Программа «энциклопедия» Экзаменационная работа на тему «Человек, который смеется»
| Вид материала | Программа |
- Энциклопедия, 2234.36kb.
- Энциклопедия, 2044.04kb.
- Исследовательская работа по русскому языку Энциклопедия слова «человек», 66.66kb.
- Собор Парижской Богоматери», «Отверженные», «Человек, который смеётся». А. Маршалл, 14.73kb.
- Алексей Литвин «человек, который смеется», 705.75kb.
- Реферат по предмету «морская энциклопедия» на тему «судовые дымовые трубы», 163.04kb.
- А. Н. Журавлев / 2010г. Расписание, 10.13kb.
- Рабочий учебный план и график учебного процесса на 2011/2012 учебный год Заочное отделение, 128.37kb.
- Рабочий учебный план и график учебного процесса на 2011/2012 учебный год заочное отделение, 130.41kb.
- Рабочий учебный план и график учебного процесса на 2011/2012 учебный год заочное отделение, 149.41kb.
СЕВЕРНОЕ ОКРУЖНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ОБРАЗОВАНИЯ
ДЕПАРТАМЕНТА ОБРАЗОВАНИЯ ГОРОДА МОСКВЫ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ
ЦЕНТР ОБРАЗОВАНИЯ №686 «КЛАСС-ЦЕНТР»
ПРОГРАММА «ЭНЦИКЛОПЕДИЯ»
Экзаменационная работа на тему
«Человек, который смеется»
Автор работы:
Буракова Алина, учащаяся 10-Б класса
Научный руководитель работы:
Тюханова Елена Леонидовна
Преподаватель Истории про театр
Москва 2011 год
Смех – это спасательный
круг на волнах жизни.
- Ф. Рабле
Человек рождается на свет, наделённый уникальной и прекрасной способностью – умением смеяться. Мы, люди, можем злиться, как собаки, быть ласковыми, как кошки, уставать, как лошади, но смеяться и улыбаться мы будем всегда только как люди. Природа вместе с разумом наделила нас удивительным даром – во всеуслышание заявлять миру о том, как нам хорошо жить на свете.
Смех создал вокруг себя ореол таинственности. На первый взгляд, кажется, что все предельно ясно и просто не имеет смысла о нем говорить. С другой стороны, попытка объяснить все то, что знаешь о нем, всегда оказывается неудачной, и ты начинаешь сомневаться, знаешь ли хоть что-нибудь. Таким образом, тема остается покрытой темным плащом.
Итак.
Прежде всего, смех связывают с чувством юмора. Чувство юмора – довольно относительное понятие, подразумевающее разновидность эстетического чувства, которое обладает рядом особенностей:
1) опирается на эстетические идеалы, противопоставляя их воспринимаемому комическому явлению (в противном случае юмор превращается в скепсис, цинизм, сальность, пошлость, скабрезность);
2) предполагает способность хотя бы эмоционально в эстетической форме схватывать противоречия действительности;
3) присуще эстетически развитому уму, способному быстро, эмоционально-критически оценивать явления,
4) предполагает склонность к богатым и неожиданным сопоставлениям и ассоциациям;
5) рассматривает явление критически с точки зрения его общечеловеческой значимости.
Является ли смех одним из аспектов чувства юмора?
Вполне возможно.
Смех и его биологические аспекты
Итак, рассмотрим собственно биологический аспект смеха, для чего обратимся к словарному определению:
«Смех – это одна из реакций человека на смешное, либо на щекотку, проявления которой всем известны и включают в себя непроизвольные движения мускулов лица и тела, специфические звуки. В некоторых случаях смех может быть реакцией на нервное напряжение (нервный смех) или быть признаком психического расстройства.
Физическое проявление наибольшей радости — смех — фиксируется в психодинамике человека и используется в дальнейшем для выражения иных форм радости — утоления голода, жажды и т. д.»
Существует поговорка «Смех без причины — признак дурачины». Однако эта поговорка относится, как правило, только к смеху больных биполярным аффективным расстройством (маниакально-депрессивным психозом) в фазе мании (в поговорке подмечен также резкий переход от маниакального смеха к подавленному состоянию депрессии). Беспричинный смех здорового человека является признаком отличного настроения и хорошего физического состояния. Нормальный, естественный смех, успокаивает нервы, расслабляет мышцы, улучшает самочувствие.
Исследования показали, что при смехе от мышц лица идут особые импульсы, которые благотворно влияют на нервную систему и работу мозга, снимая напряжение. Даже когда вам невесело и вы выдавливаете из себя фальшивую улыбку, механизм срабатывает и на душе становится намного легче. По мнению учёных, смех — это выработанный людьми «социальный рефлекс», поскольку, видя смеющегося или улыбающегося человека, другие люди тоже приходят в хорошее настроение.
Оказалось, что сердитые люди страдают заболеваниями сердца чаще, чем весёлые. Весельчаки менее подвержены риску возникновения инфаркта. Это связано с тем, что смех укрепляет эндотелий — клетки, выстилающие кровеносные сосуды и полости сердца изнутри.
Итак, получается, что смех – один из источников здоровья?
Да, но только в том случае, если он не злой - то есть, не несет в себе отрицательного посыла, злой насмешки над объектом смех (если таковой имеется).
Следовательно, у смеха есть определённые границы?
И есть ли то, над чем нельзя смеяться?
