Роман Злотников генерал-адмирал на переломе веков

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 20

Глава 5

— Вы-ы-ы-ыгружа-айсь!

Константин вздрогнул и, оторвав голову от скатанной в валик шинели, окинул полутемное пространство вагона слегка осоловелым со сна взглядом. Товарный вагон, приспособленный для перевозки людей и служивший местом его пребывания последние шестнадцать дней, наполнился грохотом каблуков, шумом, гамом и выкриками.

— Вставайте, господин репортер, приехали! — раздался над головой голос подпоручика Баташова.

С этим молодым жизнерадостным офицером Константин сошелся на второй день пути, когда немного утихла обида на отца. Отец был близким приятелем Алексея Сергеевича Суворина, издателя «Нового времени» — той газеты, где Константин имел честь работать, — и не пожелал поговорить с другом, чтобы сына назначили официальным корреспондентом на Дальнем Востоке. Наоборот, батя порекомендовал Константину взять отпуск и отправиться на войну самочинно. Мол, так он лучше проявит себя. Константин предложению отца последовал, поскольку уже не раз убеждался в том, что тот плохого не посоветует, но обиделся. И лелеял эту обиду почти неделю — пока оформлял отпуск, готовился к путешествию и в первые сутки поездки. Ну да молодость — она такая, хочет всего и сразу и часто считает себя недооцененной этим миром. Хотя сама этому миру еще ничего не доказала. И в первую очередь того, что умеет добиваться важных, а не сиюминутных целей, причем не благодаря, а вопреки…

— К-куда приехали? — недоуменно спросил репортер.

— Станция Хушитай, — проинформировал его подпоручик.

Константин на мгновение задумался.

— А это… где?

— Последняя станция перед Мукденом, — пояснил поручик. И, пряча улыбочку, произнес: — Ну и горазды вы спать, Константин! Всё на свете проспали — и Харбин, и Гунчжулин…

— Да уж. — Молодой человек вздохнул и потряс головой. — Похоже, я вчера сильно набрался.

— Ну… мы все вчера хорошо набрались, — снова разулыбался Баташов. — Последний перегон, да и повод был, чай не каждый год человеку четверть века исполняется.

— Это уж точно, — уныло отозвался репортер, скидывая ноги с нар и наклоняясь, чтобы отыскать задвинутые под нары сапоги с накрученными вокруг голенищ портянками.

В сапоги он переобулся еще дома, опять же по совету отца. Сам Константин собирался оснаститься патентованными английскими ботинками с гетрами, которые, по слухам, предпочитал сам Генри Мортон Стэнли.[45] Но отец отнесся к его планам скептически и настоятельно посоветовал не выкаблучиваться и предпочесть обыкновенные сапоги с портянками.

«Ты ж, насколько я понял, в действующей армии обретаться будешь, Коська, — ухмыльнувшись, сказал он, — ну и где ты там носки отыщешь, когда старые кончатся? Или босую ногу в ботинки совать вздумаешь? А портянки — они в армии всегда есть. Достаточно к любому артельному[46] обратиться».

— Давно стоим? — поинтересовался репортер, торопливо наворачивая портянки и засовывая ноги в голенища холодных сапог.

Слава богу, Сибирь проехали уже давно. Там приходилось на ночь ставить сапоги на верхний ярус нар, иначе утром голенище от холода сжималось так, что едва можно было просунуть руку. От этого ароматы в вагоне царили чрезвычайные. И хорошо еще, что в их офицерском вагоне было всего двенадцать человек, так что верхний ярус был не занят. В солдатских, где ехало по сорок — сорок пять человек, нары были забиты плотно — наверх сапоги не поставишь… А может, и плохо, что людей мало. В конце концов, в тесноте солдатских вагонов явно было теплее. А здесь, несмотря на наличие чугунной печки и пополняемого на каждой станции короба с углем или дровами (ну, что было на станции), у Константина почти все время зуб на зуб не попадал. Хотя по календарю уже наступила весна. Ну да недаром на Руси говорят: пришел марток — надевай сорок порток. А уж в Сибири-то… Только после Читы стало полегче. Температура воздуха несколько повысилась, и по утрам в углах вагона уже не скапливалась изморозь. А после Бухэду они вообще перестали закидывать сапоги наверх.

