Так легко и просто осуществилась идея свободной Высшей Школы, построенной на широком демократическом основании. Так родился Университет, который лелеяли в своих мечтах наши лучшие представители науки и профессуры.


Свободный — автономный Университет, независимый ни от какой партии, ни от какого правительства. Университет, в котором ум и душа не связывается ничем, кроме истины. Университет, в котором один повелитель — Наука и один бог — человечество.


И этот Университет мы получили из рук демократии, от той ее части, которая входит в состав Советов. Здесь понято было интернациональное значение науки и ценность знания, свободного от партийных шор.


К Вам, деятелям Высшей Школы, моим товарищам по работе, я обращаю свой призыв: помогите маленькой кучке людей, заброшенных в Нижнем Новгороде, поднять высоко знамя свободной науки! Помогите укрепить великое дело объединения раздираемой междоусобиями России! Идите к нам все, кто верит в науку и любит Россию. Только единение спасет нас от гибели (с. 2).


Так начиналась Великая русская революция. Увы нам, увы...


Здесь следует прервать хронологическое повествование и сказать несколько слов об отношении Василия Петровича к Революции. Он воспринимал ее как гро-


--------------------------------------------------------------------------------


31 В 1919 г. Василий Петрович был также избран профессором по истории и этнографии угрофиннов в Северо-восточном институте в Казани. Этот институт представлялся более близким интересам Ва­силия Петровича, чем новосозданный Нижегородский университет, но поменять место жительства в те годы было задачей непосильной.


- 50 -


зное, но вполне естественное явление. Он понимал, что старое должно было рухнуть, но в то же время видел всю неподготовленность страны и ее народа, особенно ее интеллигенции, к переходу в новое.


Положение Василия Петровича было вдвойне сложным. С одной стороны, он, напрягая все свои силы, входил в культуру, привлекающую его своей интеллигентностью, с другой стороны — он очень многое не мог принять в этой культуре. Входя в нее, он начинал одновременно и бороться с ней. И что существенно — культура принимала его таким, как он есть, входящим в нее, с протестом, часто с борьбой, носящей иногда комический, истерический, а иногда и трагический характер.


Разные вспоминаются эпизоды.


(1) Еще перед началом нижегородского периода жизни Василий Петрович как-то провел лето в селе Коровяковка, где моя мать тогда была земским врачом. Осенью он вернулся в Москву и отдал паспорт на очередную прописку. Городовой приходит и говорит:


— Ваше благородие, не прописывают.


— Почему?


— Не знаю.


Отец дает ему трешку и говорит:


— Пойди выясни.


Городовой вскоре возвращается:


— Все в порядке, ваше благородие.


— В чем же было дело?


— Поп-с доносик написал-с.


Все объяснилось: в Коровяковке у родителей возник конфликт с местным священником. Они не приняли его во время очередного обхода с молитвенным служением, и вот достойный результат — донос в полицию. Но трешки оказалось достаточно, чтобы усмирить чрезмерную ретивость служителей правопорядка. (Если сравнивать с нашими днями, то придется сказать: да, жизнь тогда была проще — дешевле.)


(2) Нижний Новгород — резиденция купцов-миллионеров и прислуживающей им челяди — был трудным местом для человека с независимым поведением. Его начинали травить, не впрямую, а отработанным приемом, посылая омерзительные анонимные письма — не по месту работы (как теперь), а домой (так безопаснее — их ведь никому не покажут).


- 51 -


(3) Представьте себе осенний, дождливый день. Преподаватель, прикрываясь зонтом, подходит к дверям Училища — в это же время, брызгая на всех грязью, на пролетке, запряженной рысаком, подлетает ученик. Это обычно. Но, правда, ситуация начинала смягчаться. Вот пример. На одном из педагогических советов директор училища М. М. Милов, смущаясь, сообщает, что поступило заявление от служителя с просьбой принять его сына на бесплатное обучение. Поясняя, он говорит, что по уставу и традиции так и должно быть, но ведь у нас учатся сыновья купцов-миллионеров. Как быть? Отец (секретарь совета) предлагает: «Поставим на голосование». Большинство — за. Сын служителя сел на одну парту с сыном купца. Дело неслыханное для вельможной России.


(4) Как преподаватель естествознания, отец должен был говорить ученикам что-то о теории эволюции. Одновременно на других уроках преподаватель Закона Божия рассказывал совсем иное о происхождении жизни на Земле, опираясь на Книгу Бытия. Ученики с недоумением спрашивали: «Где же истина?» Отец отвечал: «Учитесь критически мыслить, не бойтесь многообразия точек зрения, не ищите истин». Такой ответ не прощался, он казался вызывающим. Это, может быть, и было одним из поводов писать отвратительные анонимные письма. Так тогда, еще сравнительно безобидно, оборонялась идеология.


