Марджори Скотт Уордроп (1869 1909)». «Вернувшись в Россию, продолжает свой рассказ
| Вид материала | Рассказ |
- Хип-хоп культура всё настойчивее пробирается сквозь музыкальные джунгли, 472.58kb.
- Собор Парижской Богоматери» В. Скотт «Айвенго» > Г. Уэллс «Война миров» Э. По «Золотой, 10.2kb.
- При святом царе-мученике николае. Порт-артурская эта публикация продолжает рассказ, 401.26kb.
- Лев Николаевич Толстой работы И. Н. Крамского. 1873, 610.55kb.
- Скотт. Пуритане Вальтер Скотт. Собр соч в 8 томах. Том М.: Правда, Огонек, 1990 Перевод, 8045.34kb.
- В 1848 уехал в Москву, где, по его собственным словам, жил "очень безалаберно", 18.74kb.
- Вальтер Скотт. Уэверли, или шестьдесят лет назад Вальтер Скотт. Собрание сочинений, 8083.67kb.
- Ниверситет и открыть действие такового в 1909 году в составе медицинского факультета, 141.25kb.
- Варнавинская центральная районная библиотека им., 43.58kb.
- Н. С. Андерсон Тема урока: А. И. Куприн «Куст сирени». Проблема рассказ, 57.97kb.
ПЕРЕВОД К. Д. БАЛЬМОНТА
В деле популяризации поэмы Руставели исключительную роль сыграл перевод Константина Дмитриевича Бальмонта (1867 — 1942). О том, как переводчик впервые «прикоснулся» к поэме Руставели в 1912 г., мы знаем с его собственных слов: «Я впервые узнал Руставели в океанском просторе, невдали от Канарских островов, на английском корабле, носившим имя красиво-мудрой богини Афины, где я познако-милея с Оливером Уордропом, который дал мне прочесть находившийся при нем в корректурах английский перевод «Барсовой шкуры», сделанный с великой любовью его сестрой, Марджори Скотт Уордроп (1869 — 1909)». «Вернувшись в Россию, — продолжает свой рассказ Бальмонт, — я посетил Грузию и, ободряемый в трудной задаче грузинскими друзьями, приступил к подробному изучению великой поэмы Руставели».[2] Бальмонт знакомится с доступной ему на русском и европейских языках литературой об истории и культуре Грузии. Он начинает серьезно изучать грузинский язык, чтобы иметь возможность в какой-то мере читать поэму в оригинале.[3] Среди его консультантов были поэт Тициан Табидзе, академик Н. Я. Марр. Во многих городах России Бальмонт выступал с лекциями о древней культуре Грузии и о ее великом поэте. Лекции сопровождались чтениями уже переведенных отрывков. Эти выступления имели огромный успех. Особенно восхищались ими в Грузии. Бальмонт часто печатал статьи о Руставели и отрывки своего перевода, первый из которых появился в альм. «Отечество». Пг., [1916]. Кн. I.[4]
В 1917 г. в Москве был выпущен отдельной книгой неполный перевод поэмы Руставели (вступление и песни 1 — 8,47) под названием «Носящий барсову шкуру».[5] Полностью перевод с предисловием и обширной вступ. статьей (на русском, французском и английском языках) был издан в Париже в 1933 г. Это богато оформленное изд. было украшено иллюстрациями венгерского художника Михая Зичи (ранее сделанными для грузинского изд. поэмы), портретами Бальмонта, Руставели и царицы Тамар. Перевод парижского изд. поэмы четырежды издавался в Ленинграде и Москве («Аcademia», 1936 и 1937; ГИХЛ, 1937 и 1938) в сопровождении отрывка «Из предисловия переводчика» и с предисловием «От редакции». Хотя это и не оговорено, но известно, что заметка «От редакции» принадлежит А. С. Сванидзе (1867 — 1937). В московских изданиях бальмонтовское загл. перевода было изменено на «Витязя в тигровой шкуре». В самом тексте перевода появились новые, дополнительные главы. Редакция поясняет: «Перевод Бальмонта сделан с вахтанговской редакции, и поэтому отсутствующие в нем три последние главы (принадлежность которых перу Руставели все-таки оспаривается рядом грузинских литературоведов) даны в этом издании в другом переводе». В примеч. же оговорено: «Перевод этих глав выполнила Е. Тарловская». В конце книги (после оглавления) уточняется: «Вступление и главы 1 — 47 переведены К. Бальмонтом, главы 48 — 50 и заключительные строфы — Е. Тарловской».[6]
Еще раньше, в 1935 г., перевод Бальмонта по тексту парижского изд. полностью (включая предисловие и вступ. статьи на русском языке) был выпущен в Тбилиси на правах рукописи.[7]
В настоящей книге текст поэмы печ. по московским изданиям (в которых устранены многие опечатки парижского издания) с изъятием дополнительных строф в переводе Е. Тарловской и с восстановлением 19-ти заключительных строф по парижскому изданию.