— Ну все, я к роте побежал, — сообщил Баташов, затягивая ремень. — Меня-то Денис Дементьич оставил вас разбудить да присмотреть, чтоб никто ничего в вагоне ненароком не позабыл. Это я уже сделал. И вы, Константин, тут не сильно засиживайтесь. Мы быстро разгрузимся, а потом состав тут же в тупик отгонят.

— В тупик? Зачем?

— А чтоб разгрузке следующего не мешал. Он уже через два-три часа подойдет, а паровозной бригаде отоспаться надо. Расформировывать-то состав никто не будет, потому как он завтра же двинется в обратном направлении. Войска-то потоком идут, — гордо вскинул голову Баташов, как будто в таком непрерывном движении войск была его собственная заслуга. Впрочем, подпоручик отличался этаким неосознанным примазыванием к чужим достижениям. Не то чтобы в корыстных целях, скорее наоборот, совершенно бескорыстных, но отличался. Например, он был очень горд тем, какие у них в дивизии новые пушки. И регулярно давил на уши репортеру их боевыми характеристиками. Да что там давил — почти на каждой стоянке для смены паровозной бригады и перецепления тендера выскакивал наружу и гордо прохаживался мимо платформ, на которых были закреплены укрытые брезентом пушки. Так что Константин уже наизусть выучил и вес снаряда, и дальность стрельбы, и скорость перевода орудия в боевое положение. И ведь подпоручик ни разу не артиллерист, а вот поди ж ты, как все знает.

Когда Константин выбрался на исходившую смоляным духом свежепостроенную разгрузочную платформу, людей там уже оставалось мало. Основная часть личного состава закончила выгрузку из вагонов и сейчас строилась в походную колонну неподалеку. На платформе суетились только артиллеристы, скатывающие на нее свои уже освобожденные от креплений пушки.

Константин окинул их взглядом и пробормотал:

— Калибр — три и сорок пять дюйма, как у старой крупповской образца семьдесят седьмого года, вес снаряда — двадцать два фунта, скорострельность… Хм, вот ведь привязалось! — усмехнулся он и огляделся, разыскивая кого-нибудь из станционного начальства. Разрешение путешествовать с воинским эшелоном ему выбил отец, но по прибытии в Маньчжурию Константину следовало получить аккредитацию при штабе Куропаткина, который, по последним сведениям, находился в Мукдене. А этот эшелон, судя по тому, что сказал Баташов, дальше не идет. Следовало, во-первых, уточнить, насколько все это правда, и во-вторых, узнать, каким образом добраться до Мукдена.

Единственным человеком в мундире железнодорожника оказался жилистый невысокий старик, с гордым видом торчавший у края разгрузочной платформы.

— Не подскажете ли, уважаемый, — обратился к нему репортер, — как мне побыстрее попасть в Мукден?

Железнодорожник окинул его строгим взглядом и поинтересовался:

— А вы хто такой будете?

— Константин Садовничий, репортер, — представился молодой человек и пояснил: — Мне как репортеру надо зарегистрироваться в штабе генерала Куропаткина. Таковы правила.

Железнодорожник кивнул, задумался на минуту и снова спросил:

— А с ешелоном почему ехали?

— У меня было разрешение от штаба военных перевозок, — пояснил Константин, роясь в кармане, — ну и самому интересно было. Я уже два репортажа по пути следования отправил. Из Петропавловска и из Тайшета, — гордо проинформировал он железнодорожника. Как сообщил ему самому редактор отдела репортажей, оба его материала были уже опубликованы и приняты публикой очень благосклонно. Нет, здесь, в Маньчжурии, репортеров уже хватало. В том числе и от его родного «Нового времени». Но все они добирались сюда из Москвы с комфортом, в привычных пульмановских вагонах, а не как он, с воинским эшелоном. Поэтому вот такого репортажа, из первых, так сказать, рук, с вагонных нар, никто еще не писал. Так что воспоминание об этом доставляло молодому репортеру удовольствие. — Вот оно, кстати, — и он протянул железнодорожнику уже изрядно мятую бумажку.

Тот внимательно изучил разрешение, а затем улыбнулся:

— Дык это, можете нанять рикшу, эвон их скока. Как все началось, так многие местные свое ремесло забросили и в рикши подались. Здесь-то многие ешелоны останавливаются под разгрузку, а кому из господ офицеров до Мукдена добраться надобно бывает. Вот местные и зарабатывают. Вы не смотрите, что они такие тошшие, они — жилистыя. Быстро доташшат.