(5) А теперь о серьезном событии. 1917 год. Собрание интеллигенции города Нижний Новгород. Обсуждается ситуация с русско-немецкой войной. Предлагается послать Керенскому телеграмму: «Война до победного конца! Единогласно». Отец встает и говорит, что он против. Шум, крики: «Предатель», «Изменник». Отец отвечает: «Я как этнограф бывал в госпиталях (где моя мать работала как врач-хирург. — В. Н.) и разговаривал с ранеными — они не хотят войны, не могут больше воевать. Вы роете себе могилу, остановитесь,


- 52 -


пока не поздно!» Телеграмма ушла с решением: «Единогласно, один против». Представьте себе, что было после этого в небольшом городе, где вся интеллигенция была на виду.


(6) Может быть, с наибольшей отчетливостью морально-этическая и, соответственно, социальная настроенность Василия Петровича проявлялась в его отношении к повседневной жизни. Он настойчиво сохранял свою независимость от окружающего общества. Его дом был островом. В гости к нам могли приходить далеко не все. Скажем, резко отрицательно относился он к военным — для него они всегда были профессиональными убийцами32. Люди в военной форме стали появляться в гостях только к концу войны — это были приезжавшие в отпуск фронтовые врачи. Вспоминаю одно событие: мне, тогда еще совсем маленькому мальчику, отец говорил, что сейчас мы пойдем вместе в Училище на какой-то торжественный молебен. Я, очень обрадованный, надеваю свою детскую шпагу. Отец говорит: «Это невозможно, к Богу со шпагой нельзя». А на молебне я вижу офицеров со шпагами и недоумеваю, почему же им можно. Отец не отвечает.


Не могли приходить к нам в гости и санитарные врачи — они считались причастными к торговле со всей ее нечестностью (санитарный врач ведь на многое должен был закрывать глаза, и это оплачивалось).


Против нашего дома жил очень популярный пожилой врач33, с которым также не могло быть общения — у него был собственный дом, выезд и еще торго-


--------------------------------------------------------------------------------


32 Вряд ли здесь уместно говорить о влиянии толстовства. Для отца, с детства воспитанного в языческой традиции с ее прямым, бес­компромиссным отношением к Слову, было естественно восприни­мать Христианство буквально — в непосредственной его целостно­сти. Может быть, и у Л. Толстого было что-то языческое в его сурово-моралистическом и в то же время амистическом толковании хри­стианской Идеи. Для отца любимым произведением Толстого была, казалось бы, незамысловатая, но глубоко народная повесть «Каза­ки», а для меня уже — «Хаджи Мурат».


33 У двери его дома всегда была очередь, преимущественно из простолюдинов.


- 53 -


вый дом34. Он, в глазах отца, нарушал независимость врачебной корпоративности, шел на сближение с купеческо-мещанским слоем, властвовавшим над городом.


--------------------------------------------------------------------------------


34 Торговый — значит, сдаваемый внаем


- 53 -


7. Близость к философскому анархизму


Да, отец был островитянином. Его политическая программа (может быть, никогда отчетливо и не осознававшаяся им) состояла в том, чтобы сохранять свое право и право других на островное существование в бушующем море жизни. Право оставаться самим собой, право высказывать свое мнение, не навязывая его другим через власть и насилие. Любая партия в этом смысле ему представлялась неприемлемой. В любой из них он видел прежде всего стремление к самоутверждению, к самовозвышению над обществом. Марксизм ему был чужд еще и потому, что он как этнограф-практик, знающий народ не книжно, а непосредственно, не мог признать представление о приоритете классовой борьбы в развитии общества, в раскрытии личности35. Особенно возмущали его высказывания Ф. Энгельса по социологическим проблемам, связанным с этнографией, здесь отец просто начинал выходить из себя.


Дома у нас никогда не было поклонных портретов: ни Николая II, ни Керенского, ни Троцкого — Ленина — Зиновьева (они тогда вывешивались триадой), ни тем более Сталина. Но при жизни матери были иконы, зажигались лампады. Христианское начало сохранялось в доме.


В плане политическом Василию Петровичу, пожалуй, ближе всего был мирный, или — иными словами — философский анархизм П. А. Кропоткина. Ему был близок и сам облик Кропоткина — естествоиспытателя, географа, путешественника. Особенно привлекала Ва-


--------------------------------------------------------------------------------


35 Эксперимент последних семидесяти лет подтвердил неправо­мерность упрощенного представления о природе личности: классы стали неантагонистическими, а напряженность социальных проблем только обострилась, обретя трагическое, подчас безысходное (если говорить об экологических проблемах) звучание.