Границы смеха
По сути, смех колеблется между добром и злом (при этом ни то, ни другое не рождает смеха), живет «их взаимопритяжением и взаимоотталкиванием», чем обуславливается двойственная природа смеха. Он принимает то одну, то другую сторону, одновременно являясь «всем и ничем». Но главное, что в этом случае смех лишается нравственного начала. Другой же взгляд на смех состоит в том, что он обретает нравственный смысл, «противополагая себя полюсу зла». Подлинный смех рождается на стыке блага и зла, как ответ блага на зло.
Учитывая, что смех находится именно на границе, вполне логично будет утверждать, что эти границы легко перейти. Явление, особенно развившееся в последние столетия – смех над тем, над чем смеяться не положено по законам морали.
В качестве самого простого примера можно привести популярные детские мультики – такие, как отечественный «Ну, погоди!» и американский «Том и Джерри». Комическое в обоих случаях состоит в противостоянии двух не равных по силам главных героев. Точнее, в том, как один, совсем маленький, из них побеждает другого, огромного. При этом степень жестокости, очевидная для взрослого человека, практически не контролируема.
НО жестокие действия героев, их невиданно бесчеловечные расправы друг над другом – это именно то, над чем в основном смеются дети (и, как показывает практика, не только дети).
При этом смех в данном случае – одна из форм победы добра над злом. Когда ребёнок над отрицательным персонажем, тот перестает быть страшным… практически он уже побеждён (вспомним, например, как незадачливую Бабу-Ягу посадили в раскалённую печку).
Еще один пример – не столь очевидный, но более яркий, - религия.
Есть две принципиально разные точки зрения на смех, обусловленные двумя различными культурами. Это античная и христианская традиции. В античности комедия и смешное как жанр были уважаемы. Причем смешное было скорее построено на осмеянии злободневных вещей или политических событий. Смех для античности – это светлое чувство. Для христианства он играет полностью противоположную роль.
Дело в том, что природа смеха до сих пор не понятна. Например, с точки зрения ортодоксальных христиан – Христос никогда не смеялся. Ни в одном из Евангелий нет свидетельств о том, чтобы хоть раз Христос посмеялся над чем-нибудь. Хотя возможно, что есть один момент, где чувствуется хотя бы улыбка Иисуса. Это чувствуется в рассказе о сомнении апостола Фомы, который не поверил в воскресение Спасителя и отпрянул от Иисуса, и тогда Христос предложил неверующему вложить перста в его рану. Ту, что оставил в его теле удар римского копья в час распятия.
И Фома боязливо вложил свои пальцы в рану и убедился в истине.
В этом эпизоде мелькает улыбка Христа над Фомой.
Более того.
Если исходить из принципа всех теологий: "все что внизу, то и наверху", следовательно, некий сверхъестественный смех присущ и Творцу.
Значит, Бог тоже умеет смеяться?
Есть и другая точка зрения, противоположная – о том, что Бог не смеется – он идеален, бессмертен. Человек – существо, прежде всего смертное, грешное. Человек находится «между Христом (по преданию он никогда не смеялся) и животным». Животное еще не смеется, а богочеловек – уже. Человека к животному тянет чувственность, а к небесам - тело. Смех человека – смех безысходности и свидетельство ее осознания. Задача человека – противостояние смерти. Смеясь, он «разделывается со страхом». Таким образом, принизив смех, христианство одухотворило его.
Тем не менее, смех бросает негласный вызов религиозному мирозданию, и церковь всегда боролась со смеховой культурой, особенно в средние века. И только постепенно напряжение между смехом и храмом стали более терпимы. На взаимное притирание Веры и Смеха у христианства ушло больше тысячи лет.
По сути, это борьба продолжается до сих пор.
В Средние Века смех над религией называли богохульством… и сжигали за него на костре.
В наше время, конечно, такого нет, но ГРАНИЦА того, над чем можно смеяться существует всегда.
Высший пилотаж смеющегося — отодвинуть эту подвижную, эластичную границу как можно дальше, неожиданно далеко, — но ни в коем случае ее не преступить.
Смех и его антитезы
Что может быть противопоставлено смеху как антитеза – прежде всего эмоциональная?
Первое, что приходит на ум – это, конечно же, человеческий плач.
Слезы – это знак душевной боли….С такой легкостью, появляющиеся на лице смеющегося.
Конечно же, плач – полноправная антитеза смеха, но главный вопрос в том – КАКОГО смеха. Ведь видов смеха, как известно, множество.
Плач есть противоположность смеха, который с чувством смешного не связан; это смех формальный, “наследственный”, достающийся нам даром в момент вступления в жизнь одновременно с плачем. Тут действительно противоположность несомненная: выражению радости физического бытия, преизбытка здоровья и силы противостоит не менее “телесная” по своей сути эмоция недовольства, разрешающегося в слезах и гримасе страдания или же безудержной ярости.
Противопоставлять же плач смеху, рожденному комизмом, смеху подлинно человеческому – одухотворенному, оценочному – значит, ничего в нем не понять. Г. Шпет говорил о том, что смех и плач, идущие в паре, пусть и смягченные внешне, по своей сути гораздо ближе к исходным “осклабленной судороге” и “дрожанию”, нежели к смеху истинному, комическому и тому, что может быть предложено ему в качестве альтернативы.