Константин окинул взглядом толпящихся у недостроенного станционного здания китайцев и стоящие рядом с ними легкие повозки с сиденьем на одного человека. Так вот они какие — рикши…

— А то подождите, через два часа еще один ешелон подойдет.

Константин озадаченно нахмурился:

— Он тоже будет здесь разгружаться?

— Он-то? Он — будет.

— А тогда какой смысл его ждать?

— Так он не весь будет, а половина. Ну, чуть более. А остальные вагоны аккурат на Мукден и пойдут. Тама штабные и интенданты едут. И имущество на войсковые склады. Вот я вас туда и подсажу.

Константин задумался. С одной стороны, может, стоит взять рикшу? Для него же это дикая экзотика; да и до Мукдена тут вроде рукой подать: вполне возможно, быстрее выйдет. А с другой — ему, как любому русскому, как-то претило «ездить на людях».

— И долго вагоны расцеплять будут?

— Да не-ет, — махнул рукой железнодорожник, — минут пятнадцать, и всё. Отцепленные-то вагоны мы потом, после разгрузки, вот к ентому ешелону подцепим, — он махнул рукой в сторону того состава, на котором прибыл Константин. — Он обратно-то порожний пойдет, так что ему можно ешшо много вагонов понацеплять — утянет.

— Точно минут пятнадцать? — недоверчиво переспросил Константин.

— Не извольте сумлеваться, — расплылся в улыбке старик. — Опосля Маньчжурского замирения у нас тут всё в полном ажуре. Его высочество, осподин великий князь, тогда мно-огонько народу поучил. Кого тюрьмой, кого каторгой, а кто и испугом отделался. Да тольки опосля того испугу ныне уже все землю роют, чтоб всё по уму да по делу было. Поезда идут — хоть часы проверяй! И эвон, сами видите, как ваш ешелон разгрузили: раз-два — и порядок! Не то что тогда. Тогда некоторые ешелоны воинскыя бывалча и по три дни стояли, разгрузки дожидаючись. Нет, солдатики-то прям так с вагонов выпрыгивали, а вот ежели пушки сгрузить, упряжки там лошадиныя да двуколки пулеметныя — так и ждали. — Железнодорожник покачал головой. — А ныне-то стольки платформ разгрузочных понастроили — раз-раз, и всё уже…

Так и вышло.

В штабе Константин задержался на пару часов. И вовсе не потому, что тут все было налажено так же, как воинские перевозки. Наоборот — бардак тут творился страшный. Никто ничего не знал и ни за что не отвечал. Но молодому репортеру повезло. Прошлявшись полтора часа по коридорам и прокляв всё, он был остановлен добродушным возгласом:

— О-о, вот и наша восходящая звезда репортажа!

Обернувшись, молодой человек с недоумением уставился на пожилого господина. Но в следующее мгновение лицо репортера озарила смущенная улыбка. Человек, окликнувший его, был настолько известен в журналистской среде, что Константин смутился именно из-за того, что не сразу его вспомнил. Перед ним стоял специальный корреспондент сытинского «Русского слова» Василий Иванович Немирович-Данченко, брат довольно известного режиссера и, без сомнения, настоящая легенда русской журналистики, автор прогремевших путевых заметок «Страна холода», «По Германии и Голландии», «Очерки Испании», «Земля Марии Пречистой», «Кама и Урал» и военных романов, посвященных русско-турецкой войне — «Гроза», «Плевна и Шипка».

— Добрый день, Василий Иванович, — слегка покраснев, пробормотал молодой репортер.

— Добрый, добрый, — благодушно отозвалась живая легенда. — Как же… читал ваши репортажи. Свежо, смело… Какими судьбами в штабе? Я думал, вы сразу рванете на передовые позиции, на Ялу.

— Да я бы с радостью! — с отчаянием в голосе воскликнул Константин. — Только мне требуется зарегистрироваться при штабе. А кто тут этим занимается — непонятно. Второй час уходит, как я тут по разным кабинетам брожу. Сначала отправили к штабс-капитану Бридину, потом к поручику Зелиховичу, а того на месте не оказалось. Тогда послали в третий отдел. Там же говорят, что ничего не знают. И кто только эту регистрацию придумал?!

Василий Иванович рассмеялся:

— Понятно, молодой человек, потерялись. А регистрацию придумали жандармы. Так что вам следовало подняться на третий этаж и дойти до конца коридора — там сидит ротмистр Полежаев. Вот он-то вам все и сделал бы.