Перевод Бальмонта нельзя считать переводом в обычном смысле слова. Бальмонт сам поясняет: «Нельзя воссоздать живое лицо способами, которые называются, несправедливо называются, точными, — фотографией или наложением гипсовой маски. Но можно воссоздать его творчески, если я художник и смотрю на изображаемое мною лицо напряженно-зорким магнетическим взглядом художника» (с. XXI). Бальмонт называет свой перевод поэмы Руставели «перепевом». Действительно, он допускает немало вольностей при передаче стихов оригинала. Он даже опустил несколько строф и целый ряд строк (иногда перемещая их в четверостишиях), не перевел ряд афоризмов, изменил смысловые оттенки отдельных стихов. Бальмонт не придерживается точного размера поэмы, оговариваясь: «Я перевожу поэму Руставели размером подлинника, лишь с некоторыми изменениями в порядке рифм» (там же). Не учтены в переводе и разновидности шестнадцати сложных стихов грузинского шаири. Бальмонт усложняет и перегружает стихи несвойственными руставелиевскому шаири внутренними рифмами. Известный автор русского подстрочного перевода «Витязя» С, Г. Иорданишвили, тщательно сличивший бальмонтовский текст с грузинским оригиналом и выявивший почти все расхождения смыслового характера, все-таки пришел к выводу о больших достоинствах этого перевода.[8]
Вступление. Льва, что знает меч блестящий. Очевидно, подразумевается Давид Сослани (см. Словарь). По-арабски, кто влюбленный, тот безумный. См. пояснение слова «меджнун» в Словаре.
ШОТА РУСТАВЕЛИ
НОСЯЩИЙ БАРСОВУ ШКУРУ
Перевод К. Д. Бальмонта
Содержание:
Вступление..
1.Сказ о Ростеване, царе арабском..
2.Сказ о том, как царь арабский увидел витязя, одетого в тигровую шкуру.
3.Грамота Автандила к его приверженным
4.Сказ о том, как Автандил искал Тариэля
5.Сказ Тариэля о себе, когда он впервые сказал его Автандилу
6.Сказ Тариэля о том, как он полюбил, когда впервые он полюбил
7.Первое послание, которое Нестан-Дареджан написала своему возлюбленному
8.Первое послание, которое написал Тариэль своей возлюбленной
9.Сказ о том, как Тариэль написал послание и отправил человека к кхатавам
10.Послание, написанное ханом кхатавов в ответ Тариэлю
11.Послание Тариэля к царю индийскому, когда он победил кхатавов
12.Послание Нестан-Дареджан к возлюбленному ее
13.Ответное послание Тариэля к возлюбленной его
14.Сказ о том, как Тариэль услышал об исчезновении Нестан-Дареджан
15.Сказ о том, как Тариэль встретил Нурадина-Фридона на морском берегу
16.Сказ о том, как Тариэль помог Фридону и как они восторжествовали над своими врагами
17.Сказ о том, как Фридон сообщает Тариэлю вести о Нестан-Дареджан
18.Сказ о том, как Автандил возвратился в Арабию после того,как нашел Тариэля и расстался с ним
19.Сказ о том, как Автандил обратился с просьбой к царю Ростевану, и о том,что сказал ему визирь
20.Слова Автандила к Шермадину при тайном отбытии его
21.Завещание Автандила, посланное царю Ростевану при тайном отбытии его
22.Молитва Автандила и бегство его
23.Сказ о том, как царь Ростеван услыхал об Автандиле и о тайном отбытии его
24.Сказ о том, как вторично встретился Автандил с Тариэлем
25.Сказ о том, как направились Тариэль и Автандил к пещере и как увидели они Асмат
26.Сказ о том, как отправился Автандил к Фридону, когда он встретил его в Мульгхазанзари
27.Сказ о том, как прибыл Автандил к Фридону, когда он расстался с Тариэлем
28.Сказ о том, как отбыл Автандил от Фридона, дабы отыскивать Нестан-Дареджан.