Ее искали, формулируя принципы комического, и находили то в “возвышенном”, то в серьезном, то в “трогательном”, то в “лирическом”. Если же вспомнить о том, что при всей своей парадоксальности и противоречивости смех – это радость, и прежде всего радость, то станет понятно, почему подлинная смысловая антитеза никак не складывалась: возвышенное или лирическое действительно не смешно, но вместе с тем, ни то, ни другое нельзя назвать чем-то по-настоящему противоположным радости. Плач “равен себе”, независимо от того, идет ли он как ответ на страдание телесное или же как отклик на муку душевную: смысловая цепочка везде будет одна и та же – зло и вызываемые им слезы. “Счастливые” слезы или “слезы радости” – не более чем редкие и вызываемые особенными обстоятельствами душевные проявления. Они, разумеется, существуют, но при этом, однако, не “делают погоды”: плач – в его особенном общезначимом смысле – все равно остается плачем, то есть знаком страдания, огорчения и тоски.
Другое дело смех. Он даже при самом беглом взгляде оказывается на порядок сложнее и богаче слез уже хотя бы потому, что соединяет в себе сразу два во многом противостоящих друг другу мира: стихию чувственно-телесной радости, витального энтузиазма и стихию парадоксальной комической рефлексии, суть которой – радостное сопротивление злу. Упрощая дело, можно сказать, что смеха – два, а плач – один. Внешне смех и плач действительно выглядят как противоположности, ибо наиболее выразительно представляют стихии радости и страдания, и поэтому их закрепление в качестве полюсов человеческой чувственности вполне оправдано. Но кроме внешнего существует еще и внутреннее. И вот здесь-то, на уровне невидимом, взаимоотношения смеха и плача меняются самым решительным образом.
Противоположности, как известно, сходятся. И, если быть точнее, сходятся они в генезисе явления, разделившегося в ходе своего самодвижения на две противоположные “части”. Именно этого – совпадения в истоке, в происхождении – и не найти в смехе и плаче. Сходятся, совпадают между собой плач и радость, но никак не плач и смех в его собственно человеческом, парадоксальном смысле. Смех радости и смех ума выражаются в одной и той же форме – вот в чем причина отождествления этих двух различных чувств, и вот в чем причина традиционного противопоставления смеха и плача. Смех – знак радости; оттого так естественно противопоставить его слезам; что же до более детального разбора устройства смеха, его особой двойственной природы, то до этого стихийная семиотическая работа общественного ума просто не дошла, ибо полученной пары уже вполне хватило для того, чтобы задать культуре работы на многие тысячелетия.
Еще одной очень яркой и правильной антитезой явлению смеха будет явление СТЫДА.
Может показаться неожиданным, но эта тихая, интимнейшая эмоция оказывается почти что полной калькой смеха. Правда, смеха, перевернутого с ног на голову, чего, впрочем, и следовало ожидать от настоящей антитезы.
Подобно смеху, стыд рождается как удар, взрыв, не подготовленный длительным созреванием, вынашиванием, как это можно видеть в переживаниях раздражения, озлобления или горя. Для первых двух симптоматично предварительное “примеривание” к ситуации, накопление энергии, для последнего – сам момент ознакомления с трагическим событием не есть чаще всего импульс для немедленного выражения чувства: необходимы пауза, после которой случившееся начинает осознаваться и, наконец, оцениваться как действительно и непоправимо случившееся.
Так же, как и подлинный смех, существующий бок о бок со своим примитивным предком-двойником, стыд происходит из реакции застенчивости, целиком относящейся к миру телесных переживаний, и существует с застенчивостью в одних и тех же формах (смущение, румянец), отличаясь от нее в принципе.
Чуть более ясна их общая отправная точка в онтогенезе: смех возникает в момент неожиданного обнаружения преодолимости, недейственности зла. Стыд же, напротив, зарождается тогда, когда столь же неожиданно выясняется, что совершенный нами поступок ошибочен, чреват злом, хотя еще мгновение назад он таковым не казался.
Возникнув, стыд и смех ведут себя очень схоже: и тот, и другой являются непрошено, завладевают нами полностью, останавливая время и пуская его вспять. Со стыдом справиться так же трудно, как и с приступом хохота. Подобно спазмам смеха, возвращающим нас к чудесному моменту обнаружения нашего превосходства, “спазмы” стыда возвращают к ситуации, в которой наша вина стала явной и осознанной “изнутри”. Причем в обоих случаях действительная, внешне физическая прагматика отсутствует: стыд, приносящий нам сильнейшие и вполне реальные страдания, на самом деле не связан с какой-то реальной, актуальной угрозой. Смех же, дающий нам не менее большую радость, никак не соотносится с действительным благом. Стыдясь, мы не становимся беднее, а смеясь – богаче.
Смех чаще ориентирован на другого. Стыд – на самого стыдящегося. Однако эта разница несущественна: мы можем стыдиться и за другого, но для этого нужны любовь, сочувствие, делающие чужие переживания “открытыми” для любящего. Стыд сугубо персонален и даже просветленно-эгоцентричен. Усмотренное зло осуждается в одиночку; внешние свидетели – после того как они “сделали свое дело” – становятся абсолютно ненужными, их помощь бесполезна, ибо силы для преодоления, изживания чувства вины человек может найти только в себе самом, в отличие, скажем, от переживания грусти, тоски или раздражения, которые сглаживаются внешними усилиями сочувствующих и сопереживающих. Нельзя пережить стыд вдвоем или коллективно, если, разумеется, вина не была коллективной. Поэтому стыдящийся принципиально одинок и беззащитен. Стыдясь своего поступка, прежде постыдным не казавшегося, человек выступает по отношению к себе вчерашнему как внешний, иначе, сегодняшний наблюдатель: он проецирует значимую для него нынешнюю этическую парадигму на сюжеты прошлой, иной жизни и судит их и себя как судья подсудимого, не теряя, однако, при этом ощущения целостности своего “Я”.