— Жандармы? — удивился Константин. — А они-то тут с какого бока?

— С такого, что, как выяснилось, в этих местах полно японских агентов. Да и не только японских, — заговорщицки подмигнул молодому репортеру Василий Иванович, — но действующих в интересах японцев. Про покушения на генерал-адмирала слышали? Вот то-то. Поэтому они тут присматривают за тем, чтобы всяких лишних глаз на позициях наших войск было поменьше. Для того и регистрация нужна.

— Так мне на третий этаж? — вскинулся Константин.

Немирович-Данченко, усмехнувшись, кивнул, а затем бросил в спину припустившему к лестнице молодому репортеру:

— Кстати, советую выкроить время и добраться до Порт-Артура. У моряков все гораздо четче устроено. Такого, как здесь, бардака, нет и в помине. А дела там разворачиваются не менее интересные, чем на суше…

Совету легенды русской журналистики Константин последовал практически сразу. И не потому, что этот совет дал ему такой человек. Просто все так совпало. Он, чертыхаясь про себя, уже заканчивал заполнять формуляр, врученный ему ротмистром Полежаевым, когда в кабинет ввалился дюжий жандармский офицер.

— Никола, — зарычал он на ротмистра, — где там эти два лентяя? Давай их быстро сюда. Через полчаса пройдет литерный на Порт-Артур, и у него будет двухминутная остановка в Мукдене. Я договорился — нас посадят.

Полежаев кивнул и только начал подниматься из-за стола, как Костя вскинулся и торопливо заговорил:

— Господа, господа, позвольте с вами! Мне тоже нужно попасть в Порт-Артур. Ну пожалуйста!..

Дюжий жандарм настороженно уставился на молодого репортера:

— А ты кто таков?

— Журналист, — пояснил ротмистр, выбравшись из-за стола. — «Военные версты» читал?

— Это в «Новом времени», что ли?

— Ну да, — кивнул ротмистр, подходя к боковой двери. — Так вот — его работа… Эй, Мищенко, Половцев — подъем! Вас ждут великие дела.

Из-за приоткрытой створки послышался звук долгого, сладкого зевка, а затем сонным голосом пообещали:

— Зараз будьмо.

— Возьмешь? — поинтересовался ротмистр Полежаев, возвращаясь к своему столу. Дюжий жандарм смерил Константина суровым взглядом, потом вздохнул и махнул рукой:

— А, где наша не пропадала. Собирайтесь, господин репортер. Может, и про нас, горемычных, наконец-то правду сподобитесь написать. А то мы у вас все сплошь сатрапы и душители свободы.

Константин в ответ деликатно промолчал.

В Порт-Артуре молодой репортер пробыл почти полторы недели. Несмотря на то что крупные японские корабли не рисковали приближаться к порту, город жил по-фронтовому. Улицы круглосуточно патрулировались морскими пехотинцами, доступ в форты, на пирсы и судоремонтный завод был ограничен, а по ночам акваторию, примыкающую к порту, обшаривали яркие лучи прожекторов с Электрического утеса. Так что никаких особых боев и тревог за то время, что он провел в Порт-Артуре, не случилось. Впрочем, и сказать, что десять дней в Порт-Артуре прошли для Константина зря, также было нельзя. Он накоротке сошелся с несколькими молодыми офицерами, в основном с истребителей миноносцев, каковые на данный момент были самыми активными кораблями русского флота — почти еженощно вступали в перестрелки с японскими миноносцами, а то и легкими крейсерами, — и наслушался от них множества историй, часть из которых оформил в виде трех репортажей, и те, как и предыдущие, пошли в газете на ура.

Кстати, именно в Порт-Артуре, начало меняться его отношение к великому князю Алексею Александровичу. До сих пор Константин, как почти любой молодой человек, выросший в столице и исповедовавший прогрессивные убеждения, относился к генерал-адмиралу не очень положительно. Нет, как и любой здравомыслящий и образованный человек, он приветствовал усилия Алексея Романова по промышленному развитию страны, а также его стремление увеличить число образованных людей и открыть широкий доступ к получению высшего образования детям из малоимущих семей. Но этого было мало. Гигантское состояние великого князя и его близость с императором предоставляли ему такие возможности, которые Алексей Александрович, по единодушному убеждению всех прогрессивно мыслящих людей страны, не использовал и на треть! А какие слухи ходили о том, что он вытворял в своей так называемой «вотчине»? Да там царило настоящее Средневековье, со всеми положенными этому дремучему времени атрибутами — от права первой ночи до крепостного права. Причем крестьяне там были так запуганы, что, стоило кому-то хотя бы намекнуть на нечто подобное, они тут же хватались за дубье… Во всяком случае, Стива Янковский, царь и бог их молодежного кружка, поэт, жуир и бонвиван, однажды даже дравшийся на дуэли, рассказывал об этом со всей уверенностью…