29.Сказ о том, как прибыл Автандил в Гуляншаро
30.Сказ о том, как прибыл Автандил к Фатьме, как приняла она его и как велика была ее радость
31.Сказ о том, как полюбила Фатьма Автандила и как написала она ему послание свое
32.Любовное послание Фатьмы к Автандилу
33.Ответное послание Автандила к Фатьме
34.Сказ о том, как умертвил Автандил Шах-Нагира и двух его стражей
35.Сказ Фатьмы к Автандилу о Нестан-Дареджан
36.Сказ Фатьмы к Автандилу, как взяли каджи в полон Нестан-Дареджан
37.Послание Фатьмы к Нестан-Дареджан
38.Послание Нестан-Дареджан к Фатьме
39.Послание Нестан-Дареджан к возлюбленному ее
40.Послание Автандила к Фридону
41.Сказ о том, как отбыл Автандил из Гуляншаро и встретился с Тариэлем
42.Сказ о том, как отправились Тариэль и Автандил к Фридону
43Сказ о том, как совещались Фридон, Автандил и Тариэль о нападении на твердыню Каджети
44.Сказ о том, как отправился Тариэль к царю морей и Фридону
45.Сказ о венчании Тариэля и Нестан-Дареджан Фридоном
46.Сказ о том, как снова идет Тариэль к пещере и видит сокровища
47.Сказ о свадьбе Автандила и Тинатин, волею царя арабского
Примечания
ВСТУПЛЕНИЕ
Он, что создал свод небесный, он, что властию чудесной
Людям дух дал бестелесный, — этот мир нам дал в удел.
Мы владеем беспредельным, многоразным, в разном цельным.
Каждый царь наш в лике дельном, лик его средь царских дел.
Бог, создавший мир однажды! От тебя здесь облик каждый.
Дай мне жить любовной жаждой, ей упиться глубоко.
Дай мне, страстным устремленьем, вплоть до смерти жить томленьем.
Бремя сердца, с светлым пеньем, в мир иной снести легко.
Льва, что знает меч блестящий, щит и копий свист летящий,
Ту, чьи волосы — как чащи, чьи уста — рубин, Тамар, —
Этот лес кудрей агатный и рубин тот ароматный
Я хвалою многократной вознесу в сиянье чар.
Не вседневными хвалами, я кровавыми слезами,
Как молитвой в светлом храме, восхвалю в стихах ее.
Янтарем пишу я черным, тростником черчу узорным.
Кто к хвалам прильнет повторным, в сердце примет он копье.
В том веление царицы, чтоб воспеть ее ресницы,
Нежность губ, очей зарницы и зубов жемчужный ряд.
Милый облик чернобровой. Наковальнею свинцовой
Камень твердый и суровый руки меткие дробят.
О, теперь слова мне нужны. Да пребудут в связи дружной.
Да звенит напев жемчужный. Встретит помощь Тариэль.
Мысль о нем — в словах заветных, вспоминательно-приветных.
Трех героев звездносветных воспоет моя свирель.
Сядьте вы, что с колыбели тех же судеб волю зрели.
Вот запел я, Руставели, в сердце мне вошло копье.
До сих пор был сказки связной тихий звук однообразный,
А теперь — размер алмазный — песня, слушайте ее.
Тот, кто любит, кто влюбленный, должен быть весь озаренный,
Юный, быстрый, умудренный, должен зорко видеть сон,
Быть победным над врагами, знать, что выразить словами,
Тешить мысль, как мотыльками, — если ж нет, не любит он.
О, любить! Любовь есть тайна, свет, что льнет необычайно
Неразгаданно, бескрайно светит свет того огня.
Не простое лишь хотенье: это — дымно, это — тленье.
Здесь есть тонкость различенья, — услыхав, пойми меня.
Кто упорен в чувстве жданном, он пребудет постоянным,
Неизменным, необманным, гнет разлуки примет он.
Примет гнев он, если надо, будет грусть ему отрада.
То, кто знал лишь сладость взгляда, ласки лишь,— не любит он.
Кто, горя сердечной кровью, льнул с тоскою к изголовью,
Назовет ли он любовью эту легкую игру.
Льнуть к одной, сменять другою, это я зову игрою.
Если ж я люблю душою — целый мир скорбей беру.
Только в том любовь достойна, кто, любя тревожно, знойно,
Пряча боль, проходит стройно, уходя в безлюдье, в сон,
Лишь с собой забыться смеет, бьется, плачет, пламенеет,
И царей он не робеет, но любви — робеет он.
Связан пламенным законом, как в лесу идя зеленом,
Не предаст нескромным стоном имя милой для стыда.
И, бежа разоблаченья, примет с радостью мученья,
Всё для милой, хоть сожженье, — в том восторг, а не беда.
Кто тому поверить может, что любимой имя вложит
В пересуды? Он тревожит — и ее, и с ней себя.