- 54 -


силия Петровича устремленность Кропоткина к проблемам этики (и, соответственно, взаимопомощи) как некоего самостоятельного начала, заложенного не только в сознании человека, но и в самой природе — биосфере36. Помню, что Василий Петрович собирался встретиться с П. А. Кропоткиным. Но жизнь распорядилась иначе. В траурный день в Нижегородском университете назначен митинг памяти Кропоткина. С большим докладом должен был выступать там Василий Петрович. В нашу квартиру приходит встревоженная группа студентов — почему профессора нет на месте? Ответ: «Да вот лучина очень сырая — не могу развести самовар, а дети голодные» (нас было трое, когда отец овдовел). Студенты делятся на две группы: одна сопровождает отца в университет, другая остается кормить детей. Доклад был воспринят восторженно — тогда еще не потускнели героические дни революции, несмотря на разруху и голод.


--------------------------------------------------------------------------------


36 Сейчас мы начинаем понимать, что в плане мировоззренче­ском проблема охраны природы звучит анархически. Природу мо­жно будет спасти, только отказавшись от устремленности к властво­ванию над нею. Содружество вместо властвования. Может быть, то же относится и к сообществу людей — идеи, порождаемые той или иной культурой, должны находиться с ним в отношениях содруже­ства, а не насилия.


- 54 -


8. Легенда о паме Шипича. Народная магия


Вернемся теперь еще раз к излюбленной теме Василия Петровича — попытке осмыслить народное миропонимание, запечатленное не в привычных нам философских построениях, а в легендах, сказках, поверьях и в самом образе жизни, воспроизводившем их.


Как истинный этнограф, он никогда не выступал против религии, считая ее одним из проявлений человеческого существования. Но был против ограничивающих рамок Православия. Этот мотив, по-видимому, у зырян носил народный характер. Отец не раз рассказывал дома один из вариантов знаменитой зырянской легенды о паме Шипича, противостоящем Стефану Пермскому.


- 55 -


Здесь мне хочется воспроизвести эту легенду так, как она дана в примечании к статье «К материалам по истории материальной культуры Коми», опубликованной в Комi Му, 1925, № 2, с. 15 — 17 (легенда записана в 1908 г.):


Со мною на пароходе ехало несколько женщин села Маджа в Ульянов монастырь на богомолье. Они рассказали мне: «Знаменитый пам Шипича, очень удрученный переходом некоторых Зырян в православие, сам вырыл себе могилу на берегу Сысолы, лег в нее живым, произнес свои заклинательные слова с обращением к ветру, чтобы ветер засыпал песком его могилу; но в момент, когда свободные и вольные дети Севера свергнут гнет православия, тогда ветер разнесет с его могилы песок, река Сысола омоет берега, тогда он (пам Шипича) с сияющим лицом встанет и поведет свой народ к счастью и к свету разума. Узнав об этом, русское духовенство и главный еретик, Усть-сысольский протопоп, построили на его могиле собор Троицы, чтобы тяжело было дышать паму Шипича. Но близок час победы: вода обрушивает берег, ветер мечет песок, собор треснул в трех местах. Скоро, скоро придет время, когда наш собор со своими иконами рухнет в реку, и восстанет наш вождь пам Шипича. Напрасно протопоп зовет мастеров-архитекторов: они не поправят собора, свалится церковь с иконами и восстанет наш вождь».


Меня интересовало, как могут рассказывать такую легенду женщины, едущие на богомолье в православный монастырь. Они отвечали, и очень просто: «Наша настоящая вера зарыта в земле, мы исповедуем темную веру» (с. 17).


Мне кажется, эта легенда примечательна тем, что отражает тоску женщин-христианок по далекому языческому прошлому. Двуеверье — вот что, наверное, было типичным" для зырян того времени. Возможно, этот малоизученный феномен был характерен и для русских, несмотря на тысячелетие крещения. Наше сознание удивительным образом хранит и оберегает все прошлое, прислушивается внутренним слухом к его звучанию. В плане психологическом двуеверие — это явление, напоминающее феномен гипноза. Известно, что загипнотизированный, подчиняясь воле гипнотизирующего, может сохранять в себе критическое начало — скрытого наблюдателя. В рассматриваемом нами случае Языческое начало оказалось в роли такого наблюдателя.


- 56 -


Другой вариант легенды о паме приведен в статье «Зырянская легенда о паме Шипича» (Этнографическое обозрение, 1903, LVII, № 2, с. 120 — 124). Там раскрывается сам образ пама:


Памом, по мнению зырян, называется человек, обладающий громадной силой воли, могущий повелевать стихиями и лесными людьми; кроме того, этот человек обладает хорошими душевными качествами;'его энергия, его познания уходят на борьбу с врагами зырян. Одним из таких памов был человек по имени «Шипича». О нем есть легенда. Интересно, что существует много вариаций этой легенды, но еще поразительнее то, что один и тот же зырянин сегодня расскажет вам одну вариацию, завтра другую, смотря по тому, в каком настроении находится рассказчик (с. 121).