Но едва только Константин, подвыпив в компании молодых морских офицеров, позволил себе пройтись по великому князю так, как было принято у них в кружке Стивы, он тут же поперхнулся от яростных взглядов мгновенно умолкнувших мичманов и лейтенантов.

— Ты, репортер, поосторожнее с языком-то, — эдак ласково попросил его мичман Тогурко, артиллерийский офицер с истребителя миноносцев «Иегудиил», успевший уже заработать себе «клюкву».[47]

— Да я не… — непонимающе повел плечами Константин. — А что, собственно?..

— А то, что, будь рядом кто из морпехов, ты бы уже зубами подавился, — пояснил лейтенант Вышеградский. — Они — ребята резкие и объяснять ничего не привыкли. Заслужил — получи.

— Да в чем дело-то? — уставился на приятелей-собутыльников молодой репортер.

И поскольку морпехов среди собравшихся за столом не было, ему разъяснили. И то, как относятся к генерал-адмиралу на флоте. И откуда это отношение взялось. И как великий князь готовился с полудюжиной безбронных паровых корветов и всего парой полноценных боевых кораблей атаковать английский флот в их гаванях — Сингапуре и Гонконге.

— Так что ты бы, Константин, по первости разобрался бы, а потом всякие небылицы плел. Мы все на рассказах о тех днях и о том, какие задачи его высочество перед флотом ставил, выросли. И в том, что флот наш ныне японцев в хвост и в гриву гоняет, во многом как раз его заслуга. Он всем тогда накрепко в мозги вбил, что для русского моряка все возможно, понял? И англичан в их базах прищучить. И супротив десятикратно превосходящего японца выйти. А еще он сделал так, чтобы это наше бесстрашие на твердую сталь смогло опереться. Знаешь, сколько те же английские комендоры в год снарядов выпускают? А мы? То-то… Генерал-адмирал на этом флоте и дух бесстрашный зародил и сделал так, чтобы сей дух не к гибели, а к победе вел бы. А ты — «князенька…» Совсем вы там у себя в модных салонах нюх потеряли!

Правду они ему говорили или нет, Константин так и не разобрался. Но то, что великого князя на флоте уважают, — осознал. И потому впредь в отношении Алексея Романова высказывался куда более осторожно. Особливо в присутствии флотских.

Через пару дней после того разговора, отправив очередной репортаж, он решил, что пора наконец проведать и своих старых знакомцев, с которыми добирался до Маньчжурии. Поэтому молодой репортер покинул Порт-Артур и за три дня доехал до места дислокации ставшего ему за время долгой дороги до Маньчжурии почти родным 85-го пехотного Выборгского Императора Германского Вильгельма II полка.

Батальон подполковника Саватеева занимал позиции в первой линии обороны, в паре верст от берега реки Ялу. Денис Дементьевич поприветствовал Константина с добродушной усмешкой:

— Ну что, господин репортер, возвернулись? Соскучились без нас? А мы, вишь ты, позиции оборудуем. Столько земли перекидали — канал от реки до залива прорыть можно.

— Здравствуйте, Денис Дементьич, — с радостной улыбкой поздоровался с ним Константин. — Да уж вижу. Совсем в землю закопались.

Саватеев махнул рукой:

— И не говори. Как не русские. Для солдата ведь что главное? Дух! Мы ж японца и так вмиг раскидаем. Видел я этих желтых. Казаки с того берега из поиска притаскивали. Щуплые донельзя, нашему мужику на один удар. А мы тут в земле роемся… А все наместник! Совсем Куропаткина запугал. Мол, ежели войска отойдут, а потом выяснится, что тут недостаточно оборудованные позиции были, — вмиг разжалует. А то и чего похуже с ослушником приключится. Вот потому и роем, будто кроты.