Раз ославишь, нет в том славы, лишь дыхание отравы.
Тот, кто сердцем нелукавый, бережет любовь, любя.
Тот, чей голос — звон свирели, нить свивая из кудели,
Песнь сложил я, Руставели, умирая от любви.
Мой недуг — неизлечимый. Разве только от любимой
Свет придет неугасимый — или, смерть, к себе зови.
Сказку персов, их намеки влил в грузинские я строки.
Ценный жемчуг был в потоке. Красота глубин тиха.
Но во имя той прекрасной, перед кем я в пытке страстной,
Я жемчужин отсвет ясный сжал оправою стиха.
Взор, увидев свет однажды, преисполнен вечной жажды
С милой быть в минуте каждой. Я безумен. Я погас.
Тело всё опять — горенье. Кто поможет? Только пенье.
Троекратное хваленье — той, в которой всё — алмаз.
Что судьба нам присудила, нам должно быть это мило.
Неизменно, что б ни было, любим мы родимый край.
У работника работа, у бойца — война забота.
Если ж любишь, так без счета верь любви и в ней сгорай.
Петь напев четырестрочно — это мудрость. Знанье — точно.
Кто от бога — полномочно он поет, перегорев.
В малословье много скажет. Дух свой с слушателем свяжет.
Мысль всегда певца уважит. В мире властвует напев.
Как легко бежит свободный конь породы благородной,
Как мячом игрок природный попадает метко в цель,
Так поэт в поэме сложной ход направит бестревожный,
Ткани, будто невозможной, четко выпрядет кудель.
Вдохновенный — в самом трудном светит светом изумрудным,
Грянув словом многогудным, оправдает крепкий стих.
Слово Грузии могуче. Если сердце в ком певуче,
Блеск родится в темной туче, в лете молний вырезных.
Кто когда-то сложит где-то две-три строчки, песня спета.
Всё же — пламенем поэта он еще не проблеснул.
Две-три песни — он слагатель, но когда такой даятель
Мнит, что вправду он создатель, он упрямый только мул.
И потом, кто знает пенье, кто поймет стихотворенье,
Но не ведает пронзенья, сердце жгущих, острых слов,
Тот еще охотник малый и в ловитвах не бывалый.
Он стрелою запоздалой к крупной дичи не готов.
И еще. Забавных песен в пирный час напев чудесен
Круг сомкнется, весел, тесен. Эти песни тешат нас,
Верно спетые при этом. Но лишь тот отмечен светом,
Назовется тот поэтом, долгий кто пропел рассказ.
Знает счет поэт усилью. Песен дар не бросит пылью.
И всему он изобилью быть велит усладой — ей,
Той, кого зовет любовью, перед кем блеснет он новью,
Кто, его владея кровью, петь ему велит звучней.
Только ей — его горенья. Пусть же слышат той хваленья,
В ком нашел я прославленье, в ком удел блестящий мой.
Хоть жестока, как пантера, в ней вся жизнь моя и вера.
Это имя в ток размера я поздней внесу с хвалой.
О любви пою верховной — неземной и безгреховной.
Стих об этом полнословный трудно спеть, бегут слова.
Та любовь от доли тесной душу мчит в простор небесный,
Свет сверкает в ней безвестный, здесь лишь видимый едва.
Говорить об этом трудно. Даже мудрым многочудна
Та любовь. И здесь не скудно — много щедро — пой и пой.
Всё сказать о ней нет власти. Лишь скажу: земные страсти
Подражают ей отчасти, зажигая отблеск свой.
По-арабски, кто влюбленный, тот безумный. Точно сонный,
Видит он невоплощенной уводящую мечту.
Тем желанна близость бога. Но пространна та дорога.
Это прямо, от порога, досягают красоту.
Я дивлюсь, зачем, бесправно, то, что тайна, делать явно.
Мысль людская своенравна. Для чего любовь — стыдить?
Всякий срок здесь — слишком рано. День придет, не тронь тумана.
О, любовь — сплошная рана. Рану — нужно ль бередить?
Если тот, кто любит, плачет, это только то и значит,
Что в себе он жало прячет. Любишь — знай же тишину.
И среди людей, средь шума об одной пусть будет дума,
Но красиво, не угрюмо, скрытно, всё люби одну.
1.СКАЗ О РОСТЕВАНЕ, ЦАРЕ АРАБСКОМ
Был в Арабии певучей царь от бога, царь могучий,
Рати сильного — как тучи, вознесенный Ростеван.
Многим витязям бессменный знак и образ несравненный,
Птицезоркий, в зыби пенной всё увидит сквозь туман.