Взрывная реакция стыда – удар изнутри, краска на щеках – свидетельство глубоко интимного процесса переживания личного позора. Она напоминает взрывной характер смеха, в котором, напротив, выражается уверенность в силе, личной правоте смеющегося. Стыд и смех почти “изоморфны”, они и были так “задуманы”: не случайно стыдливость более всего сторонится насмешливости, ибо смех ранит стыдящегося в самое сердце, а если быть точнее, то в ум. И если искать “идеальный” ответ на смех, то им будет именно ответный стыд.
Смех в искусстве
По утверждению одного из исследователей, смех может вызвать любой вид искусства – живопись, музыка, скульптура, литература, - исключая архитектуру, которая сама по себе связана со статичностью и не подразумевает включения комических элементов.
(Однако я бы взяла на себя смелость оспорить это утверждение, приведя в пример одного из архитекторов нового времени – Антонио Гауди, чьи архитектурные произведения поражают и, по сути, отличаются некоторым присутствием чувства юмора. Также в качестве примера можно взять одного австрийского архитектора –Ф. Хундертвассера)
Трагическое и комическое в жизни существуют не в чистом виде, а превращаясь одно в другое, сочетаясь между собой, и контраст, который возникает между ними, еще более усиливает грани того и другого.
Чередуя трагическое и комическое в искусстве, учитывают, как воспримет его человек. Как бы сильно ни страдая человек, он остается человеком. Он не может без конца страдать. Горе и боль притупляются. То же происходит и в искусстве. Люди, воспринимающие его, не могут в течение нескольких часов с одинаковым напряжением смотреть и переживать трагедию. И чтобы добиться необходимого накала чувств, им как бы дают передышку, которая подготовит их к трагедии и сделает ее восприятие более сильным.
Поэтому в драматургии и в литературном произведении часто перед самым сильным трагическим эпизодом вводится комическая сцена, которая дает возможность набраться сил для последующего огромного эмоционального напряжения. Это важно для восприятия человеком произведения в целом.
Связь трагического и комического не случайна. Она возникает из-за сложностей самой жизни, где переплетены смех и слезы, и соединены самые противоречивые явления, и ничто не встречается в чистом виде.
Над чем же мы смеёмся, например, в кино?
Наверное, все помнят и не раз смотрели фильмы с участием трех комедийных актеров: Ю. Никулина, Г. Вицина и Е. Моргунова. Каждый из них создал определенный тип: нагловато-простодушного Балбеса играет Ю. Никулин, жеманного меланхоличного Труса — Г. Вицин и самодовольного Бывалого — Е. Моргунов.
В каждом фильме они играют один и тот же характер. Созданные ими персонажи в разных фильмах попадают в разные ситуации. То они оказываются браконьерами, то жуликами, пытающимися ограбить магазин (“Операция “Ы”), то самогонщиками в одноименной киноновелле и т. д.
Над чем мы смеемся в этих фильмах? Над забавными трюками: ускоренная, замедленная, обратная съемка создают немало веселых сцен; над остроумным сочетанием музыки с действием, происходящим на экране, и над многим другим. Но высмеивают эти фильмы тунеядство, жульничество, стяжательство, пьянство и другие пороки и тех, кто этими пороками заражен,— Балбеса, Труса, Бывалого.
И какие бы мы ни брали комические произведения или комические события в самой жизни или в искусстве, в них всегда есть не только смех, но и определенная оценка того, над чем мы смеемся. В этом состоит и морально-воспитательная функция смеха в искусстве.
Издавна люди стали высмеивать человеческие недостатки и слабости: рассеянность, глупость, неловкость, хвастовство. Все это комично при условии, если не вызывает страданий человека и не опасно для него и окружающих. Для того чтобы эти и другие недостатки стали смешными, необходимо их увидеть или представить в смешном виде. Ведь не всегда, совсем не всегда они смешны. Комический эффект возникает только при определенных условиях.
Например, при недоразумениях, путанице.
Волнения и переживания Фигаро в пьесе Бомарше “Женитьба Фигаро” были из-за того, что ему показалось, будто его невеста Сюзанна благосклонна к графу Альмавиве и готова ответить на чувство графа. Мы, читатели пьесы и зрители спектакля, знаем, что Сюзанна ведет себя с Альмавивой, как и подобает порядочной девушке, и только разыгрывает его, включив в этот розыгрыш переодевшуюся в ее платье жену Альмавивы, а Фигаро ничего этого не знает. И его гнев, подозрения, упреки невесте — все это выглядит очень смешным.
В пьесе В. Шекспира “Двенадцатая ночь” много смешного и веселого возникает из-за того, что двое близнецов, Виола и ее брат Себастьян, похожи друг на друга как две капли воды и одного часто принимают за другого.
Дон Кихот Сервантеса вошел в историю искусства как фигура комическая, потому что возвышенные, благородные его поступки приходили в противоречие с обстоятельствами, в которых они совершались. Он отправляется сражаться за справедливость на великолепном коне Росинанте, который на самом деле был жалкой клячей; прекрасная дама, во имя которой он совершал свои подвиги, оказывается босоногой девчонкой... Все замечают это несоответствие, кроме самого героя. Дон Кихот смешон. Но почему-то к этому образу вновь и вновь обращаются люди много веков после его создания. Давно ушло из жизни рыцарство, недостатки и пороки которого высмеял в образе своего героя Сервантес.