— А чего так далеко от реки-то? — поинтересовался Константин. — По берегу-то, чай, легче обороняться было бы.

— А кто его знает? Так штаб нарисовал. Навроде как ежели супостаты на десять верст ниже либо выше переправятся, все одно принуждены будут сюда двинуться. Рельеф местности такой. Да и с рекой не все так просто. Артиллеристы-то уже реку пристреляли. Версты на четыре в обе стороны. И все укрытия и балочки на этом поле, что от реки тянется, — тоже. Почитай сотни три снарядов положили. Так что, как японцы через реку двинутся, так артиллерия их к ногтю и прижмет. — Подполковник хмыкнул и переменил тему: — Так вы куда подадитесь? Опять к своему дружку Баташову?

— Ну, если можно.

— Так отчего ж нельзя? — добродушно улыбнулся Саватеев. — Вполне себе можно. Читал ваши репортажи из Порт-Артура. Добро написали. Даст Бог, и про наши дела не хуже напишите. А нам лестно будет.

— Как это читали? Где? — удивился Константин.

— Дык в Мукдене некий господин Немирович-Данченко начал издавать «Военный сборник» — перепечатывает материалы, посвященные нашим маньчжурским делам, и распространяет по полкам. Вот там и читал…

Спокойно пообщаться со старыми приятелями Константину удалось всего несколько часов. Уже на закате с противоположного берега реки переправились вернувшиеся из поиска казаки. Они притащили испуганного японца и сообщили мимоходом, что на том берегу черным-черно от японских войск. Так что ждать нападения осталось недолго.

— Ну что, господин репортер? — весело приветствовал его утром батальонный. — Дождались, похоже. Вы как, с нами в окопах или куда подальше отправитесь? Здесь-то скоро стрельба начнется.

— С вами, — решительно произнес Константин. А у самого засосало под ложечкой. Он считал себя к военному делу совершенно непригодным. Даже и бравировал этим, утверждая, что культурному и образованному человеку в наше время нет никакой необходимости терять время на военной службе. Что оная — прибежище интеллектуально неразвитых и неудачливых. Что человек с талантами и способностями найдет множество возможностей применить их помимо военной службы. И вот теперь он оказался на самой передовой позиции.

Первые два часа после завтрака, каковой готовился сразу для всей роты на конной кухне, для чего в тылу ротных позиций на склоне холма было оборудовано специальное укрытие, прошли спокойно. Репортер даже слегка придремал. А затем его разбудил этакий треск, который, как ему показалось, послышался прямо с неба. Константин заполошно вскинулся и недоуменно уставился на симпатичные белые облачка, весело вспухавшие в небесной синеве.

— Что это… — недоуменно начал он, оборачиваясь, но тут над траншеей послышался рев ротного:

— Всем сесть на дно окопа!

Константин ошалело обернулся, и в этот момент кто-то дернул его за куртку.

— Сидай, вашбродь, ипонец шрапнелью бьет!

Первые два часа обстрел русских позиций японской артиллерией был безответным. Впрочем, велся он без особого успеха. Как потом узнал Константин, всех потерь от двухчасового интенсивного обстрела был один легко раненный кашевар, через час после обстрела вылезший из укрытия, дабы начать готовить обед на роту, пробитая шрапнельной пулей труба ротной конной кухни и раненая лошадь у одной из пулеметных двуколок. Хотя по брустверам траншей шрапнельные пули нет-нет да и взрыхляли землицу. Русская же артиллерия молчала.

— А чего ж наши-то не отвечают? — поинтересовался репортер у обходившего позиции роты подпоручика Баташова.

— А смысл? — весело отозвался тот. — Японцы издали садят. Почти с предельной дальности, то есть почитай наобум. Эвон подрывы как высоко. Нам от этой стрельбы урону никакого. И зачем нам свою артиллерию раньше времени демаскировать? Не-ет, наши начнут стрелять, как японец затеет через реку переправляться. Там уже все пристреляно, так что «желтые» хор-рошей кровью умоются.

Так и произошло. Японский обстрел еще продолжался, как вдруг из-за спины спрятавшихся на дне траншей и окопов солдат рявкнули русские пушки.

— Ну вот, пошли, супостаты… — прошептал кто-то.

И Константин почувствовал, как у него мгновенно взмокла спина. Он несколько мгновений сидел, стараясь справиться с бешено забившимся сердцем, а затем, разозлившись на свою, как он посчитал, трусость, высунулся наружу.