Был красивым он и в слове. Дочь имел, дитя любови:
Солнце — очи, ночи — брови, вся — звезда среди светил.
Петь о деве пышнокудрой может разве только мудрый,
Облик девы чернокудрой многих вмиг поработил.
Кто на это солнце глянет, вдруг ее рабом он станет,
Сердце, душу, ум заманит та, чье имя Тинатин.
Да навек пребудет славным, средь столетий полноправным.
Это имя, солнцеравным, будет имя — властелин.
Царь, когда красы царевны в возраст влились полнопевный
Сόзвал знатных и, безгневный, посадил вокруг себя.
Молвил: «Вот предмет совета. Роза знает время цвета.
Отцвела — нет больше лета, сохнет, венчик свой дробя.
Солнце всходит и садится. Село — смотрим, тьма дымится.
Ночь безлунная клубится. День исчерпан мой сполна.
Потускнела позолота. Старость — груз. Нет горше гнета.
Вот умру — одна забота. И дорога всем — одна.
Где же свет, что тьму просветит? Пусть ваш разум мне ответит.
Пусть венец чело отметит светлой дочери моей».
Все ответили, вздыхая: «Речь твоя зачем такая?
Роза, даже отцветая, всех душистей и светлей.
И ущербный месяц ясен. Луч звезды вполне прекрасен,-
Спор звезды с луной напрасен. Так, о царь, не говори.
От тебя и злое слово — всем нам крепкая основа.
Лик же солнца золотого, дочь твоя, светлей зари.
Дай ей царство, дай царенье. Быть женой ей назначенье.
Но от бога смысл правленья ей указан с вышины.
Отлучался ты когда-то — и сияла без заката.
Уж когда в пещере львята — львица, лев вполне равны».
Автандил вождя был сыном. Он в изяществе едином
Кипарисом по долинам между стройными блистал.
Как хрусталь был знаменитый, звездной шествовал орбитой,
С Тинатин мечтою слитый, без нее он увядал.
Как цветок среди тумана, страсть была в нем скрытой. Рана,
Роза страсти, вновь румяна стала, чуть предстал пред ней.
О, любовь есть истязанье. Тот, кто любит, весь — терзанье.
Всё ж он жаждет приказанья углем стать среди огней.
В час как деве безгреховной царь велел, беспрекословный,
Власти дать приять верховный, веселился Автандил:
«Тинатин — как блеск запястья. Ей пристойно полновластье.
Видеть солнце — это счастье, лик ее — источник сил».
Царь, как мрак дробя алмазом, повелел своим приказом:
«Да пребудет царским глазом, царской волей Тинатин.
Приходите все арабы. В похвалах не будьте слабы,
Здесь — сверканье, и, когда бы ночь была, она — рубин».
Все арабы приходили. Знатных блеск умножен в силе.
Видит крепость в Автандиле многотысячность бойцов.
Весь порядок воинств явлен. И когда был трон поставлен,
Всем народом он прославлен: «Свет его превыше слов».
Тинатин, лицом сияя, воле царской послушая,
Вся горела, золотая, и венец он возложил,
Скипетр дал он чернобровой, дал ей царские покровы,
И она звездою новой воссияла средь светил.
Царь ушел, воздав почтенье. Вознеслись благословенья.
Были молвлены хваленья. Звон кимвалов с звуком труб.
Новый царь с лицом царицы был как в тучке лик денницы:
Цвета ворона — ресницы, пурпур зорь — изгибы губ.
Мнится ей, что недостойна трон отца занять, и стройно
Стан склоняет, беспокойно слезы льет, как дождь в саду.
И отец, увещевая, молвит: «Чадо — жизнь двойная.
Мне равна ты, дочь родная. Я в огне, и я в бреду.
День прошел. Был пир веселый. Пили, ели — точно пчелы
На цветах. Один тяжелой думой царь был омрачен.
С наклоненной головою он сидел перед толпою.
Шепот шумной шел волною: «Отчего печален он?»
Крася ликом пир медовый, властный в бой вести суровый
И как лев скакнуть готовый, солнцеликий Автандил
Был с Согратом знатным рядом, и его проворным взглядом
«Почему так чужд отрадам царь?» — он быстро вопросил.
«Верно, мысль пришла какая, неприветная и злая. —
Отвечал Сограт, вздыхая, — горя — нет, и весел — час».
Автандил сказал: «Так спросим. Слово шуточное бросим.
Мы без пользы тяжесть носим. Почему стыдит он нас?»
Автандил с Согратом встали, кубки полные им дали,
И веселые упали на колени пред царем.