Если бы речь шла только об историческом факте, вряд ли бы так привлекал к себе Дон Кихот. Все дело в том, что он не только нелеп и не только смешон. Он благороден. Он бросается на помощь, не ожидая, чтобы его просили о ней, сражается за истину, за справедливость, за правду. Не беда, что не все соответствует его представлениям. Сражается он всерьез, верит в правоту свою и ничего не делает для себя — все для людей. Вот и стал Дон Кихот образом человека благородного, возвышенно-прекрасного, оказывающегося смешным только потому, что его высокие идеалы разбиваются о будничность жизни. Так комедийный герой становится героем положительным, и имя Дон Кихота — символом благородства и бескорыстия.
Призвание смеха – вскрыть не увиденное, то, на что не обратили внимание, отличить правду от лжи, рассудить. Но для того, чтобы он мог выполнять все эти свои функции, обогащать людей, необходимо уметь проникать в саму суть предмета осмеяния, залезть в то, чего не видно снаружи.
Одним из таких способов вскрытия привычного можно считать нарушение обыденных связей между вещами. Нарушая их, юмор ставит все в непривычное для всех положение и тем самым открывает у тривиального новые, доселе неизведанные стороны, порою преувеличивая их.
На этом принципе построена карикатура – жанр, который начал развиваться ещё в Средние Века, и, смело можно утверждать, что в наши дни он достиг своего апогея.
Высшей формой критики и осмеяния в искусстве является сатира.
Сатира — это форма осмеяния и критики пороков, к которым мы совершенно нетерпимы. Сатира — беспощадная, жестокая критика, доводящая до крайности сущность обнажаемых ею явлений. Но сатира — это комедия, поэтому она смешит. Именно о сатире говорили писатели, называя ее смех грозным, ядовитым и беспощадным.
У сатиры есть свои, только ей присущие особенности. Она обязательно злободневна. Люди не будут смеяться над тем, что им сегодня не кажется особо важным, что их не задевает, не волнует. Поэтому современность — обязательное условие сатиры. Сатира не стремится к точному воспроизведению жизни, правдоподобию или похожести. Она может укрупнять характер, заострять отдельные его стороны, преувеличивать обстоятельства. Главное для нее — обнажить, сделать зримой ту сущность, против которой она направляет свое острие.
Сатира — своеобразный жанр, и такая свобода средств оправдана главной ее задачей: заставить людей увидеть те пороки и недостатки, мимо которых они проходят в жизни, не замечая. Смех здесь жестокий, бичующий, потому что он направлен на все то, что не соответствует правовым, политическим, эстетическим и нравственным идеалам. Поэтому сатира не знает снисхождения и жалости. Ведь главным объектом комического являются пороки, недостатки, слабости,— одним словом, теневые, отрицательные стороны жизни человека. Но объектом осмеяния может быть также передовое и новое, смех может вызвать и положительный герой.
На самом деле, комическое присутствовало ещё в искусстве Древней Руси. Попробуем разобраться в его элементах.
Известный академик Лихачев в своих трудах о природе древнерусского смеха говорил о том, что для древнерусского смеха характерна его направленность на наиболее чувствительные стороны человеческого бытия. Этот смех чаще всего обращен против самой личности смеющегося и против всего того, что считается святым, благочестивым, почетным.
Значит, еще наши далекие предки умели как следует высмеивать собственные ошибки и пороки!...
По этому поводу я бы еще раз процитировала Д. Лихачева:
«Авторы средневековых и, в частности, древнерусских произведений чаще всего смешат читателей непосредственно собой. Они представляют себя неудачниками, нагими или плохо одетыми, бедными, голодными, оголяются целиком или заголяют сокровенные места своего тела. Снижение своего образа, саморазоблачение типичны для средневекового и, в частности, древнерусского смеха. Авторы притворяются дураками, «валяют дурака», делают нелепости и прикидываются непонимающими. На самом же деле они чувствуют себя умными, дураками же они только изображают себя, чтобы быть свободными в смехе. Это их «авторский образ», необходимый им для их «смеховой работы», которая состоит в том, чтобы «дурить» и «воздурять» все существующее. «В песнях поносных воздуряем тя», — так пишет автор «Службы кабаку», обращаясь к последнему.
В древнерусском смехе есть одно загадочное обстоятельство: непонятно, каким образом в Древней Руси могли в таких широких масштабах терпеться пародии на молитвы, псалмы, службы, на монастырские порядки и т. п.
Считать всю эту обильную литературу просто антирелигиозной и антицерковной мне кажется не очень правильным. Люди Древней Руси в массе своей были, как известно, в достаточной степени религиозными, а речь идет именно о массовом явлении.»
Это говорит о том, что, для того чтобы создать что-то, что могло бы рассмешить людей, нужно самому уметь быть объектом для смеха. Эту формулу вывели еще наши предки в Древней Руси!
Стремясь рассмешить людей, древнерусские авторы ставили перед собой определённую задачу – показать людям изнанку мира, мир перевернутый, дурацкий и абсурдный. Именно это являлось стержнем смехового мира Древней Руси.
В этом «перевернутом мире» сам человек как бы переносится в нетипичную и нереальную для него среду.
«Перевернутость может подчеркиваться тем, что действие переносится в мир рыб («Повесть о Ерше Ершовиче») или мир домашних птиц («Повесть о куре») и пр. Перенос человеческих отношений в «Повести о Ерше» в мир рыб настолько сам по себе действен как прием разрушения реальности, что другой «чепухи» в «Повести о Ерше» уже относительно мало; она не нужна».