— Куды?

Его рывком за шиворот сдернули вниз, на дно траншеи.

— Вы, вашбродь, — сурово сказал унтер Комов, произведший эту операцию, — под шрапнель-то не лезьте. Ипонцам надобно еще здеся, на ентом берегу, силенок поднакопить, людишек переправить. А на енто им не менее нескольких часов понадобится. Токмо потом оне на нас и полезут. А до тех пор нам надобно сидеть и не высовываться. А то шрапнельная пуля прилетать — тут вам и конец настанет, вашбродь. И не то обидно, что конец, а то, что никому не нужный. Понятно?

Константин облизнул пересохшие губы и торопливо кивнул.

Первая атака состоялась ближе к вечеру. Часов в пять. Сначала замолчала японская артиллерия, между тем как русская продолжала стрелять.

— А чего это японцы замолчали, а наши стреляют? — спросил молодой репортер у снова возникшего поблизости Баташова.

— Японцы замолчали, потому как, видать, скоро в атаку пойдут, — весело отозвался подпоручик. — Своих зацепить боятся. На такой-то дистанции разброс знаете какой?

— А наши?

— А у наших наблюдатели вон на той высотке сидят. Да и дистанция от наших орудий до реки куда короче, чем от японцев до наших позиций.

— Это тот наблюдатель, с флажками? — уточнил Константин, вглядевшись в указанном подпоручиком направлении.

— Нет, наблюдатель повыше, на самой верхушке. Не виден, потому как замаскировался. А с флажками — это сигнальщик. Наблюдателю сверху видно, как снаряды ложатся, вот он сигнальщику и орет, как прицел поправить надобно. А уж тот флажками всё на батарею передает. С нее сигнальщика в бинокль отлично видно… Эй, сюда, сюда! — вдруг заорал Баташов.

И Константин обернулся поглядеть, к кому это он обращается.

— В нашу роту пулеметные команды прислали, — сверкая белозубой улыбкой сообщил ему подпоручик. — Аж две. Эх теперь и ввалим япошкам!

Пулеметная команда, расположившаяся поблизости от корреспондента, обустроилась сноровисто и быстро. Двое из четверых приволокших пулемет стрелков, у которых за спиной было примотано веревкой по большой саперной лопате, начали споро вгрызаться в переднюю стенку траншеи, устраивая нечто вроде широкого окопа. Еще один принялся за сборку пулемета. А последний, вляпавшись в котях, оставленный кем-то из солдатиков прямо посреди траншеи после сытного завтрака, состоявшего из доброго котелка пшенной каши с мясом, ломтя хлеба в палец толщиной и кружки горячего китайского чая, окинул сердитым взглядом унтера Комова:

— Эх ты, пяхота, а отхожее место оборудовать никак нельзя было?

— Команды не было, — сумрачно отозвался Комов. Он и сам понимал, что с этим они опростоволосились. Ну да опыта оборудования таких позиций у них покамест не было. А в том же люнете или там редуте всегда можно было сделать свои дела у заднего фаса.

— Команды-команды, — передразнил его пулеметчик, — а своей башкой подумать? А-а, что с вас взять, одно слово — пяхота! — И, махнув рукой, ушел куда-то по траншее.

Оборудование пулеметной позиции закончили всего через двадцать минут. К этому моменту пулеметчик вернулся, да не один, а с помощником. Они приволокли две фляги с водой и три высокие прямоугольные коробки. Старший пулеметного расчета опорожнил одну флягу в кожух уже собранного и установленного на позиции пулемета и отдал назад опустевшую.

— Давай-ка, Аким, еще водички принеси. Кто знает, как оно повернется. Да и патроны ишшо несите. — После чего пододвинул к пулемету одну из принесенных коробок и, откинув крышку, вытащил наружу конец длинной металлической ленты, будто оскалившей в чудовищной улыбке торчащие из нее остроконечные зубы-пули. Поднял крышку самого пулемета, заправил ленту, захлопнул крышку и, взявшись за рукоятки, подвигал пулеметом вверх-вниз и вправо-влево. Затем наклонился, подкрутил какой-то винт, еще подвигал, дал короткую очередь, снова покрутил винты и одобрительно кивнул: — Добре.