В сознании Шипича звучат уже близкие нам экзистенциальные мотивы. Он полон сомнения.


Но сомнение заползает в душу Шипича; оно точит его душу, и невыносимая душевная боль заставляет его обратиться к объятиям любовницы; но увы — он не находит желаемого спокойствия. Любовница утешает его, она говорит: «Скажи, скажи, знаменитый нам, чего тебе недостает? Тебе послушны духи; ты никому не платишь дани. Все покорно тебе. Ты свободно ездишь по озерам. Лесные люди гонят в твои сети белок. Заяц бежит на разложенный тобою костер. У тебя много золота и серебра» (с. 122).


В ответе Шипича звучат такие ноты:


Я несчастлив. Меня постоянно мучит чувство одиночества; более меня не веселит пыл мести и стон новгородцев, так неожиданно для себя кончающих жизнь при встрече со мною. Меня давит небо, леса, и я мечусь в безысходной тоске среди всех вас, где все мелко и невыносимо гадко, и, что всего тяжелее, это — сознание моего бессилия перед могуществом Ена. И вот в этом состоянии я ищу утешения на твоей груди, но проходит минута, и я, еще более обессиленный и жалкий в своем состоянии, бегаю и рву в бешенстве на себе волосы. Если бы даже Ен мне дал могущества настолько, чтобы я мог переменить все окружающее, то и тогда бы я не знал, что мне делать, так как мне неизвестна конечная цель создания мира, и я задал бы себе вопрос: к чему мы живем? — если бы не было стонов от обиды, глупого самодовольства от победы и если бы мы, не получив ответа, кинулись убивать друг друга, единственно для того, чтобы избежать этого ужасного вопроса (с. 122).


Здесь противостояние Православию, которое, наверно, было бы готово оценить это высказывание как «гор-


- 57 -


дыню». Мы все время ищем смыслы. У одного из французских мыслителей — экзистенциалиста и феноменолога Мерло-Понти прозвучало высказывание о том, что человек осужден на смыслы37. И главной здесь остается проблема смысла жизни, смысла мироздания38. Попытка отгородиться от этого вопроса неизменно приводит к трагическим последствиям как в плане личностном, так и в социальном.


Наверное, становление мыслящего, философствующего человека началось с осознания проблемы смыслов. Человек когда-то понял, что он является носителем смыслов — их служителем. В европейской культуре истоки этого осознания уходят в Древнюю Грецию — так, во всяком случае, принято думать. И вдруг мы увидели, что встречный поток готов был подняться и из глухих лесов нашего Севера. Это неожиданно, непонятно. Можно ли после этого говорить о примитивности мироощущения малых народов, долго остававшихся в культурной изолированности? Эта мысль звучала лейтмотивом в работах Василия Петровича. Свой гражданский долг он видел в этом.


И сейчас мы снова можем задать все тот же вопрос: не ближе ли к Христу наивное язычество, чем ортодоксальная церковная догматика? Ведь и само христианство — новозаветное и особенно гностическое — разве не возникло как отклик на ожидание новых смыслов? И история христианства, особенно западного: появление множества ересей, возникновение протестантских Церквей — разве все это не поиск новых смысловых раскрытий одних и тех же исходных текстов?


--------------------------------------------------------------------------------


37 M.Merleau-Ponty. Phenomenology of Perception. London: Routledge and Kegan Paul, 1962 (XXI + 466 р.).


38 Проблемам смысла посвящена моя книга Спонтанность созна-ння: Вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника лично­сти (М.: Прометей, 1989, 287 с.). Этой теме посвящен ряд статей на русском и английском языках, последняя из которых — V. V. Nalimov. Spontaneity of Consciousness. An Attempt of Mathematical Interpretation of Certain Plato’s Ideas. In: Nature, Cognition and Sustems II (Ed. M. Carvallo). Dordrecht: Kluver, 1992, р. 313 — 324. Я про­должаю тему, начатую отцом, но пользуюсь другими средствами — другим языком.


- 58 -


Здесь нужно еще отметить, что Василий Петрович со свойственной ему как этнографу серьезностью относился к народной магии — существенной составной части языческой культуры. Магия — это деятельность совсем особого рода, резко отличающаяся как от деятельности, протекающей в окружающем нас естественном мире, так и от деятельности в создаваемом нами мире техники. Это активность чисто человеческая, антропоцентрированная, она возможна только в тех случаях, когда находятся люди, готовые воспринять направленное на них действие. Гипноз издревле считался чисто магической акцией, ибо загипнотизированным может быть только тот, кто к этому готов.