Д. Лихачев
Одним из главнейших приемов древнерусского смехового мира являлось так называемое «валяние дурака».
«Что такое древнерусский дурак? Это часто человек очень умный, но делающий то, что не положено, нарушающий обычай, приличие, принятое поведение, обнажающий себя и мир от всех церемониальных форм, показывающий свою наготу и наготу мира, – разоблачитель и разоблачающийся одновременно, нарушитель знаковой системы, человек, ошибочно ею пользующийся. Вот почему в древнерусском смехе такую большую роль играет нагота и обнажение».
Д. Лихачев, там же
Мне кажется, что именно это самое «обнажение» и является самой сутью не только смеха древнерусского, но и смеха, юмора в целом.
«Функция смеха — обнажать, обнаруживать правду, раздевать реальность от покровов этикета, церемониальности, искусственного неравенства, от всей сложной знаковой системы данного общества. Обнажение уравнивает всех людей. <…>
При этом дурость — это та же нагота по своей функции. Дурость — это обнажение ума от всех условностей, от всех форм, привычек. Поэтому-то говорят и видят правду дураки. Они честны, правдивы, смелы. Они веселы, как веселы люди, ничего не имеющие. Они не понимают никаких условностей. Они правдолюбцы, почти святые, но только тоже «наизнанку».
Древнерусский смех — это смех «раздевающий», обнажающий правду, смех голого, ничем не дорожащего. Дурак — прежде всего человек, видящий и говорящий «голую» правду.»
Д. Лихачев
Говоря о древнерусском смехе, было бы правильным упомянуть один из крупнейших его компонентов – древнерусских юродивых.
Кто такие юродивые?
По утверждению Д.С. Лихачева, юродивые – это те же самые дураки, но только он критикует действительность, показывая её несоответствие нормам христианства. Своим поведением юродивый показывает, что именно мир культуры является миром ненастоящим, миром антикультуры, лицемерным инесправедливым, не соответствующим христианским нормам. Поэтому он постоянно, всегда ведет себя в этом мире так, как следовало бы вести себя только в мире антикультуры. Как и всякий дурак, он действует и говорит “невпопад”, но как христианин, не терпящий компромиссов, он говорит и ведет себя как раз так, как должно по нормам христианского поведения, в соответствии со знаковой системой христианства. У него – свой, особый мир.
По мнению академика, для понимания юродства очень важен жанр иконописи, который облагораживает, но тем самым и обезображивает облик юродивого.
В период расцвета древнерусской культуры юродство стало национальным явлением, и можно говорить о том, что оно в какой-то мере олицетворяло русский смеховой мир.
Юродство – это как бы мост между миром смеха и церковным миром. Это - то парадоксальное явление, которое, по факту, сочетало в себе юмор и религию. Именно поэтому они так важны в моей работе, ведь раннее религия у меня была полностью противопоставлена смеховому миру.
Таким образом, Древняя Русь была важным компонентом развития смеховой культуры в мире, и ещё в то время именно там были обнаружены многие принципы существования современного мира смеха.
С развитием индустриального мира в искусстве смех проявлял себя всё больше и больше, и сейчас уже с уверенностью можно говорить о том, что во многих областях творения человека комические жанры преобладают над другими, играя далеко не последнюю роль. Люди порой прибегают к помощи произведений искусства для того, чтобы расслабиться, посмеяться, узнать себя, лучше посмотреть вокруг и увидеть то, чего раньше не замечали. И во всем этом им очень помогают элементы комического и смеха, присутствующие в различном виде в искусстве.
Вместо заключения
Итак, ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СМЕЁТСЯ – это и тот, кто, высмеивая человеческие пороки, недостатки и нелепости (и т.д. и т.п.), является АВТОРОМ, создаёт произведения. Быть человеком, который смеётся – его призвание, предназначение, профессия. Интересно, что при этом чаще всего возникает такой парадокс: лицо «смеющегося» может оставаться грустным. И кавычки в данном случае свидетельствуют о смехе не прямом, смехе в высшем смысле этого слова, смехе внутреннем. Смехе таком, какой был присущ, например, Чарли Чаплину – человеку, ставшему в кинематографе эталоном комедийного жанра. Однако, маска его персонажа – маленького, трогательного человечка, существующего в огромном жестоком мире, остаётся грустной. И вызывая наш смех – как первую зрительскую реакцию, неизбежно влет и куда более глубокие переживания – грусть, сострадание, даже слёзы очищения… Таковы и маски многих так называемых грустных клоунов. Таких, как великий клоун ХХ века Леонид Енгибаров (многих сегодняшних выдающихся мастеров этого жанра, например, Вячеслава Полунина, можно считать во многом его преемником). Конечно, всё, что связано с искусством клоунады заслуживает отдельной работы, однако, в данном случае невозможно об этом не упомянуть.