Следующие десять минут прошли спокойно. Старший пулеметного расчета, представившийся Константину как унтер Тандыхалов, оказался мужиком словоохотливым и рассказал репортеру, что только и именно у русской армии используются вот такие вот металлические патронные ленты. Во всех же остальных патронные ленты матерчаты, отчего при стрельбе случается по несколько задержек на ленту вследствие перекоса патрона. С металлическими лентами такого не происходит. А вообще пулемет — вещь надежная. Особливо на подготовленной и пристрелянной позиции. Ежели установки прицела выбраны правильные и винты вертикальной наводки затянуты, то, хоть пулемет при стрельбе и трясется как лихорадочный, пули идут ровнехонько, строчкой. Траву можно стричь как косой.

Константин молча внимал, быстро марая блокнот и старательно загоняя вглубь воспоминание о том, как у них, в кружке Стивы, походя записали именно это усовершенствование, принятое по настоянию «князеньки», в обыкновенное казнокрадство. Мол, такие ленты производятся лишь на заводах князя и обходятся казне в десять раз дороже, чем обычные матерчатые, «коими пользуются армии всех цивилизованных стран». Следовательно, это что? Правильно — обыкновенное казнокрадство… Так что, когда послышался отчаянный крик: «Идут!» — он едва не выронил из рук блокнот и ручку.

Японцы приближались ровными шеренгами. Вспухающие над ними облачка русской шрапнели, казалось, не наносили приближающимся рядам никакого урона. Впрочем, когда они подошли поближе, стало видно, что время от времени близкий разрыв заставлял несколько фигур в черных мундирах вывалиться из строя и либо просто упасть и не подняться, либо двинуться назад, опираясь на винтовку или прижимая к груди раненую руку. Впрочем, эти мелкие прорехи почти мгновенно заполнялись другими бойцами, и японцы продолжали неукротимо двигаться вперед.

— Рота… ай! — протяжно разнесся над окопами голос ротного.

Справа и слева от Константина залязгали винтовочные затворы.

— Рота — цельсь!

— Рота — залпо-ом — пли!

И вся траншея взорвалась дружным залпом двух сотен винтовок. Константин почувствовал, что оглох.

— …аряжай! — услышал он, когда слух чуть восстановился.

— …ельсь!

Вот черт, сейчас опять… Но Константин сдержал естественное желание зажать уши руками. В конце концов, никто поблизости этого не делал.

— …пли!

После второго залпа он наконец сумел снова собраться и бросить взгляд на приближающиеся японские шеренги. К его удивлению, столь грозная стрельба, похоже, наносила накатывающемуся на русские окопы неудержимому валу японской пехоты не очень-то существенные потери. Как бы даже и не меньшие, чем русская артиллерия, в настоящий момент, похоже, перенесшая огонь куда-то дальше. Во всяком случае пушки грохотать не перестали, но облачков шрапнельных разрывов среди японских шеренг он более не видел.

— …пли!

Ну вот, так и есть! Дай бог, человек пять покинуло строй. И это после залпа двух сотен винтовок!

— А вы почему не стреляете? — с беспокойством обратился Константин к старшему пулеметного расчета.

— Так далеко ишшо, чегой патроны-то зазря жечь? — безмятежно отозвался тот. — Эвон пехота токмо залпами покамест стреляет. Вот аршин на пятьсот подойдут — так и мы зачнем.

Следующие несколько минут Константин напряженно всматривался в приближающиеся вражеские шеренги. Вот стали различимы лица, вот уже можно разглядеть, как поблескивают пуговицы на мундирах, вот…

— Вразнобой, прицельно — огонь!

И в это же мгновение рядом загрохотал пулемет. Константин расширившимися глазами смотрел на то, как японцы начали валиться на землю прямо как шли — рядами, как разинутые в боевом кличе рты опрокидывались назад, так и не закрывшись, как люди, еще мгновение назад бежавшие, грозно блестя примкнутыми штыками, плашмя падают в траву, так и не успев выпустить винтовку из рук. А затем его глаза закатились, и, лишившись чувств, молодой человек сполз по стенке траншеи.

— Эй, унтер! — заорал стоявший рядом солдат, отрываясь от винтовки, в магазин которой он как раз азартно запихивал очередную обойму. — Тут ето, респондент того!

— Чего того? — нахмурился возникший как чертик из табакерки Комов.

— Ну, кажись, того, — пояснил солдатик, деловито снимая затвор с задержки и загоняя патрон в патронник, — сомлевши…

Blog

Роман Злотников генерал-адмирал на переломе веков