Да и в театре драматическом высшим проявлением профессионализма и таланта одновременно являются подобные моменты – когда в прямом смысле этого слова человек, который смеётся – это только зритель. Сам же исполнитель комедийной роли внешне предельно серьёзен (как и в трагедии в идеале плакать должны зрители, а не исполнитель)…
Таким образом, говоря о ЧЕЛОВЕКЕ, КОТОРЫЙ СМЕЁТСЯ, имея в виду автора, создающего произведения и того, кто читает, смотрит, слушает – мы сталкиваемся с понятиями схожими, но не идентичными. Каждый из аспектов их связи и взаимодействия был бы интересен как отдельная тема для исследования. Например, как связан смех и автора, и зрителя (читателя, слушателя) с уровнем его культуры (а значит, вкусом. Ведь смеются же миллионы зрителей над пошлыми шутками авторов «Смехопанорамы» и находит своих поклонников «искусство» Евгения Петросяна и ему подобных); какой смех становится более востребованным и популярным в те или иные кризисные моменты в жизни общества; как долго живёт шутка и отчего эта продолжительность зависит…
Конечно, ответить даже на часть этих вопросов в одной работе невозможно. Но, прикоснувшись к этой теме в процессе работы над данным рефератом, я всё-таки очень захотела итогом её сделать небольшое исследование, в котором искала ответ на вопрос: что кажется наиболее смешным именно сегодня и именно у нас тем, кто сделал смех своей профессией (в опросе принимают участие драматические актёры, клоуны, писатели-сатирики), и тем, кто ПРОСТО СМЕЁТСЯ (здесь моими «подопытными» стали и дети от 3-х лет, и взрослые – представители самых разных профессий). Скромные выводы по итогам анкеторования – в Приложении №1 к работе.
Библиография
С.И. Ожегов. Словарь русского языка. Москва. «Русский язык».1984 –816 с.
Л.В. Карасев. Философия смеха. РГГУ. 1996 – 214.
Л. В. Карасев. Мифология смеха // Вопросы философии, 1991, № 7. С. 68—86.
Культурология - Борев Ю. Эстетика: Учебник. М, «Высшая школа», 2002
Лихачёв Д. С., Панченко А. М. «Смеховой мир» древней Руси
Д. С. Лихачёв, А. М. Панченко, Н. В. Понырко. СМЕХ В ДРЕВНЕЙ РУСИ. Л: Наука, 1984. — 295 с.
М. М. Бахтин. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса (1965, 1990)
Пропп В. Я. Ритуальный смех в фольклоре // Фольклор и действительность. М., 1976.
Пропп В. Я. Проблемы комизма и смеха. М., 1998.
Кружков Г. В поисках Чеширского кота//Ностальгия обелисков: Литературные мечтания. М., 2001.
Г. Бергсон: «Смех в жизни и на сцене» (СПБ. 1900),
С. С. Аверинцев. Бахтин и русское отношение к смеху
Лотман Ю. М. Статьи по типологии культуры. Тарту, 1970 (см. особенно статью «Проблема знака и знаковой системы и типология русской культуры XI—XIX веков»).—
Пропп В.Я.
Проблемы комизма и смеха: Ритуальный смех в фольклоре. - М.: Лабиринт, 1999. - 288 с.
Аверинцев С.С. «Бахтин и русское отношение к смеху» // От мифа к литературе: Сборник в честь 75-летия Е. М. Мелетинского . - М., 1993. –
Елена Горячева
Википедия – свободная энциклопедия
Приложение №1
| Имя | Возраст | Образование | Что для вас смешное? | Есть ли у смеха границы? Как вы считаете, над чем нельзя смеяться? |
| Кристина | 15 | Среднее незаконченное | Возможно, что-то нелепое, не вписывающееся в обыденную жизнь. | Конечно. Что-то личное, важное для человека (любовь, религия). |
| Мария | 14 | Среднее незаконченное | | Есть. Смеяться, на мой взгляд, нельзя над серьёзными вещами. Например, смеяться нельзя над «смешными падениями». А ещё над разгневанными подругами. |
| Серафима | 16 | Среднее незаконченное | | Есть! Нельзя смеяться над недостатками человека, над несчастьями, горем… |
| Дарья | 15 | Среднее незаконченное | Смеяться можно над всем чем угодно, кроме тех случаев, когда смех унижает или оскорбляет. | У смеха границ нет! Мало того, он жутко заразителен!!! Ты можешь не знать, над чем смеются, но тоже смеяться. |
| Мария | 16 | Среднее незаконченное | | Над дефектами, проявляющимися у людей. |
| Дарья | 15 | Среднее незаконченное | Это необъяснимо. | Над сильными людьми, они могут побить |
| Софья | 14 | Начальное | | В принципе есть. Есть вещи, над которыми смеяться нельзя! Иногда люди не понимают этого, скорее очень часто. |
| Саша | 14 | Среднее незаконченное | | Для человека может быть смешным всё, что угодно. Поэтому у человеческого смеха границ НЕТ! |
| Павел | 15 | Среднее незаконченное | То, над чем нельзя смеяться. | Инвалиды, умершие, бедные, Бог, расизм. |
| Александра | 14 | Начальное | | Безусловно, есть вещи, которые нельзя рассматривать, как смешные. Например, бывают нелепые смерти, - да, может показаться смешным, но смерти затрагивать нельзя. |
| Максим | 13 | Начальное | | Можно смеяться над шутками или комедией |
| Светлана | 36 | Высшее | Комедии, контрасты | Есть – здоровье, жизнь и смерть, религия (вера). |
| Мария | 16 | Среднее незаконченное | Шутки, остроумие, нелепые ситуации, наивность, черный юмор, комедии | Вряд ли у смеха есть границы. Но, на мой взгляд, смеяться нельзя над болезнью, физической ограниченностью, хотя существует такое понятие, как чёрный юмор. |
| Аня | 9 | __ | | Над тем, как люди допускают ошибки. |
| Лиза | 9 | __ | | Есть. Нельзя смеяться над калеками и больными. |
| Арина | 2, 5 | __ | Когда кошка царапает нас | Над людями |
| Даша | 13 | Начальное | | Границы есть. Но не у всех. |
| Валерия | 14 | Начальное | Что-то необычное и глупое? | У смеха нет границ. А вообще, всё зависит от ситуации. |
| Арина | 15 | Среднее незаконченное | Шутки, хулиганство | Есть конечно. Над людьми. Ае. |
| Елена | 31 | Высшее | Нелепицы | Над недостатками людей |
| Маша | 13 | Начальное | . | Нет, но не стоит смеяться над больными, над шутками Мукасея и надо мной. |
| Настя | 13 | Начальное | | Нельзя смеяться над больными людьми, над чьими-то неудачами, над христианами. У смеха есть границы, но если о-очень смешно, то не перейти их почти невозможно. |
| Лера | 12 | Начальное | | Над пороками людей |
| Николь | 16 | Среднее | Бред | Конечно, есть. Как правило, они обусловлены политкорректностью или чем-либо ещё. |
| Антон | 16 | Среднее незаконченное. | | Да. Над смертью и над Богом. |
| Влад | | Среднее незаконченное | Хорошие шутки | Нет. Можно смеяться надо всем. |
| Кузьма | 15 | Среднее незаконченное | Остроумные реплики и диалоги в хорошей художественной литературе. | Безусловно, у смеха должны быть границы. Безудержное веселье отдельного индивида наталкивает окружающих на предположение о том, что у оного имеются определённые проблемы. И окружающие впадают в грусть. Ещё нельзя смеяться над убогими. |
| Алекс | 16 | Среднее незаконченное | | Нельзя смеяться над тем, кто старается. |
| Алексей | 37 | Высшее | То, что высмеивает глупость. | У смеха есть границы. Нельзя смеяться над слабыми, нельзя высмеивать смерть и страдание. |
| Полина | 16 | Среднее незаконченное | Оригинальные, неординарные шутки | Нельзя смеяться над недугами человека и над тем, в чём он не виноват. Это грубое оскорбление личности. |
| Владимир | 16 | Среднее незаконченное | | Есть. Нельзя смеяться над недостатками и ошибками, которые невозможно исправить. |
| Серёжа | 16 | Среднее незаконченное | | Ну да, конечно. Нельзя смеяться над рыжими и над другими калеками. |
| Эвелина | 16 | Среднее | | Есть. Инвалиды, бедность, непредвиденная ситуация, которую никак нельзя предотвратить. |
| Мария | 16 | Среднее незаконченное | Недалекость, глупость, ограниченность ума, слепое подражание, когда человек хочет казаться тем, кем не является | Конечно, есть. А границы определяет для себя каждый. Воспитание или мораль некоторые темы оставляют непозволительными осмеивать. Смерть, например. Хотя черный юмор имеет место быть... |
| Дима | 7 | __ | Смешные мультики, дети маленькие | Нельзя смеяться над тем, кто сильно болеет |
| Катя | 11 | Начальное | Весёлые журналы | Над всеми можно |
Приложение №2
Конечно, эти анкетирования не могут ответить на большинство поставленных в работе вопросов, они лишь свидетельствуют о дальнейших возможных направлениях изучения такой неисчерпаемой темы, как смех (его границы и пр.). Именно поэтому я и обратилась со своим вопросом к людям, которые занимаются смехом профессионально (в частности, к клоунам). Вот что они мне ответили.
Роберт Саральп, клоун:
- Смешно практически всё ... Особенно в нашей стране... И это спасает, кстати!!!
Граница у смеха???!!! Уже смешно... Есть ли граница у любви???
Над чем нельзя смеяться - каждый определяет сам, в зависимости от своего сознания. Даже самое святое для человека на сегодняшний день может со временем оказаться смешным...
Александр Фриш, заслуженный артист РФ, клоун:
Сущность естественного с м е х а
это спонтанное выражение чистой
радости жизни!...
А вот над чем смеяться не хорошо?
ответ простой:- а клоун глупее Вас
И это приятно Вам!
Новое движение - клоуны в борьбе за
экологию окружающего смеха!
Клоун-космонавт Ги Ле Либерте
занимается вопросом "чистая вода" и
это его сегодня волнует
больше всего! И меньше всего
громкий смех! Он чаще даже пугает!
Спасибо за подключение к важному делу!
Nikolaj Bereza, клоун группы МИКОСЫ:
Ну и вопросы у 10тиклассников! Это же темы для двух лекций. Попробую ужать…
Моё мнение:
Больше всего мне близок юмор ситуации. Когда человек попадает в смешные
обстоятельства. Мастер этого жанра был Бастер Китон.
У ограниченного человека больше границ. Чем мудрее человек, тем он понятнее большему кругу людей. (Ходжа Насредин, Чарли Чаплин, Грок, Леонид Енгибаров, Монти Пайтон и т.д.)
Поэтому границы определяет для себя каждый себе сам.
Запретов нет. Даже над больными можно смеяться, но вместе с ними. Смотря как это преподнести. Так же с религией, смертью, катастрофами. Пусть посмотрят фильмы:
Ф.Феллини "Клоуны", Монти Пайтон "Жизнь по Брайну"
Много еще есть разных. Есть старый английский ч\б фильм "Freaks"(Уродцы") – о цирке, где в основном выступают инвалиды, лилипуты и даже сиамские близнецы. Так что неважно над чем, главное – как.